Это было последнее лето, когда всех взрослых вокруг Игорь называл дядями и тётями. А между тем у него были два близких существа, которых он именовал так с полным основанием - дядя Коля, мамин брат, и его жена - тётя Маша. Он любил их, но как сильно - понял через много-много лет, когда обоих уже не было в живых. И вспоминал так часто, что икалось им на том свете гораздо чаще, чем следовало. И представлял Игорь как сидят они под адамовым деревом и икают. "С чего бы это? - удивляется дядя Коля. - Нектар-амброзия - и вдруг икота? Наверняка Игорёк помянул нас добрым словом! Как думаешь, мать?" И тётушка, конечно же, соглашается: "Без сомнения - он! А изжога - так точно от него!"
А тогда, в то лето, мир взрослых манил его со страшной силой. Он стремился в него, опережая время. И не останавливало его дядюшкино предостережение: "Не спеши, Игорёк! Мы, взрослые, устроили нашу жизнь так скверно, что любой ребёнок слепил бы её несравнимо удачней!"
1
Дядя Коля работал начальником метеостанции, к своей службе относился насмешливо.
- Милое дело - лето! - говорил он. - Столбик термометра как встал в июне на отметке сорок пять, так и не сдвинешь его до самого октября. Разве что спичку поднесёшь или лёд подложишь. А если сдуру застраховаться от дождичка в четверг, знаешь, какие бабки можно слупить! Но Госстрах до этого не додумается, а частное страхование у нас запрещено.
- А что - найдутся желающие?
- Э, Игорёк, поживёшь с моё, убедишься, что таких пруд пруди! Почешешь затылок и скажешь: "Да... велика Россия, а дураков девать некуда". Счастье наше, что мы их за кордон сплавляем, жалко - мало. Я бы эшелоны подавал, двери распахивал, как швейцар у ресторана, и говорил: "Пожалте, милости просим... А вот вам подъёмные - по пять тыщ на рыло. Только вы расписочку напишите, что ни при какой погоде, даже после дождичка в четверг, не вернётесь"...
Знаешь, сколько метеостанций, подобной этой, в наших краях? Больше двадцати! И во всех вместо приборов можно прибить лист ватмана с нарисованными термометрами, гигрометрами и прочими барометрами, а персонал уволить. Меня, естественно, тоже...
И тут же решительно добавлял:
- И всё-таки советская власть не так плоха, как кажется. Она, как женщина, с которой прожил много лет. Итожишь былое и думаешь: "А мне повезло! Вон у Исаака - Соня, это ж не жена, а не приведи Господи!" Что важно? Власти не перечить и не путаться под ногами. Идти своей дорожкой, жить по собственному разумению, руководствуясь принципом: ведь это же я Царь природы, а не она!"
- Я - путаник, - любил повторять дядя Коля и непременно рассказывал забавную историю о пребывании Казановы в России. Авантюрист добивался встречи с Екатериной Великой. Она была обещана ему в Летнем саду. Ожидая свидания, Казанова прогуливался меж статуй и покатывался со смеху. Под бюстом плачущего старца значилось "Демокрит", под смеющимся - "Гераклит". Длиннобородый дед назывался "Сапфо", старуха с отвислой грудью - "Авиценна".
- Я - несомненный потомок этих путаников, - подводил черту дядя Коля. - По крайней мере, сделал бы то же самое. В нашей стране бардак возведён в ранг закона, и мне это нравится. Русский человек не любит порядка вне зависимости от того, кто его диктует. Ни за какие посулы я не хотел бы жить в чопорной Англии и добропорядочном вермахте. Если в России когда-нибудь задумают наводить порядок, это - конец. Мы - последняя страна на этом свете, где можно жить по наитию...
И лепил он мир по своему образу и подобию. Доставшийся ему в наследство соседний участок объединил со своим в единое целое и назвал "Садом Эпикура". Название не прижилось, и тогда он переименовал его.
- Эдем - колыбель человечества, - сказал он по этому поводу, - но нельзя же вечно жить в колыбели. И вообще: знание - сила. - И потому назвал сад "Эдемом".
