У людей, постоянно ведущих дневники, в один прекрасный момент появляется непреодолимое желание эти дневники опубликовать. Или - больше: переделать, создать, так сказать, великолепную автобиографию.
Недугом этим страдают в особенности те особи, кои в силу различных обстоятельств свято верят в силу своего таланта. В каждой факультативной запятой им мерещится призрак нетленки, в каждой милой опечатке видят они отсвет невиданного миром уникального авторского стиля, коий оценить должен весь свет или хотя бы лучшая его часть.
Такие графоманы особенно опасны. И ладно, если они ограничатся статейкой о себе в тематический журнал, засорят социальные сети, ЖЖ и Электронные дневники или напишут небольшую фантастическую повесть в жанре "Мэри Сью" (для незнающих - расписываешь потрясающего себя с кучей выдуманных льстящих деталей, как то: ты владеешь всей магией мира; в тебя влюбляются все окрестные принцы; что ни делаешь - все удается; количество роялей в кустах превышает количество вышеназванной флоры и всякое прочее, - как сказал бы Фрейд, чистая сублимация). Но такие писателишки с завышенной самооценкой претендуют на нечто большее и жаждут вписать себя в аналы истории.
Впрочем, начиная сие прозаическое произведение, я не ставила целью обругать всех вокруг и своим старушачьим ворчанием вызвать заслуженную зевоту. Людей, ведущих дневники, много, людей, считающих себя непризнанными гениями, еще больше, так что зачем мне задевать чьи-то чувства?..
Приближаясь к сути, допущу еще одно небольшое отступление, уже относительно автобиографий. Легко понять, что каждый человек опишет свою жизнь по-разному. Нет, то есть "родился, жил" у них будет схожее, - разве что не каждый гордо поставит в конце фразу "и умер".
Так вот. Например, что сказал бы в своих мемуарах рыболов со стажем, обладатель множества премий в области любимого своего рыболовства? "Родился я в таком году, в бедном прибрежном городке Н. Мой отец промышлял рыбной ловлей, и что оставалось мне, кроме как пойти по его стопам? Я не думал ни о славе, ни о почестях, я всего-лишь пытался спасти свою семью от голода. Кто же знал, что ту огромную рыбу заметит путешественник из Франции, прекрасный и щедрый С. М., и расскажет обо мне в книге рекордов Гинесса?.." Он говорил бы со смешным акцентом, сверкал парочкой золотых зубов и активно жестикулировал - даже если бы разговаривал сам с собой.
Или, например, молодой преуспевающий бизнесмен: "В городе В. рядом со мной не было ни единой родной души. Отец ушел от нас, когда мне было пять, мать пила и готова была продавать себя в борделях... Меня выгнали из школы, когда мне было двенадцать. Тогда же я и заработал свой первый доллар..."
Популярный депутат рассказывал бы, часто правя текст, о том, сколь близок был к простому народу с босяцкого детства, известный хирург - о том, сколько человек ему удалось спасти и сколько крови - случайной или намеренной - на его натруженных руках.
Певица бы говорила о победах на детских фестивалях, инженер - о первом сданном проекте, учитель - об учениках, являющихся его гордостью или наказанием...
Я планировала рассказать о своих женщинах. Просто так вышло, что в моей судьбе они сыграли роль гораздо большую, чем мужчины. Вне зависимости от того, любила ли я их - ответно или безответно, ненавидела ли, преклонялась или презирала. Уж такие это существа: врываются в жизнь (те единицы, у которых хватает на это силы), переворачивают все вверх дном - и исчезают. Иногда остаются, в разном качестве. Перетекают из одного агрегатного состояние в другое. Легкие, как пар, отрезвляющие, как ледяная вода, опасные, как глыбы льда на зимней крыше.
Из мужчин, пожалуй, какое-то значение имел только папа. Веселый (с ну очень специфическим чувством юмора), начитанный, ушел от истерички-матери к любовнице с пятилетним стажем и общей дочкой. Мой маленький брат из-за этого с десяти лет учится быть мужчиной, хотя главный мужчина в этом доме все-таки я - несмотря на подаренный природой второ-третий размер.
А еще я почти не пью, но многие девушки забираются в мой постельный мир благодаря алкоголю. Мне даже иногда неудобно перед ними за то, что я катастрофически не пьянею.
А то как было бы кстати. Не чувствовала бы себя потом воспользовавшимся ситуацией трезвым мерзавцем.
