Настоящая поэма является первой попыткой систематизации марийских фольклорных текстов. Ее основу составили рассказы А. А. Апкаликова (1918-1999), уроженца деревни Яндыганово Мишкинского района Башкирской АССР, основанные на материале марийских мифов и исторических преданий, а также сведения, содержащиеся в ряде исследований и собраний народных песен, в том числе в близких им по происхождению и языку памятниках эпического творчества ряда финно-угорских этносов.
Событийная канва "Юпу" опирается на героический сюжет о витязе, вступающем в противоборство со змеем-людоедом. Наиболее полно он сохранился среди восточных марийцев (ныне проживающих на северо-западе Башкирии, юге Пермской и Свердловской областей), органически впитав в себя как архаический комплекс космогонических мифов, излагающих генеалогию и деяния богов-демиургов, так и поздние по происхождению легендарно-исторические мотивы. Марийский эпос характеризуется суровой, но выразительной скупостью изобразительных средств. Широкое использование техники "рассказа в рассказе" позволяет в сжатой форме изложить значительный материал, в котором отразились не только религиозные представления, но и узнаваемые черты народного быта, культуры, а также события, относящиеся к борьбе марийских племен с иноземными захватчиками, их переселению на восток, в Предуралье.
Большой объем всего корпуса первоисточников, трудности их адаптации к современным языковым и стилистическим нормам, потребовали существенной переработки рассказов Апкаликова, введения в них значительного количества нового этнографического материала, восполняющего повествовательные лакуны, объединения воедино некоторых прежде самостоятельных сюжетных линий.
Для удобства читателя публикация снабжена построчными комментариями и словарем марийских слов, встречающихся в поэме.
Часть лексем приводится в архаическом, либо приближенном к прибалтийско-финской норме написании - "шэа" (от древнемарийского "ши", "шэн" - утро), вместо ныне распространенного булгарского "эр"; "карна", вместо "кишке" (от фин-карел. "karna" - змея) и т.д.
Настоящие комментарии призваны расширить представление читателя о самобытной культуре марийцев, осветить фольклорную традиционность образов эпоса, показать связи его исходного материала с финно-угорской мифологией, а также с мифологиями других народов.
Поэма комментируется по отдельным книгам. Стихи пронумерованы с обозначением каждой пятой строки. Комментарии располагаются соответственно порядковым номерам строк.
В некоторых важных собраниях марийского фольклора, материалы которых привлекаются в комментариях, нет точных указаний на время записи фольклорного произведения. Целесообразно поэтому дать общие сведения о периоде записи текстов, помещенных в этих изданиях:
Аптриев А. Сборник черемисских песен, записанных в разных селениях Бирскаго и Сарапульского уездов в 1905-1907 гг. Казань, Типо-Литография Императорского Университета, 1908 /СЧП/.
Акцорин В. А. Сказки лесов. Йошкар-Ола, 1978 /СЛ/. Записи середины ХХ века.
Бабенко В. Я., Гимаев Р. И. Семейные праздники и обряды марийцев Башкирской АССР, Уфа. 1990. Записи 1983-1984 гг. /СПР/.
Кузнецов С. К. Черемисская секта Кугу сорта. Оттиск из "Этнографического Обозрения", кн. 79, Москва, Типография Императорского Московского Университета, 1909 /ЧСКС/. Записи первого десятилетия ХХ века.
Марийские народные песни. Йошкар-Ола, 1952 /МарНП/. В основном записи второй четверти ХХ века (20-30 гг.).
Марийские народные сказки. Йошкар-Ола, 1984. Сост. Акцорин В. А. /МНС/. Записи второй половины ХХ века.
О происхождении мира. О богах. Демонологические легенды. Топонимические предания. Исторические предания. Из фондов марийского научно-исследовательского института имени В. И. Васильева /ФМарНИИВ/. Смотреть также Петрухин В. Я. Мифы финно-угров. Марийская мифология, с. 260-290. М., 2003. Тексты собраны в первой половине прошлого века в областях и республиках Урало-Поволжья.
Юпу. Небесное, волшебное дерево от "ю" - небесный, волшебный, и "пу" - дерево. Соответствует пермскому "аспу". Часто употребимое название марийского эпоса "Онапу" представляет собой смешанное в этимологическом отношении слово: "она" - главный, царский < бул. "хона", "хан" + общефинно-угорск. "пу". По этой схеме образовано множество позднейших марийских лексем. Ср.: домовой "кудо-он", "кудо-оза", где "оза" от русского "хозяин". Исконными марийскими определениями здесь выступают такие слова как "ю", "юмо", "юзо", "юж", "водэж", "куго", "кугу". Заимствованными "он", "она", "оза". Соответственно следует говорить не "онаенг" или "карт", но "кугэза" - жрец; не "кудо-он/оза", но "кудо-водэж"; не "хан", но "кугэжа" - царь и т.д.
Книга первая
Строфы 1-28. Перевод народных песен:
Chodrashke puralym jomdarashym,
Lyshtashyzhlan palezhym pyshtalym.
Lyshtashyzhy vojzylden mljanda o li,
Ty tjunchjazhy mylana mjongjo o li.
Er shechyzhe lektylda shjortne gane,
Vad shechyzhe shinchalda shi gane.
Yrvezylaj umjurna porsyn gane,
Ertal kaja jogy-laj vjud gane.
Shem kozhla shojychyn shem pyl tolesh
Kine nuresh jjukjulden kajalesh
Kinezh gane meat-lai tjor kushkula,
Pachashysh gane ojyrlen kaiena.
Источник: СЧП, 1908.
Пятая песня в несколько измененном виде, содержится в йошкаролинском издании: "Листья осыпаются, деревья остаются / вода течет, берега остаются, / птицы улетают, / гнезда остаются / мы уходим, а вы остаетесь" /МарНП, 1952/.
Строфа 31. Немда (Nemda) - герой марийского эпоса, полувеликан-получеловек. Похоронен в глубине высокого холма близ реки Вятки. Одни считали его сыном Куго-Юмо, богом, другие отождествляли с Онаром, третьи говорили, что он был приемным сыном Онара. Это однако не мешало часто называть всех древних героев: Венея, Оная, Вольэпа, Кугурака - Онарами, как будто бы они произошли напрямую от великанов. В четвертой книге поэмы отец Унавики, князь Веней, принадлежащий роду горных мари, напрямую возводит себя к Онарам. В книге Р. П. Четкаревой "Природа, здоровье и табу народа мари" о Немде-Онаре рассказывается следующее: "...Рост его тоже высок, но вполне соизмерим с ростом человека. Это... не беззаботный великан-мальчишка, а зрелый человек, воин, вооруженный волшебным мечом, который светится, чуя рядом злые силы. Он знается с людьми, помогает им в работе, защищает от врагов, имеет свой род, семью. Враги в это время обходят землю мари стороной. Но вот пришел срок покинуть Немде этот мир. Перед смертью он наказал похоронить его в кургане, положив рядом волшебный меч. И сказал, что в самую трудную минуту, когда другого выхода не будет, его потомок сможет поднять его из могилы: тогда витязь сослужит последнюю службу своему народу - разобьет врагов. Но горе, если поднимут его без нужды - в этом случае останется народ без защитника навсегда. По преданию, нашелся такой человек, поднял Немду напрасно. С тех пор марийцам пришлось рассчитывать только на собственные силы..."
Легенды о спящих под курганами витязях в ожидании своего часа были чрезвычайно популярны в Европе. Среди них можно назвать Карла Великого, Фридриха Барбароссу, Хольгера Датского и короля Артура.
Строфы 59-60. Кемланд(э) или (Kemlande) - Земля Утра, Утренняя Земля, Восток - в широком понимании.
Обожествление востока характерно для многих мифологий. Так к "Лачплесисе" А. Пумпура сообщается о том, что латгалы, балты, пришли с востока, из тех стран где родится солнце:
Далеко на Востоке, за семь королевств огромных,
Облако, точно оседланный конь, поднялось над землею.
Перкон на облаке ехал верхом и кнутом забавлялся...
(А. Пумпур. "Лачплесис" III, 441-443).
Строфа 67. Марийское слово "onar" (редуцированный вариант "nar") как: 1) имя собственное; 2) обозначение всех великанов второго поколения, по всей видимости, восходит к иранскому "mard, nar" -"мужчина". Наиболее близко к аланским словам "nart" - великан, "nartamonga" - чаша, нартов (ср. с кельтским Граалем).
