"Пыль... мусор... окурки... - только цыганки и убирают вагоны - юбками метут", - думал Славутич, разместившись у окна, смотрел картинки документального свойства и в пол-уха прислушивался к разговору сидящей напротив немолодой пары. Он - большой и помпезный, словно цирк на проспекте Вернадского, она - точь-в-точь палатка-шапито на загаженном пустыре. Внешне - полное несоответствие, как шанель Љ 5 и кирзовые сапожки 33-го размера. А внутренне... внутренне - как знать... Всякое бывает...
- Думающему человеку сидеть за рулём противопоказано, - сказал помпезный мужчина. Каждое слово он отливал точно строки на линотипе - весомо и пафосно, свинец, а не литеры. - Человек разумный должен ездить на персональной машине. В крайнем случае, на общественном транспорте...
- Как ты, - сказала спутница.
- Как я, - согласился помпез. И продолжил: - Дуболомы сидят за рулём. Раздолбаи и недоумки. Ухари. Поэтому так много аварий на улицах. Им детскую коляску доверить нельзя, не то что управление автомобилем. Бездари. И кретины...
И бубнил, и бубнил, и бубнил всю дорогу...
А в остальном всё шло как обычно ...
Бегали-сновали продавцы-коробейники, выли патлатые жучки с электронными гитарами а ля Ливерпуль, шастали прекрасно экипированные контролёры, снаряжённые по последнему слову техники - одни сканирующие устройства чего стоят! И всей этой праздношатающейся публики было намного больше платёжеспособного люда, да и те, что имели возможность заплатить, не желая расстаться со своими кровными, весело играли со служивыми в инфантильные салочки...
У горластой кулёмы супруги купили пирожки.
У изящного паренька - спрайт.
У застенчивой бабушки - шоколадку.
- Мочалки! Мочалки! - кричала продавщица, обвешанная люфой, как беседка в каком-нибудь южном городе Центральной Азии. - Мочалки обалденные!
- Ну, если обалденные, надо брать, - сказала та, что была похожа на палатку-шапито с загаженного пустыря. И достала сотенную.
- Я вчера мылась, так такой заряд холестерина получила - ну, полный отпад!! Думала - кончу, - прошептала ей продавщица, интимно - на ухо. - Берите - не пожалеете...
Каждый второй житель России не видит разницы между холестерином и адреналином. И правильно делает, что не видит: зачем нам ненужные знания? В ЕГЭ их нет.
- Охренеть! - сказала шапито, когда продавщица удалилась на безопасное расстояние.
- Всеобщее и обязательное иногда опасней Сусанина, - согласился помпез.
Увы, это было только начало.
- Всё для женщины, всё для услады! - вскричал следующий продавец и Гоголем, как по Невскому проспекту, прошёлся по вагону. Остановился возле дамочки, похожей на шаржевую зарисовку со спаржей вместо волос и весело подмигнул ей правым глазом. Левый в это время дотошно - электронной указкой - обшарил её рельефные казусы. - Игривые принадлежности женского досужего времяпрепровождения - не желаете?
Дама стыдливо отвернулась - что-то за вагонным окном её заинтересовало. Ах, эти дамочки обычно такие застенчивые! Женщины - нет, а дамы - непременно: чуть что - в обморок падают.
- А покупают? - полюбопытствовал помпезный мужчина.
- В соседнем вагоне три игрушки продал...
- Какие именно - покажи.
- А вот... - И он раскрыл сумку. Мужчина и его спутница с интересом заглянули вовнутрь.
- Однако... - произнесла миниатюрная женщина и с сомнением посмотрела на спутника.
И помпезный мужчина тоже засумлевался: - Отнюдь...
- А патент у тебя есть? - спросил он с угрозой в голосе.
- Патент-импотент? А как же! Только дамочкам он ни к чему. Им что-нибудь позабористей подавай - с прибамбасами... Верно, сударыня? - он вновь обратился к женщине со спаржей вместо волос, но та категорически проигнорировала его обращение...
- Что творится! что творится! - воскликнул большой и помпезный. - Свобода - полная и неприкрытая, как куча дерьма на мраморной плите траурного мемориала...
