- С чего вы взяли? - искренно удивился подозреваемый.
- Вот нож, которым убит Никифоров. На нём обнаружены твои отпечатки пальцев.
- И что?..
- Как это что? Неужели не понятно?
- Ничего не понятно. Абсолютно ничего. Ну, нож... ну, отпечатки... - я-то тут причём?
- Как причём? Если отпечатки твои, значит, ты и есть убийца.
- Херня это всё на постном масле - нож... отпечатки... Вы видели, как я его убивал?
- Я - нет.
- А кто видел? Есть свидетели преступления?
- Нет, но...
- Вот то-то и оно, что "но"! Нет свидетелей - значит, нет преступления!
- Оригинально, - сказал следователь. - Это что-то новенькое в мировой криминалистике. А как же отпечатки?
- Что вы пристали ко мне со своими отпечатками?
- Не моими, а твоими, - мягко сказал следователь. И стал показывать ему фотографии. - Вот отпечатки на ноже. Вот отпечатки твоих пальчиков. Они, как видишь, идентичны. Так что - не отпирайся: с криминалистикой не поспоришь!
- В гробу я видал вашу криминалистику! И, вообще, я отказываюсь от своих отпечатков!
- Как это отказываешься? - не понял следователь. - Как можно отказаться от СВОИХ отпечатков? Ещё никто! и никогда! не отказывался от СВОИХ отпечатков.
- А я - отказываюсь! И не называйте меня подозреваемыми - надоели вы мне со своими подозрениями. Неужели вам нравится подозревать всех, кого ни попади?
- Работа у меня такая - подозревать...
- Ну, так увольтесь к чёртовой матери с этой работы! Пусть другие подозревают...
- Так, подозреваемый... Прекратите ваши антимонии! Я как-нибудь без вас определю, где мне работать, а где - нет.
- Определяйтесь, только, пожалуйста, побыстрее. И потом... Как это приятно, что вы наконец-то обращаетесь ко мне на "вы"!
- Где вы были в момент убийства? - сухо спросил следователь
- А я помню? Когда его убили? - "Семнадцатого октября, вечером". - Ни фига себе! Две недели назад? Да я того, что вчера было, не помню, а тут - семнадцатого...
- Значит, у вас нет алиби?
- А откуда ему взяться? Вы мне давали это "алиби"?
- Алиби не дают. Оно или есть или его нету.
- Я же сказал: нет у меня никакого алиби. Я и слова-то такого не знаю. Тоже мне придумали: "алиби". Али-Бабу и сорок разбойников - знаю. Алябьева - знаю. Это, который соловьём заливается. Герцога Альбу - знаю, ну, не лично, конечно, а так - шапочно. А "алиби"... нет, не знаю.
- Послушайте, подозреваемый, вы или придурок или придуриваетесь...
- А вот оскорблять не надо. Не надо оскорблять. Не брал я вашего алиби. И этого... как его?.. не убивал... И никого не убивал. Я, знаете ли, не так воспитан, чтобы убивать. В морду дать - могу, послать куда надо и не надо - тоже могу, а вот воровать, грабить, убивать, насиловать - что вы! что вы! Это не по мне. Я на это не способен...
А что он с ним сделал после убийства? - "Кто - он?" - Ну, убийца. - "Так вы и есть убийца". - Ну, вот опять двадцать пять! - "Сколько?" - Двадцать пять. Никого я не убивал. Даже муху. Ловить - ловил, и в форточку выпускал, а чтобы герцога Альбу или разбойника Али-Бабу...
Как вы говорите фамилия убитого?
- Никифоров.
- Никифоров... Никифоров... Нет у меня знакомых с такой фамилией... Хотя... подождите...
- Жду, - улыбнулся следователь.
- Был у меня учитель под этой фамилией... Учитель математики...
- Физики, - поправил его следователь.
