Москва была закрыта. Захлопнута наглухо, казалось на вечные времена...
И, тем не менее, я вылетел ранним утром традиционным для меня рейсом Љ 702. Никто, наверное, не летал в Москву чаще, чем я, кроме лётчиков, разумеется, и стюардесс.
Самолёт нетерпеливо подрагивал и не спеша набирал высоту.
Вместительный салон - без всяких там вип-классов - единый и неделимый, как нерушимый союз, был туго набит пассажирами. И по форме, и по содержанию он напоминал кукурузный початок. По крайней мере, в плане.
На передних шести сиденьях сидели высокопоставленные государственные деятели. Мухаммедназар Гапуров и его партийная братия всю дорогу травили анекдоты. Взрывы хохота будили закемаривших пассажиров. Они просыпались, недоумённо переглядывались и тревожно закрывали глаза. Поведение руководства республики не влезало ни в какие этические рамки, ибо правительственная делегация летела на похороны Леонида Ильича Брежнева.
Аэропорт встретил нас неприветливо. Странной, потусторонней виделась мне рулёжка по голым бетонным дорожкам. Лёгкая позёмка мела пустые перроны для самолётов.
Длинные стеклянные переходы гулко дублировали шаги и приглушённые голоса.
Здание Домодедово, тревожно насупившись, безрадостно взирало на редкие группы новоприбывших...
Унылое здание министерства энергетики в Китайском проезде завесили длинными - от крыши до серого асфальта - красно-чёрными полотнищами. Дул ветер, и массивные деревянные газыри, натягивая плотную ткань, игриво постукивали о мраморные откосы. Точно такие же траурные ухищрения можно было увидеть на огромном стеклянном каре стоявшей напротив гостиницы "Россия".
Работники министерства взирали на меня с изумлением: я был едва ли не единственным, кто ухитрился проникнуть в столицу в день ясновельможных похорон. Утверждение планов на следующий год, однако, никто не отменял, и в этот траурный день, пользуясь вышеупомянутым безлюдьем, мне удалось сделать многое. Подразделения Минэнерго были разбросаны по многим адресам города. Помню, что я побывал в Управлении сельской электрификации, которое располагалось в Подколокольном переулке (до революции здесь размещался знаменитый Хитров рынок), на улице Люсиновской - в тресте "Спецсетьстрой" и, как ни странно, на улице 25 Октября (ныне - Никольская), хотя центр города был надёжно закупорен.
В старом здании, входившем некогда в комплекс гостиницы "Славянский базар", на верхнем этаже, размещался Главвостокэлектросетьстрой. Небольшие, сводчатые комнатки Главка, во времена Чехова занимал публичный дом. На дверях сохранились пустые деревянные виньетки, в которые когда-то вставляли фотки уютных столичных проституток - Антон Павлович по достоинству оценивал их мастерство...
Впрочем, во время поездки на Сахалин ему понравилась заезжая дива из Благовещенского борделя, и он наплевательски отозвался о наших, отечественных умелицах. Японочка, писал он Суворину, "не ломается и не жеманится, как русские. И всё время смеётся... В деле выказывает мастерство изумительное, так что вам кажется, что вы не употребляете, а участвуете в верховой езде высшей школы". В этом письме много забавных подробностей. К сожалению, эпистолярное наследие Антона Павловича не изучают в школе - там по-прежнему валяют "Ваньку" ...
В "Славянском базаре" я и пообедал.
Мама моя прекрасно готовила. С её кулинарными изысками не могли сравниться никакие ресторанные ухищрения. "Славянский базар" являлся приятным исключением из тусклого ресторанного ряда.
Рядом с моим стоял исторический стол, сидя за которым Станиславский и Немирович-Данченко, пропустив по рюмочке водки, договорились о принципах создания художественного театра. Медная табличка фиксировала сговор. Я мог бы сесть за этот столик, ибо огромный зал ресторана был удручающе пуст, но жёстко, если не сказать беспощадно, отогнал святотатственную мысль - редчайший случай в моей жизни, когда я с благоговением воспринял хоть какое-то историческое событие.
Роскошная селянка, расстегаи с вязигой, солёные грузди, кусок осетрины и квас, чёрный как сон в зимнюю ночь, - стоили баснословно дёшево по сегодняшним временам, но тогда...
Дорого, подумалось мне, вряд ли я уложусь в суточные. Если кто не знает, суточные составляли в советские застольно-застойные годы два рубля шестьдесят копеек.
Взяли с меня полтора рублика.