Но тут в вагон вошёл худой паренёк с голубым патефоном и приковал внимание Славутича. Это был Федя, друг детства. Оба они - и Славутич, и Федя - из маленького, невинного, как поцелуй ангела, провинциального русского городка. Вместе ходили в школу, вместе росли - и безобразничали тоже вместе...
Федя Славутича не заметил. Сел. Разместил патефон на противоположной скамье, поставил пластинку...
Голос из непробудного прошлого наполнил вагон.
Надтреснутый, как пасхальное яичко, далёкий, очень далёкий голос Шаляпина рассказывал забавную историю: "Жил король однажды, при нём блоха жила. Родней родного брата она ему была..."
И были на Феде белые матерчатые перчатки, и кисточка в руках - едва ли не с колонковой щетиной...
Не с колонковой? - это я уточняю у очевидца... - Нет?..
Уточнил: нет, не с колонковой. С колонковой щетиной всё больше художники имеют дело, а не мьюзиканты...
- Это что у тебя за агрегат? - спросил помпезный. - Патэ?
- Патефон Наркомтяжпрома, - с достоинством ответил Федя. - Не Патэ, конечно, но всё-таки... Патефонные иглы Калюбакинского завода... И пластинка из шеллака...
- А поставь-ка ещё раз. Давненько, знаешь ли, не слушал Шаляпина. - И сунул Феде какую-то - Славутич не рассмотрел - банкноту.
- Сейчас, только иголочку сменю...
"Зовёт король портного: "Послушай ты, чурбан, для друга дорогого сшей бархатный кафтан" - как, ни в чём не бывало, пел Шаляпин - гнул, как говорится, свою линию. - "Ха-ха-ха-ха!"
И всё бы ничего, но тут возмутился один из пассажиров.
- Мужик, - закричал он, - ты бы ещё граммофон с самоварной трубой припёр! Совсем охренели! Подключи наушники - и слушай до усеру!
- Да куда ж я подключу - патефон чай. Тут и разъёма такого нет - только для ручки... И потом - я ж для вас стараюсь - культуру прививаю... в массы несу...
- Вот и неси - в соседний вагон...
Изгнанный Федя поднялся и, держа патефон на весу, двинулся в другой вагон...
С трудом открывал двери, балансируя на одной ноге... -
и закрывал их ударом пятой точки.
"Блоха? блоха! - хрипел в это время Фёдор Иванович, захлёбываясь от восторга. - Блоха!"
Блох было много.
Славутич крался за Фёдором.
В соседнем вагоне всё поначалу было так же, как в предыдущем.
Но потом дамочка с айпадом на бело-розовых, как зефир, коленях закричала как оглашенная:
- Убери! убери! - я уже исчесалась вся, блин, - с этой вашей блохой!..
"Блин" - это современная модификация слова-паразита. В моё время таким паразитирующим словом считалось "бля". Оно было настолько популярным, что один из моих одноклассников даже на школьном экзамене исхитрился пять раз включить его в сочинение. Классик в этом экзаменационном опусе отливал новыми, неповторимыми красками, как и требует того современное искусство (оно уже тогда, в шестидесятые годы прошлого столетия, было авангардным, как КПСС): "Но я другому отдана и буду, бля, ему верна..."
За что и получил бронзовую медаль.
А ведь мог бы и золотую...
Или серебряную...
Ну да ладно, Бог с ним, с этим медалистом...
Дамочка наконец-то успокоилась и тихим, невинным голосом спросила:
- И откуда ты взял этого чудика?
- Какого?
- Да этого - что хрипит и хохочет...
Ну, что ответить на этот вопрос?
А нечего.
Если дамочка - пусть даже самая зефирно-рафинированная, с айпадом и голыми коленями, не знает, кто такой Шаляпин, жить ей в Новой Зеландии среди мелкопакостных папуасов. Многие так и делают...
Наконец Славутич не выдержал и тронул давнишнего приятеля за локоть.
- Федька, привет!
- Славка! Друг! Стоеросовый!.. - вскричал Фёдор.
- Я за тобой давно наблюдаю, - сказал Славутич. - Два вагона следом прошёл, думаю: что это Федька хернёй занимается - делать ему нечего что ли?
