Она глядела на него, и глаза были полны ненависти.
А город пылал...
Он ещё долго будет гореть - этот несчастный город, вся беда которого заключалась в том, что стоял Илион на проторённых путях нецивилизованного человечества.
А когда оно было цивилизованным?
Вчера?
Сегодня?..
В какие такие века?.. какое тысячелетие?..
Гекуба сидела на куче тряпья. Сидела - и вроде бы не смотрела по сторонам, но видела всё...
Этот день начинался для неё, как кошмарный сон. Казалось, ему не будет конца. Сначала на её глазах убили Полита, потом мужа Приама, который бросился защищать сына. Отсекли голову, оттащили на могилу Ахилла и бросили не погребённым.
Ещё одного сына, Деифоба, убила то ли Ленка-негодница, то ли гнусный царь Менелай.
Дочь Гекубы, вещая Кассандра, бежала в святилище девы Афины. Там её и настиг Малый Аякс. Попытался выволочь из храма, но она так крепко держалась за статую богини, что он тут же, на месте, сначала изнасиловал её, а потом всё-таки вытащил - вместе со статуей.
Ещё одну дочь Лаодику долго искали среди развалин, но так и не нашли - словно сквозь землю провалилась она.
Оставшиеся в живых дочери и невестка прижимались к Гекубе, в последний раз стремясь обнять её - и обезумевшая от слёз Кассандра, и Андромаха с крошечным младенцем на руках, и натянутая, как тетива, Поликсена.
Рядом в бесчисленных кучах покоились ларцы с серебряными поделками, женские украшения, золотые и медные кубки, вазы, пурпурные ткани, бронзовые мечи, великолепные щиты и шлемы, богатая конская утварь. Визжали дети, плакали женщины. Мальчики и девочки для утех вытирали слёзы. Старики и старухи, которым сохранили жизнь исключительно ради выкупа, сидели, понуро свесив головы.
Окровавленные, дикие эллины кричали и спорили, едва не бросаясь друг на друга в озлоблении, - бусы и драгоценные камни ссыпались из ларцов.
Победители делили добычу.
А недалеко от Гекубы, возвышаясь над сидящими женщинами, опираясь на посох, стоял прославленный прорицатель Калхас и безучастно глазел на происходящее.
- Это ты их привёл в Илион, - тихо сказала Гекуба, - Ты - виновник всего этого кровавого побоища. Ты - беззубая сволочь!
- Так уж и беззубая - одного только зубика и не хватает, - засмеялся прорицатель. Шагнул к победителям и во всеуслышание заявил, что если этого пащенка - он указал пальцем на Астианакса, лежащего на руках Андромахи, - оставить в живых, то тот со временем отомстит и за своих родителей, и за разрушенный город. И вездесущий Одиссей, хитрожопая сущность которого никогда не оставалась безрасчётной, мгновенно поддержал прозорливого мерзавца, заявив, что род троянского царя должен быть вырублен - желательно под корень.
- Всех до единого надо бы отправить к жадному до убоины Гадесу.
И тогда Неоптолем, сын доблестного Ахилла, выхватил из рук бедной женщины крохотного, беззащитного младенца, размозжил тельце о камни и, раскрутив над головой, швырнул вниз по откосу.
Начали распределять женщин.
Неоптолем выбрал безутешную Андромаху, Агамемнон забрал себе Кассандру, и Одиссей тут же сообщил ему, что Аякс надругался над ней прямо в святилище, на глазах неусыпной Афины.
- У статуи даже глаза полезли на лоб - от возмущения, - поведал Одиссей.
Агамемнон, однако, проигнорировал его услужливое сообщение.
Сам себе Одиссей выбрал Гекубу - деловито ощупал её со всех сторон, нашёл сносной для совместного времяпрепровождения, несмотря на почтенный возраст, и попросил отвести на корабль.
Но это было ещё не всё, ибо самая красивая из дочерей Гекубы Поликсена ждала своей участи. Желающих завладеть ею было много, но тут выступил вперёд неуёмный Калхас и громогласно заявил, что Поликсена должна достаться убиенному Ахиллу, который любил её при жизни. Агамемнон воспротивился этому неразумному совету, сказал, что достаточно пролито человеческой крови - пора бы счесть Ахилла отмщённым. А ещё настаивал на том, что мёртвые не имеют права на живых невольниц. "Тем более таких красивых, как Поликсена".
Стала назревать ссора, и вмешавшийся Одиссей убедил Агамемнона пойти на уступку. И тогда всей гурьбой победители направились к могиле Ахилла, представлявшей значительный по величине курган, где Неоптолем, штатный палач о ту пору, вынул острый нож и перерезал Поликсене горло.
Впоследствии Гекуба начнёт рассказывать об эллинах такие ужасные истории, что им не останется ничего иного, как предать её смерти.
А, между тем, устами обезумевшей женщины глаголила истина. О Калхасе она рассказывала одну только правду - и ничего, кроме правды. Как требуют строгие судебные установления.
