В то утро он поругался с женой. Поругался по пустякам: она, видите ли, отказалась исполнять супружеские обязанности. "Вы уже получили своё, - заявила Зося, - вчера вечером. А сейчас мне некогда заниматься подобными глупостями. И вообще, вы понимаете супружеские отношения слишком прямолинейно без учёта иных аспектов семейного существования".
Анчуткин вспылил, наговорил ей гадостей и ушёл, не солоно хлебавши, проще говоря, не позавтракав.
Первый трудовой час он провёл плодотворно: разнёс подчинённых за нерадивость, обругал руководство - мысленно, конечно, - за нерасторопность, подписал несколько документов, связался с директорами подведомственных предприятий и, облаяв, пригласил их на совещание.
А в пол-одиннадцатого, вспомнив жену, - какая она всё-таки нечуткая! - Анчуткин затосковал.
Вышел в приёмную, где шла фотосессия, и штатный фотограф Алексий снимал секретаршу Пиявкину - для очередного каталога. Лицом фирмы была секретарша. И не только лицом. Мистическое существо - эта Пиявкина: её волосатый лобок представлялся Анчуткину Бермудским треугольником, в котором пропадают все надежды и помыслы.
Она сидела за компьютером с таким видом, будто находилась на сцене Большого зала Московской консерватории и исполняла на клавире Нешуточную пьесу композитора Малибу. Алексий крутился возле неё, как вошь на гребешке. Сессия, тем не менее, не задавалась, ибо грудь Пиявкиной, как ни запихивал её Алексий, никак не вмещалась в кадр.
- Не лезет - и всё, - испереживался фотограф. - Клавир, твою мать, влез, и даже Малибу невнятным призраком маячит где-то на заднем плане, а грудь - никак! И что за грудь такая!
- А это не грудь, а великолепные, споразматические произведения природы, - улыбнулась Пиявкина.
- Вот где у меня ваши споразматики!- закричал фотограф, сопровождая возмущение непристойными жестами.
- Если грудь не влезает в кадр, надо что-то менять: или кадр, или камеру, а лучше всего - фотографа, - ехидно заметил Антчуткин, - ибо грудь обязана влезать в кадр, как в лифчик, а иначе, зачем он, этот лифчик... извините... кадр - нужен.
Сказал - и ретировался, испортив людям настроение, которое и без него было ниже уровня моря, и хоть бы себе поправил, так нет, и этого не случилось.
В расстроенных чувствах он во второй раз позвонил директору завода по производству неопознанных летающих объектов и разнёс его в пух и прах. Потом, правда, пожалел, друг всё-таки, вместе в авиационном учились и уже мягче сказал ему:
- Пора, пора, батенька, запускать новую серию.
- Да зачем же, Игорь Петрович, нашу летающую тарелочку весь мир знает, любой пацан с закрытыми глазами нарисует...
- Вот я и говорю: старая модель примелькалась - новая нужна. Новая, понимаешь? Приедешь - обсудим.
И положил трубку.
В этот момент дверь распахнулась и в кабинет с криком "Влезла! Влезла!" ворвался Алексий.
- Что влезло-то? - не понял Анчуткин.
- Грудь влезла...
Потом Анчуткин позвонил Репризе и выдал ему свою. Передать её содержание невозможно - это была техническая речь вперемежку с матерными измышлениями. В общем, непереводимая игра слов, а не реплика. Управляющим имитационными проблемами работал Реприза...
Наступил обеденный перерыв. Под окнами, между тем, по случаю проведения совещания развернули свой лагерь уфологи.
- Грозят демонстрацией и голодовкой, - сообщила Пиявкина, глядя на Анчуткина выразительней некуда: мелкий подхалимаж она давно уже выдавала за влюблённость.
- А как они узнали о нём - я имею в виду совещание?
- Утечка информации, - сказала Пиявкина, накрывая на стол. - Жидкой субстанцией является информация: между пальцев течёт, в подпол капает. Ну и пусть голодают, а мы не будем, правда, Игорь Петрович?
- Не будем, - согласился с нею Анчуткин.
- Сегодня нас кормит японский общепит, - сказала Пиявкина, - и вам, Игорь Петрович, предстоит оценить все изыски кулинарии Страны Восходящего Солнца.
И она поставила перед ним блюдце, похожее на фарфоровую ленту Мёбиуса, выдавила зелёную гусеницу горчичной пасты и положила траурные деревянные палочки. Анчуткин не сразу понял, чем его собираются потчевать: ему показалось, что на ленте Мебиуса лежат обрезки электрического кабеля в чёрной резиновой оплётке.
- Это что за херня? - учтиво поинтересовался Анчуткин.
- Роллы "Фукусима", - ответила Пиявкина.
- Что?! - взревел Анчуткин белым медведем. - Ты ещё обрезки Хиросима и Нагасаки мне принеси. Добьёшь ты меня, Пиявкина. Убери эту отраву к чёртовой матери, убери, говорю...
Кстати, давно хочу спросить у тебя: Пиявкина - это девичья фамилии или благоприобретённая?
- Девичья.
- Я так и думал. С такой фамилией тебе ничего не светит. В смысле замужества.
- А это как сказать, - ни чуточки не обиделась доблестная секретарша. - Если хотите знать, все женщины пиявки. - И она сделала задом волнообразные пиявочные движения, очень даже похожие на натуральные. - И ваще: кровь сосать - наша стихия.
- Вот это точно, - согласился Анчуткин чуть ли не впервые за этот день. - Каждому вампиру - по донору...