Вышли они на тихоньком полустанке и расположились в крошечном - не по размеру - привокзальном скверике.
Сели на скамейку.
Никто не мешал им.
Праздный ветер гулял под ручку с летучим ароматом липовых аллей.
Патефонный ящик служил своеобразным столиком - а что? - удобно. Снедь лежала на нём: крутой яичный белок, стрелка зелёного лука, горбушка чёрного хлеба, соль и россыпь разновеликих редисок - с белыми хвостиками...
- Ну и жизнь пошла - поговорить не с кем! - жаловался Федя. В его глазах было столько тоски, сколько не во всякой телевизионной программе. - Хорошее слово сегодня услышишь разве что - от цыганки. На редкость отзывчивые женщины: и яхонтовым тебя назовут, и кучу всяких любезностей наговорят, и по ладошке погадают, и счастливой жизни наобещают... За деньги, правда, так ведь другие всё равно оберут, да ещё и пошлют на ... - Это слово он произнёс так мягко и вкрадчиво, что матерного в нём ничего не осталось. Обрезанным каким-то показалось Славутичу это слово. И шибко культурным. Музейный экспонат, а не слово - с пояснительной надписью на латыни.
Выпили. Разломили чёрствую корочку.
- Зубы золотые... - мечтательно произнёс Федя. - У тебя была женщина с золотыми зубами?
- Не-а, - сказал Славутич и хрустнул редиской.
- Вот то-то и оно, что не-а. А хотелось бы... Ты знаешь, что от цыганского "романно" произошло слово "романтика"?
Но и этого Славка не знал. Он несколько отстал от времени, отсидев год в колонии поселения. Всё дело в том, что Славка - Кулибин нашего времени. Поделки, которые он изобретает, потрясают воображение. Последним его шедевром стал гаджет, в качестве которого он использовал арифмометр по имени "Феликс", с блеском приспособив его для переговоров по скайпу. И вот этим самым гаджетом он треснул по голове конкурента, залезшего в дом, чтобы украсть новинку и продать её Джобсу. Джобс тогда ещё был жив и шибко интересовался Славкиными изобретениями. О Славутиче я обязательно напишу - дайте срок (не такой, разумеется, как ему)...
- Эх, мне бы немножко везения, чтобы с нужными людьми познакомиться!
- С какими такими нужными? - спросил Славутич.
- С цыганами, - сказал Федя. И вздохнул: - Бог цыган любит. Фарту бы мне на полрубля, а больше ничего и не надо.
- Может пластинка у тебя не та?
- Та, - уверенно сказал Федя, - та... Нутром чую - та!.. Прикинь, его и зовут как меня - Фёдор Иванычем!..
- Ну, если так, тогда давай выпьем...
Выпили.
- И ещё бы корундовую иглу. Месяц ищу и всё без толку. Сможешь приспособить такую к моему звукоснимателю?
- Нет вопросов, - ответил Славутич. - Хошь корундовую, хошь - алмазную. Я её куда хошь замастырю - эту иголку, нет вопросов...
- Яхонтовый ты мой, - ласково сказал Федя. - Цены тебе нет, сердешный...
Прошёл ровно год.
И опять Славутич ехал в пригородной электричке. Мало что изменилось у него за это время. Джобс умер, и Славкины идеи оказались невостребованными. Сто арифмометров он преобразовал в гаджеты оригинальной конструкции и реализовал через музей современного искусства (лохи стадами бродят по залам этого своеобразного гуггенхайма). Далее дело застопорилось - фениксы, как известно, просто так на земле не валяются...
И теперь Славутич хандрил. С тоской глядел на мельтешение вагонной публики, тяжко вздыхал...
Две цыганки привлекли его внимание. Одна из них подошла к женщине с блендомидовыми зубами, что-то сказала ей, а потом с хрустом открыла свежую колоду карт и с треском продемонстрировала своё умение обращаться с ними. Дугой мелькнули глянцевые картинки - сначала в одну сторону, затем - в другую. Фокусница, а не гадалка.
- У нас всё по-честному, у нас - без обману... - сказала она, настоятельно заглядывая женщине в глаза. - Всё, как говорится, чин-чинарём: птице - небо, рыбе - вода, коню - дорога, а тебе, милая женщина, - удача.