Вообще в марийской лексике, как в любой финно-угорской, чрезвычайно богато представлен слой древних иранизмов, связанных в основном с мифологией, государственностью, отдельными сторонами земледельческо-скотоводческого быта, военным делом: "kard" < ("kerde" - мар. "меч", финск. "kalabian"). Часть слов восходит к праязыку времен ностратического единства (например, "vjud" - мар., "watar" - хетск. вода).
Строфа 71. Онар (Onar) - сын Аштанаваты (Ashtan vate) и Аштана (Ashtan) последний из великанов второго поколения. Согласно позднейшей мифологии приравнивался к небожителем, считался сыном Куго-Юмо. Часто отождествлялся с Немдой.
Строфы 76-77. Вюдакке, Вюдака (vjud-aka < "vjud" -вода, "ak(k)a" - сестра, девушка) - русалка, нимфа, дочь богини воды Вюд-Авы (Vjud-Ava). Существует рассказ о том, как Вюдакке удалось обмануть смертного: "у Богини Воды была очень красивая дочь. К ней ходил один человек. Однажды они встретились, лег он рядом с ней, обнял Дочь Богини Воды. Утром проснулся человек - видит, что лежит обняв желоб для родника" /ФМарНИИВ/.
Вера в водное змеиное царство тесно связана с воззрениями о волосянках, которые представляют собой существа возникающие из упавших в воду человеческих волос с корнем, щетины, шерсти животных. Согласно одному из вариантов мифа о неудавшемся замужестве Юмонъудэр, первая волосянка возникла из случайно упавшего в воду волоса богини.
Волосянки при соприкосновении со здоровой кожей впиваются в нее и вызывают различные заболевания. По мысли Ю. А. Калиева сюжет, связанный с происхождением змей - общефинский. Это подтверждает текст "Калевалы":
От воды змеи начало,
Родилась она в потоке...
Считается, что волосянка оживает под воздействием злого существа - Йомшоэнера (речного духа).
Строфы 90-91. Образ девушки превращающейся в рыбу - характерен для финно-угорской поэзии. Айно, сестра Йовкахайнена, первая невеста Вяйнямёйнена, после своей гибели становится одной из дочерей Велламо, хозяйки вод, финского аналога марийской Вюд-Авы. Существует марийская свадебная песня, в которой содержатся отголоски древнего мифа:
Серебряная рыбка в водяном потоке! Приходи на свадьбу к нашей светлоокой
Пусть она звездою яркою сияет,
Но родимый дом свой, пусть не забывает!
Источник: СПР, 1984, 1990.
Строфы 102-103. Пюртус (Pjurtus) - этимология имени богини восходит к пермскому Парма (Parma) - Тайга.
Строфы 124-127. Хтоническая зооморфная прародительница (на это указывает возможная этимология ее имени - Аважэ < Ужава < "uzhava" мар. "лягушка"). К. И. Ситников замечает в отношении Аважэ (Avazhe) то, что горные марийцы почитают ее как мать Кюртнё-Юмо, Бога Железа.
Это божество можно рассматривать в трех ипостасях: а) как характерный для марийской и мордовской мифологий персонаж "земляной", природно-хозяйственной демонологии, дух-прародитель железа (в этом случае эпитет "Юмо" отсутствует: "Куртньо лус" - дух железа; "Куртньо-пуйуршо" - создатель железа); б) как имя Матери первобога Юмо, синонимичное фольклорному Юмон Аважэ.
Во всех случаях стоит вести речь о прафинском и праугорском пласте религиозной традиции. В восточномарийской мифологии Аважэ не выступает в качестве самостоятельного божества, но в ряде текстов можно встретить упоминание о "Юмон Аваже" - матери хтонического Юмо, бога Воздуха, отца Пэлгомс-Кавы.
Этимологическую связь имени сына богини с железом (камнем) - ("kjurtjo", мар.: "железо") - следует считать неслучайной. М. Агрикола (XVI в.) описывает священный брак финского верховного бога-громовика Укко и его жены Рауни. По-видимому, имя Рауни - ранний эпитет Укко: ср. финск. raunio, "куча камней" (камни - атрибут Укко.); по другой этимологии, финск. rauni восстанавливается из герм. fraujan, готск. frauja, "господин" (ср. скандинавскую Фрейю).
В процессе исторического развития камень, как архаический материал, был вытеснен железом. Эта смена совершенно не нарушила прежней космогонической картины мира древних марийцев, поскольку они пользовались самородным железом, имевшем вид привычного камня. Мать Камней, а именно так следует понимать глубинную этимологию Аважэ, мать хтонического Каменного Бога (Кюй Юмо), стала Матерью Железного Бога (Кюртньо-Юмо), как вещного олицетворения новой эпохи, новой ренкарнации общефинского Юмо-Юмолла-Юмбала. А потом, в среде горных марийцев, снизилась до второстепенного мифологического персонажа, матери Духа Железа.
Строфы 138-139. Ил (Joshken), наряду с небесным морем-озером (Er) являлся первосущей субстанцией, из которой возник весь остальной мир.
Миф о возникновении Вселенной из хаоса был широко распространен в древних мифологиях:
Когда вверху не названо небо,
А суша внизу была безымянна,
Апсу первородный, всесотворитель,
Праматерь Тиамат, что все породила,
Воды свои воедино смешали.
("Энума элиш", табл. I, 1-5).
Там где суша была, пребывали и море и воздух.
И ни на суше стоять, ни по водам нельзя было
плавать.
Воздух был света лишен, и форм ничто не хранило.
(Овидий Назон "Метаморфозы", I, 15-17).
Строфы 174-208. Здесь и далее излагается общефинно-угорский миф о рождении титанов. Отличие марийской версии в наличии таких деталей, как указание на местожительства богини, мифологическая возвышенность акта творения, порождающего не просто культурного героя-демиурга, но целый сонм божеств.
Пэлгомс (Pelgom(s), Kava - "вместилище облаков", "небо") - древнейшая богиня марийского пантеона. Супруга и дочь Юмо, мать Куго-Юмо.
Юмо, бог воздуха, надул ей плод, когда она была уткой и плавала посреди бескрайнего небесного озера Ер. Потом он помог избавится ей от бремени, "высидев" ей колено.
Интересна этимология имени богини. С финского "kave" и родственное ему слово "akka" переводятся как "дочка, дева", "сестрёнка". В ряде стихов Каве называется "дочерью воздуха ("ilma"tar" - "нечто принадлежащее воздуху, возникшее из него")", "дочерью творенья" ("luo"tar" - "творение"), иногда просто "ilman tytto":
Kave aiti, kantajani
Luonnotar, ylentajani!
(Kalevala. Toinen runo).
В поэме использовано горномарийское слово - Пэлгом(с), вместо употребимого в луговом диалекте - Кава, возводимого к арабо-санскритскому "gava" - воздух, небо. Схожая лексема с начальным согласным "h" содержится в ряде иранских и тюркских языков. Однако нельзя исключать версии Вольмара Поркка, высказанной им еще в 1885 году. По его мнению, Каве - одна из старших богинь финских, самая старшая из женщин, полностью идентична марийской Каве. Возможно, слово "k(g,h)ava" восходит к праязыку эпохи ностратической общности, собственно говоря также, как и исконно тюркское "tengri", схожее с балтским "teivas" и финским "taiva". Божество неба у иранцев называлось Svarga < varga < aga. Сварог, Дий, Тэйвас занимали центральное место в балто-славянском пантеоне.
Впервые культ Кавы у марийцев Башкирии фиксирует Н. П. Рычков в конце XVIII века. Он отмечает, что эта богиня "живет отдельно от всех других богов, в неизмеримой пучине воздуха и власть ее простирается на все человеческие нужды". Марийцы Башкирии верили, что чертоги богини располагаются в самом зените неба, так как "когда солнце среди лета взойдет на полдень, то в то время светит оно возле самого ее жилища". Характерное выделение образа Кавы из числа прочих, в том числе главных божеств, находит полное объяснение в первых рунах "Калевалы". Кава - создательница позднейших неба и земли, светил и планет, безусловно должна была занимать особое место в марийском пантеоне, сближаясь по своим функциям с зооморфной Аважэ.
В Башкирии почитание Кавы сохраняется и в XIX веке, о чем свидетельствует В. И. Филоненко, помещая ее в списке наиболее могущественных "женских" божеств. По данным автора марийские девушки и женщины посвящали этой богине публичные празднества, в которых не дозволялось участвовать мужчинам. Особенно яркое выражение образ Кавы нашел в местном фольклоре. Под именем Небесной девы, Юмонъудэр, она выступает героиней многих песен и сказок.