После обеда к нему пожаловал Игнаткин, известный во всём научном мире конструктор. У него было больше степеней, чем званий. И принёс он Анчуткину модель устройства, у которого ещё не было названия. "М-да" значилось оно в секретных материалах. Вообще-то там были другие буквы, но слишком много непристойностей накапливается у меня для одного небольшого рассказа. А без непристойностей сегодня - никуда. Спросите любого лётчика, и он вам честно признается, что без мата ничего не летает - даже биплан, не говоря уже о других противоестественных - с точки зрения природы - предметах.
- Я долго думал, - сказал Игнаткин, - и решил расставить некоторые элементы в этой модели в иной последовательности, не так, как в прошлый раз: волшебный фонарь - до, а редуктор - после камеры-обскура.
- Но это же извращение! - возмутился Анчуткин. - Кто же ставит редуктор позади камеры-обскура?
- Я, - твёрдо ответил конструктор. - Я - ставлю!
- Ну не знаю, не знаю, вы её ещё в эту самую засуньте! - Далее он абсолютно точно указал место нахождения объекта, в который тот должен был встроить камеру.
- Пробовал, - опечалился оппонент. - Пробовал, и честно признаюсь, что из этой затеи ничего не получилось
- Ничего?
- Ничего.
Они посмотрели друг на друга, потом улыбнулись, прыснули и расхохотались.
- Ладно, - сказал Анчуткин, - действуйте, чем чёрт не шутит - вдруг получится.
И тут же вспомнил:
- А псевдоскоп? Куда вы поставите псевдоскоп?
- Вот о псевдоскопе я, к сожалению, не подумал, - тяжко вздохнул конструктор. - На следующей стадии учту.
- Ноу-хау, между прочем, - раздражённо заметил Анчуткин. -.За наш псевдоскоп иностранцы отвалят миллионы.
- Да знаю я, что отвалят. Ну, стреляйте меня теперь за этот сволочной псевдоскоп...
- Я бы расстрелял, - вздохнул Анчуткин, - но что подумают люди? Ладно, Игнаткин, идите.
Следующим был Глаукомов, глубоко законспирированная личность, ибо трудился он над новой системой управления миражами.
А ещё он предлагал создать театр теней - огромный, в полнеба.
- А действующими лицами этого театра сделаем госпожу Обаму и Маргарет Тэтчер. И пусть танцуют канкан! или рок-н-ролл!- фантазировал Глаукомов.
- А Маргарет - зачем? - удивился Анчуткин. - Да и кто её узнает - в гигантском - на полнеба - силуэте?
- Ну, тогда Мэрилин Монро - эту каждый блядун угадает.
- Её - да, - согласился Анчуткин. - Утверждаю.
И затосковал. "Скучная у меня работа, - подумал он. - Неинтересная..."
- Вот и я не знаю, - сказал Анчуткин и, опустив голову, опечалился в дупель. Подчинённый его, не прощаясь, тенью - от греха подале - скользнул из кабинета.
Специалист по летательным аппаратам Бархоткин начал с места в карьер, ибо принёс проспект одноразовых вариантов.
- Это как одноразовая женщина, - пояснял он почему-то шёпотом, интимно. - После употребления - проткнуть.
- С одноразовыми женщинами - понятно, - согласился Анчуткин и даже решил обмозговать сие предложение на досуге: заманчивая идея, - заменить эмансипированную стаю толпой искусственных кукол. А уж проткнуть каждую из них - это удовольствие в квадрате или даже в кубе, кого и как приспичит. - С бабьём - нет проблем, а вот одноразовые летательные аппараты - зачем?
- Как зачем? - удивился специалист. - Полетал-полетал - и бросил на фиг, в смысле - сжёг. Не назад же тащить. Или съел.
- Как это - съел?!
- А у меня несколько вариантов есть, в том числе съедобные... Из съестных ингредиентов, пищевых отходов, отбросов, ну, и так далее. Вот это что у вас? На тарелке в смысле?
- Ролл "Фукусима". Одноразовый, судя по названию. Съел - и копыта врозь.
- Вот, вот, вот - именно такие продукты нам и нужны, в самый раз для моих конструкций...
Следующим был Дризо-Папуасов. Этот тоже хандрил наподобие Анчуткина и слёзно просил освободить его от занимаемой должности.
- Побойтесь бога, Наум Моисеевич, - сказал ему Анчуткин, - кем же я вас заменю, если вы незаменимый? Кто ещё, кроме вас, сможет управлять северным сиянием? Кто ещё кроме вас напишет байки о его природном происхождении, да так, что генералитет Североатлантического Альянса на сотню лет поверит в эти самый россказни?
- Тогда дайте отпуск - на два месяца, - сказал Дризо-Папуасов, глядя на Анчуткина наглыми, как северное сияние, глазами.
- Дам, - сказал Анчуткин.
- За счёт государства, - добавил Дризо-Папуасов, увидев растерянное лицо Игоря Петровича.
- Дам за счёт государства, - согласился Анчуткин. А куда денешься? НАТО, значит, надо, и все недомолвки - по боку...
Оставшись один, Анчуткин набросал тезисы предстоящего доклада, в которых попытался изложить свои заветные мысли - о фиктивном браке пространства и времени, союзе, в котором до сих пор отсутствуют субъекты права. "То ли фиктивный брак, то ли инцест - этот союз, - записал Анчуткин, - надо бы его узаконить, наполнить не только философской, но и юридической субстанцией".
И в этот момент ему позвонила жена, и сказала, что ждёт его - не дождётся и готова искупить вину за утреннее недоразумение по самому высшему разряду.
И сказал он ей: "Милости хочу, а не жертвы".
Она не спорила, и когда он вернулся домой, действительно одарила его милостью, не забыв изобразить из себя жертву.
Женщины могут всё. А уж наши - тем более. За границей это ценят.
- Может, их всех за бугор отправить? - тоскливо думал Анчуткин. - Мне это - раз плюнуть. И пусть они подавятся своими иностранцами!..