Сумрачный осенний свет вливался сквозь прозрачный потолочный фонарь, о чём-то безвозвратно далёком лепетал фонтан в центре воздушного зала, и лёгкой тенью скользил бесшумный официант, похожий на дореволюционного полового...
Этот ресторан был единственным в огромной советской империи, где с уважением относились к русской классической кухне, и я совершенно не удивился, когда в новейшие времена "Славянский базар" прекратил своё существование, - было бы странно, если б этого не случилось...
На похороны Брежнева я, разумеется, не попал (занят был чрезвычайно), и только через много лет увидел их в потускневшей телевизионной записи. Но вот, что запомнилось мне: почти сразу же после прогремевшего салюта чья-то невидимая рука, словно по команде, сдёрнула траурный позумент со всех неисчислимых объектов вконец осиротевшей столицы.
И город вздохнул с облегчением...
Следующее траурное потрясение случилось во время корректировки народно-хозяйственного плана. Андропов умер 10 февраля, похоронили его четырнадцатого. Все эти дни я находился в Москве и в полной мере ощутил, что же такое - государственный траур.
Царило унылое оцепенение. Юрий Владимирович не оправдал ожиданий советского люда - начал, как говорится, с места в карьер -
навёл шороху на художественные кинотеатры, выпустил водочку дешевле брежневской, открыл рюмочные, в которых можно было, не спеша, подобно Любимову и Ефремову, пропустить по пятнадцать грамм, обсуждая создание очередного столичного театра, нет им числа,
- и куда-то исчез на полгода...
Или на год...
Вынесли его в ящике...
Вынесли - и показали народу...
Говорили пышные речи... сетовали...
Кстати, хороша была рюмочная возле театра оперетты, и хоть я и не любитель зелёного змия, очень даже пристойно смотрелась она в андроповские времена - не чета пивной на той же самой улице Пушкина, ныне именуемой Большой Дмитровкой...
Теперь этой рюмочной нет: помпезный подъезд Новой сцены Большого театра в Копьевском переулке - всего лишь намёк на её былое существование...
И пара слов о кинотеатрах, которых в столице было больше, чем рюмочных и пивных. А, говорят, что мы - пьющая нация. И даже пишут об этом, хулители...
Ну, не сволочи, а?..
По всей Москве в советские времена размещались огромные - величиной с баннер - расписания фильмов, идущих в кинотеатрах города. Набранные петитом, эти расписания дотошно, с указанием дней, часов и минут оповещали горожан о новинках кинонедели. В дни траура революционная тематика получила преобладающее значение.
Кинозалы обезлюдели: большевики вернулись в город...
И комиссары в пыльных шлемах склонились над бренными останками русской столицы.
"Ленин в Октябре", "Человек с ружьём", "Мы из Кронштадта", "Стачка", "Броненосец Потёмкин" и прочая революционная дребедень заполонила экраны. Заиндевевшие фамилии создателей со скоростью 24 кадров в секунду замелькали на чёрно-белых - траурных - экранах...
Юмор, однако, заключался в том, что потомки тех, кто создавал эту рвотную киношную мишуру, давным-давно бежали из страны, разочарованные тем, что чаяния отцов и дедов - с импозантным революционным прононсом - потерпели сокрушительный крах...
Похоронили Андропова и...
"Нам нового начальника назначили, сказали, что умнее не найти..." - пел Высоцкий задолго до печальной череды этих событий, но словно бы о них...
Про трижды Героя Социалистического Труда Костю Черненко мне сказать нечего - про него всё сказано в указах.
Нестерпимо стыдно было за великую страну, глядя на этих партийных деятелей. От стыда она и затрещала, да и развалилась из-за него. Стыд разрушает империи.
И снова я летел самолётом, траурное назначение которого не вызывало сомнений. На этот раз Гапуров и его соратники из племени эрсары вели себя пристойно: не шумели, не смеялись - перешёптывались...
Я сидел в двух рядах от них и за весь полёт не услышал ничего скабрезного. Видимо чувствовали они, что пришёл их час. Оно и правильно: шестнадцать лет просидел Мухаммедназар на должности первого секретаря ЦК - пора и честь знать...
Сапармурад Осоловелый сипло дышал ему в спину...
13 марта 1985 года, в среду, останки последнего седовласого могикана были преданы земле...
А на подмостки истории выскочил клоун, молодой, горячий и долгожданный... нет, не так - бесстыжий и долгоиграющий, переживший и страну, и жену, и даже железную леди, которая, говорят, влюбилась в него с первого революционного взгляда, и любила - туманно и чопорно... На английский лад...