Ну так вот. Говорить-то я собралась о женщинах, но смысла в этом особого нет. То есть я могла бы порассказывать о любовницах, матери и почти-подругах - я когда-нибудь это сделаю, но не тут же, не на этом ведь листе бумаги. Не из-за порицания общественной морали - кого она волнует? Просто сейчас в моей жизни опять меняется все, и то, как я смотрю на изменившее меня прошлое, т.е. точка зрения, может, в свою очередь, поменяться.
Еще я могла бы рассказать о своем творческом пути. Посмеялась бы над первыми детскими стишками, написанными во втором классе. У меня была под них специальная тетрадочка, переполненная строками вроде: "Солнце светит ярко. Очень стало жарко", и прочее. Уж не помню, что за неожиданный импульс дернул меня подарить этот крошечный сборник с помарками и калякулями ненавидимой мною классной руководительнице младших классов. Сейчас вот жалею. Но не звонить же ей, не просить грозным голосом вернуть?..
Рассказала бы о том, как в шестом классе впервые опубликовалась: в какой-то тьмутараканьской газете, да еще и за свои деньги. Глупость, но долго мне было приятно. Пока я не узнала, что это авторам должны платить за хорошие стихотворения, а не наоборот. Потом была новая классная руководительница, пришедшая в восторг от моей детской писанины, потом - вторая учительница по русскому языку, вселившая в меня веру в себя своими хвалебными отзывами... Затем - победы на олимпиадах по литературе, после - уже настоящая, достойная публикация - наконец бесплатная, а там и проходящие все чаще литературные вечера...
По сути, мне есть, что рассказать по этой теме. Но и это, опять же, не очень интересно читателям.
Расскажу лучше одну историю.
О девушке, женщине и женщине.
Это даже не девушка еще была - девочка, тринадцатилетняя школьница, подвластная во многом своей матери. Был летний день, каникулы, какая-нибудь середина июля. Женщина, которая дальше будет называться матерью, решила временно забрать другую женщину - бабушку - на дачу из больницы. В больнице этой, сумасшедшем доме, бабушка отходит от очередной агрессивной фазы своей шизофрении. Залечена сотнями таблеток до полной беспомощности; агрессивная фаза естественно перешла в депрессивную, и вот теперь эту седую старушку надо кормить, выгуливать, следить, чтоб не испражнялась в одежде.
У бабушки вставные челюсти: верхние и нижние. Мать всегда сердится, когда бабушка находится дома рядом с ней, поэтому днем высаживает ее на веранду, "подышать". И она сидит на старом дачном диване, смотрит вникуда скозь занавески и стекла. И чавкает, чавкает безостановочно своими вставными зубами - по-видимому, действие это практически непроизвольное. А девочка сидит на этой же веранде, читает заданную литературу, играет в телефон - а бабушка чавкает, чавкает, и хочется закрыть уши, чтобы не впитывать в себя эти звуки, вызывающие непроизвольную брезгливую оторопь.
На второй день дачного отдыха оказывается, что больница решила щедро поделиться с женщинами вшами. Седые бабушкины кудри буквально кишат отвратительными паразитами, она в прострации почесывается, и девочку передергивает от того, что бабушка сидела на ее диване. Мать громко ругается, поносит современную медицину, безразличных санитарок, некомпетентных врачей... Едет в аптеку, за шампунем от педикулеза. Девочка остается следить за бабушкой, девочка прячется в другой конец дома. А бабушка чавкает на веранде.
Мать приезжает быстро, ругается на дочку. Отдает командным голосом поручения: принеси таз, возьми стул, помоги бабушке снять домашнюю рубашку. Бабушка стоит перед ними - голая, кожа желтовато-белая, в складках, и от всего этого полного тела пахнет на несколько метров отвратительно кислым, свойственным только больным старикам запахом. Мать натягивает пару перчаток, вторую передает дочке. "Я буду ее наклонять к тазу, а ты поливай водой и мыль волосы". На седых редких кудряшках висят противные белые шарики. Если присмотреться, кожа головы просто кишит черными насекомыми.