Сад пользовался популярностью. Самые красивые женщины города посещали его и проводили в нём свободное время. Единственное запрещение касалось присутствия мужчин, функции которых монополизировал дядя Коля. И был он в едином лице и Создателем, и Адамом, и змием-искусителем.
И экскурсоводом.
Однажды дядя Коля показывал Эдем молоденькой, неискушённой девице - случались такие в те годы. Подвёл к очередной достопримечательности и со всей скромностью, на какую был способен, произнёс:
- А это - древо познания добра и зла.
- Неужели то самое? - удивилась молодка.
- Не совсем, - честно признался дядюшка. - Но саженец точно от него.
- И плодоносит? - засуетилась новоявленная Ева.
- Увы - нет. Возраст - как-никак, да и климат не тот.
Как на самом деле называлось дерево неизвестно, но на всякий случай всю завязь тётя Маша обрывала сразу же после цветения - всё может быть, знаете ли, на этом свете.
Между тем, экскурсия продолжалась.
- Ну, а если есть древо познания, значит где-то рядом должно быть место грехопадения, не так ли? И где же оно? А вот... - И дядя Коля, раздвинув фиговые кусты, показал крошечную лужайку, отличительной приметой которой была табличка со словом: "Падай!"
- Какая прелесть! - вскричала экскурсантка. После чего Игоря вежливо, но настойчиво удалили...
Как относилась к мужнему образу жизни тётушка? Ультрасовременно: супружескую измену она обратила в легальную шалость. Потеряла ли забава подпольное очарование, сказать трудно - дядя Коля подыгрывал супруге и тщательно маскировал адюльтеры. Посетительницы, тем не менее, догадывались, что тётя Маша сводничает супругу, с блеском выполняя специфические функции, кроме расчётов, разумеется: в Эдеме все утехи были бесплатными - райское местечко как-никак, легендарное...
2
Дядя встретил Игоря на вокзале и потом на газике с открытым верхом долго вёз по грунтовой дороге. Удручали осоловевшие от зноя окрестности, выцветшая верблюжья колючка, сухие русла рек, бугры и колдобины. Дул раскалённый ветер. Дядя свернул на обочину, пропуская мимо настырные клубы пыли, и сокрушённо заметил:
- И куда торопятся, неугомонные?
- А у нас всё по-прежнему, - сказал он на следующей остановке. - Появились новые э-дамочки. Ничего, смазливые, а одна - ну совершенная красавица! Посмотришь, оценишь, прокомментируешь...
Наконец, подступили горы - проявились, как на фотографическом отпечатке, пухлые похотливые складки. Из-за пожухших холмов стрельнули вверх зелёные кроны.
Газик вразвалочку пересёк высохший ручей, взобрался на противоположный берег и остановился на окраине города.
- Ну всё, племяш, до вечера! - сказал дядя, посигналил на прощание и укатил прочь. На метеостанцию видимо - прибивать ватман с нарисованными приборами...
Верх дувала поблёскивал битыми стёклами. Калитка скрипнула. Игорь ступил за порог - и попал в объятия тётушки.
- Боже мой! Игорь! Да как же ты вымахал! - Тётушка была голой, как и положено в Эдеме. Голой и белой, ибо как истая южанка терпеть не могла жариться на солнце. - А этот вертопрах даже не зашёл, - возмущённо промолвила она. - Ну и получит он у меня, когда вернётся! Идём в дом.
И она повела его по дорожке из тонкого кирпича. Ах, как стучали э-дамские каблучки на этих звонких квадратиках! Игорь стеснялся смотреть на тётушку. Она казалась ему голой сверх меры - больше, чем обычно.
- Проголодался? Ах, какую окрошку я приготовила! С ледяными кубиками - объеденье! Не хочешь? В бассейн пойдёшь? Тоже - не хочешь? Может, компотику - холодненького, из запотевшей баночки, а? - Открыла холодильник, наклонилась...
Игорь сфокусировал взгляд...
