Аннотация: Когда юный принц убегал из дворца на встречу приключениям, он совершенно не представлял, что ждет его в Большом мире...
Роберт, кряхтя, подтянулся и перекинул одну ногу через забор. Забор был очень высоким и, как казалось Роберту раньше, совершенно непреодолимым. Но когда за тобой бежит парочка разъяренных бульдогов, слово "казалось" становится неуместным. Следовало, конечно, начать этот рассказ со слов "Принц Роберт легко подтянулся, ухватившись сильной рукой за край забора, и быстро перемахнул на другую сторону...". Ибо он все-таки был принцем по крови, но, увы, не был им по сердцу. Да и рука его не была такой уж сильной, и перемахнуть на другую сторону оказалось "ой как трудно". Так что, пожалуй, оставим начало прежним, но, тем не менее, опишем нашего героя немного подробнее. Это был молодой юноша, среднего роста, и не очень могучего телосложения, слегка отдающего костлявостью. Абсолютно белые волосы непокорно торчали, придавая его лицу совершенно не королевский вид. К слову сказать, не его отец, не покойная мать блондинами не были и в помине. Королева была жгучей брюнеткой, а король ярко-рыжим, с россыпью крупных веснушек на суровом лице. Заподозрить в постыдном прелюбодеянии королеву, которая любила своего супруга, как бога, мог, разве что, сумасшедший. Поэтому сей диковинный факт в королевстве старательно игнорировали, ведь, в конце концов, не цвет волос определяет королевскую сущность. Но, по мере взросления блондинистого принца, становилось все яснее, что королем он быть не хочет. Покойная матушка воспитала его на легкомысленных приключенческих романах, которые нередко читала сама, и к тому моменту, когда она скончалась (принцу было одиннадцать лет), Роберт, можно сказать, сформировал свое собственное представление будущей жизни, и, будучи мальчиком упрямым и несгибаемым, даже к сегодняшнему дню изменить это "представление" не пожелал. Суровый король, бился над ним днем и ночью, пытаясь сотворить из принца взрослого мужчину и достойного короля, лично обучая его стрельбе из лука, владению мечом и прочим наукам, которые принц должен изучить в совершенстве. Стрелял Роберт достаточно прилично, делать это он даже любил, но вот с мечом у него были некоторые проблемы (недостаточно сильные руки не справлялись с тяжелым гигантом). Настойчивость, с которой отец старался сотворить из него "истинного королевского сына", немного напрягала бунтарскую сущность молодого принца. И вот, к семнадцати годам, он решил сотворить что-нибудь эдакое, в духе приключенческого романа. Таким образом, Роберт и оказался на высоком заборе в позе, в которой не пристало находиться королевскому сыну.
Спрыгивать вниз ему не хотелось. Земли в темноте видно не было, а такое неведение не бог весть как привлекало нашего молодца. Шумно вздохнув и напомнив себе, что делают в таком случае настоящие сорвиголовы, Роберт, стараясь спрыгнуть со злосчастного забора как можно ловчее, упал вниз безвольным грузом. Вскочив, он первым делом быстро ощупал себя и с облегчением заключил, что ему не придется с позором возвращаться к строгому отцу с многочисленными переломами. По воле случая, все кости были целы, и наш принц почувствовал себя воистину властителем своей собственной судьбы, что прежде с ним случалось крайне редко.
Улыбнувшись неизвестно кому (судя по всему, самому себе) молодой человек упоенно присвистнул, но тут же испугано ойкнул и прытко отскочил от забора, поскольку по другую его сторону неистово залаяли давешние бульдоги. Шепотом ругнувшись, чтобы лишний раз не распалять злобных псов, добрый молодец потрусил прочь от замка.
Увести, необходимого для запланированного путешествия, коня из королевской конюшни, у принца не получилось. Хотя он и не пытался. Вернее пытался, но только в мыслях, и даже там ему это не удалось. Вокруг было полно стражников, и лишний раз привлекать их внимание Роберт не рискнул. Уж лучше путешествовать пешком, рассудил он, чем попасться еще на начальном этапе запланированной Операции. Именно так, с большой буквы, он ее и называл. Называл про себя, никому о предстоящем побеге, естественно, ничего не поведав. "Осторожность в таком деле еще никому не мешала!" - говаривал главный герой из недавно прочитанного юношей романа. Так же рассуждал и Роберт.
И вот, обманув ночную стражу, убежав от строптивых бульдогов и преодолев непреодолимый забор, наш юный принц бодрой трусцой все больше отдалялся от родного дома.
