"Не рассказывай мне сказок, дочь революции. Я видел тебя голой!"
Вильгельм Райх
Несмотря на нашу перманентную жару и близость моря - близость четырех морей, распластаться на пляже удаётся не так часто, как того хотелось бы. На солнце, конечно, я бываю ежедневно, от чего у меня челябинский загар - руки, шея и нос - как у Опры, остальные части тела - как у Джексона...
На днях всё же удалось изваляться в горячем песке и поплескаться в пенистом прибое! Вышло это совершенно случайно. Был по делам в Тель-Авиве, там встретил старых друзей, которых около года не видел. Те пригласили на пляж - позагорать, в нарды поиграть, пивка попить - да, компания была мужская!
Я был не прочь, но не взяв с собой плавки, поначалу огорчился. Оказалось зря, так как "Реальным пацанам" плавки ни к чему; мы поехали на пляж Шваим, что возле Нетании; на его нудистский аппендикс...
В этот раз пляж не кишел ни налитыми персями, ни созревшими ягодами, ни бронзовыми ягодицами..., как это бывало раньше, лет пять-шесть назад. Пляж был уныл и очарователен, как осенняя пора поэта; почти безлюден, и лишь маленькая стайка толстеньких хохотушек бальзаковского возраста, своим задорным смехом и рубленной немецкой речью, декларировала, что этот парадиз обитаем...
Густой зной и робкий трепет прибоя, словно восточные пряности безвкусное варево, превращают банальное ничегонеделание в праздник неги и гедонизма.
Освободившись от оков цивилизации и всласть наплескавшись в волнах цвета хризолита, я выбрался на берег и забылся в чарах шавасаны.
Не знаю сколько времени я провел в позе трупа, но воскресили меня вдруг умолкшая фонетика Гёте и нервное перешептывание моих друзей, всё ещё кидавших кости шеш-беш.
С трудом и нежеланием я приподнял оплавившиеся на солнце тяжелые веки... И приподнялся сам, на локтях... Огляделся...
Прямо надо мной, вернее, чуть позади меня, Дивное Небесное Создание - Богиня лет двадцати, раскатывала тростниковую циновку.
Ещё несколько мгновений (а мне показалось - целую вечность) я не мог оторвать от неё взгляда... Затем, вскочил, как ошпаренный, и предложил свою помощь, почему-то на французском:
- puis-je vous aider?
- Oui, mercie! - ответила девушка (как я угадал, что она француженка, ума не приложу!?!), и протянула мне длинную циновку, до этого полностью прикрывавшую ее наготу.
Немки, сотрясая густой воздух истерическим смехом, вибрировали своими бесчисленными складочками; друзья же хихикали скромно, по-интеллигентски, в кулачок, что раздражало ещё больше, чем гогот швабских гусынь.
- Сочту это за комплимент, - оглядев меня с ног до головы, произнесла Богиня на чистом русском языке; забрала у меня так и не расстеленный тростник, и уплыла в даль...