- и вздрогнул. Нет, не от холода, хотя в треугольную скважину между стиснутых ляжек увидел ту самую запотевшую баночку.
- Пей, мальчик мой, пей. А булочку? Сдобную булочку с изюмом? Свежую, пышную?
Тётушка бегала и хлопотала. Игорь сопровождал её взглядом, краснел без меры и плавился.
- Раздевайся, - сказала тётушка. - А трусы оставишь? А может пора? Ну, как хочешь.
Игорь знал, что делал: из окна поезда ему кивали семафоры, и сам он в этот момент напоминал семафор. Тётушка виделась ему прозорливым машинистом.
- Ну что ж, идём в Сад...
3
Вишня сошла. Алыча осыпалась, обратившись в склизкое месиво. Пухли зелёные смоквы, рдели чёрные фиги и жёлтым воском наливались абрикосы.
Под высоким деревом скакала через верёвочку Сусанна. Выше плеч взлетали полные груди, и строго в такт кивала она головой. Здоровалась, считала прыжки?
- Ты не очень-то увлекайся, - крикнула тётушка. - Здесь тебе не спортзал и не гимнастический помост. Не хватало, чтобы Эдем провонял потом.
На солнечной поляночке, дугою выгнув грудь, носилась незнакомая женщина. Она ловила бабочек.
- Джульетта - новенькая, - сказала тётушка. - Мы зовём её Жуля. Как собаку, но она откликается. Жуля, Жуля! А это - мой Игорёк, познакомься.
- Не наблюдаю, - ответила тётушка. - Ты - что же - и часы сняла?
- Да, - смущённо потупилась Жуля и тут же упала на колени - в траве сидел кузнечик. Дорого бы дал Игорь, чтобы зайти к ней с тыла, но тётушка уже вела его к дому.
4
- А парень вымахал! - сказал дядя Коля.
- Не узнать, - согласилась тётушка.
Игорь лежал в соседней комнате и прислушивался к разговору.
- А почему он всё в трусах? Неудобно как-то. Все люди как люди, а он... Непорядок. Сказала бы ему что ли.
- Да я говорила, но он - ни в какую. Стесняется.
- А чего стесняться? Может у него что-то не так?
- Всё - так, не волнуйся. В полном, как говорится, ажуре.
- Тогда - не понимаю. Я в его возрасте врачиху из кожвена уму-разуму учил... - И воодушевлённый воспоминаниями он что-то зашептал ей на ухо. Заныли пружины.
- Коля, может не надо? - услышал Игорёк.
- Как это - не надо? А что я с ним теперь делать буду - солить?
- Тогда - тише, ненароком услышит... Коль, а может на топчан пойдём?
- С какой стати?..
Игорь подошёл к двери, заглянул в проём...
Увидел он до обидного мало - неясные силуэты, в одном из которых угадывался дядя Коля, нависший над кроватью. А тётушка...
Блеснули белки, Игорь отпрянул и на цыпочках поспешил к дивану.
Из соседней комнаты доносились звуки неведомые, невнятные. Потом послышалось мычание, трудно сказать кому принадлежащее, надсадное прерывистое дыхание, сдавленный крик и, наконец, победный глас испускаемых газов.
- Ну ты даёшь! - сказал дядя Коля. - От полноты чувств?
- Как ты можешь! - воскликнула тётушка. - Неужели ты думаешь, что это - я?
- А кто - я что ли? Фу! Пойдём на топчан.
- Иди куда хочешь, я обиделась...
5
Утром всё шло как обычно. Дядя Коля спрятал крутое яйцо в ухо, а вынул из кармана брюк. Прокатил по столу, зажал в кулаке и, дунув, махом освободил от скорлупы. Съев, достал из уха другое, целое и протянул Игорю: "Ешь, племяш. Яйцо - оболочка сущего. Из яйца вылупилась Ленка-негодница. Та, что поставила на уши античный мир". Тётушка по-детски радовалась проделкам, будто видела в первый раз. Подавая на стол, касалась грудью спины и плеч племянника. Игорь сладко вздрагивал и глупо улыбался.