Решив затеряться среди обычных людей, притворившись одним из них, принц одел на себя все самое ветхое, что каким-то неведомым образом, все еще оставалось в его шкафу. Но даже это одеяние совсем не походило на одежду городских жителей. Ветхий камзол все равно был камзолом, красная вышивка на рубахе бросалась в глаза, а что уж говорить о старых, но все еще ярких, синих штанах. Роберт, в своем эффектном наряде, был похож на уличного клоуна, а не на приличного человека из скромного городка. Нужно было срочно что-то предпринять, а то девушки начали заглядываться на него отнюдь не потому, что желали познакомиться с ярчайшим представителем местной молодежи. В их взгляде сквозил несколько нездоровый интерес и повсюду то и дело слышались сдавленные смешки. "А что, может станцевать? Хотя бы оправдаю свой нелепый наряд" - подумал Роберт. Но природная скромность взяла верх, и долговязый блондин в синих штанах нырнул в деревянную дверь ближайшего трактира.
Там, схватив за рукав первого попавшегося на его пути здоровенного мужика, блондин поманил его в темный угол и что-то быстро и увлеченно зашептал. Можно только предположить, что разговор шел о приобретении столь нужного сейчас нашему принцу серого и непримечательного комплекта одежды, то бишь обычной рубахи и не менее обычных брюк.
Фортуна и здесь решила не облегчать горемыке-принцу задачу. В ответ на жаркий шепот в самое ухо, здоровяк лишь равнодушно отстранился, энергично замотал головой и показал пальцем на свои огромные уши. Из всех этих неуклюжих жестов, путем элементарных умозаключений, можно было понять со всей очевидностью только одно: мужчина оказался глухонемым. Блондин, явно расстроившись, глухо зарычал и обхватил руками свою несчастную головушку. Хотя лично я не вижу в физическом дефекте здоровяка таких уж очевидных минусов. Притом, если подумать, здесь бесспорно можно было увидеть даже кое-какие плюсы. Не углубляясь в данную тему, скажу лишь, что Глухонемой вряд ли сможет рассказать кому-нибудь (например, королевской страже, посланной вслед за пропавшим Робертом) то, что совсем недавно в неком трактире видел младого юношу, очень похожего на потеряшку-принца. Так что вопрос об удачливости блондина не сыскал, казалось бы, очевидного ответа и остался, на некоторое время, открытым.
Видимо, узрев таки тусклый свет в конце тоннеля, принц престал бранить ни в чем не повинную фортуну и снова обратил свое внимание на затихшего Глухонемого. Решив, объясниться с ним без слов, Роберт схватил себя за рубаху и начал неуклюже жестикулировать, пытаясь ввести мужчину в курс дела.
Спустя десять минут малопонятных движений нескладных конечностей блондина, здоровяк хлопнул его по плечу, утвердительно кивнул и поднял огромную ладонь, растопырив пальцы. Пять минут, понял Роберт и тоже кивнул, взъерошив неуклюжей пятерней светлые волосы.
Глухонемой тяжело развернулся и немного нетвердым шагом устремился к одной из девушек, не отягощающих свое поведение правилами приличия. Позволю себе заметить, что некоторая нетрезвость нашего случайного помощника никоим образом не осложняла выполнение поставленной перед ним задачи. А нам, вернее нашему принцу, опять-таки была только на руку. Сложно вспомнить, кого бы то ни было, когда ты в таком состоянии. Это снова возвращаясь к проблеме допроса королевской стражей всех жителей небольшого королевства. А то, что опросят всех, сомнений, лично у меня, не вызывало. Ведь сын у нашего короля все-таки был единственным. И, чего уж греха таить, неповторимым.
Обсудив что-то с местной "примадонной", здоровяк кивнул нашему блондину и игриво поманил его исполинской рукой. Будучи смышленым юношей, представителем, так сказать, читающего поколения, Роберт знал, что выставлять напоказ все свое богатство в разбойничьем трактире не стоит. Поэтому он приготовил несколько золотых для Глухонемого и "примадонны" заранее, затаившись в том углу, где его оставил здоровяк, и украдкой поковырявшись в перекинутой через плечо путевой сумке. И вот, когда пришел момент расплаты за предоставленные услуги, принц, довольный своей смекалкой, гордо достал из кармана синих брюк несколько монет и протянул обезумевшей парочке. Обезумевшей она стала после того, как увидела, сколько денег ей решил заплатить "смышленый" представитель читающего поколения. "Несколько монет", представляли собой месячную зарплату среднестатистического горожанина. Позволю себе опять вклиниться в столь слаженное повествование и заметить, что вот тут удача, пожалуй, все-таки слегка отвернулась от Роберта, видимо, отвлекшись на что-то более занимательное.
Однако, как наверняка догадались мои сообразительные читатели, оспаривать выданный гонорар никто не собирался, и принц был благополучно сопровожден в гостиничную комнату на втором этаже.