- Может быть, - согласился подозреваемый, не считавший себя таковым. - И звали его... дай, бог, памяти... Захар Петрович!
- Точно! - вскричал следователь. - Точно - Захар Петрович! Ну, теперь-то вы признаётесь в преступлении?
- В каком преступлении?
- В убийстве Захара Петровича Никифорова?
- Да я сто лет не видел - этого Никифорова! И зачем мне надо было бы его убивать?
- Ну не знаю, не знаю...
- Вот, видите, не знаете, а говорите. Спрашивается: зачем?
- Повод ищу, - сказал следователь. - Причинно-следственную связь. Проще говоря, мотив. Может он вам двойку поставил по этой самой... как её?.. физике...
- Да я школу семь лет назад кончил - о какой двойке вы говорите?! И вообще, не было у меня такой оценки - "двойка"! Я, если хотите знать, её с серебряной медалью кончил! - "Кого - её?" - Школу. - "С серебряной?" - С серебряной. - "И не знаете что такое "алиби"?" - Понятия не имею! Алябьева знаю, герцога Альбу - знаю...
- Это я уже слышал, - сказал следователь - и про Алябьева, и про герцога Альбу, и про Али-Бабу и его приспешников. Вы мне лучше про Никифорова расскажите.
- Да что рассказывать про него - про этого вашего Никифорова? Учитель он был никакой и, как человек, тоже. Говно - одним словом. Давайте я вам лучше про химичку расскажу...
Ух, какая у нас была химичка! Всем химичкам - химичка!
- Нет, про химичку не надо.
- Жаль, - сказал подозреваемый, - жаль, что вы только мёртвыми интересуетесь. Мой вам совет: поменяйте вы к чёртовой матери эту работу...
- Я подумаю, - сказал следователь. - На досуге. А теперь расскажите всё-таки о Никифорове.
- Учитель как учитель - с прибабахами и закидонами. Все они одинаковы - эти учителя, и идут в школу только для того, чтобы кого-нибудь прибабахнуть - и закидонить!..
Я как-то спросил у него можно ли передвигаться быстрее скорости света. Хотя бы теоретически. Он мне ответил: "Запросто". Тогда я сказал, что Эйнштейн считает иначе. В ответ он послал этого учёного чудика по кратчайшему - короче некуда - адресу и назвал его таким именем, что я, будучи Эйнштейном, убил бы его непременно.
- Что и следовало доказать, - сказал следователь.
- Но я не Эйнштейн, - пропустил без внимания выпад в свой адрес подозреваемый, - космические скорости меня не прельщают. Я с детства об автомобильных скоростях мечтал, только вот ведь какое дело - не могу заработать на самое что ни на есть дешёвое авто...
А у вашего Никифорова уже семь лет назад был вполне приличный мерседес. У обыкновенного учителя! Спрашивается: откуда?
Теперь насчёт человеческих качеств покойного. Бабником он был первостатейным. С первого взгляда было заметно, что любит клубничку.
Училась со мною в классе армянка с суицидным именем Джульетта.
- Все женские имена суицидные, - сказал следователь. - Анна, например, Клеопатра, не говоря уже об Офелии... Галина...
Ну, да ладно - не будем отвлекаться - продолжайте, пожалуйста.
- "Жуля" - звали её ребята. Жуля... Жулечка... И такая эта Жуля была аппетитная, что ни словом сказать, ни пером описать.
- Чёрненькая? - спросил следователь.
- Не-а, - ответил подозреваемый, - беленькая, пухленькая, как на картинах Ренуара... Волосы, конечно, тёмненькие, но кожа белая-белая - лебединая...
- Нравилась она вам? - спросил следователь.
- И не только мне. Никифорову тоже нравилась... Вызовет её к доске и, пока она что-то там лопочет, глазами её ест - буквально. Ухлёстывать за ней начал. Сколько раз я видел их в близлежащем к школе скверике. Сидят они на лавочке, и он ей лапшу на уши вешает...