Когда-то Калхас служил жрецом Аполлона в многострадальном Илионе, и излишне доверчивый Приам отправил его в Дельфы выведать у пифии возможную судьбу своего царства.
Пифия предсказала падение Илиона, повелев Калхасу (так, по крайней мере, утверждал сам прорицатель) присоединиться к грекам, дабы помочь им одержать победу.
"Девять лет пройдёт со времени осады, но Илион будет взят", - передал Калхас грекам слова пифии.
Целый месяц эллины проболтались в Авлиде, ибо не знали куда плыть. Плавали-плавали столетиями, а тут - на тебе! - забыли...
Забвение нашло на эллинов - и, что довольно-таки странно, - массовое. Как психоз.
После долгих споров назначили лоцманом полуслепого Калхаса, посчитав, что он обладает даром ясновидения.
Калхас, подобно стрелке компаса, повернулся в одну сторону...
потом - в другую...
и, наконец, указал пальцем верное направление движения.
Греки налегли на вёсла.
"И - раз! - кричал рулевой. - И - два!"
Эскадра неслась в Троаду... -
а оказалась в Миссии...
Греки сошли на берег и начали опустошать страну, принятую за Троаду. Пока суть, да дело, многих жителей поубивали и покалечили. Наконец, разобрались, что ошиблись, принесли жертву Дионису (видимо пьяны были, когда разоряли окрестности), снова вышли в море, но тут их застигла ужасная кара - буря, разметавшая корабли в разные стороны. Разобщённые эллины не нашли иного выхода, как вернуться домой - каждый в свою деревню...
Через год греческий флот вновь собрался в Авлиде. В течение долгого времени, однако, им не удавалось выйти в море.
Дул сильный встречный ветер, и Калхас предрёк, что такое положение может продолжаться до тех пор, пока Агамемнон не принесёт в жертву одну из своих дочерей. Приёмную дочь Ифигению выбрал греческий царёк. Никогда ранее женщин в жертву греки не приносили. Лиха беда начало: с лёгкой руки Калхаса такие злодеяния вошли в привычку.
Тут же после убийства подул попутный ветер, и флот под громкие крики обезумевших от радости эллинов благополучно вышел в открытое море...
Предсказатель, надо заметить, он был никудышный. И потому не помогли грекам многочисленные овеществлённые оракулы. Судьбу Трои решила хитрость - непременная спутница торжествующей Ники. Троянского коня, по сути своей деревянную кобылу, в утробе которой прятались хитромудрые греки, с восторгом вкатили в город местные жители... -
за что и поплатились в полной мере - куда же кажется больше?
Когда паруса победителей растаяли в серо-голубой дали, Калхас, окинув взглядом дымящиеся развалины стольного города, в сопровождении немногочисленных попутчиков едва ли не пешком отправился в Колофон, где ждал его и потому радушно принял дядюшка Мопс, сын Аполлона. Сели они под дикой смоковницей, что росла возле домика Мопса, выпили, как водится, вина и водицы (трудно сказать, чего было больше в этом напитке), закусили чёрствой лепёшкой...
И вот тут-то Калхас не нашёл ничего лучшего, как вопросить у родственника: "А скажи-ка, дядюшка, сколько смокв растёт на этом дереве?" Мопс закрыл глаза, пошевелил губами, делая вид, что думает, хотя великолепно знал, сколько плодов висит на чахлом деревце, ибо каждый день считал-пересчитывал винные ягоды от нечего делать, и ответил: "Ну, конечно же, триста и ещё одна зелёная фига".
Деревце тряхнули, плоды собрали, пересчитали, подвели итог и оказалось, что Мопс был прав в своём счёте - триста и одна фига покоились в корзине.
- А скажи-ка, дорогой племянничек, - в свою очередь решил задать вопрос дядюшка Мопс, - сколько поросят находится в утробе супоросой свиньи, лежащей вооооон там, у сарая, и когда она, то есть свинья, принесёт приплод?
- Восемь, - ответил, не задумываясь, Калхас, - восемь поросят носит в себе свинья, и все восемь появятся на белый свет не ранее, чем через восемь дней.
На что надеялся Калхас, давая такой ответ, понять несложно: восемь дней - большой срок, много воды утечёт за это время, сколько не мешай её с вином...
- Не восемь, а девять кабанчиков находится в утробе этой прелестницы, - сказал Мопс. "Хрю-хрю-хрю", - подтвердила негодница. - И родятся они завтра ровно в полдень.
И опять Мопс оказался прав!
Самое обидное заключалось в том, что состязание это происходило на глазах многочисленных родичей. Для честолюбивого человека попасть впросак сродни катастрофе.
Сердце племянника не выдержало, и он умер - через сутки, и тоже ровно в полдень.
Похоронили его у мыса Несбывшихся надежд - не все надежды, оказывается, добрые.
Многие плакали. Дядюшка Мопс тяжко вздыхал и божился именем Аполлона, что не предвидел подобного развития события, да только кто же ему, самому проницательному из прорицателей, поверит на слово?