Потом пришла тётя Песя. Она была подкидышем, и потому в пятой графе давно уже - для себя - поставила прочерк. Песя могла бы быть американкой. Или - австралийкой. Пока же она пребывала советской гражданкой. Дядя Коля утверждал, что в Древней Греции она была бы киником. Не прочитав ни одной книги, она считала себя женщиной умной и грамотной. А между тем все знания её были из вторых рук. Да и сама она казалась солнечным зайчиком, слепящим глаза. Отмахнуться - невозможно, разве что заслониться ладонью, но, чуть зазеваешься, и она опять слепит глаза.
Тётушка называла её Писей, а дядя Коля - пятнистой сиповкой. Почему пятнистой Игорь понимал: цвет волос на голове тёти Песи не соответствовал лобковой гамме, но кто такая сиповка?
Как-то на базаре Игорь услышал визгливую торговку, продававшую хурму. "Королёк! - кричала она. - Кому королёк? Спелый, сочный королёк! Всем королькам королёк!"
- А сиповка есть? - спросил дядя Коля.
- Нет, - засмеялась торговка. - Ещё не вывели.
Игорь ничего не понял и обратился за разъяснениями к тётушке. Это женщина, у которой сбит прицел, ответила тётя. Или мишень. Ни фига не поймёшь этих взрослых - нормально объяснить не могут что ли?..
- Писичка! - воскликнула тётушка. - Посмотри, как он вытянулся!
Потом они мерялись ростом, и Игорь познал плотность Песиных ягодиц.
- Как жарит! - сказала она, выяснив соотношения и пропорции. Потом разделась.
- А ты, почему в трусах? - спросила она у Игоря. - Или у тебя месячные?
- Пися, - сказала тётушка, - он ещё маленький. Он ещё не знает что это такое.
- Дай срок, узнает, - уверила Песя.
Потом они пошли в дом. Песя вращала жернова, перемалывая что-то невидимое глазу. Игорь лёг на топчан и стал читать роман Золя, выискивая моменты, запомнившиеся с прошлого года.
Потом Песя вернулась, легла на тёплые доски и спросила:
- Ну, и как дела на любовном фронте?
- Никак, - ответил Игорь.
- Плохо, - сказала она, - очень плохо. А учёба твоя меня ничуть не интересует.
- Пися! - крикнула тётушка. - Не приставай к мальчику.
- Что читаем? - Песя перевернула книжку и сказала: - О! Ещё не всё потеряно.
Она лежала навзничь. Большие груди растеклись в стороны. Она, сравнивая, взвешивала их в ладонях и даже глаза закрыла для точного счёта.
- Пися, ты завтракала? - крикнула тётушка.
- Не то слово, обожралась. - Песя погладила живот, потом почесалась в волосах. - Что-то в глаз попало.
- В какой? - участливо спросил Игорь.
- Какой-какой. А то ты не знаешь что женщины как циклопы - трёхглазые?
- Это Цербер - трёхголовый, - сказал Игорь. - Но с глазами у него, по-моему, всё в порядке.
- Слышала про Цербера? - крикнула Песя подруге. - Во сучке повезло!
- Пися, ну что ты его смущаешь? Иди лучше ко мне - помоги.
- Не хочу. Ой, тошно мне, тошно! Пойду кой-куда, посижу, подумаю, как трехглавый Цербер за одноглазого циклопа. Не хочешь за компашку?
Игорь фыркнул, а когда она исчезла за углом, тётушка вышла, вытирая руки, и сказала:
- Ты не думай, она - добрая. Это у неё защита такая - напускная бравада. Она мужиков боится. Знаешь, - добавила тётушка, понизив голос, - она никогда не была замужем. И, вообще, она ещё девушка. Её пожалеть надо, да некому.
6
Тётушка и тётя Соня сидели на веранде и мирно беседовали.
- Половое сношение Коля называет апологией.
- А что это такое? - спросила тётя Соня.
