Вот уже месяц, как мы с Нелей работаем под руководством Андрея Цыпина и под опекой международного Сообщества. Слава богу, ни на какой объект «А» нас не перевели, живем в родном поселке, правда, под охраной, и не дома, а в стеклобетонном кубе бывшего института, где работали раньше и мама, и Неля. Его быстренько отреставрировали, отвели нам апартаменты, на остальные этажи завезли какую-то аппаратуру. Неподалеку началось большое строительство. Насколько я понимаю, Андрей и его компания пытаются построить что-то вроде той пещеры, в которую спускалась Лиацея.
- Место у вас тут удивительное, - поражается Андрей. - Геофизики с ума сходят. Под вами на площади около двадцати квадратных километров расположена каменная линза естественного происхождения. Таких мест на всем земном шаре раз, два и обчелся. Может быть, там, где твоя Лиацея жила, тоже что-то такое есть. Но здесь... Ты хоть знаешь, неграмотное создание, что у вас археологи уже давно раскопали мерянское урочище «Белые боги»? Вот так. И в районе этого урочища по сотовому телефону не поговоришь. Нет связи. Все радиоволны гаснут.
- Да ну? А что это за слово ты сказал: «мерянское» ?
Глаза у Андрея становятся нездешними, как всегда, когда он садится на своего любимого конька.
- Помнишь, у Блока: «Чудь начудила, да меря намерила...». Чудь и меря - загадка наших северных земель. Имена-то какие! Чудь - чудо, чудесный... Меря - перекликается с именем горы Меру, центром легендарной Гипербореи... А ведь мера - основа разума...
Про Гиперборею я тоже не слышала. Но Андрея не перебиваю. Пользуюсь тем, что увлекся, перемещаюсь к нему поближе. Он наклоняет голову, я тут же принимаюсь гладить и перебирать блестящие пряди его темно-каштановых волос, легонько почесываю макушку. Ты у меня сейчас замурлычешь, директор мой твердокаменный... Андрей все еще мыслями в древней цивилизации, но рука его уже у меня на талии. Я склоняюсь к нему на плечо, но - не тут-то было!
- Анька! Убью! Нельзя же нам пока...
Он уже на другой стороне стола. Физиономию сделал кирпичом, за документы ухватился. И глаза отводит. Но все равно у меня на душе поет птичий хор в майском утреннем исполнении. «Анька... Нам... Пока». Объяснение в любви по-цыпински. Теперь можно и о другом поговорить.
- Андрюша, можно кое-что у тебя спросить?
- Спрашивайте, Анна Егоровна, - официально заявляет Андрей.
Ага, еще в себя не пришел. Губы дрожат и глаза ошалелые...
- Я понимаю - за тобой вся мощь государственной машины, знаний у вас - и от бывшего КГБ, и от теперешних секретных исследований - море! Чего вы ко мне привязались? Что, у вас ясновидящих и яснослышаших до меня не было? Вон Джуна, например. Я же читала, всякие есть методики.
- Есть, Анечка. Ты еще про Вангу скажи и про филиппинских целителей. Все исследуем, и мы, и ЦРУ. Знать тебе этого не положено, но большое число ученых сейчас впрямую занимается тем, что официальная наука раньше считала выдумками и шарлатанством. А что касается тебя, ты только нос не задирай, кнопка моя кареглазая, - у вас с Нелей чуть ли не единственное в мире дарование - прямой выход именно на канал катастроф. И управляемое дарование! Ведь ясновидение - штука капризная. Мир знаний неизмерим. Большинство ясновидящих находятся в положении неандертальца, который побывал в нашем современном мире и пытается объяснить своему племени, скажем, устройство телевизора. Ни слов таких в языке нет, ни понятий, ни логики. А с тобой мы можем эту логику понять - шажок за шажком, от упражнения к упражнению. Поняла?