Наиболее развернутый миф о Каве-Луонатар, дочери и супруги Ильматар-Укко (Юмо), матери финно-карельского героя Вяйнямейнена (марийского бога - творца людей Куго-Юмо), содержится в первых пяти рунах "Калевалы". Кава опускается на лоно вод и здесь соединяется со своим отцом, который проникает в ее чрево "свирепым ветром":
И спустилась вниз девица,
В волны вод она склонилась,
На хребет прозрачный моря,
На равнины вод открытых;
Начал дуть свирепый ветер,
Поднялась с востока буря,
Замутилось море пеной,
Поднялись высоко волны.
Ветром деву закачало,
Било волнами девицу,
Закачало в синем море,
На волнах с вершиной белой.
Ветер плод надул девице,
Полноту дало ей море.
И носила плод тяжелый,
Полноту свою со скорбью...
("Калевала", руна I).
Укко (Юмо), супруг и отец Кавы, опускается на море в образе селезня (в тексте говорится об утке, но это поэтическое переосмысление более древнего в своей основе мифа) и садится на колено деве моря.
Греет круглое колено.
День сидит, сидит другой день,
Вот уж третий день проходит -
Ильматар, творенья дева,
Мать воды, вдруг ощутила
Сильный жар в своем колене:
Кожа так на нем нагрелась,
Словно в пламени колено
И все жилы растопились.
("Калевала", руна I).
В тексте "Калевалы" яйца находятся не внутри колена Каве-Луонатар, девы моря, а откладываются уткой. Но поскольку утка - это зооморфный образ той же Каве, следует предположить, что семь яиц появляются из колена богини, которое "высидел" ее муж, Укко-Юмо.
Строфы 213-245. Каве-Пэлгомс-Кава рождает богов и богинь третьего поколения: Мляндэ-Аву - мать земли (считалась также богиней плодородия и деторождения), Кече-Аву - богиню солнца, Мардэж Аву - богиню ветра, Волгэнчо - бога молнии, Водэжей - повелителей царства мертвых, Мэра - бога мудрости, Тэлзе-Юмо - бога луны, Шэа - бога утра.
По версии Э. Лённрота, вместе с ними появляется и Куго-Юмо (Вяйнямёйнен). Но появляется он не из частей яиц, а из чрева своей матери. Тридцать лет он блуждает внутри ее тела, просит своих братьев и сестер помочь ему, но никто не приходит ему на помощь. Тогда пальцем ноги он открывает "костяной замок" в теле матери и выбирается наружу.
Марийский вариант мифа усложнен образом Луда-Керемета, втайне оставляющего своего брата и тем самым становящимся его соперником.
Строфы 246-264. Миф о сотворении мира двумя утками принадлежит к числу наиболее распространенных в Евразии. Был характерен для иранцев, финно-угров, славяно-балтов:
Снова стемнело, и новый Лаймдота свиток читала:
"Не было жизни вначале. Лишь в дали бесконечной
Брезжил причудливый отсвет, а из него явилось
Все, что есть во вселенной. Сам без конца и начала,
Как душа мирозданья, Диев, наш Бог извечный,
Был всех духов превыше. Рядом жил дух попроще -
Черт. Он в ту пору Богу еще во всем подчинялся,
Злом еще не прельстился, не отошел от Бога,
Думая на послушанье нажить себе капиталец.
Диев решил сотворить землю и Черта окликнул:
"Слушай, нырни-ка в болото, там ты на дне увидишь
Ил слежавшийся. С горстку отколупни мне ила
Да притащи сюда". Черт поднырнул под трясину,
Ила наскреб и гадает: "Что это Бог затеял?"
Чтоб в дураках не остаться, наскреб и себе
он с горстку,
В рот ее сунул (ведь Диев пока не создал карманов).
Первую горстку ила Черт честно отдал Богу.
Диев развеял ил, "Да будет земля!" - воскликнул, -
И возникла Земля, приплюснутая и пустая.
Но и у Черта тогда ил за щеками расперло.
Черт хоть и был большерот, а не выдержал -
сплюнул, -
И на Земле плоскогрудой встали округлые горы.
(А. Пумпур "Лачплесис" III, 490-511).
Строфы 271-284. Здесь и далее поэтическое изложение обряда первой вспашки.
Ага-кечэ (Aga-Кeche) - главнейший земледельческий праздник мари (дословно: "день плуга"). Наступал весной перед посевом ярового хлеба. По свидетельству В. И. Филоненко, утром марийцы в чистых одеждах выходили на поле с различными припасами: с кашей, пивом, медом. Онаенг (жрец) разводил костер от которого каждый из присутствующих зажигал свечу и прикреплял к своим кушаньям. Не снимая головных уборов крестьяне кланялись в землю и, обернувшись на восток, просили у Куго-Юмо урожая хлеба. "Боже, роди нам хлеб!" Далее читали своеобразное прошение к богам. Сначала обращались к Куго-Юмо, потом к Мландэ-Аве, Мэру, Пэлгомс, Вюд-Аве, Кечэ-Аве, Мардэж-Аве, Кугураку.
"О Добрый Великий Могучий Бог, Тучегонитель, Молнеметатель! Тот, что выше прочих, что сидит на золотом троне, с молотом в руках. Ты принял с ласкою и любовью большого жертвенного коня с блестящей шерстью! Восемь деревень молятся тебе, умоляя, принося в жертву большого коня с блестящей шерстью! Дай здоровья семьям в домах, дай здоровья трем различным видам скота в хлеву! Ты взрастил посеянный хлеб, охранял его от холодов, оберегал его от спорыньи!
Теплым дождем, теплым солнцем, оберегая и от жары, и от холода, взрасти его подобно камышу, Добрый Великий Могучий Бог! Дай удачи во всех делах!
О Мландэ-Ава, Родительница, Жена Его! Ты приняла с ласкою и любовью барашка с белой шерстью! Семь деревень молятся тебе, умоляя, принося в жертву барашка с белой шерстью! Дай здоровья семьям в домах, дай здоровья трем различным видам скота в хлеву! Ты облегчала родовые муки наших женщин, оберегала их от болезней!
Соединяя возлюбленных, мягким пухом устилая брачные ложа, дай им детей, Добрая Великая Богиня! Дай удачи во всех делах!.."
По окончании молитвы кусочки еды бросали в огонь. Когда части эти сгорали, то огонь тушили и все расходились по домам, унося с собой яства, посвященные богам. На следующий день все обязательно возвращались в священную рощу и читали так называемую "извинительную" молитву, преследующую цель обезопасить род от возможных последствий неправильно совершенного обряда:
"Добрый, великий Боже!
Может быть держать жертву мы не умели,
Может быть к ней нечистой рукой,
Может быть к ней ногою прикоснулись.
Может быть ели, пили неумело,
Может быть с ножа куски уронили,
Может быть ногой их затоптали,
Может быть к одежде часть кусочков пристало,
на пол упало.
Может быть не найдя суставов, кости мы переломали,
Ага-кечэ был единственным в своем роде праздником, на котором вместе с мужчинами имели право участвовать женщины и девушки (моления "женским" божествам проходили отдельно и мужчины, как правило, в них не участвовали). М. Колесников, А. Е. Зотов добавляют, что каждая семья, явившаяся на праздник приносила свое угощение, животных не закалывали. Место коллективного моления называлось "мельик". Во время жертвоприношения молодые парни и девушки с помощью зеленых прутьев изгоняли злых духов.
Ныне Ага-кечэ отмечают через две недели после завершения весенних полевых работ на деревенских площадях. Теперь он лишен религиозного содержания и ничем не отличается от тюркских сабантуев. Порой его прямо отождествляют с последними, однако еще в первой половине ХХ века, по свидетельству очевидцев, в селах Мишкинского района широко практиковался весь цикл земледельческих обрядов, причем, онаенги не ограничивались только жертвами огню, но и бросали яичную скорлупу в первые борозды. С. А. Токарев отмечал аналогичный обряд у чувашей ("акатуй"), и объяснял его как некий мистический акт оплодотворения земли ("ака" - плуг и "туй" - свадьба, дословно: "свадьба плуга [с землей]").