- В переводе с латинского - речь в защиту самого себя.
- Ну надо же!
- И потому, слезая с меня, он говорит: дикси - я кончил.
- Вот оно что. А я-то думала...
- Хочешь, я почитаю тебе антиков?
И, завывая, тётушка прочла:
- "Целую ночь я провёл с такой шаловливой девчонкой, что не способен никто в играх её превзойти. Тысячью ласк утомлён, предложил я стать ей мальчишкой, и согласилась она сразу без всякой мольбы".
- Женщиной бы себя почувствовать, куда нам до мальчиков.
- Судьба, Сонечка, даёт с излишком, но не даёт вдоволь. Ещё? "Той я хочу, что легка, что гуляет повсюду в накидке, той, что уже отдалась раньше рабу моему, той я хочу, что себя целиком продаёт за динарий, той я хочу, что троим сразу себя отдаёт".
- Развратники они - твои антики, - сказала тётя Соня. - Такие развратные, аж завидки берут!
- Коля, когда мучается вопросом - что такое разврат, говорит: педофилия - разврат, некрофилия - фу, мерзость какая! тоже, гомосексуализм... И смотрит на меня. Как по-твоему, Маш, гомосексуализм - разврат? Если мужики - да, а если бабы - обмен производственным опытом.
- Оригинально! - сказала тётя Соня. - А он - что?
- Говорит, кончай симонить и бовуарить. Я тебе не Сартр.
- Ничего не поняла! Не одобряет что ли?
7
У тётушки разыгралась мигрень. Она лежала на веранде с мокрым полотенцем на лбу и стонала. Ей было так плохо, что пришлось вызвать доктора. Её укрыли простынею. "Душно", - сказала она и выставила наружу полную ногу.
Дядя Исаак прибежал запыхавшись
Фамилия дяди Исаака была Мейергольд. В отличие от революционного однофамильца он не стал менять букву "г" на "х". А зря, разглагольствовал дядя Коля, в написании имени есть нечто мистическое. Кто знает, может быть здесь кроется причина его безвременной импотенции? Впрочем, и Всеволод Эмильевич был немощен, водил к Зиночке Райх своих учеников и с удовольствием наблюдал постельные баталии.
Дядя Исаак вынул из портфеля мятый халат и нахлобучил белую шапочку. Потом долго пребывал у больной, наконец вышел к сидящим в беседке дяде Коле и Игорю.
- Твоя жена, Николай, полнокровная женщина. Ей нужно мужское внимание и чем чаще, тем лучше. Я понимаю, что это трудно... в твоём возрасте, но такова женская природа.
- Как часто? - спросил дядя Коля.
- Ты должен пользовать её один - два раза в неделю, и это минимум.
- Я пользую её один-два раза в день, но пользы от этого, как видишь, никакой.
- Не может быть! - воскликнул дядя Исаак. - Ты шутишь?
- Я пойду к ней, а ты считай, и постарайся не сбиться со счёта.
Он ушёл, а дядя Исаак достал записную книжку, химический карандаш и принялся ждать, пристально глядя на Игоря, будто от него что-то зависело.
Через некоторое время тётушка вскрикнула: "Ах!", и дядя Исаак поставил жирный крестик в своей книжечке. Затем "Ах!" раздался ещё раз, потом ещё и ещё.
Наконец дядя Коля вышел, подтягивая выходные семейные трусы, - он надел их по случаю прихода приятеля.
- Намаялась, - сказал он и вытер пот со лба. - Спит.
- Шесть раз? - спросил дядя Исаак, глядя в записи.
- Не считал - увлёкся. Ну и что скажешь?
- Редкий, неизвестный науке случай, - сказал дядя Исаак. - Надо подумать.
Сдёрнул халат и шапочку, сунул в портфель и, не прощаясь, потопал по дорожке. Остановился, спросил недоумённо: "Передозировка?" и помчался далее.
8
Пониже пупочка у Сусанны синело слово - короткое как фрикция импотента: "Суй".
- Какая прелесть! - возликовал дядя Коля, увидев наколку в первый раз. - И кто тебя надоумил, деточка?
