Аннотация: Еще один рассказ из цикла военных историй. Должен был стать повестью, но не срослось
- Так, первая группа идет по центральной улице, вторая - справа от нее, по краю села, третья - слева, вдоль реки. - Командир еще раз напомнил о мерах предосторожности при осмотре пустующих домов, о том, что нельзя ходить поодиночке и т.п. Все и так все помнили.
Вторую неделю, каждый день, невзирая на погоду, мы занимались проверкой всех населенных пунктов в округе. Большей частью пустующие, населенные только стариками, эти селения производили удручающее впечатление. Серые тучи, несколько раз в день прорываемые мелким и холодным дождем, висели прямо над крышами убогих строений, сложенных из местного серого камня. За серыми от времени грубо струганными дверями появлялись такие же серые лица местных, но стоило нам посмотреть в их сторону, как двери, скрипнув, затворялись и лица исчезали. В многочисленных лужах отражалось все то же бесстрастное близкое небо.
Грязь липла на сапоги, высыхала, трескалась и отваливалась кусками лишь с тем, чтобы на это же место прилип новый кусок грязи, тяжелее прежнего. Везде была сырость, запустение и страх. Все это в комплексе вызывало острое чувство дискомфорта, где-то внутри грудной клетки поселилось нечто холодное и скользкое, оно не давало покоя, вынуждая при малейшей возможности искать способ хоть как-то согреться, обсушиться. Глоток обжигающе крепкой и вонючей смеси, местного суррогата, именуемого водкой, дарил несколько мгновений приятного ощущения горячего шара, катящегося по гортани и взрывающегося в желудке наподобие термитной шашки. От этого ощущения по всему телу выступал горячий пот, мгновенно остывающий, пропитывающий изнутри вечно сырую от непрекращающегося дождя одежду. Остро хотелось курить.
Вышли к окраине поселения, спешившись за поворотом дороги. Давая время высланному вперед дозору пройти к противоположному краю селения, перекурили, укрывшись от косого дождя под тентом грузовика. Втягивали вместе с дымом в себя сырой и даже на ощупь скользкий воздух долины, вполголоса ругаясь на отсыревший табак, вечный дождь и опустевший термос.
- Пора, - сказал командир. И все молча разбились по группам, привычно проверив снаряжение. Ни у кого не возникало вопросов, никому не хотелось даже просто открывать рот. Это было уже излишним, все было обговорено десятки раз, а сами проверки превратились в обременительную обязанность, смысл которой был утрачен еще до их начала. Цепью, охватывая селение со стороны дороги и поросшего лесом склона, начали спускаться к окраинным домам.
Дома, россыпью серых кубиков разбросанные по узкой полоске земли между склоном и бурлящей рекой, встречали нас с молчаливой равнодушной готовностью к новым испытаниям военного времени и кладбищенской тишиной. Даже собаки, издали встречавшие нас разрозненным лаем, замолкли, когда мы пересекли границы села. Единственная, по сути, улица, ломаным зигзагом проходящая через все селение, была пуста. Ее колея, устланная мелким кремнистым гравием, по цветовой гамме была сродни параллельно текущей ей реке, такая же серая. А многочисленные колдобины, напоминающие волны, придавали дополнительную схожесть.
Наше присутствие никоим образом не нарушило царившую над этим местом пелену тишины. Она по-прежнему довлела над нами. Даже поскользнувшийся боец, зачерпнувший ботинком воду из грязной лужи, выругался злым шепотом.
Как множество раз до этого, выполняя выверенный ритуал, бойцы распределились между застывшими в ожидании домами. Разбившись попарно, принялись осматривать их и надворные постройки. Изредка хлопала дверь, доносились приглушенные голоса, вопросительно-требовательные и жалобно-оправдывающиеся. Все звуки проходили сквозь туман, как через вату, отражаясь от стен, низко висящего над головой неба.
Мы с напарником осмотрели уже два дома. Оба были пусты, оставлены жильцами давно. Покинутый дом всегда несет на себе печать горя, выгнавшего его жильцов за порог, где его стены не могут уже более дать им чувство покоя и подарить тепло его очага. Грустное зрелище. Настроение, не самое лучшее с утра, окончательно испортилось. Хотелось закончить все раньше, быстрее убраться из этого места, нагоняющего такую нестерпимую тоску.
Третий дом на нашем пути был небольшим, старой постройки. В таких домах обычно бывает всего одна, максимум две комнаты, да и те разделены деревянной перегородкой. Болтающиеся на перекладине у входа тряпки говорили, что дом, по-видимому, населен. У его порога мы обменялись знаками, напарник показал, что осмотрит дом изнутри, я прикрываю его сзади. Взяв автомат в левую руку, правой рукой он потянул за кусок веревки, заменяющий дверную ручку. Скрипя, дверь начала открываться.