Чего ж не понять... В Багдаде все спокойно. Директор и сотрудник... Железный распорядок снова вступил в силу. А он у нас с Нелей, как у Лиацеи - все желания выполняются кроме тех, которые ведут к растрачиванию энергии. Это мне тоже Андрей популярно объяснил - трагедия Форна и Лиацеи в том, что энергия, которую Учителя искусно аккумулировали в своей ученице для общения с Голосом, была безответственно затрачена на любовь, поэтому пошли искажения в канале связи, и команда о жертве - одно из этих искажений. Ну, по этому поводу у меня другие соображения. Зато социум в полном ажуре. Поселку вернули статус научного городка, у людей появилась хорошо оплачиваемая работа - кто на стройке, кто в исследовательском центре. Зачем возить лаборантов и операторов из Москвы, когда рядом резерв кандидатов технических наук и просто грамотных специалистов?
Нелин муж Николай Иваныч получил какую-то секретную работу. Физиономия у него донельзя таинственная, но довольная, особенно после того, как пообщается с собутыльниками в районе гаражей. На ворчание супруги реагирует чуть ли не с обидой:
- Входит в круг обязанностей. Ты, мать, если не понимаешь ничего в нашей мужской работе, то лучше молчи!
Но надо отдать должное, лишнего не перебирает и держится с достоинством. По вечерам прогуливает белого песика Миньку, привезенного из последней командировки, с видом пограничника у контрольно-следовой полосы.
А мы с Нелей пашем, как негры на плантациях. Андрей составил методику занятий. Каждый день в полутемной комнате Неля задает мне вопросы из списка по этой методике, и мы возвращаемся то в раннее детство Лиацеи, то к камням и деревьям, узнавая все больше и больше о таинственном мире, существующем рядом с человечеством...
Глава 2
Ей казалось, что она умерла там, на площади, вместе с Форном. Но это был лишь обморок. Она осталась жить и вместе с ней осталось в живых крохотное существо, растущее внутри нее. Она поняла, что не одна в этом мире, на следующий день после смерти любимого. Откуда-то пришло знание об искорке новой жизни, которую она носит в себе. Сначала она восприняла это с полным равнодушием. Слишком велика была боль утраты. С каждым днем, разделявшим ее и то страшное событие, боль не утихала, а росла, принимая новые очертания.
Голос выполнил условия договора. Ее дар не исчез и могущество его даже возросло. Теперь ей даже не требовались вопросы Совета, предсказания были точными и безошибочными. Мало того, первая волна нашествия обошла стороной их долину, как будто Голос мог повелевать дикой толпой кочевников.
Но несмотря на то, что теперь не только народ, но и Совет трепетал перед ней, как перед живой богиней, Лиацея все яснее понимала, как ничтожно мало то, за что она отдала жизнь Форна, и как велика утрата. Она вглядывалась в лица своих соплеменников - на них лежала печать истощения, слабости, страха. Нет будущего у народа, знающего свое будущее... Нельзя жить с постоянной оглядкой на веления другого мира, пусть даже доброжелательного и могущественного. Она думала о своем ребенке. Неужели ее сын или дочь будут вот так стоять на площади, и покорно ждать предсказаний или подставлять свою шею под клинок палача?
«Избранные...Они похожи на маленьких детей с завязанными глазами, бредущих по краю пропасти, - думала Лиацея. - Они цепляются за властную руку, которая в любой момент может отпустить их, и что тогда? Люди из племени Форна отдалились от своих богов, хотя и приносят им жертвы, строят храмы, но живут по своим законам, не боясь риска, умея любить, смеяться и защищать себя...»
Форн рассказывал ей о великолепных зданиях, которые строит его народ, о прекрасных статуях и предметах роскоши. А Избранные не знают слова «красота». Простые приземистые сооружения, никаких излишеств. Даже ее золотые украшения делали древние мастера, сейчас это умение утрачено. Только то, что необходимо для выживания. Наверное, для создания красоты надо уметь радоваться...
И перед внутренним взором Лиацеи снова и снова вставал озорной римский центурион: «Работа ладится, солнце светит, впереди смертельная битва, чего же не веселиться!...»
