Высокопоставленный сановник был сух лицом, строг и немногословен.
- Вы, - сказал он Касторкину, - направили в прокуратуру послание. Мы внимательно рассмотрели его, но так и не поняли - что это: предложение, заявление, жалоба или ходатайство. По действующему порядку прокуратура могла бы проигнорировать ваше обращение, но, исходя из гуманных соображений, поручила мне разобраться в сути вашего ходатайства.
Чего, собственно говоря вы хотите?
- Признаться хочу, покаяться, - сказал Касторкин.
- Вы уж определитесь с вашими желаниями - это в церкви каются. Выберите что-нибудь одно - не путайте бабелюшечки с бебелюшками.
- Я и не путаю - по моим сведениям это одна шайка-лейка... А вообще-то я хочу признаться в содеянных преступлениях, - пояснил Касторкин. - Готов понести законное в таких случаев наказание.
- И какое преступление вы совершили?
- Изнасилование.
- Однако, - сказал чиновник и более, чем внимательно посмотрел на Касторкина, а потом укоризненно покачал головой. - И кого вы изнасиловали?
- Многих - и Монику Левински...
- Ту самую?
- Ту самую. - Чиновник зафиксировал это обстоятельство в своих записях.
- И Кондолизу Райс.
- Тёмненькую?
- Тёмненькую.
- Госсекретаря Соединённых Штатов?
- Её.
- И как вам это удалось?
- Да вот исхитрился. Голь на выдумку хитра, вы же знаете... И Маргарет Тэтчер.
- Железную леди?!
- Железную леди.
- А вы ничего не путаете?
- Если бы... И Индиру Ганди.
- И её тоже?! - вскричал удивлённый чиновник.
- Тоже, - сказал Касторкин. - Она уже была в возрасте, но меня это не остановило - пятнышко во лбу тому причиной: оно сыграло со мной роковую роль. Я после этого преступления быстро ретировался из Индии, а иначе всех бы изнасиловал, без разбору - и молодых, и в возрасте, и старых, известных и не очень... С пятнышками...
Это далеко не полный список моих преступлений. Случались и другие знаменитые женщины в моей криминальной одиссее. Двадцать лет, знаете ли, - это срок...
- Какие двадцать лет? О чём идёт речь?
- О скитаниях Одиссея...
- Ах, Одиссея! - сказал следователь. - Древнегреческого естествоиспытателя?..
Ну что ж, давайте разбираться. Начнём с Моники Левински... Какие у вас доказательства того, что вы поступили с ней непотребным образом?
- Никаких, кроме чистосердечного признания. Я старался не оставлять следов преступления, в том числе в печатном и электронном видах.
Левински заинтересовала меня адской смесью кровей немецких и литовских евреев. Русские евреи тоже поучаствовали в этом симбиозе. Ну, как было устоять перед таким искушением мне, русскому по сути? - "По сути?" - По сути. - "Ну, если по сути, постарайтесь вспомнить, Монику Левински вы изнасиловали после скандального эпизода в Овальном кабинете или до?"
- Ну, конечно же, после, До этого скандального, как вы выражаетесь эпизода, она ни для кого, кроме президента, не представляла интереса. Для меня тоже. Ну, а после - сам бог велел...
- Кто, извините, велел? Конкретно?
- Он! - И Касторкин ткнул перстом в небо. И - о ужас! - протест почему-то не был ни отклонён, ни опротестован.
- Кому велел?
- Мне, разумеется - кому же ещё? А познакомился я с нею через её знакомую Линду Трипп...
- Вы в то время жили в Штатах?
- И там тоже. Я был любовником Линды. И вот однажды она рассказала мне о своей близкой подруге и о её связи с Биллом Клинтоном - какая еврейка устоит перед англосаксом? Тем более президентом. Все они в сущности Авигеи. Рассказы Моники Линда записывала на магнитофон. В последствие она передала эти записи прокурору Кеннету Старру, но ещё до этого я встретился с Левински и, шантажируя, заставил её уступить мне, как говориться, по всему фронту обороны...
Линда, узнав о случившемся, приревновала меня к подруге и передала Кеннету Старру уличающие Монику записи. После чего прокурор, допросив Левински, получил от неё вещдок в виде синего платья со следами спермы президента Соединённых Штатов Америки...
- Да бог бы с ними - Клинтоном и вещдоком! - сказал госслужащий. - Моника - как?
- Да так, - сказал Касторкин, - ничего особенного. Баба как баба...
- Я не о том, - прервал чиновник его словоизлияния. - Как она вела себя во время вашего нечестивого поступка?
- Очень даже прилично, - сказал Касторкин. - Не сопротивлялась, наоборот - подмахивала, а в конце вообще вошла в раж, если такое выражение применимо к женщине во время соития. Я ожидал от неё иного.
- Чего именно?
- Слёз, причитаний, элементарного противодействия - с кулаками и руганью, да мало ли как проявляет себя женщина в подобных обстоятельствах. В общем, не получил никакого даже элементарного удовольствия...
Следующей была Тэтчер. Одно только имя этой женщины сводило меня с ума. Не какая-нибудь пошлая Маргарита булгаковского разлива, а - МАРГАРЕТ!
Вы читали "Прекрасную Маргарет" Хаггарда?
- Как же, как же, читал - и "Прекрасную Маргарет" и "Копи царя Соломона" - в одном из томов серии "Мира приключений". Это моя любимая детская книга.
- И моя тоже, - сказал Касторкин. - А тут Тэтчер! Представляете?
- Смутно, - честно признался чиновник и попросил уточнить: - Вы её изнасиловали, когда она была премьер-министром?
- Нет, позже.
