Это была самая отвратительная идея из всех, возникавших когда – либо в голове Женьки. Правда, в этой лохматой голове всё время происходили странные вещи: видения непонятные возникали, музыка бредовая звучала! Женька утверждал, что это творчество, а я подозревала – шизофрения. И оказалась, как всегда, права.
Как можно назвать человека, бросающего великолепную городскую квартиру и кидающегося сломя голову в сельскую глухомань? Шизофреник! А если ещё учесть, что сёла он видел только на картинке в школьном учебнике, когда изучал Некрасова, то шизофрения - слишком поверхностный диагноз.
Нет, ну, конечно, деревенская романтика и всё такое, но надо же временами и тормоза включать! Я попыталась – дудки. Даже целый час швыряла на пол небьющуюся посуду! А ему – хоть бы хны. Ухмыльнулся и ушёл в свою мастерскую.
Я оставила тарелки в покое и отправилась за ним. Ныть. Ныла, ныла – без толку. Поживём, твердил, в условиях, максимально приближённых к истокам, как Робинзон и Пятница. Я попыталась втолковать, что, судя по роману, Пятница всё же был мужчиной, а я – женщина! Причём разбалованная, и оттого – слабая. А он заявил, что творческому человеку свойственна изобретательность, и я вполне сойду за Робинозонова спутника. Заодно и закалюсь в борьбе за выживание. И вообще, нечего тут! Потому что, видите ли, там, в глуши, возле истоков, можно осознать истину.
Какую истину?! Что такое – истина, кому она нужна? Мне и без неё было неплохо – выставки, презентации, театры – ах! Есть где себя показать. А сам Женька разве не пыжился, когда мной восхищались его знакомые? Ещё как!
Потом ему вдруг скучно стало. Вдохновения нет, всё не то, нужно искать новые формы. Ну, ведь я же не мешала - пусть бы искал! Только формы эти в городе, оказывается, не водились. И потому нам необходимо сменить обстановку.
Какой разговор! Я предложила сменить её на Париж. И целую ночь слушала, что я его не понимаю, думаю лишь о развлечениях, и, вероятно, наш брак был ошибкой, поэтому он отправится к истокам один. А я могу ехать в Париж.
Ну, и как тут нужно было поступать? Зачем мне Париж без него? Оставалось только сделать вид, что шизофрения мне тоже к лицу, и собирать вещи.
Женька обрадовался и помчался в агентство. Искать медвежий угол. Глушь - непременное условие проживания. Пригородные сёла нам, видите ли, категорически не подходили.
Ну, и, пожалуйста – нашёл. Лес – сосны, как небоскрёбы. Под этими соснами – дом, чёрный, огромный, с угрюмыми глазами – окнами. Наверное, в нём раньше какая – нибудь ведьма жила.
А в доме – только печка, большущая, белая – белая. И больше ничего! Ни джакузи, ни паркета. Вода в колодце, удобства на улице, и ни души вокруг. Ма-амаа! Несчастная же я, несчастная! Кого здесь интересовали мои вечерние платья? Дятлов, что ли?Я бы повыла, а толку – то? Всё равно приходилось терпеть и ждать, пока Женька истину не отыщет. Когда ему надоест воду вёдрами носить и мыться в корыте. И пройдёт творческая блажь.
Вдохновившись надеждой, я двинулась изучать окрестности. Потрясающе! В округе не обнаружилось никаких отпечатков цивилизации. И звуков никаких - только шелест деревьев и кваканье лягушек на болоте, которое Женька почему – то называл речкой.
Я прошлась вдоль этой «речки» - воды не нашла. Зато нашла длинноносую цаплю и огромную крысу. Цапля меня нахально презрела, и крыса до беспамятства напугала. Я так визжала, что вокруг все птицы грохнулись в обморок.
Женька тут же примчался и начал хихикать и ехидничать. Потому что крыса, видите ли, называется ондатрой, и совершенно безопасна, если её не трогать руками. Ну да! Ещё руками! Дай Бог от неё ноги унести!
Я решила, что знакомства с истоками достаточно и вернулась в угрюмый дом. Хочешь, не хочешь, а придётся в образ отшельницы входить.
На другой день Женька пошёл искать людей. Наткнулся на какую – то бабулю и купил у неё козу. Чтобы я пила молоко и поправляла своё здоровье. Вообще – то я на здоровье особенно никогда не жаловалась, но коза уже присутствовала. Её надо было как – то доить. А как? У неё же рога!