Однажды к ней привели человека в изодранной одежде, со связанными руками. Он был без маски. Лиацея давно уже отменила все эти дурацкие меры предосторожности. Совет не возражал. Да и как возразить живой богине?
На этот раз Учителя просили Повелительницу вынести приговор нарушителю закона. Обвиняемый с кучкой единомышленников сделал вылазку за пределы оппидума и вступил в бой с небольшим отрядом кочевников, конвоировавшим пленников и обоз с продовольствием. Кочевников побили, пленников отпустили, часть продовольствия раздали в разоренном селении, остальное принесли с собой, на чем и попались недремлющим стражам порядка. Совет подозревал, что это не первая их вылазка и требовал суда.
Лиацея всмотрелась в лицо мужчины. Что-то странно-знакомое было в его взгляде. В нем не было страха и покорности! Была ненависть . Точно, он смотрел на нее с ненавистью. Вот еще новости! Но было что-то еще...
- Расскажи, как вы осмелились напасть на вандалов? Ведь они сильны и беспощадны.
Вот оно, снова мелькнуло! Насмешливая искра, от которой больно в груди...
- Не так уж сильны, Повелительница. Римлянин учил нас, что побеждает отвага и внезапность. Да и горы мы знаем лучше, чем эти кривоногие разбойники.
Римлянин! Она побледнела и судорожно сжала подлокотник кресла. Стража рванулась к наглецу, но она жестом остановила воинов. Теперь она вспомнила. Его звали Тамир, он был одним из здешних друзей Форна. Форн о нем говорил Лиацее:
- Настоящий мужик. Я бы взял его в свою центурию, даром, что простой пастух. Вот только тебя боится, дуралей...
Не очень-то он теперь ее боится. Вон как смотрит исподлобья. А в глазах та же веселая отвага, что и у римлянина.
- Подождите. Я должна услышать повеление Голоса.
Снова круг из желтого камня. И хотя давно нет полного единения и гармонии, но есть почти равноправный союз, так что Лиацея уже знает, что скажет Голос. И все же вздрагивает, услышав его решение:
- Смерть.
- Нет.
- Смерть. Смотри.
В сознании Лиацеи возникает картина: их плато как бы окутано ореолом суеверного страха. Так вот почему кочевники обходят оппидум стороной! Но мстительная злоба может преодолеть страх. А еще хуже, если в руки готов попадет кто-нибудь из таких вот отрядов. Ничто так не развеивает суеверие, как вид пленного врага, обычного человека из плоти и крови.
- Нет.
И Лиацея посылает в напряженный сумрак свои образы: маленькие дети с завязанными глазами, печать вырождения на лицах Избранных и спокойное мужество любимого...
- Слышала ли ты Голос, Лиацея?
- Да.
- Что нам сделать с этим человеком?
- Отпустить. Вернуть оружие. Но... Постой, Тамир!
- Слушаю, Повелительница.
Ну вот, ненависть ушла, осталось недоумение.
- Живыми в плен к варварам не попадайтесь.
Оторопелое молчание Совета. Торжествующая улыбка Тамира. Мягкий, но ощутимый толчок изнутри. Это первое движение ее сына.
Глава 3
Коля Шахов (для друзей - Колюха, для сотрудников - уважительно Коль-Ваныч, а еще кое для кого - Шах) с утра пребывал в поганом настроении. Перебрали они вчера с мужиками в гаражах солидно. С утра Коль-Ваныча мутило и внутри все тряслось, а возможности опохмелки не предвиделось. Чертов Андрей выставил из поселка все питейные точки. В магазине крепче кваса ничего не продавалось. Можно было бы сгонять в соседнюю деревню, но Нелька, зараза, конфисковала золотой запас. Сейчас он, оставив дома верного Миньку, нерешительно мялся у входа в лабораторию, где друг напротив друга в креслах сидели его благоверная и Анечка Державина. Говорили они довольно внятно и Николай, теребя жесткие серые усы, невольно прислушался к низкому хрипловатому голосу своей супруги:
- Давай, Анечка, к камню. Кто там рядом с тобой?