- Сама! - гордо сказала она. - И выкалывала - сама. С помощью зеркальца...
Сусанна смотрела на мир широко открытыми глазами. Не моргая.
- Как кукла, - говорил дядя Коля. - Если наклонить, глаза закрываются. Я проверял.
Он называл Сусанну сусальным ангелом, а тётя Маша - сосальным аспидом.
В то лето Сусанна ходила за дядей Колей как собачка. И не понятно было, что ей нравится - дядюшкины байки или бесчисленные наклоны.
Чтобы разобраться в этом, Игорь последовал за ними. Наблюдая из-за кустов, он вспомнил рассказ маленького мальчика: "Папа хотел взобраться на маму, изображавшую лошадку, да зацепился. Пыжился, пыжился и всё без толку. Так и не покатался".
Зацепившись, дядя Коля балагурил. Сусанна смеялась. Моргала она при этом или нет, Игорь не разглядел.
9
- Ну и что?
- Что - ну и что?
- Так и будем качаться?
- Есть конкретные предложения?
Они сидели в гамаке - дядя Коля и Изольда.
- Есть, - ответил дядя Коля.
- Я согласна, - сказала Изольда, - если твой племянник перестанет пялиться на нас, как неприкаянный или как-нибудь иначе.
- Игорь! - крикнул дядя Коля.
Игорь вышел из кустов и спросил: "Что?"
- Есть вопросы? Нет вопросов. Я пригласил бы тебя покачаться с нами, но Боливар не вынесет троих.
- Брет какой-то, - сказал Игорь, - Гарт.
- Вообще-то О'Генри. Ну, есть вопросы? - настаивал щедрый похабник, бог - охранитель садов.
- Да понял я, понял! - буркнул Игорь и ретировался из сада...
Золотоволосая Изольда считалась самой красивой женщиной в Эдеме, после тёти Маши, конечно, но тётушка была изучена вдоль и поперёк, а Изольда хранила тайны неведомые. И началось подсматривание и подглядывание. Предосудительного в этом не было: если все голые, чего церемониться? Игорь преследовал Изольду по пятам. Она это видела и не скрывала своих прелестей. Ей импонировал подростковый интерес к собственной персоне.
Прошло немного времени, и Игорь познал секреты её красоты досконально, препарируя на составляющие и синтезируя детали в полноценное целое. Мизер не поддавался изучению - тот, что прятался за червонными кудельками в паху. Как Игорь не исхитрялся, никак, ну никак не представлялся случай заглянуть красавице вовнутрь. И даже когда она дремала лёжа в гамаке, а он подобно следопыту припадал к земле, какое-нибудь препятствие в виде ячеистой сети затеняло вожделенное лоно.
Но вот тётушка попросила его собрать абрикосы. Он залез на дерево и начал наполнять ведро сухими замшевыми шариками. Тут ветка под ним обломилась...
Он рухнул наземь...
- Что случилось? - закричала тётушка с веранды, а Изольда уже спешила на помощь.
- Ушибся? - спросила она и участливо лизнула кровоточащую царапину. Потом забрала ведро и сказала, что соберёт сама.
- Ну уж нет, - сказал Игорь, - я начал, я и закончу. Не такая это рана, чтобы из-за неё списывать меня по инвалидности.
Изольда рассмеялась, но всё же настояла на своём и взобралась на толстую нижнюю ветвь. "А ты держи ведро, чтобы мне было сподручней". И началось форменное безобразие. То, к чему так долго стремился мальчонка, обрушилось на него издевательским потоком всевозможных ракурсов - только глаза подставляй. Объект вожделения преследовал его, навязчиво видоизменяясь, прищуривался, смачно чмокал, зиял гофрированной трубой, топорщился, лыбился, будто говорил "сыр". Стоило Изольде изменить позу - изогнуться, отставить ногу, наклониться - с ним происходили неожиданные метаморфозы. Вот и скажи, какой он есть на самом деле - этот гуттаперчевый орган.