Женька сообщил, что бабулька его научила управляться с козой. Я могу не беспокоится, молоко будет.
А потом сел в машину и умчался. Сказал, по делам. Я так и знала, что будет сюрприз. Точно. Привёз живую курицу со связанными лапами. Это он так думал – курицу! А я сразу поняла – петух! Я их на картинке видела, в детской книжке. У петухов есть шпоры и гребень, у кур - нет. Я так и сказала, а он начал кричать, что не дурак, и петуха от курицы отличить сможет.
Это Женька так считал. На самом деле выяснилось – дурак, потому что стоило развязать псевдокурице лапы, она тут же подскочила и съездила ему в бок шпорами. Вот, мол, гад – сатрап, получай! Женька взвыл и удрал в дом.
Птичка на этом не угомонилась Она распустила крылья и начала увлечённо гоняться за котом, который тоже «не дурак», потому что смылся туда же, куда и Женька. Итого, осталась я, раскрывшая рот ворона.
Пока петух озадачивался, выискивая следующего противника, я рот закрыла. Петух обнаружил меня и кукарекнул. Я подпрыгнула и помчалась вслед за трУсами, бросившими меня на растерзание злобной птичке. Птичка рванула за мной. Я едва успела дверь захлопнуть. Птичка треснулась об стекло, но отступать не собиралась.
Пришлось мне, вместе с котом и Женькой, сидеть на веранде в осаде. Без надобности во двор не выходили, а по надобности – только вооружившись Женькиным резиновым сапогом. Кот сапогом вооружиться не мог, поэтому мучился, но терпел. А эта дрянь – петух, нарезал круги вокруг дома и бдил. Ждал, пока кто – нибудь опрометчиво выйдет прогуляться.
И угораздило же моего разлюбезного Евгения где - то урвать это сокровище! Я пообещала отправить петуха в суп при первой же возможности. Только возможность никак не подворачивалась, потому что разлюбезный своё приобретение ловить категорически отказывался. Кот, естественно, тоже. Оставалась я. Рисковать своей жизнью я, конечно, не стала. Женька купил - пусть и рискует!
Не знаю, сколько мы бы так сидели. Может, до зимы, пока птичку не приморозит.К счастью, в гости явилась старуха – бывшая козья хозяйка, и петуха и поймала. Он на неё почему – то не кидался. Старуха заявила, что петушок славный, и она его заберёт. У бабкиных курочек муж почил в бозе, и бедняжки вдовели. Несчастным нужен хозяин.
Я от радости все слова растеряла. Зато Женька не обрадовался и слова нашёл. Он сообщил, что петух – сущий эксклюзив, и вообще, это натурщик, и он будет его писать. Очень интересно! Когда привёз этого дракона в перьях, сия «классная курица» должна была нести яички, чтобы я поправила своё здоровье! Далось ему моё здоровье. А когда оказалось, что курица – совсем не курица, а вовсе даже и петух, так сразу – натурщик!
Бабуля обиделась и ушла. А натурщик познакомился с котом. Что уж там они нашли общего – не знаю, но помирились и пошли вдвоём обследовать двор.
Женька помчался в дом - срочно понадобились кисти и краски, чтобы увековечивать эту идиллию. Лучше бы фотоаппаратом увековечивал, честное слово, потому что идиллия на месте не сидела и заставляла его прыгать вокруг дома вместе с мольбертом. Тот ещё шедевр получался!
В – общем, натерпелась я тогда. Катастрофа, и только! Долго ревела над своими нарядами втихомолку. Всё ждала – одумается мой искатель истины, устанет, и мы вернёмся к людям. А то – как же это? Никого! Ондатра, цапля и петух. Ну, ещё коза и кот, но им же всё равно, что на мне надето – спортивный костюм или вечернее платье.
А искатель – он и не думал уставать. Словно вся его жизнь сосредоточилась в этих диких местах, и другой ему не надо. Глаза сияли, лицо горело, и смеялся, смеялся! Даже если причины для веселья не было. Весь дом разноцветными петухами разрисовал. Чтобы мне тоже радостно было.
Я не очень веселилась – зимы боялась. Печка – не паровое отопление, замёрзнуть - раз плюнуть! Или угореть. И петухи на стенах не спасут!