Строфы 285-391. Изложение мифа о двух поколениях великанов. Схожие мифы существовали у манси: "...наконец наступил черед творения человека. Не имея практики в этом непростом деле, Нуми-Торум трижды пытался осуществить свое намерение. Прежде всего, он "вырезал из лиственницы два бревна, придал им форму человека и, чтобы прикрепить голову, которая все падала на грудь, воткнул между грудью и шеей гвоздь и таким образом подпер ее; затем поставил на ноги спиной к себе, дунул, и куклы ожили, свистнули, убежали в лес и сделались менквами, т. е. лешими". Во втором акте творения демиург взял "лиственничную сердцевину, сделал из нее нечто вроде остовов, которые оплел лиственничными же корнями, поставил лицом к себе, дунул, они ожили и таким образом появились первые люди, совершенно подобные теперешним, только мохнатые. Через некоторое время Нуми-Торум спустился на землю и обнаружил, что люди "потеряли все свои волосы и стали голыми. Оказывается, они не послушались повеления Нуми-Торума, поели запрещенных ягод и волосы у них все вылезли, и они стали зябнуть и прятаться в кусты. Рассердился на них бог, стал им выговаривать, зачем они ослушались его воли, а сам думает: "Что же мне с ними делать? Как они будут жить? Ведь все равно зимою погибнут от холодов"; дунул на них, и они рассыпались". В третий раз Нуми-Торум сплел скелеты из тальника, обмазал их глиной. Так и появились люди, положившие начало человеческому роду. Глина недолговечна, поэтому и люди смертны".
Строфы 392-404. Миф о порче человеческого тела является одним из наиболее популярных сюжетов уральских мифологий (мари, коми, ханты, манси).
Согласно пермяцкой легенде, "первоначально у людей вместо кожи было прочное роговое покрытие, которое осталось только на ногтях после того, как Омoль, соблазнив собаку получением тёплой шерсти, получил доступ к охраняемому ею ребёнку и вложил в него зародыши болезней". Оба текста являются восходят к богомильскому апокрифу "Как сотворил бог Адама". См.: Левкиевская Е. Мифы русского наролда. - М., 2003. - с. 94-95. Богомильский апокриф, в свою очередь, испытал на себе влияние древнего урало-иранского дуалистического мифа о противостоящих друг другу братьях-демиургах.
Строфы 405-421. Речь идет о творении своего рода демонологических аналогов лудисов, добрых духов, созданных Куго-Юмо в помощь человеку. Курукенги (Kurukeng) - горные люди, фантастические существа близкие западноевропейским троллям. Ур (Ur) - белка, как вообще вся мелкая лесная живность, считалась животным посвященным Луодису-Керемету. Карне-Ава (Karne-Ava) - Мать Змей, супруга Карне-Она (Karne-On). Обычно представляется людям в виде необычайно крупной белой змеи, способной издавать при движении характерный громкий свист. Поэтому в некоторых деревнях ее называют Свистящей Белой Змеей (Flash Osh Karne). Карна-Ава имеет свое определенное местообитание, называемое Карне-Шуэ (Змеевник). В ряде марийских сказок, персонажем которых является змей, фигурирует колдунья. Она печется о змеях, выступает их верховным властелином. По его свисту змеи "прилетают" со всех сторон. Вполне возможно, что основой этому персонажу послужила антропоморфная ипостась Карны-Авы.
Строфа 478. Согласно традиции марийцы называли себя потомками мери (мерийцами), финно-угорского племени, обитавшего в районе Волго-Окского междуречья (на территории нынешней Московской и западной части Рязанской областей).
Намеренно удревнение своей родословной, стремление видеть в ряде ушедших с исторической сцены народов своих предков, было характерно для гомеровского эпоса, отождествляющего ахейцев-микенян с позднейшими эллинами:
Старец, он приходил к кораблям быстролетным ахейским
Пленную дочь искупить и, принесши бесчисленный выкуп
И держа в руках, на жезле золотом, Аполлонов
Красный венец, умолял убедительно всех он ахеян...
Образ Ваштара проникнут глубокой архаикой. Достаточно проанализировать описание его земледельческого орудия. Большинство марийцев Уфимской губернии еще в начале прошлого века пользовалось самодельными боронами с деревянными зубьями (в Европе они находили применение вплоть до позднего средневековья). Они были рамные и плетенные: из вязовых и черемуховых ветвей, с зубьями из дуба (с собой на поле брали обязательно запасной набор зубьев).
Строфы 505-506. Вудава (Vudava) и Покшэм (Pokshem) - "Иней, лежащий на земле", относились к числу вредоносных для земледельца духов. Как и Вюдакка, Вудава считалась дочерью богини воды.
Строфа 517. Царство Шэма (Shemmlande Vel) - буквально царство черной (плодородной) земли. Традиционно считалось владением наследников царя Иимы, прародителя горных марийцев. Действительно, почва на правом берегу Волги намного лучше, чем в таежном Заволжье, уделе луговых марийцев, потомков Кугурака.
Строфа 524. Унави - Венея дщерь. Унави, полная форма: Унавики (Unaviki), Веней (Venej, Vegenej) - исконно марийские имена. Веней не принадлежал к княжескому роду. Он был военачальником Пикша, отца Немды. После взятия Ора и гибели Кугурака, Веней женился на младшей дочери Вюдуа, сестре Пикша - Лэсти. От этого брака у него родилась дочь, Унави.
Строфа 529. Турни - змей-людоед из марийской легенды "Волшебный меч". В фольклоре он характеризуется как "злобный обитатель болот, изрыгающий из одной своей пасти огонь, из второй едкий дым, а из третьей гнилую воду" /СЛ, 1978/.
Этимология имени людоеда, скорее всего, имеет общефинно-угорское происхождение. Не случайно калевальский Турсас и родственный ему фольклорный Ику-Турсо - это морские (болотные) чудовища.
Строфы 544-547. Описание древней Ойкумены-прародины марийских племен.
Виче (Viche) - река Вятка, наряду с Волгой (Vjud), Ветлугой (Vjutla), Камой (Kama), Белой (Oshviche), Уральскими горами (Поясом Куго-Юмо) - составляла естественные границы расселения поволжских финно-угров.
Отличаясь удивительной стабильностью почти на протяжении трех с половиной тысяч лет (II т. до н. э - середина I т. н. э), этническая территория местных племен была довольно размытой в западной и восточной своих границах. На северо-западе, вплоть до середины I т. н. э., а возможно вплоть до конца Х века, сохранялась тесная связь между древнемарийскими племенами и их балто-финскими соседями: весью, водью, карелами, эстам и финнами. На юго-западе с мере, мокшей и эрзей. Что касается Рифейских (Уральских) гор, то, согласно данным современной археологической науки, финские племена первоначально обитали и в западном Предуралье, но были поглощены сперва уграми, а потом булгаро-кипчаками.
П. Ерусланов, белебеевский мариец, относит переселение своих соотечественников на Урал уже к началу XIII века, незадолго до монголо-татарского нашествия. Эта версия находит ряд подтверждений в письменных источниках. Как справедливо указывает Г. А. Сепеев, в Львовской летописи имеется прямое указание на то, что марийцы жили в устье Белой уже в 1468 году. Об их участии в жизни края говорит летопись Шерефетдина, где указывается, что первым ханом Елабуги был царь из мари.
Данная гипотеза полностью подтверждается данными фольклора. Существует ряд преданий, описывающих события легендарной марийско-удмуртской войны начала XIII века за обладание охотничьими угодьями. После одного из сражений, завершившихся победой удмуртов, царевна Сави, дочь удмуртского царя Кюльмезя, возвела на горе Курук укрепленный лагерь. Сын марийского князя Кунцемса, царевич Шуэт, посланный отцом разбить захватчиков был пленен красотой девушки и вступил с ней в связь. Престарелый отец Шуэта был недоволен выбором сына и велел ему убить возлюбленную. Юноша отказался выполнять приказ отца, заявив, что женится на Сави. Чтобы не допустить этого, Кунцемс в тайне напал на лагерь удмуртов. Возмущенный вероломством марийцев, Кюльмезь тот час велел своей дочери покинуть своего жениха и вернуться домой. Расставаясь с Шуэтом, Сави предрекла: "Нашим народам жить на свободе не так много времени осталось. Со стороны восхода приближаются монголо-татары. Много зла они принесут мари и удмуртам!" /ФМарНИИВ/.
Савакаты (Savakat"ed) - возможно племена финнов-суоми, часть которых бежала в Приладожье во времена насильственной христианизации Финляндии шведским конунгом Биргером Ярлом в середине XIII в. Жители восточномарийской деревни Кил (Килбахтино Калтасинского района) считаю себя потомками племени савакатов. Считается, что название родной деревни переселенцев, Савакт, ныне находящейся на территории республики Мари Эл, восходит к финскому этнониму /ПМБ, 1975/.
