- Соски чешутся - спасу нет, - сказала Даная, дочь Акрисия, и прижалась к дядюшке, словно искала защиту от этой самой напасти.
- И давно они у тебя чешутся? - насторожился дядюшка Прет.
- Третий день пошёл, - ответила девица, которая девицею не была - дядюшка Прет постарался. Очень расторопный дядюшка попался Данае.
- А женские дела у тебя давно были? - поинтересовался Прет.
- Давно. Я уж и не помню когда.
- Только этого мне и не хватало! - сказал Прет. - Вот всё мне нравится в женщинах... - И он дотошно перечислил многочисленные женские прелести, и даже ощупал некоторые из них для вящей убедительности. - Но эта несносная способность затяжелеть в самый неподходящий момент отвращает меня от общения с вами. Тут поневоле с мальчиками загуляешь - с ними, по крайней мере, ничего подобного не происходит...
Ладно, я что-нибудь придумаю. Ты только отцу ничего не говори...
- А что случилось-то? - искренно удивилась племянница. - И в чём я не должна признаваться отцу?
- Ни в чём, - ответил Прет. - Молчи, будто в рот воды набрала - и о том, что соски чешутся, и о том, что месячные медным тазом накрылись...
И, озадаченный благодатной мыслью, пришедшей в голову, замолчал.
"А что, медный таз - это идея"...
Два брата-близнеца Акрисий и Прет начали враждовать ещё во чреве матери - тесно им было в одной утробе. Выяснение отношений продолжили они и в половозрелом возрасте. Братья даже воевали друг с другом, пока Акрисий не изгнал Прета из Аргоса, вотчины отца. Прет поселился в Тиринфе, и тогда наступил мир, иллюзорный, несбыточный - и всё-таки мир, пусть даже очень хрупкий...
Долгое время пропадал дядюшка Прет в дальних краях. Наконец, явился и принёс брату Акрисию неприятную весть.
- Я, - сказал Прет, - целый месяц вопрошал оракул о наших судьбах. Спросил и о твоём наследнике по мужской линии. И гадали мне прорицатели по шороху листьев лаврового дерева, по полёту птиц, по внутренностям животных, по знакам, огню, сновидениям и даже по жребию...
Прет замолчал, тяжко вздохнул и продолжил:
- Богатые дары я внёс в дельфийскую сокровищницу...
- Я компенсирую все твои затраты, - сказал Акрисий.
- Дело не в компенсации, - сказал Прет. И опять вздохнул. - Неприятную весть я принёс тебе, Акрисий. Очень неприятную. Предсказал мне оракул, что никогда не будет у тебя сына, а внук твой убьёт своего деда, то есть тебя...
- Меня? - удивился Акрисий. - А за что?
- Да какая разница - за что?! - вскричал Прет. - Тебе легче будет, если ты будешь знать - за что?
- Ну всё-таки... Если за дело, то и умереть не зазорно.
- О причине подобного развития событий пифия умолчала, - сказал Прет.
- И что же мне делать? - спросил Акрисий.
- Я, пока ехал, много думал на этот счёт, и вот что пришло мне в голову. Спрячь-ка ты Данаю от лишних глаз и сглаза в каком-нибудь укромном месте. А лучше сооруди крепкое помещение - из меди, например, который охраняли бы злые собаки и никто, слышишь, никто кроме тебя и доверенной женщины, не имел бы туда доступа.
- Нет, не пойду я на это, - сказал Акрисий. - Я слишком люблю дочь, чтобы подвергнуть её подобному наказанию. Ни за что и никогда.
И вот однажды, когда над Аргосом сгустилась тёмные сумерки, дядюшка Прет собственной персоной взобрался на кровлю...
Собаки, прикормленные им, глухо урчали в ночи... -
пока Прет сыпал золото сквозь дырку в потолке...
Даная, разметавшись на постели, громко смеялась, хлопала в ладоши и орала истошным голосом:
- Дождик, дождик, посильней, чтобы было веселей!
"Ну дура! - тоскливо сыпал золото Прет. - Вот дура-то! С кем связался!" - И оглядывался по сторонам: не слышит ли кто? не видит ли?..
Огромное, первородное пузо заметил Акрисий, когда в очередной раз навестил дочь в её роскошном медном чертоге. Увидел - и ахнул: "Но отчего же я раньше его не замечал?"
- Как это случилось? - спросил он у дочери. - И кто этот нечестивец?..
- Боженька, - улыбаясь, ответила Даная.
- Кто?! - Изумлению Акрисия не было предела.
- Зевс, - всё так же безмятежно улыбаясь, сказала Даная и с нежностью погладила живот.
- И как он сюда попал? - спросил Акрисий.
- Знамо дело - сквозь крышу, - сказала Даная. - Вон - видишь дырочку? Через неё.
- Через такую маленькую? - усомнился отец.
- А он дождиком проник - золотым.