- Учитель.
- Один?
- Да, кажется один.
- Поточнее опиши камень.
- Валун, серый, гладкий. Большой, почти в мой рост. Учитель говорит, что надо его обнять, прислониться ухом и слушать.
- Давай по ощущениям. Камень теплый?
- С теневой стороны прохладный. Приятно прикасаться. Ну вот обнимаю, слушаю...
- Что слышишь?
- Сначала ничего. Слушаю. Слушаю... Покой. Нерушимость какая-то. Одиночество. Нет, не одиночество. Отъединенность... Учитель говорит, что надо запомнить вот это: покой и отъединенность.
- Аня, давай сначала. Попробуй поймать момент, когда ты начинаешь слышать. Что это - звук, ощущение, вибрация?
- Ага, поняла. Сейчас... Слушаю...Вот...Как будто я внутри камня и чувствую всем телом: покой, покой..., нерушимость... Нет не звук. Присутствие.
Николай, слушая мягкий негромкий голос Анечки, вдруг понял, что внутри него тоже вот этот каменный покой. Не то чтобы его трясущийся с похмелья организм успокоился и перестал требовать утренней рюмашки, нет, но покой, нерушимость и отъединенность были где-то рядом, как травинка и вечность.
Это ощущение было таким глубоким, что прикосновение чьей-то ладони к плечу заставило его буквально взвиться.
- Счас как врежу! А, это ты, Андрей.
- Мое пятое воплощение, - как всегда, не очень понятно пошутил Цыпин. - А вы что здесь делаете, Николай Иваныч?
- В камень превращаюсь, етит-ту-Люсю! К Неле пришел, а у них тут сеанс, блин! У меня от ваших сеансов скоро инфаркт будет!
Разговор велся напряженным шепотом, но Неля с Аней умолкли, прислушиваясь.
- Тише, Николай Иванович. Пойдемте лучше ко мне, пока нас с вами в кузнечиков не превратили.
- Могут, - мрачно согласился Коля. - Но я м-м-м, к Неле... надо мне...потому что вот...ну это...
- Понимаю, - прервал Андрей увязшего в предлогах и междометиях Шахова. - У меня есть эффективное лекарство для вашего синдрома.
- Нальешь? Тогда пошли!
- Только, чур, Неле Витальевне ни слова. - И испытующе глядя на Николая, спросил, - Так в камень превращались, говорите? Да, Неля права, что -то в вас такое есть...
Кабинет Андрея был сплошь загроможден непонятного назначения аппаратурой, она жужжала, мигала, то тут, то там тянулись провода. На столе мерцал экран монитора и стояло еще какое - то устройство, похожее на подсолнух.
- Я сейчас. - Андрей взял высокий стакан дымчатого стекла и отошел к сейфу у дальней стены кабинета. - Чистый медицинский, цените!
Пока он возился с ключами и доставал заветную колбу, Коля деликатно отвел глаза и решил осмотреть «подсолнух» на столе. Он подошел поближе и удивился - это было что-то вроде излучателя, только его тарелка напомнила ему древнегреческий миф - ну точно, голова Медузы Горгоны, страшные глаза, змеевидные волосы. Голова была наклонена, так что глаза Горгоны смотрели на поверхность стола. Коля тоже взглянул туда и увидел неподвижно лежащего белого мышонка.
- Ух, ты, маленький! - Шахов обожал всю живность, зверей и птиц. Он прикоснулся к мышонку указательным пальцем, то ли потрогать, то ли погладить, но вместо мягкой шерстки ощутил камень. Такого просто не могло быть: розовые лапки, хвост, круглые ушки, одно с маленьким шрамом, это был самый обычный мышонок. Коля взял зверька в руку и тут же уронил его, тельце было твердым и тяжелым, каменным, и упало оно на стол с глухим стуком...
- Чт-то это?
- Выпейте, Николай Иванович, - вместо ответа Цыпин протянул Шахову дымчатый стакан. - Пейте! Не бойтесь, это просто спирт. Вот вода, запейте. Спирт не разведенный.