Вторая цыганка в это время запускала проигрыватель с диском - фоновую составляющую дальнейшей экзерциции. Публика с затаённым любопытством следила за перипетиями разворачивающегося действа...
Два любимых увлечения есть у нашего демоса - манифестации и мистификации. Хлебом не корми - дай зрелищ. И наколи...
- Ну что сказать, - промолвила гадалка и лихо тряхнула головой.
"Ну что сказать, ну что сказать, - подхватили её слова похабные голоса из необъятной утробы потрёпанного проигрывателя, - устроены так люди - желают знать, желают знать, желают знать, что будет".
Никто не раскладывает королей так, как цыганки. И что по сравнению с ними занюханные деятели великих и иных революций? И ведь никаких лавров не требуют, хотя каждый день у них, как полновесный семнадцатый год.
- Как поют! как поют! - воскликнула женщина с блендомидовыми зубами. Рекламная искорка блеснула на резце. - Аж жить хочется!..
И силилась потрясти воображение окружающего люда своими полными плечами.
Дом казенный с дорогою дальней и любовь до доски гробовой обещали трефовый туз и червовая дама, а она всё трясла и трясла отменными сиськами, глядя на асинхронные колебания которых Славутич понял, что где-то рядышком - рукой подать - ошивается Федя...
И действительно, не успела гадалка завершить свой экскурс в недалёкое прошлое и ближайшее будущее, как в вагон вошёл Фёдор - в бархатном жилете, с золотой цепью и значком в виде жучка, похожего на блоху. На этот раз он тут же увидел Славутича и закричал достопамятное:
- Славка! Друг! Стоеросовый!..
И опять они сидели в чахлом скверике, и пили скверную водку из привокзальной лачуги...
- Я теперь в фаворе, - говорил Фёдор. - Как нож в тесто вхожу, как сыр в масле катаюсь. Цыгане меня уважают, цыганки - обожают и любят до самозабвенья! Шагу без меня ступить не могут. Так что: пало тыро састыпэн! - И пояснил: - Твоё здоровье!
- Ты совсем, как они, - в полном восхищении молвил Славутич.
- Ага, - сказал Фёдор. - Даже они сомневаются, спрашивают кто я - ром или гадже? Я ведь раньше о них ничего не знал, кроме одной непристойной присказки, которую ты тоже должен знать. Помнишь ли? "Сколько в море капель, сколько в небе звёзд, столько у цыганки..."
Окончание четверостишья они прокричали дуэтом и дико обрадовались безотказности собственной памяти.
- Так что я теперь при деньгах, - сказал Фёдор, - не очень больших, но и не малых. Бедный - всё равно, что вор, говорят цыгане, и это - правда.
- Истинная, - согласился Славутич. - Истинная...
- Так что, можешь обращаться - я всегда помогу и деньгами, и связями.
- Обращусь, - сказал Славутич. - Мне помощь нужна...
Но тут в конце аллеи показался мужчина преклонного возраста. Цивильно одетый, он всё равно походил на заезжего цыгана.
- Лачё дывэс! - закричал Фёдор. Цыган в ответ приподнял шляпу и чуть-чуть склонил голову.
- Славутна рома, - пояснил Фёдор. - Знаешь, я и считать по ихнему научился. - И он скороговоркой, загибая пальцы, произнёс: - Йэкх, дуй, трин, штар, панджь, шов, ефта, охто, инья, дэш...
- Что-то он смотрит в твою сторону... - перебил его приятель.
- Кто - славутна рома? - удивился Фёдор. Обернулся, посмотрел - и заторопился. - Побегу я, Славутич. А ты - не пропадай. Заходи ко мне. Сегодня же и приходи. Мы с тобой что-нибудь интересное замутим... обязательно... непременно...
Подошла электричка.
Славка вошёл в вагон, сел на кожаное сидение, глянул в окно и увидел славутну рому и Фёдора в бархатном жилете. Они, не спеша, о чём-то беседуя, следовали по перрону. Молодая цыганка, изогнувшись дугой, несла за ними голубой патефон.