Абрам Педросович - человек русский, а то, что имя у него такое-эдакое, так это ровным счётом ничего не значит: с кем не бывает? Вот, например, сосед слева, хотя и зовётся Иваном Кузьмичом, а прямо противоположной национальности. И внешний вид Ивана Кузьмича вроде бы не оставляет сомнений, и улыбка отливает русским своеобразием, неуловимым, как границы Российской Федерации, а вот поди ж ты - не русский, и всё тут, хоть головой об стенку бейся - не поможет. Не повезло человеку. Не подфартило...
Боже! как много таких неудачников на белом свете!..
Ну да ладно - расскажу обо всём по порядку...
А, впрочем, нет: сначала поведаю о соседке справа - женщине очаровательной, но не настолько, чтоб оставались о ней незабываемые впечатления. Впрочем, соседу слева она нравится. Он даже имел с нею, грассируя, г"ех, но не до такой степени, чтобы посвататься или жениться. Теперь жалеет. Зовут голубоглазое, белокурое создание Фатима Абдурахмановна. Дал ей это имя директор сиротского дома, который всех детей называл восточными именами - других он просто-напросто не признавал. Как вы уже, наверное, догадались, звали его Абдурахман, и потому воспитанники этого дома все, как на подбор, Абдурахмановичи...
Вернёмся, однако, к нашему герою...
Абрам Педросович просыпается рано. И так же, как все, как все, как все (Пугачёва в частности):
справляет нужду...
чистит зубы...
умывается...
Выходит на крыльцо с медным рожком в руках и играет весёлую побудку.
Рожок отливает золотом.
Под звуки национального гимна Абрам Педросович торжественно поднимает триколор.
Потом он стреляет из пушки. Вообще-то это примитивный самопал, поджига, но Абрам Педросович называет её единорогом. "Сам отливал", - говорит он знакомым и ласково оглаживает ладонью тёплую бронзу. На каждый выстрел из самопала уходит коробок спичек. "Раньше на рупь, - говорит Абрам Педросович, - можно было купить сто коробков, теперь - меньше... Инфляция, мать ея итить, дороговизна".
Тонкий звон стоит в ушах после оглушительного салюта.
- Ибит твою пипиську! - восклицает сосед слева. - И когда эта безобразия кончится!
В общем, всё идёт как обычно...
Как каждое утро...
Абрам Педросвич любит свой дом, лелеет.
- Всё-всё собственными ручками сотворил. Кроме детей, разумеется. Может поэтому они у меня и не получились.
Это шутка, ибо детей у Абрама Педрсовича, насколько известно соседям, нет.
Когда-то он был женат на женщине, носившей чудное имя Моника. Шедевр, а не женщина. Ласковая, чуткая. Серпастеньким и Молоткастеньким называла она Абрама Педросовича. Находка, а не супруга. Именно она настояла на том, чтобы он продал всю свою собственность: две квартиры, дачу, три автомобиля, а взамен купил дом в ближайшем Подмосковье. Через полгода она подала на развод, претендуя на совместно нажитое имущество... -
и через суд добилась своего.
Все манипуляции с ЕГО собственностью Моника произвела с таким блеском и вдохновением, что Абрам Педросович не сразу понял как это его так легко и изящно надули. Тем не менее, смирился, оставил супруге этот самый дом - весь, целиком - и начал жить с чистого листа. Несколько лет ставил точки над "i" - это, кстати, самое приятное занятие на свете (спросите у любого писаря). Преуспел, купил новое жилище, обустроил его на собственный лад и, наконец, угомонился. Зажил без потрясений - сам для себя, готовясь встретить обеспеченную старость.
Прошло десять лет.
Бывшая жена его за эти годы трижды выходила замуж и трижды разводилась. Теперь она Моника Маниакальная - фамилия у неё такая с маленькой толикой безумия в коренной части слова. Раз в месяц она навещает Абрама Педросовича, не оставляя попыток соединить разъединённые ранее судьбы, не встречая, впрочем, сочувствия с его стороны. Он, как истый, всё понимающий интеллектуал, принимает её по высшему, пятизвёздочному разряду... -
а потом выпроваживает - без лишних слов и никому ненужного выяснения отношений.
"Врагу не сдаётся наш гордый Варяг", - напевает он при этом. Тихо, под нос. "Варяг", кстати, его любимая песня....
Вечереет.
Абрам Педросович сидит верхом на верном единороге и зубным порошком, абразивные свойства которого не нуждаются в рекламе, драит рожок.
В гости к нему заглядывает сосед. Да, да, да - тот самый Иван Кузьмич, по прозвищу Ванятка.
- Аб'ам Пед'осович, - кричит сосед, - к тебе можно?
- Заходи, коли не шутишь, - приглашает чистильщик.
Ванятка опасливо смотрит на единорога.
- Пушечку разверни, - грассируя, просит он, - разверни пушечку...
- Да она не опасная! - говорит Абрам Педросович. - Она у меня безъядерная.