Зря боялась. Козья бабулька научила Женьку справляться с дровами – рубить, разжигать - и ничего! Не угорели. И не замёрзли. Так и перезимовали – возле огня, под разговоры с соседкой и кошачье мурлыканье.
Женька - патлы в хвост собрал, лоб тесёмкой повязал и – портрет бабулькин писать. А я вязать училась. Все пальцы исколола спицами, но шарф соорудила. Длинный! Для портретиста.
Зима прошла, речка оттаяла, цапля вернулась, а мы всё ещё не нашли истину. Женька шарфом обматывался, за мольберт и - в лес. Искать. Приходил по вечерам, голодный, замёрзший, но такой счастливый! Необыкновенно счастливый.
А мне весной вдруг не по себе стало. Словно не сама на мир смотрю, а через кого – то. И тошнота хроническая, изматывающая.Бабулька пришла, глянула мне в глаза и сказала:
- Ну, вот, красавица, дитё в тебе живёт. Ишь, как на мир заглядывается! Мальчишка будет. Девки, они не любопытные, они в себе. Они больше дремлют, силы берегут.
Я не поверила ей – какие дети? Мы и не думали никогда о них! Но – точно. Угадала соседка.
Как же я расстроилась! Ну, что делать – врачей в захолустье нет, надо ехать в город, а Женька горел вдохновением, и гасить это пламя было преступно. И потом, мои шикарные платья станут тесными! Хотя, что платья... Подумаешь, тряпки.
Пока я расстраивалась и придумывала, как выкрутиться с наименьшими потерями, соседка выискала Женьку и сообщила ему новости. Уж не знаю, как он там эти новости принял, но пришёл домой озабоченный и притащил деревянную штучку, похожую на корыто. Штучка оказалась люлькой, в которой качалась ещё сама бабушка.
Я, конечно, оторопела, но возмущаться не стала. Сомневаться не приходилось – ребёнку быть!
Женька не обсуждал этот вопрос. Затолкал на другой день вещи в машину, нацепил коту поводок, сунул в багажник штучку – люльку и сказал уныло:
Пришлось проститься. И с бабушкой, и с ондатрой, и с цаплей... И с петухом, перекочевавшим в соседкин курятник.
Простилась, и по дороге домой, в наш вожделенный город, всхлипывала. Жаль было печку, что ли? И колодец.
Не успели приехать - слетелся весь местный бомонд. Я ещё от лесного духа не отмылась, а они – тут как тут. Ахали, чмокали, сокрушались! Надоели. Хвастались, хвастались своими тряпками и брюликами – противно.
Увидели портрет бабульки - и давай клянчить: «Продайте, продайте!» Женька отказался. Категорически.
Еле выпроводила гостей – каждый желал сообщить мне какую – нибудь пакость. Пакости были разного рода, но большинство – обо мне. И поглупела я, и постарела, и потолстела, и – ах, как же я, бедненькая, намучилась со своим тираном, чудовищем. Ох, ох, ох, и жалели меня всей компанией, и слёз пролили реки, и сердца обливались кровью при мысли о моих муках! Я чуть не захлебнулась в этом водопаде сочувствия.И как я прежде такое терпела?
В конце концов, бомонд, взвизгивая и упиваясь собственной человечностью, исчез в ночи. «Тиран и чудовище» давно спал на кушетке. Устал.
Я села возле него и раскрыла книгу модного автора. Бомонд подарил – чтобы набиралась ума.
« Истина – совокупность информационных полей, находящихся в гармоничном соответствии между собой и образующих плотное мегаполе, способное воспроизводить жизнеспособную субстанцию под воздействием вертикальных энергетических лучей».
Что?! Бред, и всё! Какое поле, какая субстанция? Почему вертикальных, а не горизонтальных?
Истина – совокупность полей. Надо же!Нет, уважаемый автор! Истина – это цапля на бол... То есть, на речке, там, среди таинственных сосен. Истина – ондатра, шуршащая в камышах. Петух, горланящий на рассвете под окном – истина. И – тишина по вечерам. Особая тишина. Шелестящая.А тут – вертикальные лучи! Подумать только!Ну, ничего, вот сын родится – мы вернёмся к нашей истине. Хоть ненадолго, но вернёмся.
Я затолкала книгу подальше. Истина автора мне не подходила. У меня уже была своя. И это ничуть не огорчало.
Женька хмыкнул во сне и пробормотал, что козу необходимо вывести. На травку.