Ожидание затягивалось, и принц начал было задумываться о том, что его обманули. Денег было не жалко, жаль только зря потерянного времени и понапрасну оставленных следов в памяти местных воротил. От мрачных мыслей загрустившего блондина то и дело отвлекал свирепый голос из соседней комнаты. Подслушивать или подглядывать принц до сих пор считал для себя невозможным и непомерно унизительным, но в момент болезненного разочарования, как уже окрестил про себя свое состояние сам "пострадавший", он таки поддался треклятой слабости и увлеченно прильнул всем своим существом к обшарпанной стене.
А там, за этой самой стеной, было мало сказать, что интересно. Голос, заставивший Роберта во второй раз в своей жизни принять положение, недостойное королевского сына, становился все громче и свирепее.
- Ты скажешь мне! Ну же!
В ответ, через стену, был слышен только слабый, изможденный хрип.
-Говори, собака!
Роберт почти всегда являл собой одного из самых наиблагороднейших и наисмелейших представителей рода человеческого. В сложившейся ситуации такой человек мог поступить только единственно правильным образом. А именно, ворваться в соседнюю комнату и помочь всем, кто в данный момент в его помощи нуждался, не думая о собственной безопасности. Точно так принц, по-видимому, и решил поступить, поскольку в следующее мгновение он уже распахивал дверь временно приютившей его комнаты.
Но, когда он, полный решимости, выскочил в коридор, неведомый мучитель, сверкнув черным одеянием, уже заворачивал за противоположный угол, видимо, решив скрыться через запасную лестницу. Секунду поразмыслив, принц бросился к приоткрытой двери соседней комнаты. На полу, между старенькой деревянной кроватью и бедненьким столом с подкосившимися ножками, лежал седовласый старик. Судя по закрытым глазам, застывшей гримасе бледного старческого лица и абсолютно очевидному отсутствию дыхания, мужчина был мертв. На всякий случай, Роберт несмело потрепал его по щеке. Вот сейчас, в этот самый момент, казалось бы, должна была обнаружиться какая-нибудь загадочная записка, зажатая в руки убитого или написанное кровью на стене или полу предсмертное послание. На худой конец труп должен был неожиданно очнуться и, из последних сил, задыхаясь и харкая кровью, прошептать что-нибудь интригующее. Но, увы! Не один из столь желанных вариантов развития событий не собирался претворяться в жизнь.
Сообразив, что сейчас он уже не сможет ничем помочь умерщвленному, и было бы недурно удалиться с места преступления как можно скорее, принц немедленно вскочил на ноги. Выскочив в коридор, он бросился к лестнице и спустя две минуты уже вновь безуспешно пытался смешаться с однородной бесцветной толпой.
***
Джонни Джонсон или, как его все называли, Тихий Джоуль, как бы сам себе, удивляясь, пожал огромными плечами. Юный отрок, совсем недавно так жаждущий получить обычное тряпье взамен своей богатой яркой одежды, в буквальном смысле слова исчез. А может, его и вовсе не было? Может это все бормотуха, которой его напоила Сюзанна? "Не умеешь пить, не надо и мучить себя" - уже в который раз мудро заключил Джоуль.
Выросший в семье обычных крестьян, глухонемой от рождения, абсолютно безграмотный, Джоуль от природы обладал тончайшей душевной организацией. Взявшаяся непонятно откуда и развившаяся в условиях, совершенно не способствующих какому бы то ни было развитию, эта самая организация, только осложняла грубую, построенную исключительно на физическом труде, тяжелую крестьянскую жизнь. И откуда он только выуживал эти слова, такие правильные, изысканные, по-книжному красивые и емкие. Больше всего было обидно именно за них, ведь никто не мог оценить эту прелесть, и Джоулю приходилось наслаждаться ими в одиночку, ценить и оберегать поэтичность собственных мыслей и все чаще задумываться о несправедливости этого мира. Сколько людей могли говорить, слышать, а кроме того читать и писать, но так бездарно распоряжались огромными возможностями, которые предоставляло им это чудесное умение. Выразить свои мысли вслух, так чтобы их слышали, их понимали, к ним прислушивались - вот чудеснейшая из всех возможностей, предоставляемых нам этим миром.
Раньше от сей несправедливости Джоуль, бывало, мог и всплакнуть, но с недавних пор он таки решил прекратить эту бесполезную трату слезной жидкости. Не пристало взрослому мужчине заниматься такими глупостями. Это уж, выходит, он пытался перебороть свою всегдашнюю чувствительность. Перебороть выходило не всегда, но с каждым разом получалось все лучше.
Снаружи Джоуль выглядел не особо чувствительным, да и силища в нем крылась не детская. Благодаря ей (силище, стало быть), дразнить Джоуля из-за слезливости не решался никто из городских сорванцов. Вот так и повелось: Джоуль восстанавливал справедливость там, где видел ее нарушение, оставаясь безмолвным и непонятым.