"Давай быстрее, все соседи сейчас будут знать, чем мы занимаемся!" - кричит мать. Веранда застеклена, пол примерно на полметра поднят над землей. Действительно, соседям открывается шикарный вид. Мать наклоняет бабушку к тазику, та слушается ее во всем, взгляд ее бессмысленен. И девочку пронзает такой небывалый ужас, что она вздрагивает несколько раз и роняет шампунь. Ей кажется, что еще чуть-чуть - и она сама сойдет с ума: от этого тошнотворного запаха, от глаз без единого проблеска разума, от желтых каменных ногтей на ногах, от этого отвратительного, покрытого седыми волосинками лобка. Но мать злится, кричит в очередной раз, какая девочка бесчувственная и отвратительная, и приходится мыть бабушке голову, стараясь не в коем случае не касаться ее мокрой от холодного пота кожи.
А черз две недели у девочки тоже находят вшей, и девочка состригает свою отросшую шевелюру...
Есть еще одна история, про почти счастливое детсто. В нем мать ненавидела дочкино увлечение литературой, поэтому девочке пришлось создать по дому более десятка тайников. Книги прятались под шкафы, в щели между кроватями и стенами, лежали среди комплектов белья, в детских игрушках...
Папа с дочкой играли в контрабандистов. Днем приходило таинственное письмо на телефон: "Перезвони". Девочка убегала в ванную, включала воду и скорее набирала короткий отцовский номер. Далее происходило экстренное совещание зловещим торопливым шепотом.
И вот вечером, под покровом темноты, отец проносил в дом плотный пакет, тщательно пытаясь укрыть его от материнского взгляда скромный портфельчиком. Махинация не всегда оставалась незамеченной, в случае обнаружения контрабанты оба преступника заключались под арест и расстреливались руганью. Но если все проходило по плану, то радостная девочка получала комплект из нескольких книжек, счастливая, целовала отца и бежала заполнять тайники в ожидании вечера.
А самое интересное происходило ночью. После десяти в квартире наступал комендантский час, и цербер-женщина ходила по комнатам, профилактически порыкивая в целях устрашения. Подопечные цербера имели на этот счет разные инструкции. Взрослый грешник прятался в туалетной комнате с ноутбуком и газетой, а младшая грешница забиралась под одеяло и взахлеб читала до часу ночи. Адреналин так и бурлил. Главное было при приближении женского цербера перевернуться на пузо и так втянуть в себя книгу, чтобы поверхностный осмотр при лунном свете и беглое ощупывание не дали положительного результата.
Опасное свое увлечение девочка берегла ото всех и, как истинная революционерка, готова была "живот положить" за свои идеалы.
И однажды, в районе половины двенадцатого ночи мать нащупала выпирающий из-под дочери уголок обложки...
Но я хочу рассказать кое-что пострашнее. Сегодня утром уже я, а не безымянное дите - жертва режима, ехала на обычном автобусе с одной пары на другую. И радостно забыла в автобусе сумку. А в сумке - все: айпад, на котором я печатаю этот рассказ, телефон, ключи, документы, студенческий билет, кошелек, карточка от Сбербанка с подаренными на день рождения деньгами и много-много всего. Хорошо, что мой друг, соображающий быстрее, чем я в истерике, додумался повезти меня в депо, и через полтора часа сумка все же нашлась. Поэтому сейчас я еду в метро и, пока мой организм медленно отходит от стресса, рассказ дописывает себя сам.
Он пишет так: "Милая девочка, и чего же ты добилась в итоге? Твой рассказ ничему не научит людей, не сделает их лучше, добрей, сильнее. Твой рассказ не станет откровением, не объяснит им чего-то такого, чего они прежде не знали. Нет в твоих строках ни особой красоты, ни поэтичности, ни влекущих завязок, ни динамичного сюжета, - даже развязки толковой нет! Так и стоило ли марать километры электронной бумаги?"
А я так прочту рассказ, прочту - и задумаюсь. Не поддалась ли я сама тому злу, о котором писала раньше? И не хочется ли мне из моей маленькой жизни вывести автобиографический шедевр? Гордыня или глупость? Ханжество или лицемерие? Я надолго погрузилась в раздумья...
А рассказ заглянул в бездну интернета и нашел там рубаи Омара Хаяма:
"Бесспорная истина кроется в том,
Что все мы когда-нибудь точно умрём.
Всё остальное - догадки и домыслы...
Воздушные грёзы, - поймём мы потом."
Я успокоилась и сделала запись в дневник:
"Не забыть рассказать о сегодняшнем дне.
Знаете, сегодня произошло страшное..."
И решила, что когда-нибудь напишу об этом книгу. Лучшую из подобных.