Грифоны или пикаэки (pi-kajyk, буквально: "собакоптица") - зооморфные божества марийской мифологии. В одном их мифов повествуется о поимке охотником Онаем (в других вариантах Вегенеем) крылатого зверя Сидури, наполовину собаки, наполовину коршуна. Это существо обладало способностью находить чудесные деревья, "онапу" (не путать с Мировым Древом, в данном случае это просто волшебное дерево, аналогичное пермскому "аспу"). Предметы, изготовленные из древесины и лыка онапу обладали магическими свойствами. Например лыжи, которые могли ехать сами или лапти, способные вытягивать своего хозяина из снега и воды /ФМарНИИВ/.
Марийские пикаэки родственны иранскому Сэмуру, вестнику богов и хранителю их сокровищ (злаков полезных растений, таблицы судеб) шумерскому Анзуду, финскому "орлу Укко" ("Вот орёл летит по небу, / прилетел издалека он, / чтоб увидеть ту березу... / И сказал орёл небесный: "Хороша твоя забота, что берёзу ты не тронул, / стройный ствол ее оставил, / чтобы птицы отдыхали..."), восточнославянскому Симарглу. Считается, что пикаэки обитают на вершинах Уральских гор, где они стерегут золотые россыпи.
Строфа 681. Коломас, Колмас (Kolomas, Kolymash). Персонифицированная смерть. Этимология слова восходит к прафинно-угорскому языку. Соответствует Эрлику и Израилу (Азрену). Коломаса также можно сравнить с калевальским Калмой, где Kalma - хозяин могилы.
Строфы 806-809. Перевод народной песни:
Kajen koshtymo kajemetym
Shoptyr vondo voklash palal"ym
Flalten koltymo shulysetym
Jumur mardezh palal"ym!
Flalten = Shjulalten (kuruk mari mut)
Что по тропинке прошел ты,
По кустам смородины я узнала.
А о том, что вздохнул (выдохнул) ты,
По ветерочку теплому я узнала!
Книга вторая
Строфы 1-22. Заимствовано из народной поэзии. Сравнить с описанием свадьбы Авики и старейшины Оная, приближенного князя Тюкана Сура: "...То не белая молния сверкает, а белеют белые платки, то не черная туча поднимается, а чернеют черные кафтаны, то не гром грохочет, а гремит барабан, то не петух голосистый поет, а играет волынка, то не радуга встала, а цветная дуга поднялась, то не кольца вертятся, а колеса крутятся - едут, собираются гости на свадьбу Авики и старейшины Оная".
Строфа 53. Кантеле - род гуслей. Отсюда название сборника Э. Лённрота "Кантелетар".
Строфы 54-156. Рассказ о Пэлгомэрге (Pelgomerge), Сыне Неба, принадлежит к числу излюбленных в марийской мифологии историй о браках смертных с небожителями. Находит параллели с мифом о похищении Европы:
Мирным выглядит бык; Агенорова дочь в изумленье,
Что до того он красив, что бодаться
ничуть не намерен.
Но хоть и кроток он был, прикоснуться
сначала боялась.
Вскоре к нему подошла и к морде цветы протянула.
(Овидий Назон "Метаморфозы", II, 858-861).
Между тем, образ небесного быка характерен для многих религий мира. В коми легенде о женитьбе Перы на дочери солнца, богине Зарань, есть эпизод, повествующий о путешествии главного героя на быке:
"Однажды Пера спустился к реке и видит: выглянула из-за туч семицветная радуга и пьёт воду. "Ты почему пьёшь воду из моей реки?" - спрашивает у радуги Пера. - "Уходи отсюда!" "Я не знала, что вода твоя, - ответила радуга, - а без питья я не могу жить. Разреши напиться досыта." - "Разрешу, если ты поднимешь меня на облака. Я бы посмотрел, что там делается." "Садись, - говорит радуга, - мне на рога." Пера сел на её рога, а она подняла его за облака. И открылась перед Перой Енма, твердь господня. Куда ни посмотрит Пера, всюду видит города, из разных алмазов да драгоценных разноцветных камней построенных. Всюду горят огни: большие и маленькие, красные, синие и зелёные. Посередине их горит самый большой огонь -Солнце..."
Отождествление радуги с пьющим из реки воду звездным быком существовало и в марийской мифологии. Эпизод с шелковыми качелями содержится в базовом фольклорном тексте "Сорок один жеребенок" /МНС, 1984/, а также в целом ряде традиционных сказок, героини которых, спасаясь от злой мачехи или колдуньи, просят Деву Неба бросить им сверху шелковые ленты (качели).
Строфы 171-172. Речь идет об удмуртах (odo - удмурт), которые после своего поражения в войне с мерийцами (mere - мериец, мари) были вынуждены отойти на восточный берег Вятки.
Строфы 174-450. Рассказ об охотнике Мэни. Относится к числу календарных мифов, объясняющих причину происхождения ряда табу.
Ёнкс (Jonks) - сын Кюльмезя. Возможно восходит к мокшанскому jonks - "лук". Инмар (Inmar, Il"matar) - бог неба в удмуртской мифологии. Тождественен марийскому Юмо и Куго-Юмо. Рашан (Rashan) - мифическая страна, впоследствии отождествлялась с местностью в Нижегородской области. Вирю (Virju) - производное от слова "вюр" - кровь. Среда - День крови (Vjur Sheche). Изложенный сюжет не имеет близких аналогий в марийском фольклоре. Отдельные его элементы можно обнаружить в пермяцком мифе об охотнике Иркапе и Синем Олене.
Строфы 209-217. Источник: ФМарНИИВ. Нуор (Huor) - легендарный князь, сын Вольэпа, ставший пленником "пёсьеносых" (пинэров). Хилда, Хирта или Ширта (Hild, Hirt, Shirt) - жрица верховного одийского (удмуртского) бога Килдисина, дочь легендарной Повсин, матери Кудэм-Оша.
Этимология имени князя неясна. Возможно искаженное онар. Хилда - правильнее Хирта, то есть "служащая Хирту, Луду". Удмуртского Килдисина, бога урожая, марийцы ошибочно причисляли к Луду-Омолю, главному антагонисту Куго-Юмо. На самом деле он занимал такое же место в удмуртской мифологии, какое у поволжских финнов занимали богини, покровительницы земледелия: Мод-Ава и Мландэ-Ава.
Строфы 264-267. Вюдакке, нимфа Вятки, считалась заступницей марийского народа. Во время войны с удмуртами она заманила войска отца Ёнкса, князя Кюльмезя в речной омут.
Строфа 563. Омо (Omo) - богиня сна, жена Вольэпа в загробном мире. Древние часто сравнивали сон со смертью.
Книга третья
Строфа 11. Апшатъюмо (Apshatjumo). Бог кузнечного дела царственный кузнец. Соответствует карело-финскому Ильмариену, германскому Вёлунду. Возможно, образ этот является плодом позднейшего жреческого мифотворчества. По крайней мере, литературным источникам Апшатъюмо неизвестен. Однако в ряде мифов упоминается Апшат (что собственно говоря значит "кузнец"). Г. Яковлев упоминает Кюртнё-штэшо (Kjurtnjo-shtesho) -"создателя металлов", древнего культурного героя, с которым, возможно связан реконструируемый на этнографическом материале миф о том, как Кугурак (Апшатъюмо?) остановил кровотечение из раны, которую нанесло ему мстительное божество после отказа принести в жертву родную дочь. Божество наслало безумие на железо. Топор выскочил из рук Кугурака и ударил его по колену. Тот подобрал с земли камень и прижал к ране. Он не отпускал камня до тех пор, пока весь камень не пропитался кровью, после чего проклятье было снято (так возникла медь).
Строфы 19-23. Овды (Ovda-samis), также "черноволосые" (shem jupshan). Согласно одному из вариантов антропологического мифа, после создания великанов осталось немного глины. Луодис поспешил слепить из остатков глины первых людей. Обладая большим могуществом он наделил их уменьем строить дома, добывать серебро и золото, ковать железо.
Марийские овды соответствуют русско-пермяцкой чуди, финно-эстонским маахисам, западноевропейским цвейгам, гномам и ульдрам. Живут как под землей, в роскошных домах, так в стволах деревьев и под водой. Люди часто женились на девушках-овдах. Многие марийские роды считают себя потомками этого мифического народа.
