Благая САРА! нежною щекой ты
Прильнула тихо к моему плечу,
Сидеть так сладко у хибары нашей,
Где буйствует жасмин и пышный мирт,
(То - символы Невинности с Любвью!
Взгляни, как в облаках сникает свет,
Мрачнея пред вечернею звездой,
Сияющей как Мудрость с небосвода
Струится с поля аромат фасоли!
И в мире только тишь, да благодать!
Спокойный рокот моря вдалеке
Нам молвит о безмолвии. А эта лютня
Послушай-ка как струнами звенит!
Обласканная легким ветерком,
Как нежным словом скромная девица,
И сладкая мелодия звучит,
И соблазняет ласку повториться!
Трепещут струны громче и сильней,
Взрывают и спадают вновь аккорды,
Таких нежнейших звуков волшебство
Творят лишь эльфы в сумрака вечернем,
На ветеран из Сказочной страны,
Мелодии там вьются над цветами,
Подобно майские птицам в небесах,
Парятся без отдыха на вольных крыльях!
Единая Жизнь внутри нас и снаружи!
О! единая Жизнь внутри нас и вовне,
которая встречает любое движение и становится его душой,
свет в звуке, сила, подобная звуку, в свете,
ритм во всех мыслях и радость повсюду,
мне кажется, было бы невозможно
не любить всё в мире, столь наполненном,
где ветер поёт, а безмолвный воздух
- это музыка, дремлющая на своём инструменте.
И вот так, Любовь моя! как на среднем склоне
вон того холма, я разминаю конечности в полдень,
В то время как сквозь мои полуприкрытые веки я созерцаю,
Как солнечные лучи танцуют, подобно бриллиантам, на главной,
И безмятежная муза на безмятежности;
Множество непрошеных мыслей,
И множество праздных порхающих фантазий,
Проносятся в моем ленивом и пассивном мозгу,
Такие же дикие и разнообразные, как случайные порывы ветра,
Которые вздымаются и трепещут на этой предметной Лютне!
А что, если вся одушевлённая природа -
лишь органичные арфы, по-разному устроенные,
что дрожат от мыслей, когда над ними проносится
плавный и необъятный интеллектуальный ветер,
одновременно душа каждого и Бог всего?
Но твой более серьёзный взгляд -
мягкое порицание, о возлюбленная женщина!
и ты не отвергаешь такие мысли,
мрачные и нечестивые,
и просишь меня смиренно идти с моим Богом.
Кроткая дочь в семье Христа!
Хорошо ты сказала и свято осудила
Эти порождения невозрождённого разума;
Пузырьки, что сверкают, поднимаясь и лопаясь
На вечно журчащем ручье тщеславной философии.
Ибо никогда я не смогу говорить о нём,
Непостижимом! разве что с благоговением,
восхваляя его, и с верой, что чувствует;
Который исцелил меня своей спасительной милостью.
Грешный и самый несчастный из людей,
дикий и тёмный, он дал мне в собственность
покой, и эту хижину, и тебя, благородная дева!
|
My pensive SARA! thy soft cheek reclined
Thus on mine arm, most soothing sweet it is
To sit beside our Cot, our Cot o'ergrown
With white-flower'd Jasmin, and the broad-leav'd Myrtle,
(Meet emblems they of Innocence and Love!)
And watch the clouds, that late were rich with light,
Slow saddenning round, and mark the star of eve
Serenely brilliant (such should Wisdom be)
Shine opposite! How exquisite the scents
Snatch'd from yon bean-field! and the world so hush'd!
The stilly murmur of the distant Sea
Tells us of silence.
And that simplest Lute,
Plac'd length-ways in the clasping casement, hark!
How by the desultory breeze caress'd,
Like some coy maid half-yielding to her lover,
It pours such sweet upbraiding, as must needs
Tempt to repeat the wrong! And now, its strings
Boldlier swept, the long sequacious notes
Over delicious surges sink and rise,
Such a soft floating witchery of sound
As twilight Elfins make, when they at eve
Voyage on gentle gales from Faery-Land,
Where Melodies round honey-dropping flowers,
Footless and wild, like birds of Paradise,
Nor pause, nor perch, hovering on untam'd wing!
O ! the one Life within us and abroad,
Which meets all motion and becomes its soul,
A light in sound, a sound-like power in light,
Rhythm in all thought, and joyance every where--
Methinks, it should have been impossible
Not to love all things in a world so fill'd;
Where the breeze warbles, and the mute still air
Is Music slumbering on her instrument.
And thus, my Love! as on the midway slope
Of yonder hill I stretch my limbs at noon,
Whilst thro' my half-clos'd eye-lids I behold
The sunbeams dance, like diamonds, on the main,
And tranquil muse upon tranquility;
Full many a thought uncall'd and undetain'd,
And many idle flitting phantasies,
Traverse my indolent and passive brain,
As wild and various, as the random gales
That swell and flutter on this subject Lute!
And what if all of animated nature
Be but organic Harps diversly fram'd,
That tremble into thought, as o'er them sweeps
Plastic and vast, one intellectual breeze,
At once the Soul of each, and God of all?
But thy more serious eye a mild reproof
Darts, O belovéd Woman! nor such thoughts
Dim and unhallow'd dost thou not reject,
And biddest me walk humbly with my God.
Meek Daughter in the Family of Christ!
Well hast thou said and holily disprais'd
These shapings of the unregenerate mind;
Bubbles that glitter as they rise and break
On vain Philosophy's aye-babbling spring.
For never guiltless may I speak of him,
The Incomprehensible! save when with awe
I praise him, and with Faith that inly feels;
Who with his saving mercies healéd me,
A sinful and most miserable man,
Wilder'd and dark, and gave me to possess
Peace, and this Cot, and thee, heart-honour'd Maid!
|