- Легче застрелиться! - сказал Пушкин, собираясь на дуэль с д'Антесом. - Сам чёрт не знает куда эта фря дела мою бекешу!
- Так уж и фря, - обиделась Азинька, - вот ваша бекеша. Пуговицу к хлястику не мешало бы пришить, между прочим. Берите и отправляйтесь с Богом.
Если б она знала! ах, если б она знала! - ни за что не дала бы ему бекешу. А, впрочем, он и без бекеши уехал бы на поединок с этим педиком.
Вскоре, однако, вернулся и, отказавшись от бекеши, велел подать медвежью шубу.
Наконец вышел из дому. Взял извозчика и поехал в кондитерскую Вольфа и Беранже, оформленную в китайском стиле. Сел за столик, заказал стакан лимонада и, попивая мелкими глотками, изучая свежую газету, принялся ожидать ликейского приятеля - Данзаса...
Тот в это время обговаривал условия предстоящей дуэли с секундантом д'Антеса - д'Аршиаком. Наконец, порядок был выработан и закреплён на бумаге. Условия обычные - в меру жестокие для того времени, в меру бесхитростные: двадцать шагов, барьеры по каждую сторону и прочее... прочее... прочее...
Завершая приготовления, Данзас посетил ружейный магазин Куракина, забрав пистолеты, оплаченные намедни Пушкиным. Потом заехал за ним к Вольфу. Через час они уже направлялись на острова.
Знакомые встречались им беспрестанно - то князь Голицын, корнет лейб-гвардии Конного полка, то Головин, корнет того же подразделения императорского воинства. Князь Голицын крикнул им: "Что вы так поздно едете, все уже разъезжаются", уверенный, что решили они принять участие в великосветской забаве - катании с горок.
Пушкин неопределённо махнул рукой...
Молоденькая, почти девочка, графиня Воронцова-Дашкова ("как мальчик кудрявый резва, нарядна, как бабочка летом") тоже видела Пушкина во время его рокового перемещения по Петербургу. Через много-много лет она вспоминала, как навстречу ей попались сани д'Аршиака и д'Антеса, а потом уже сани поэта. Она сразу же догадалась о причине поездки, искала кого-нибудь, кто помешал бы дуэли, и, не найдя никого, приехала домой в отчаянии. "Вот увидите, с Пушкиным случится большое несчастье! Увидите, увидите..." - повторяла она домочадцам.
Неизвестно говорила ли правду эта резвая и нарядная графиня, ибо, как писал тот же Лермонтов: "то истиной дышит в ней всё, то всё в ней притворно и ложно; понять невозможно её, зато не любить невозможно".
В карете, запряжённой четвернёй, им попался граф Иосиф Борх с собственной супругой Любовью Викентьевной, урождённой Голынской.
- Вот тебе две образцовые семейные пары, - с усмешкой промолвил Пушкин.
- Какие такие семейные пары? - удивился Данзас, несведущий в петербургских хитросплетениях.
- Жена живёт с кучером, муж, соответственно, с форейтором - и все счастливы.
- Обычное для педика распределение обязанностей, - ответствовал Данзас. - И не поймёшь - кто кого...
"Астами" именовали в Пушкинскую пору представителей благороднейшего гомосообщества; дипломатами значились многие из них. Плох тот работник дипломатического ведомства, которого не имеют в задницу, утверждая что совершают дружеские телодвижения..
О том, что Иосиф Борх назван непременным секретарём светлейшего ордена рогоносцев в анонимном пасквиле, разосланном по Петербургу, Пушкин ничего не сказал. Он в этом гнусном дипломе наряду с российским императором был главным адресатом великосветского навета.
На Дворцовой набережной встретили они в экипаже Наталью Николаевну. Она была близорука и Пушкина не узнала...
А он?..
Он сделал вид, что не заметил её...
В старом доме на Арбате, если за угол зайти, ты явилась в белом платье словно ангел во плоти. Смерть гадалка напророчит, злой судьбы не избежать, я едва дождался ночи, чтоб тебя, мой друг, обнять.
Шесть лет назад это случилось, а кажется, будто вчера...
Ночь прошла - и неприятный задаю вопрос тебе: ты ли? та ли? Непонятно. Непонятно и теперь. И прелюдией утраты мой побег в февральский снег; как ждала меня тогда ты, жди всегда - исхода нет...
- Почему, мой друг, ты до сих пор не женат? - спросил Пушкин.
- Начальство не дозволяет, - ответил бесхитростный Данзас. - Я два раза рапорт подавал - куда там! То невеста не та, то я не тот... А жениться без разрешения не желаю. И вообще - всё суета сует.
- Докука, - согласился Пушкин.
На Троицком мосту он шутливо поинтересовался у приятеля:
- Не в крепость ли ты везёшь меня, друг мой? - "Если бы", - вздохнув, ответил Данзас.
- Не мучь себя - страдания бессчётны, - произнёс Пушкин. - Твоя судьба воистину почётна. Не Он воздаст из Божеской котомки тебе, Данзас, - потомки.
- Что-то я не понял, Александр, - сказал Данзас, - о чём ты ведёшь речь и о каких таких потомках гутаришь?
- Проехали, - промолвил Пушкин.
Выехав из города, нагнали они д'Антеса и д'Аршиака. К Комендантской даче подъехали одновременно.
Часы показывали полпятого. Мороз был небольшой - два градуса, но мёрзли уши и нос, ибо дул сильный ветер. Данзас и д'Аршиак выбрались из саней и отправились искать удобную площадку и почти тут же нашли уединённое место, окружённое густым кустарником.
Снега было много, и секундантам пришлось вытаптывать тропинку длиною в двадцать шагов. Барьеры обозначили брошенными на снег шинелями.
Дуэлянты подошли к выбранному месту и, стоя в отдалении, отрешённо наблюдали за происходящим.
Пушкин зябко кутался в медвежью шубу...
Прошедшей ночью Данзасу привиделся сон и снился ему мёртвый Пушкин. Лежал он в гробу, стоящем посреди пустой Дворцовой площади под сенью Александрийского столпа. Тихий, спокойный, потусторонний. Запомнился несуразный пушкинский профиль, словно изъеденный временем. Редкие волосёнки на голове шевелил неугомонный невский ветерок...
Проснувшись, Данзас наскоро оделся, бросился к ликейскому товарищу, с ужасом ожидая услышать пренеприятнейшее известие... -
и встретил Пушкина на Цепном мосту близ Летнего сада.
- На ловца и зверь бежит! - вскричал Пушкин, посадил приятеля в сани и повёз к д'Аршиаку, ничего не объясняя. - Там всё узнаешь...
Об увиденном сне Данзас ему, конечно же, не рассказал - в данных обстоятельствах сие было бы неуместно. Теперь, когда он торопливо утюжил ногами рыхлый снег, это было неуместно вдвойне...