- Эй! - крикнула Изольда. - Посторонись! - И спрыгнула на землю. - Ну что, насмотрелся? - И прижала его к дереву. - Всё разглядел? Ничего не упустил?
Игорь стоял, разевая рот. Подростковая наглость изменила ему в самый неподходящий момент.
- Будь! - сказала Изольда. И ушла.
Уже через минуту Игорь чуть ли не выл от обиды - на самого себя. Ну что ему стоило сказать в ответ хоть что-нибудь, даже самую несусветную чушь. Всё могло обернуться по-другому. Дурак! Какой же он дурак! Дядя Коля бы не растерялся, корил он себя, и тут, вдруг, с ужасом понял, что прелестные картинки выпали из памяти напрочь, и муки похотливого любопытства начинаются заново...
10
Дядя Коля угощал тётю Соню абрикосами.
- Кушай, Сонечка, кушай. Это особенные абрикосы, кошерные. Я сначала думал - урюк, пригляделся - нет, абрикосы.
- Почему же кошерные?
- А в них нет ничего мясного. Разве червячок какой попадётся.
- Кошерное - не есть постные, Николай. Не умеете вы угощать. Угощать надо так, чтобы слюнки текли и чтобы, слушая вас, я ощущала весь маршрут перемещения пищи по пищеводу и сопутствующие этому движению удовольствия. Вот как надо угощать.
- У меня была знакомая, она так расхваливала себя - каждую часть в отдельности и в сочетании, что я выплюнул всю накопившуюся слюну и ушёл. У меня язык не поворачивается повторить её хвастливые речи. Теперь она в Израиле.
- Шикса, что ли?
- Почему - шикса? Самая что ни на есть чистокровная. Как Штирлиц. За версту видать - такая чистокровная.
- Юдофобствуете, Николай?
- Ну что ты, Сонечка, - опыт. Через мои руки прошло столько евреек, что если когда-нибудь будет наконец-то раскрыт жидко-масонский заговор, его организатором назовут меня. Я и буду тот самый Масон - с большой буквы. У евреек есть особенности - третичные половые признаки (слава Богу - не первичные!), которых нет у других женщин, но я их тебе не назову - тайны ремесла обязывают.
- Это только мы такие особенные?
- Богоизбранные, хочешь сказать? Да нет, все мы Богом меченые, и не обязательно это поцелуй. Меня, например, Маша в момент накроет, если я с кем-нибудь пересплю. Есть у меня такой признак, о котором знаем только я и она, и он меня с ушами выдаёт.
- У меня тоже есть признак. Видите мозоли на моих руках? Думаете это от стирки? Напрасно думаете - от стирки мозолей не бывает. Исаак, говорю я, как только заиграют "Интернационал", а это песенка про нас. "Вставай, проклятьем заклейменный?" - спрашивает он. И "добьемся мы освобожденья своею собственной рукой" тоже, отвечаю я. И вообще каждое слово про нас. Каждую ночь, когда мы ложимся спать, я напеваю эту песенку - мысленно, конечно. Если бы я пела вслух и при этом увидели, что я делаю, вы бы со мной уже не разговаривали...
Дядя Коля рассмеялся, а тётя Соня между тем продолжила:
- Я говорю ему: Исаак, скажи, теперь уже можно, какой ты имел тайный умысел жениться на мне? Чтобы издеваться по ночам? Или ты незаслуженно забытый потомок Мазоха? "Сонечка, говорит он, у тебя умный, добропорядочный муж, с высшим образованием, как и положено еврею, - чего тебе ещё надо?" Лучше бы ты был необразованным, говорю я ему, лучше бы ты был алкашом, каких свет не видывал, но драл бы меня так, чтоб я пердела и, извиняюсь, какала - лучше бы, Исаак, лучше бы...
У вас, у русских, странная черта - смеяться над чужим горем, как над своим собственным. Если Исаак - потомок Мазоха, то вы, русские, потомки де Сада!
- Из сада - детсада... - смущённо пробормотал дядя Коля. Потом встрепенулся: - Русофобствуешь, Сонечка?