Строфы 65-70. Миф о происхождении железной руды из желудей великанского дуба, упавшего в болото имеет параллели в карельской мифологии:
Oi sie, raulla raudane,
Et toivon naida paivie,
Notkiesta siun nossettih.
Seppa Ilmolline,
Tagoja taivahalline,
Lukkuon mie siun veren,
Lukku kun vakka.
Перевод:
Ой ты, жалкое железо,
Этих дней ты ведь не ждало,
Как тебя из недр подняли,
Из болота извлекали!
И кузнец, ты, Ильмоллине,
Вековечный ты кователь,
Кровь останови мне в ране
И закрой ее в лукошке.
Строфы 173. Овиса (Ovisa, Ovicha) - согласно исторической традиции одна из главных жриц марийского народа, обожествленная после своей смерти.
Считалась земной супругой Кугурака. Тем не менее ее близость к Вувер, дочери Одэрпамаша, и Овде, дриаде, очевидна. В одном их текстов содержится миф, посвященный богине Овисе: "мариец из Исмена поставил стог сена со стожаром. Стали возить сено, класть на воз последние копна. Вдруг со дна стога выходит Овиса и говорит: "Вашим лошадям будет достаточно сена, оставьте для меня две копны, чтобы я могла в них укрыться". Люди, которые складывали воз, испугались, убежали. Привезли только по половине воза. Однако с тех пор сено у исменцев не переводилось: животные не могли даже съесть всего корма. Овиса принесла удачу исменцам, потому, что она была богиней. Говорят, Овиса пришла из леса" /ФМарНИИВ/.
Как жрица-колдунья известна по марийским сказкам, а также мифам коми. Марийскую Овису можно сравнить с Потось (Potos") и Повсин (Povsin).
Согласно данным Н. Д. Конакова, своими колдовскими способностями Потось была обязана помощи лесных духов. Желая воспрепятствовать усиливавшемуся влиянию Кудэм-Оша на сородичей, она категорически была против перенесения родового городища на высокий берег реки, где находилось главное святилище древних пермяков. Желая погубить Кудэм-Оша, Потось посоветовала ему отправиться сватать мансийскую княжну, хотя знала, что никто из его предшественников не вернулся назад.
Пoвсин было построено городище, в котором потом правил ее сын Кудэм-Ош, рожденный по одной из версий в результате сожительства Повсин с медведем. Повсин обладала большим колдовским даром, ей подчинялись другие ведуньи-жрицы древних пермских богов, она пользовалась поддержкой главного пермского божества Войпеля, духов-хозяев воды и леса. Повсин имела власть над стихиями, могла вызвать такой сильный ветер, что враги были не в силах приблизиться к городищу, своими чарами она умела даже оживлять людей.
Строфы 212-275. Сюжет о переселении девушки на луну является одним из самых популярных в марийской мифологии. Харктерен для многих урало-сибирских и урало-алтайских мифологий.
Липет - Дом Мертвых. Раньше, над каждой могилой возводили маленький культовый бревенчатый домик в котором оставляли вещи, которые могут "понадобиться" покойнику. Позже некое подобие "жилища" стали устраивать непосредственно в самой могиле. Имеющийся русский обычай возведения "домовин" обязан известному финно-угорскому влиянию. Этимология слова Липет (Lipet) восходит к удмуртскому, где это слово первоначально обозначало стропила, кровлю срубной гробницы.
Созвездие Ориона марийцы называют созвездием Коромысла - Вюдварэ (Vjudvare), а созвездие Плеяд созвездием Решета - Шоктэ (Shokte). Действительно, первое по форме напоминает некую дугу, а второе круг. Со "станом девичьим" сравнивается большое "море", видное невооруженным глазом на освещенной стороне луны.
Строфы 327-942. Юмонъудэр (Jumon-uder), Дочь Неба - дословный перевод имени богини. Под Небом здесь подразумевается отнюдь не прародительница богов Пэлгомс-Кава, собственно Небо, а некое животворное, но и одновременно Небесное, Высшее начало. Как видно из поэтического текста, Юмонъудэр сущностно тождественна вавилонской Инане-Иштар, олицетворению плотской любви.
Кремень - "тулкюй" (tulkjuj), что дословно означает "огненный камень". Сходные представления о "грозовых" или "огненных" камнях существуют у финнов, русских.
Образ Кара не поддается достоверной расшифровке. В разных источниках он фигурирует то как Большой Горный Человек, Курукъэнг (Kuruk eng), в роли некоего кудесника или даже хозяина троллей, то как обобщенный образ лешего. В любом случае его связь с божествами леса очевидна. В данном тексте Кар (Kar - может быть от удмуртского Kam?) называется сыном Пуона (Puon), "древес владыки", и Овды (Ovda) - дриады. Эпизод, повествующий о превращении людей, одевающихся в звериные шкуры с целью запугивания прохожих, в медведей, известен по записи В. А. Акцорина "Как на свете медведи появились" (1984). В данном контексте сюжет сватовства Юмонъудэр созвучен вавилонскому эпосу "О все видавшем". Так, Гильгамеш, порицает Иштар, пожелавшую сделать его своим супругом:
...И еще ты любила пастуха-козопаса,
Что тебе постоянно носил зольные хлебцы,
Каждый день сосунков тебе резал:
Ты его ударила, превратила в волка.
("О все видавшем", табл. VI, ст. 58-61).
Несколько отличные от вышеизложенного сюжеты о сватовстве Юмонъудэр содержатся в мифе о происхождении родовых покровителей, лудисов-кереметов (ljused, keremeted).
Весь дальнейший эпизод о сошествии Юмонъудэр в Преисподнюю удивительно напоминает сюжет вавилонской поэмы "К стране безысходной...", главной героиней которой является богиня Иштар:
...Приходит сторож, открыл врата ей...
В одни врата ее ввел и снимает, убирает большую
тиару с ее головы.
"Зачем убираешь ты, сторож, большую тиару
с моей головы?"
"Входи, госпожа! У царицы земли свои законы..."
("К стране безысходной...", V-VI).
Не исключено, что Апкаликов был знаком с шумерским мифом об Иштар в русском пересказе, что, впрочем, не исключает существования марийской версии этого общемирового сюжета. Согласно одному из текстов, жених Юмонъудэр появился из земляники. Он был сброшен с неба на землю Кереметом. Тело жениха Девы Неба разбилось на множество кусков, и из них выросли березы. Все это очень напоминает исторю Думузи и Адониса - умирающих и воскресающих божеств.
Оригинальность и, несомненно, архаичность, марийского мифа заключается в представлении о неких "жертвенных животных". Стоит полагать, что речь идет о тотемных предках различных марийских родов или племенных групп.
Книга четвертая
Строфы 1-84. Тулвика (Tulvika) - "Сила огня, света", дочь бога Шэа и богини воды Вюдавы. Богиня зари. Соответствует южноэстонской Юте (Juta). Золотой платок - (Short"no shovich) - платок, сотканный богиней грез Омо. Положенный на лицо, способен выдать желаемое за действительное.
Сюжет о превращении юноши в птицу содержится в тексте В. А. Акцорина "Белая лебедушка" (1978).
Строфы 85-98. Миф о конце "золотого века" восходит к фольклорной записи: "в древности люди жили в большом достатке. В то время небо висело очень низко над землей, не выше верхушек дубов и елей. Рожь была иная: начиная с земли, росли одни колосья. Однажды одна марийская женщина жала в поле. Устав от работы она легла прямо на колосья. Боги, которые сидели на дереве в образе птиц стали порицать ее. Тогда женщина бросила в них камнем. "Если над нами глумится, то пусть на земле не будет ржи!". Стали боги обрывать колосья, но кошка вцепилась мертвой хваткой в один из колосьев и не дала богам совсем уничтожить рожь. Однако боги все же наказали людей - подняли небо к звездам".
Строфы 99-183. Легенда о несостоявшемся жертвоприношении Сивомс (Sivoms - дословно: "жертва") имеет параллели в греческой мифологии:
Пред алтарем, меж рыдавших жрецов, Ифигения стала, -
Строфы 189-192. Мардэж-Ава (Mardezh-Ava), сестра Куго-Юмо, богиня ветров. Обитает в воздухе, может послать не только плодородный дождь, но и раздуть пожар вместе с Тулавой, повалить созревший хлеб. Считается разносчицей болезней. Соответствует мордовской Варме-Аве.
Строфы 225-287. История гибели Ора и исполнения пророчества Овисы основывается на историческом предании, восходящем ко временам борьбы марийских племен с булгарами.