- Как это? - лицо Ванятки искажает испуг.
- Безъядерная, говорю. Вот у тебя ядра есть?
- Парочка, - смущённо краснеет Иван Кузьмич.
- А у неё нет. Понял?.. Мне тут кремлёвскую пушку-бабушку предлагают, так та - с ядрами. Да дорого просят, сволочи... Всё никак не решу, покупать или не покупать... или-или?
- Или, - отвечает Ванятка. - Моё мнение: или.
На все подобные вопросы у него один ответ: или.
Потом они заходят в дом. Размещаются в креслах небольшой, но уютной гостиной.
- Ты, Ваня, что пить будешь? - спрашивает хозяин. - Водочку, абсент или текилу?
- Или, - отвечает Ванятка, - а лучше коньячок. Желательно с лимоном.
- А у тебя губа не дура, - говорит Абрам Педросович, но послушно приносит просимое...
Сидят они, попивают - каждый своё и разговаривают о том, о сём, хотя главная тема беседы у них, конечно же, впереди...
- Да не хочу я, чтобы Россия была частью европейской цивилизации! Мировой - и не менее! - говорит Абрам Педросович. - Не нравится мне европейская спесь, неистребимая со времён эллинизма, и неизлечимая самодержавная претензия на истину.
Тяжко вздыхает и продолжает:
- Если нас прижучат, мы, прежде, чем сгинуть, весь мир разворотим ядерными взрывами! Все столицы мира разнесём в пух и прах - пусть знают! Погибать - так с музыкой! И со всеми скопом.
- Страшные вещи ты говоришь, Абрам, - заметно вздрагивает Ванятка. - Мороз по коже от твоих слов. Словно лёд за пазуху...
- А пусть не думают, что думают, или не думают вовсе! - потрясает кулаками неистовый Аб'ам.
И запевает "Варяга" - под нос, негромко, но Ванятке становится жутко, и он переводит беседу на другую тему - ту самую, главную.
- Ну, а что ты скажешь о моём деле?
- Это ты о чём?
- Не о чём, а о ком - о моей Дульсинее. Говорил ли ты с нею?
- А то нет, - отвечает Абрам Педросович. - Говорил, естественно, вот только ничего утешительного для тебя сообщить не могу, ибо вся она, эта твоя Дульсинея, с какими-то непонятными экивоками, каками-маками и иными финтифлюхами очень даже подозрительного свойства. С душевной, надо заметить, червоточиной. Знаешь, что она о тебе сказала? "Человек-то он хороший (это ты, значит), но каверзный, а каверзы, Абрам Педросович, до добра не доводят". - Я ей говорю: "Ты, Рахмановна, мозги не <...>!" Она тут же перекрестила мои уста, да разве этим делу поможешь? Я и под присягой правду-матку рублю - преимущественно матом, и за рюмкой водки её не скрываю. Ты не плюй, говорю, будь добра, в мою половозрелую душу. И запомни, Рахмановна, крепко запомни, можно сказать, на всю жизнь: дистиллированных мужиков на белом свете не бывает - не трать время на поиски. - "Да Христа ради! - говорит она. - Да обойдусь как-нибудь и без вашего любовного томления. Оченно надо!" - Так ведь трудно же, Рахмановна, без нашего к вам мужского интереса-участия? - Тяжело, согласилась она, очень тяжело, но ничего - справлюсь. "Господь терпел и нам велел", - сказывает.
Вот такие дела, Ванюша, пренеприятнейшие и, надо честно признаться, глубоко оскорбительные - и для тебя, и для всего нашего мужского сословия.
- Ладно-ладно, - говорит Иван Кузьмич, немного помолчав, - ладно-ладно... Она ещё пожалеет, что отказала мне в моих душевных начинаниях супружеского толка... Ладно...
И его русифицированную физию искажает досадливая гримаса...
Они выходят на крыльцо...
Полумрак на дворе...
Туманом подёрнута вечерняя даль...
Хозяин зажигает яркое освещение.
Спускаются по ступеням...
- Женщины мне надоели, - вдруг, признаётся Ванятка, - обрыдли до чёртиков, и вот, что я думаю, Аб'ам Пед'осович: не переключится ли мне на мужиков и раз навсегда сменить эту сволочную, никому ненужную ориентацию?
- Смени, - говорит соседушка. - Почему же не сменить, если бабы обрыдли до чёртиков? Смени...
Подходят к пушке, и он заботливой хозяйской рукой нежно гладит её охолодевшую за вечер бронзовую суть.
- А, знаешь, с завтрашнего дня она будет единорожица, - говорит Абрам Педросович.
- Почему - единорожица? - удивляется сосед.
- А пол поменяет. Все меняют, вот и она решила не отставать от времени.
- Да ну на фиг?
- А ей Богу! Глянь, какое жерло...
Оба они - и Абрам Педросович, и Ванятка заглядывают в непристойно закопчённое лоно, высвечивая фонариком. Потом смотрят друг на друга.