- Русофобствую, Николай. Но что же мне делать? Кто мне поможет?
- Я, - сказал Николай. - Прямо сейчас. Давно известным тебе способом. Забудь "Интернационал", Сонечка. Ложиться и вставать с этой песенкой - это же с ума сойти.
И они пошли в сад. Лицо тёти Сони озарял немеркнущий свет Эдема.
Игорь спустился с веранды, сел за стол и начал есть кошерные абрикосы.
11
В обед дядя Исаак забежал на чай. Тётушка встретила его в лёгком сарафане. Она испекла пирог. Сидели на веранде. Было жарко. Хозяйка раскладывала по тарелкам лакомые кусочки. Такие же кусочки мелькали в проймах и вырезах. Дядя Исаак с аппетитом поедал и те, и другие. Вторые, разумеется, взглядом.
- Не любят меня мои мужчины, - говорила между тем тётушка. - Я для них всего лишь домохозяйка: убрать, приготовить, постирать. Вот - пирог испечь...
- Вас нельзя не любить, - сказал дядя Исаак. - Вы самая красивая женщина в Эдеме. Вы - и Изольда, но даже она блекнет рядом с вами. Верьте мне - замшелому ловеласу и только по совместительству - доктору.
- Скажете тоже, - зарделась тётушка. - А как же Соня?
- Сонечка - вне обсуждения. - Замшелый совместитель огляделся по сторонам. - Между нами... Молодой человек, поклянитесь, что мои слова никто и никогда, кроме присутствующих, не узнает.
- Честное антисемитское! - сказал Игорь.
Воодушевленный доктор не обратил внимания на его выходку.
- Сонечка - чудная женщина. У неё золотой характер. Она умеет вести себя в обществе - вы даже не представляете, каким было наше окружение лет десять назад. Ах, какие там были люди! Сливки, одним словом... Сонечка - красива, слов нет. Но вы... Вы - божественны!
- Ах, оставьте! - сказала тётушка. - Если б всё было так, как вы говорите, бегал бы Николай от меня по бабам. И этот молодой человек не зыркал бы по сторонам, перенимая дурной норов своего дядюшки.
- Конечно, Николай - знатный кобель, - согласился доктор, - но в силу русской традиции он всегда будет возвращаться к вам, потому что вы его гавань, его очаг, оплот - так сказать...
- Ах, вашими устами да мёд бы пить! - сказала тётушка. - Но - по губам течёт, а в рот не попадает.
- А вам не кажется, что среди женщин он ищет кого-то, кто мог бы составить вам конкуренцию?
- Мне давно уже ничего не кажется! - ответила тётушка.
- Он ищет сравнения, чтобы убедиться, что лучше вас никого нет. Чудак! - воскликнул дядя Исаак. - Что касается вас, молодой человек... Вы - молоды. В вас нет ещё чувства прекрасного...
- Почему это нет? - возмутился Игорь. - Зря вы так. Я тоже считаю тётушку самой красивой, по крайней мере, в Эдеме.
- Ах! - сказала тётушка и зарделась.
- Да не расстраивайтесь вы так! - сказал дядя Исаак. - Эх, молодой человек! Я бы на вашем месте встал на колени и молился бы на эту красоту.
- Довольно, - сказала тётушка. - Хватит! - И загрустила.
- Ну вот, - сказал доктор, - только что глазки блестели и всё - потухли. Может дать вам успокоительного?
- Не надо, - сказала тётушка. - Силы оставили меня. Пойду - прилягу.
- Прискорбно, молодой человек, - сказал дядя Исаак. - Прискорбно. Больше мне сказать нечего. - И, не прощаясь, удалился.
Когда Игорь вошёл в спальню, тётя Маша лежала и улыбалась.
- Знаешь, когда мне хотелось изменить Николаю, и я представляла - с кем, самым достойным кандидатом рисовался Исаак. И даже потом я на что-то надеялась, хотя уже знала, что он импотент. Но чтоб до такой степени!..