Строфы 304-356. Онай (Onaj), Кугусинда (Kugosinda) - легендарные герои марийского народа, полувеликаны. Считались предками горных марийцев. Кугусинда - буквально "большеглазый". Некоторые из горных марийцев возводили свой род к великанам-онарам. Мурама (Murem) - Муром. Родовой центр родственного марийцам и мере племени мурома, на месте которого позже возник одноименный русский город. Пёртек (Pjortek) - древнее марийское поселение близ Нижнего Новгорода. Лэсти (Lesti) - младшая сестра Лаймы.
Строфы 391-434. Поэтическое описание основных этапов марийского свадебного обряда. Основано на материале народных песен.
В марийской свадьбе долгое время сохранялись черты матрилокальной организации, что характерно вообще для всех финских этносов (во многих семьях родители прислушивались к мнению дочери, которая могла прибегнуть к таким традиционным формулам как "кого полюбила, к тому и иду", "лучше буду есть один хлеб у отца, но за этого жениха не пойду замуж" и т. д.)
До середины ХХ века знакомства молодых людей происходили чаще всего во время религиозных праздников или традиционных игр, плясок. Зимой девушки устраивали посиделки, где они пряли пряжу, вышивали, пели песни. Туда же приходили молодые люди из соседних деревень, которые гостили у своих родственников. Посиделки обычно устраивались в четверг ("куго арня водэн"). Во время праздника "шорэк-йол" (овечьей ноги) девушки и парни нанимали за определенную плату дом, где они отмечали наступление нового года. Катания с ледяных гор были характерны для праздника "у арня". Иногда вместо саней использовались небольшие деревья на которые садилось сразу по несколько человек.
Познакомившись, парень и девушка не могли самостоятельно заключить брак без разрешения родителей. Единственным выходом было тайное вступление в половую жизнь, так как беременную женщину никто не мог взять кроме ее жениха. Чтобы убедить родителей в том, что ребенок зачат от него, парень договаривался со своим ближайшими другом, чтобы тот застал его вместе с невестой. Деревенский сход обычно решал этот вопрос в пользу влюбленных.
Бывали случаи когда молодые люди вступали в брак без всякого знакомства, например, если отец жениха находил в ближайшей деревне работящую и здоровую девушку и предлагал сыну жениться на ней. Если отец невесты давал свое согласие, то в этом случае, согласно норме обычного права, она должна была подчиниться ему, хотя такие случаи были очень редки. Когда родители девушки и она сама не сразу определялись со своим решением, прибегали к помощи сватунов. Их назначали из родственников или из числа людей хорошо знающих свадебные обряды. Сват или сваха ("темлэзе") ходили в дом невесты до тех пор пока не добивались согласия девушки выйти замуж за молодого человека. После этого отец жениха брал с собой одного мужчину из родственников и сына, если тот не видел девушки, и отправлялся вместе с ними в качестве сватов на смотрины ("удэр ончэмаш").
На смотринах в первую очередь решался вопрос о размере выкупа. Сватам приходилось иногда спорить до утра, бывали случаи когда их выгоняли. Они были вынуждены идти в другой дом или соседнюю деревню, так как отец жениха считал позором вернуться с пустыми руками. Поэтому сваты брали с собой много гостинцев и лучшего пива.
Если парень и девушка были давно знакомы, а их родители согласны на заключение брака, то сватовство протекало гораздо проще. За месяц до свадьбы жених с близкими ему людьми: будущими дружком ("саус") и свадебным головой ("суан вуй") ходили к невесте. Смотрины проходили в шутливо-игровой форме. Один из сватов начинал говорить с родителями девушки: "Мы приехали издалека, узнали от добрых людей, что у вас есть товар, а у нас купец. Покажите его нам, если понравится, то будем торговаться!". Чаще всего невесту сравнивали с животными или птицами: телкой, голубем, соловьем, что было отголоском древних тотемических верований.
Затем все садились за праздничный стол. Во время трапезы сват предлагал девушке, потом ее родителям пригубить немного пива или браги, тем самым они должны были выразить свое согласие на проведение свадьбы. При этом соблюдался обряд избегания: жених все время сидел за столом в головном уборе (обряд избегания восходит к родоплеменным обычаям финно-угров Поволжья).
После угощения договаривались о сроках свадьбы, размере выкупа, посаженных родителях ("пуртэмо ача-ава"), количестве подарков со стороны невесты ("тувур"), предназначавшихся для родных жениха: родителей, братьев и сестер, а также для сватов. Остальные получали только платки и полотенца. На прощанье девушка дарила своему избраннику или полотенце с вышивкой, или узорчатые вязанные перчатки, или платочек с кистями и разноцветной вышивкой (без использование черных и белых ниток; позже встречались черные платки, теперь только белые). Лучшим же подарком для жениха был кисет ("чондай"). Он представлял собой холщовый мешочек, покрытый богатой вышивкой, с приделанными к его углам тремя-четырьмя разноцветными тесемками, украшенными на концах кистями и бусинами.
Предсвадебные посещения невесты женихом, как правило, проходили в два этапа: "тувур висэктэмаш" и "пунчал". Они имели место и у поволжских марийцев, находили параллели в свадебных народов всего Урало-Поволжья. Первое посещение происходило через 2-3 дня после сватовства. Его название (дословно мерка платья) говорит о том, что в этот день невеста готовила свои наряды. Жених, сват и "саус" подъезжали к дому невесты и останавливались возле ворот. Чтобы пройти во двор они должны были заплатить детям и подросткам, родственникам невесты, которые "караулили" ворота. После этого сваты входили в дом и сев за стол угощали родителей невесты принесенными гостинцами. Жених хвалил будущих своих родственников за хорошее воспитание дочери и платил выкуп.
В это время в соседней комнате девушки наряжали невесту. Свадебный убор состоял из платья ("тувур") (до середины XIX века имевшее туникообразный покрой, позже он сохранился только до талии), легкой распашной одежды (до конца XIX столетия преимущественно национальная - "шовэр") между ними подпоясывали передник ("ончэлак"), который отделывался тканным узором по всему полю. В XIII - XVIII веках женский головной свадебный убор марийцев, состоял из назадника ("уппунем"), который представлял собой несколько связанных кистей-подвесок с нанизанными на них бусами, раковинами, металлическими трубочками-пронизками, бляшками. По заключению ряда исследователей он имел общефинское происхождение и восходил к обычаю вплетать в косы разноцветные нитки, кожаные полоски. Также одевали височно-грудные подвески, парные околоушные подвески, нагрудное украшение "сога".
Свадебный убор жениха был скромнее и состоял из белой холщовой рубахи, иногда с вышивкой на груди и на подоле и концах рукавов обшитой шелковыми тесьмами и лентами, традиционной шляпы с петушиным пером. Характерным элементом марийского свадебного наряда как мужского так женского был широкий пояс, с кистями на концах у женщин ("чокан ушто"), кожаный, вышитый бисером, серебряными монетами у мужчин ("кузан ушто", "шиян ушто").
Во время второго посещения окончательно обговаривали все условия. "Пунчал" открывал длительное пребывание невесты у посаженных родителей, во время которого она проводила девичник. Перед этим невеста выходила к жениху, их сажали рядом за стол, угощали. Затем девушка повязывала на шею своему избраннику и "саусу" полотенце длинной несколько метров. После этого они все вместе, взявшись за руки, обходили три раза вокруг стола, проходить между ними запрещалось, так как это могло лишить молодых счастья. Потом приданное невесты, ее личные вещи, гостинцы для посаженных родителей, грузили в повозку.
После этого свадебный поезд направлялся в дом "пуртэмо ава-ача". Их там встречали несколько родных посаженных родителей. Затем жених с товарищами уходили домой. В XIX - начале ХХ века у посаженных родителей невеста жила месяцами, выполняя у них тяжелые работы: пряла пряжу, чесала коноплю, ткала холст, не забывая готовится к свадьбе: отбирала приданное, вышивала полотенца, рубахи, а также брачную постель: перину, две маленькие и одну большую подушки. В этом ей помогали сестры и подруги. Жених мог посещать невесту только днем, и то по неотложным делам, готовясь к свадьбе: украшал тарантас, сбрую, окончательно выбирал "сауса" (по возрасту он должен был быть младше жениха), а также назначал "кугу вене" - старшего распорядителя свадьбы из числа братьев невесты или других родственников.