На полу действительно было насыпано золото. Много золота - по щиколотку.
- И что ты делала в этот момент?
- Раздвинула ноги, и он сыпал, сыпал мне на живот...
- Но зачем же ты это сделала, глупенькая?
- А мне скучно было в этом узилище. Так скучно, что сил нет...
А тут такая забава...
Акрисий долго рассматривал крупицы золота на ладони, нюхал и даже пробовал на вкус...
- Слушай, а от этого можно забеременеть? - спросил он у жены своей Эвридики.
- Забеременеть можно от чего угодно, - ответила Эвридика и бойко перечислила: - От холодного ветра и проточной воды, от запаха фиалок и крика пегого осла, тёплого дыхания домашнего очага и свежеиспечённой пшеничной лепёшки...
- От горячего ветра - это я понимаю, и от проточной воды - не спорю, а от крупицы золота, как, по-твоему, - можно?
- А почему нет? - вопрос на вопрос ответила жена. - Если, конечно, это настоящее золото. - И тоже попробовала крупицу - на зубок. - Я бы, например, без сомнения подзалетела, если б хоть кто-нибудь осыпал меня подобным дождём...
- У тебя одно золото на уме! - вспылил обычно спокойный Акрисий.
- В том-то и беда, что только на уме, - вздохнула Эвридика. - Не то, что у некоторых... Скажи, пожалуйста, эти крохи она из какого такого места наковыряла?..
- Если это непорочное зачатие, то откуда там столько золота? - недоуменно произнёс Акрисий. - И, вообще, совместимо ли непорочное зачатие с таким количеством золота?
- Совместимо, - ответил Прет. - У него этого металла видимо-невидимо - куча.
- У кого - "у него"? - насторожился Акрисий.
- У всевышнего, разумеется. У Зевса. На Олимпе, если хочешь знать, все утёсы из золота. Утёсы и даже некоторые отроги.
- И ты веришь в подобные сказочки? - удивился безутешный отец.
- Что значит "веришь"? - обиделся брат. - А кто ещё, скажи мне на милость, мог осыпать золотом твою простодушную Данаю? Да ещё в таком изобилии?
- Понятия не имею, - промолвил Акрисий. - Теряюсь в догадках.
- Вот то-то и оно! - закричал Прет. - То-то и оно, что никто... - Возвёл глаза и закончил с уверенностью достойной подражания: - Никто, кроме всевышнего, не способен на это.
- Тут я, пожалуй, с тобою соглашусь, хотя всё равно ничего не понимаю... Я бы, во всяком случае, разбрасываться золотом не стал.
- Вот потому-то ты и не он, - ответил Прет. И примиренчески добавил: - И я не он - по той же самой причине.
С трепетом ждал Акрисий рождения ребёнка, надеясь, что это будет девочка...
Пришёл положенный срок, и Даная родила мальчика, назвав его Персеем.
Акрисий, узнав о рождении внука, опечалился и, не зная, что предпринять, опять обратился за советом к брату.
- Тут я тебе не советчик, - сказал Прет, - думаю, однако, что ты должен от них избавиться...
- Как - убить?! - вскричал Акрисий.
- Ну зачем же убивать? - сказал Прет. - Мы же не варвары. Есть, в конечном счёте, другие, цивилизованные способы, как спрятать концы в воду. Кстати, о воде. Как ты смотришь на то, чтобы посадить её с младенцем в лодку и отдать на волю случая, снабдив, разумеется, изрядным запасом пищевых продуктов?
- Что ты такое говоришь?! - застонал Акрисий. - Как можно? Ведь это моя дочь! И мой внук! Побойся Зевса, братишка...
- А вот пусть он о ней и позаботиться, если Персей его сын! А то - "невинное зачатие! невинное зачатие!" А, как отвечать, так некому! Все зачатия невинные, пока петух жаренный в жопу не клюнул.
- Ну, не знаю, не знаю, - сказал Акрисий. - Вот не знаю - и всё. Что делать, ума не приложу... Вразуми, господи!..
Гонимые ветром, летели осоловелые облака...
бежали волны...
истошно кричали чайки...
светило солнце... -
в общем, всё было как обычно...
Да не совсем...
Акрисий оттолкнул тяжёлую лодку и, подхватив мокрый подол хитона, вернулся на берег.
Безумные очи Данаи излучали необыкновенное спокойствие. Она с нежностью поглядывала на сына, держа его на коленях. Изредка поднимала голову. Жмурилась от яркого света. И улыбалась.
- До свидания, отец! - крикнула она на прощание и приветливо помахала рукой. - Будь счастлив!
Слёзы выступили на глазах Акрисия
Он был один, совсем один на белом свете.
Можно было бы, наверное, вернуть её обратно, но неуёмная гордыня препятствовала этому желанию. Гордыня, которой нет оправдания, и жалкая, подобострастная покорность судьбе...