И вешает, и вешает, и вешает, и вешает...
- Ну, вот: говорили, что не помните этого самого Никифорова, а сами - вон сколько порассказали.
- Память - она, как ящик Пандоры - только открой! Мало не покажется...
И вот однажды встали они со скамеечки в этом самом скверике, пошли по тихим улочкам, и вижу я, что ведёт он её к себе домой... И, убедившись, что это именно так, тут же позвонил Левону Георгиевичу, её отцу. Так, мол, и так, пока вы на службе вкалываете, как вол, вашу дочь в это время, извиняюсь, натягивают по полной программе...
Адрес назвал, и даже номер квартиры указал.
- А как вы узнали адрес Никифорова? - поинтересовался следователь.
- Да уж узнал, - ответил подозреваемый. - Встал, значит, я за деревом и жду продолжения.
Проходит короткое время - я даже удивился, как быстро он приехал...
Приехал - и с ходу в подъезд...
Через некоторое время выходит Левон Георгиевич и Жулю за собой тащит. Упирается она, но идёт - а куда денешься? Папаша у неё массивный, как гора Арарат. И такой же заснеженный...
А следом за ними Захар Петрович выбрался. Идёт, шатается. Бледный, как Карапет.
Они в машину сели, а он на колени опустился - в пыль придорожную, руки к ним в мольбе тянет, "пощадите", просит. Какой там!..
"Ну, думаю, пипец тебе, Захар Петрович, полный и безоговорочный, как капитуляция"...
Подозреваемый махнул рукой и тяжко вздохнул.
- Выкрутился гад. Машину продал - и откупился.
- А что Джульетта? - спросил следователь.
- Едва руки на себя не наложила, когда отец её в Ереван спровадил...
А через год вернулась - и вышла замуж за этого негодяя! Ну не дура, спрашивается?..
- Вот и мотивчик, - сказал следователь.
- Какой такой мотивчик? - опешил подозреваемый.
- Мотив для убийства. Ревность называется. Ревность и неудовлетворённое желание.
- Ах, вот вы как! - вскричал подозреваемый. - Я вам, как на духу, а вы... а вы...
Отказываюсь я от показаний. Отказываюсь от знакомства с Никифоровым. И от серебряной медали отказываюсь. От всего - отказываюсь...
- Господи! Да как же мне всё это осточертело, - сказал следователь и крикнул: - Охрана!
Вошёл охранник и вопросительно уставился на следователя.
- Расстреляйте его, - сказал тот и некультурно указал пальцем на подозреваемого.
- Не понял, - честно признался охранник.
- Что же тут непонятного? - пожал плечами следователь. - Поставьте к стенке - и расстреляйте.
- Прямо здесь? - поинтересовался охранник.
- А чем вам не нравятся здешние стены?
Охранник наклонился к следователю и еле слышно спросил его: - Без суда и следствия? - "Без". - Дайте хотя бы письменное указание. - "Письменное указание дам, - так же тихо сказал следователь. - Почему не дать".
Взял лист бумаги и начал писать - что именно неизвестно, но, видимо, указание.
- Вспомнил! Вспомнил! - закричал подозреваемый. - Есть у меня алиби! - "Какое алиби?" - Я ещё не придумал какое, но обязательно придумаю. Под угрозой внесудебной расправы я что угодно придумаю!
- Но пока нету?
- Пока - нет.
- Значит, вы его убили, - сказал следователь.
- С чего вы взяли? - удивился подозреваемый.
- Вот нож, которым убит Никифоров. На нём обнаружены ваши отпечатки пальцев.
- И что?..
- Как это что? Неужели не понятно?
- Ничего не понятно. Абсолютно ничего. Ну, нож... ну, отпечатки... - я-то тут причём?
Лыко-мочало - начинай сначала...
- Криминалистика - это такая штука, с которой не поспоришь, - сказал следователь...