В день свадьбы посреди двора устраивали сиденья, площадку для танцев, ставили столы и помост для музыкантов. Еще до восхода солнца жених с "саусом" ехали к родителям невесты за сундуком и периной, которые охранялись братьями и сестрами невесты. После молодые принимали омовение и облачались в свадебные одежды. Под вечер "пуртэмо ава", девушка-соседка ("ончэлно шогэшо удэр", дословно: впереди стоящая девушка, см. IV, 418) и музыкант провожали невесту в дом, где проводился девичник ("удэр модэш"). Расходы во время этой церемонии несли посаженные родители.
Пока шел девичник, жених посылал "сауса" за приглашенными. Обычно собиралось не менее 10-12 пар. Раньше всех "саус" привозил музыкантов: барабанщика ("тумэрзо"), волынщика ("шувэрзо"). Волынку изготовляли из бычьего пузыря. Барабан представлял собой деревянное лукошко, обтянутое с обоих концов собачьей шкурой, которая издавала весьма резкий звук.
В доме жениха накрывалось два стола с квасом и угощениями. Всей церемонией распоряжались "саус" и "ончэлно шогэшо удэр" со стороны жениха и "кугу вене". Первый принимал гостей и подарки, вторая подносила блюда и кружки. Роль тысяцкого выполнял кто-нибудь из пожилых родственников жениха.
После произнесения приветственных речей, приглашенных рассаживали по местам: мужчин и женщин раздельно. Затем родители жениха назначали самых старших среди участников свадьбы: "шонго вате", голову которой покрывали обрядовым платком с красными шерстяными лентами и "шонго кугэза". Потом тысяцкий и его жена начинали свадьбу: тысяцкий из рук "сауса" брал кнут с колокольчиком и накрывал его платком, который ему передавала "шонго вате". По знаку тысяцкого музыканты заводили музыку и он вместе с супругой танцевал, делая три круга.
Далее тысяцкий вручал кнут "саусу", ударив его по спине и пожелав, чтобы тот достойно вел свадьбу. Следовало всеобщее веселье, танцы.
Через некоторое время, участницы свадьбы заводили песни. Первую из них посвящали отцу жениха: "Подобно белому голубю, играющему с птенцом своим, ты дитя вырастил...", матери жениха: "Вместо войлока, ты стелишь шелк, ожидая сноху сегодня...", жениху: "Пробудившись от сна, ты нежно целуешь жену молодую...", "саусу", "кугу венэлан", "ончэлно шогэшо удэран", барабанщику: "Не возвращайся из леса с пустыми руками, ты нам палочки барабанные принеси...", волынщику. Участницы свадьбы также пели песни, в которых выражали любовь своим мужьям: "Ведра зеленые на зеленом коромысле, нежно качаются на плечах моих, если мы будем жить в согласии, счастливо жизнь наша пройдет".
Наконец наступал час отправляться за невестой. Пока дружки готовили повозку, жениха и "кугу вене" сажали за стол. Тысяцкий брал непочатый каравай хлеба ("путэнь кинде") и обводил им вокруг головы молодого человека. Затем этот круглый хлеб клали на стол, а отец жениха втыкал в него монету, ограждая свадебный поезд от нечистых сил. Если по дороге ломалась ось, то деньги использовали для ремонта.
В XIX веке свадебные поезда двигались в определенном порядке: впереди скакали дружки верхами, за ними в повозках ехали родственники невесты, кортеж замыкал тарантас, в котором находились: жених, "саус", помощник тысяцкого (на козлах), сваха, тысяцкий. В поле ехали тихо, проезжая деревни с шумом и криком, распевая песни. Если в пути возникали трудности, их решали жрец и жрица. Они следили за различными приметами: лай собак при выезде из деревни предвещал несчастье, встреча двух свадебных поездов была не к добру и т. д.
По приезду к посаженным родителям, участники свадьбы посвящали им песни: "пуртэмо ава-ача", а также отдельно всем женщинам и мужчинам этого дома (мужчины мужчинам, женщины женщинам): "Твое платье цветное с тремя лентами, твоей дочерью [невестой] вышито, знать хорошая мать ты, если такую мастерицу за три дня вырастила".
После исполнения песен посаженная мать невесту с гостинцами. Перед тем как возвратиться назад, она говорила своей "дочери": "Свекор со своими гостями пришел к нам, пойди вытряхни свой "шовэр". Невеста с подругой выходила на улицу и, встав лицом к восходу солнца, вытряхивала кафтан и тут же опять надевала. Тем временем в доме "пуртэмо-ава-ача" продолжалось веселье. Пока гости пели шуточные песни в которых высмеивали "жадность" отца жениха, жених, "саус" и "кугу вене" несколько раз посещали невесту, принимая участие в девичьих танцах.
Наконец, невеста собиралась в дорогу, надевая на голову платок с кистями. Участники свадьбы заводили песни, в которых подбадривали невесту. Также посвящали песни и подругам невесты, "ончэлно шогэшо удэр".
Прибыв к посаженным родителям невеста одаривала их одеждой. Те в свою очередь подносили ей теленка (сейчас ограничиваются ягненком или парой гусей). Также невеста одаривала "сауса", "кугу вене", "ончэлно шогэшо удэр". Практиковался обряд притягивания женихом невесты посредством ловли конца брошенного ею полотенца. Затем свадебный поезд отправлялся в дом жениха.
Прибыв туда невеста одаривала родителей жениха и ближайших его родственников рубашками, а прочих полотенцами. В этом ей помогала посаженная мать и "саус". После дружка угощал молодых варенными пирожками ("подкогэльо"); "ончэлно шогэшо удэр" готовили постель для молодой пары. В летнее время в клетях, зимой в теплой бане. "Саус" старался ударить невесту кнутом до того как она успевала лечь в постель, жених должен был защитить ее, затем "ончэлно шогэшо удэр" и "саус" бежали на перегонки к столу. В случае если первыми прибегали девушки - в семье, согласно приметам, будет главенствовать жена. Наконец, молодых оставляли на ночь, закрывая клеть на замок. Перед этим невеста при всех снимала с жениха верхнюю одежду, а дружка два раза чуть приподнимал ее, говоря, что она "еще не поспела". На третий раз подходил "саус" и говорил, что "невеста легка как перина и теперь может лечь спать с будущим мужем".
Словарь марийских и финно-угорских
слов, встречающихся в поэме
Ава - мать, богиня
Ак(к)а - дева, сестра (фин-карел., коми, мар.)
Апшат - кузнец
Ваштар - клен
Вияненг - силач, богатырь, витязь
Водэж - дух, владыка загробного мира
Воткем - омут
Вюр - кровь
Вюдуа - ива
Вюдакке - русалка (коми)
Вувер, увер - колдунья, колдун
Вудака - туман
Вюд - вода
Вэл - страна, край
Ер - озеро (также небесное озеро-море)
Илемы - родовые поселки
Илма(тар) - небо, воздух, творение воздуха (фин-карел., удм.)
Йукс - лебедь
Кантеле - род гуслей (см. в комментариях к книге второй)
Карна - змея (вепс., фин-карел.)
Колмас - персонифицированная смерть
Куала, квала - храм, молельня (удм.)
Кува - старуха
Куго - большой, великий
Кудо - жилище, дом (также домашнее святилище)
Кунцем(с) - охотник (морд.)
Курук - гора
Курукенг - горный человек, тролль
Кугурак - старший в роде
Кюй - камень
Кюртньо - железо
Липет - царство мертвых
Лус, люс, лудис - хвоя, хвойное дерево, тотем
Лудисы, луды - добрые духи
Лэвэ (лэсти) - бабочка.
Мландэ - земля
Муни - жаба
Муро - песня
Мурэзо - певец
Мю - мед
Мюкш - пчела
Овда - дриада (лесная нимфа)
Омо - сон
Он - дух, хозяин
Онаенг - жрец
Онапу - священное дерево
Онар, нар - великан
Опкейн - людоед
Ор - крепость
Орва - колесница
Пикш - лук, стрела
Покшэм - изморозь
Пу - дерево
Пэлгом(с) - небо (горн. мар.)
Пэл - облако
Пэлэда, пеледэш - цветок, плод
Пю, пуна - зуб
Пюртус - природа
Сивомс - жертва (морд. "пища")
Синда, шиндя - глаз (коми, мар.)
Тул - огонь
Тумурзо - барабанщик
Турня - журавль
Тутэр - туман
Тэлэзэ - луна
Удэр - дочь, дева
Ур - белка
Фаты - род флейт, от гл. флаш, "дуть" (морд., горн. мар.)