- Значит в то время ей было не менее 65 лет?
- У женщины, по-моему воззрению, возраста нет.
- Спорное утверждение. Тем не менее, почему вы совершили это преступление? Какими мотивами руководствовались?
- Никаких иных поползновений, кроме изнасилования, я не имел. Меркантильные инсинуации не входили в мои планы. Политические тоже. Это было чистое, как либидо, изнасилование. Подсознательного свойства.
- Не понимаю, - сказал чиновник. - Как насилие может быть чистым?
- Многое из того, что вам видится, - с заносчивым видом произнёс Касторкин, - происходит в иных эмпиреях. А это, между нами говоря, другое место происшествия.
- Ну, хорошо, - сказал госслужащий, - а Индиру Ганди вы зачем в этот скорбный список приплели? Или присовокупление, наряду с совокуплением, ваше любимое действо?
- Я не приплетал, она сама пожаловала, собственной персоной. Правда, во время второй встречи. Я ей сказал: "Индирочка, побойся бога - своего или нашего - без разницы. Я, конечно, могу откликнуться на твою просьбу - но, но, но - подумай о последствиях". Какой там! Мои отговорки она не воспринимала...
- Так что это было изнасилование или соитие по обоюдному согласию?
- Сначала изнасилование, а последующие наши свидания происходили уже по обоюдному согласию.
- И вы не собирались её убивать?
- Да что я сикх в синем тюрбане? За кого вы меня принимаете? Обидно даже. Я насильник, а не убийца...
Что касается Кондолизы Райс, то темнокожие женщины мне никогда не нравились, но тут было дело принципа: мне хотелось нанести ещё одно поражение Америке хотя бы потому, что иного способа навредить ей у меня нет.
- Чем же Америка досадила лично вам, что вы решились на поступок, дружно осуждаемый во всех цивилизованных странах?
- Не люблю гегемонов, знаете ли. И игемонов тоже.
Замечу, однако, что от Кони я потом еле отделался. Она преследовала меня везде и всюду...
- Везде и всюду - я не ослышался?
- Именно так. Скверная баба, мстительная...
- А вы вообще-то кто? По специальности - я имею ввиду?
- Я лингвист. Преподаю, печатаюсь...
Живо интересуюсь творчеством Гоголя. Очень мне нравятся второстепенные герои и предметы Николая Васильевича: и жгучая провинциалка Макулатура Александровна, и швейцар, смотревшийся генералиссимусом, и кобелёк Попурри на тоненьких мельхиоровых ножках, тараканы, похожие на чернослив, просто приятная дама и дама приятная во всех отношениях, солонка, которая валится набок, как пьяный солдат, зуб со свистом, начальство, имеющее тонкие виды на толстые обстоятельства...
А ещё я люблю потусторонних персонажей Гоголя. Они мне нравятся даже больше, чем второстепенные: и Фемида в неглиже, и Химера юности, и тот самый Париж, что присутствует во всяком женском взоре. Полный восторг - майский день, именины сердца...
- Книжки писать не пробовали? - спросил высокопоставленный чиновник. - Исповедальную прозу? Нет? Зря - когда-то она была модной.
Вздохнул. Встал из-за стола. Прошёлся по комнате. Остановился рядом с Касторкиным и, глядя на него сверху вниз, сказал:
- Врёте вы всё. Я вам не верю. Вот только зачем вы наговариваете на себя, не знаю. Все ваши истории не стоят гроша ломанного, да и по срокам не совмещаются...
- Очень даже совмещаются! - живо возразил ему Касторкин. - Согласен, что некоторые из этих женщин были не первой свежести, когда я насиловал их, но цель оправдывает средства. Возьмите Г. и П. (он произнёс фамилии известнейший в России персонажей) - вся страна взирает на их союз с изумлением... -
и ничего: она всё ещё поёт!
Ведь сорок лет разница в возрасте! Или пятьдесят?
- Шестьдесят, - буркнул чиновник.
- Вот видите! видите!
- Странное дело, - сказал госслужащий, - имена всемирно известных женщин, обесчещенных, якобы, вами, вы называть не боитесь, а имена людей, которых не обижали, оглашать опасаетесь.
- Опасаюсь. За тех отсидеть не стыдно, а этих - упомянуть пакостно.
И опять чиновник прошёлся по комнате. Остановился и сказал:
- Вы или хулиган или чокнутый. Сумасшедшие не относятся к нашему ведомству, ну а хулиганьё нам не интересно.
Если вы думаете... - сказал он. - Или вы не думаете?
- Думаю, - ответил Касторкин.
- Так вот, если вы думаете, что нам делать нечего, как только заниматься вашими фантазиями, то вы глубоко ошибаетесь. У нас своих дел невпроворот, так что можете быть свободны.
- И это всё, что вы можете мне сказать? - озадачился Касторкин.
- Именно так, - сказал чиновник.
- Я найду на вас управу! - вдруг сорвался Касторкин на крик. - По инстанциям пойду, но дело завести заставлю!
- Идите, кто же вам запрещает? У нас, как вам известно, свобода хождения по мукам, то есть по инстанциям - за три моря и вообще. А можно на автобусе прокатиться. Мы новый маршрут специально для таких, как вы, открыли - тут, за углом, остановочку сварганили. Воспользуйтесь - не прогадаете..
- Забавный мужичок, - промолвил чиновник, когда Касторкин покинул кабинет. - Нет, ну право слово - забавный!
Клариссочка, - вопросил он по громкоговорящей связи, - кто у нас следующий?
- Следующий у нас Гарифулин, - сказала Кларисса.
- Это тот, который лесбияночку пришиб и трансгендера оборотил в первоначальное человекообразное состояние?