Выстрел разорвал в клочья всю дремучую паутину тишины, которой был запеленут весь окружающий пейзаж! Из темного проема двери ударил горизонтально направленный сноп искр, упершийся в грудь моего напарника. Удар страшной силы отбросил его на несколько шагов, опрокинувшись на спину он упал посреди грязного дворика, от обгоревшего нагрудника шел дым, сквозь большую дыру была видна смятая пластина бронежилета.
Все это я увидел боковым зрением. Близкий выстрел оглушил меня, потому я не услышал, а лишь подошвами почувствовал удар, с которым мой напарник грянулся о землю. Мозг регистрировал происходящие события, руки действовали совершенно самостоятельно. Моя правая уже сорвала с разгрузки-лифчика ручную гранату, скоба выскочила из пальцев и я неловко, без замаха, кинул ее в сторону двери. Граната, щелкнув взрывателем, глухо ударилась о закрывающуюся дверь и рикошетировала внутрь помещения. Прижавшись мгновенно взмокшей спиной к стене я мучительно долго ждал взрыва брошенной гранаты, успев уже снять автомат с предохранителя. Когда выбитые внутренним взрывом осколки стекол вылетели из окна, тонко звякнув о камни низкой стены напротив, я уже стоял в проеме двери и, водя стволом автомата, поливал от бедра все темные углы убогой хижины, темнеющие предметы, кучу тряпья на полу. Последний выстрел осветил комнату, автомат брошен на пол, в руке рубчатая пластиковая рукоятка пистолета со снятым предохранителем. За спиной я слышу как от ближнего дома, топая сапогами, бежит другая пара, как они вламываются на двор, обвалив стенку из дикого камня.
Странно, что я все это слышу, думаю я, ведь только что высадил весь рожок, оглохнуть же должен. Сбоку в проем узкой двери сунулся запыхавшийся боец, я присел на колено, давая ему обзор. Если бы что-то пошевелилось в сумраке развороченной взрывом и пулями комнаты, мы готовы были в два ствола разнести все еще раз.
Прошло, наверное, минуты две. Тишина снова опустилась на округу. Слышно стало, как сыплется крупа из пробитой осколком жестяной банки. На плече пискнула рация, командир запрашивал о причинах стрельбы. На дворе приводили в чувство оглушенного напарника. Слава Богу, что бронежилет выдержал, а ребра - срастутся.
Оцепенение, внезапно поразившее меня, не давало встать с колена и опустить ствол пистолета. Глаза достаточно уже адаптировались к полумраку и я уже был уверен, что ничего угрожающего в доме не осталось. Сделав над собой усилие, я поднялся и пропустил внутрь стоящего за моей спиной бойца. Он вошел, прижимая к плечу приклад автомата, готовый в любой момент открыть огонь. Он сделал два шага и ногой поддел лежащий на полу продолговатый предмет. Тускло блеснули вытертые до белизны стволы, потемневшая от времени тонкая ложа с незатейливой насечкой. Боец стволом автомата ткнул в то, что я сначала принял за комок тряпья, присел, пригляделся. Сидя на корточках, молча вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. Говорить не хотелось, да и не уверен, что совладал бы со своим голосом в тот момент. Также молча сунул пистолет в кобуру, поднял свой автомат и вышел на воздух.
У стены с пострадавшего бойца снимали броник, он глухо матерился и кашлял. Сигарета никак не хотела вылезать из пачки, пальцы были непослушны, словно чужие; сигареты удачно высыпались в лужицу у ног. Чьи-то руки сунули мне зажженную сигарету и я глубоко, до половины сжигая ее, затянулся. Что-то спросили, но я не разобрал, покачал головой в ответ. Тошно было от всей окружающей меня серости и как никогда захотелось живым выбраться из этой Богом забытой и никому в моей стране не нужной дыры, точки на географической карте. И забыть. Все забыть.
Со склона горы полз серый сырой туман. На дворике, переговариваясь вполголоса, топтались солдаты, под их ногами хлюпала грязь. А на полу в старом доме с выбитым окном лежала мертвая, истерзанная пулями и осколками молодая женщина с застывшим взглядом, направленным в сторону, словно она хотела, но не смогла посмотреть в ту часть комнаты, где под старым одеяльцем с вылезающими клочьями ваты, лежало маленькое тельце, разорванное пополам вместе с ящиком-кроваткой.