От этих будничных слов Шахов немного пришел в себя и проглотил сто граммов жгучей жидкости, как воду, не чувствуя вкуса. Горло обожгло, он поспешно запил спирт водой из протянутой ему стеклянной пивной кружки и, вопросительно уставившись на Андрея, снова спросил:
- Что это?
- Да вы сядьте, сядьте, пусть приживется, - улыбнулся Андрей. - Конечно, впечатление не из слабых. Сейчас придете в себя и я вам все объясню. А пока я тоже выпью, вы не против?
Он плеснул себе спирт из круглой колбы в тот же стакан, взял из рук Николая пивную кружку с водой, старательно выдохнул, одним глотком выпил содержимое стакана, торопливо хлебнул воды и закашлялся. Видно было, что спирт он пьет чуть ли не впервые.
Николай Иванович снисходительно наблюдал за этими манипуляциями. От горячего кома в желудке расходилась по телу теплая волна, ушла дрожь, отпустило напряжение, теперь уже можно было и расслабиться, но ладонь помнила тяжесть каменного зверька, от этого душу бередили злость, непонимание и страх.
- Рассказывай, колдун, что это вы здесь творите! - приказал он, протягивая Андрею в качестве закуски одну из двух карамелек, запасливо припрятанных в карман куртки именно на такой вот случай.
Андрей не спеша развернул обертку, как будто сейчас это было главным в его жизни делом, положил в рот конфету, задумчиво ее разжевал, прислушался к ощущениям и внимательно посмотрел на Шахова.
Он взял Николая Ивановича на работу по Нелиной просьбе, поскольку Шахов каждый месяц уходил в недельный запой, в запое бывал агрессивен и даже буен, высказывая непосредственному руководству, какие они все дураки и негодяи, поэтому ни на одном предприятии дольше месяца удержаться не мог. Неля пыталась что-то сделать, но - сапожник ходит без сапог - супруг ни на какие психотерапевтические сеансы не соглашался, мотивируя отказ просто: «Я знаю, что ничего не получится, хоть ты у меня и ведьма!»
Однако, через некоторое время, узнав Колю поближе, Андрей оценил его доброту, юмор и работоспособность, а запои, которые хоть и реже, но все же бывали, научился не замечать - у каждого свои недостатки...
Внешне они совсем не походили друг на друга, доктор технических и философских наук Андрей Цыпин и механик, бывший боксер, бывший подводник, бывший зэк Николай Шахов.
Маленького Андрюшу воспитывала бабушка Лукерья Петровна. В бабушке текла четвертинка грузинской крови, которой она немало гордилась. Вспышки детского упрямства и эгоизма гасила одним взглядом. А как они играли в Бородинское сражение с помощью самодельных солдатиков! Бабушка увлекалась и уводила от удара князя Багратиона, как ни отстаивал педантичный Андрей историческую правду. И о княжне Чавчавадзе рассказывала бабушка внуку. Эпитафию на могиле Грибоедова он с детства запомнил как молитву: «Жизнь и дела твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила тебя любовь моя»...
Умерла бабушка внезапно, не болея, не жалуясь. Только вчера они говорили о Георгии Саакадзе, а сегодня в комнате поставили гроб, и на белой подушке внук увидел восковое лицо - гордый лик грузинской княгини... Смерть Лукерьи Петровны потрясла Андрея. Товарищей у него не было, да и кто мог бы ему заменить такого друга? Был он толст, неуклюж, в школе его дразнили «Жиртрест-колбас-сосиска». Однако он ни перед кем не заискивал, яростно дрался с обидчиками, не боясь ни боли, ни крови, и постепенно завоевал опасливое уважение одноклассников. Друзей не приобрел, все мальчишеские увлечения ему заменяла учеба. Андрей не просто учился, он искал ответы на свои вопросы, изумляя учителей знаниями, далеко выходившими за рамки школьных предметов. Уже к двадцати годам в нем была уверенность умного и сильного человека, который знал, чего хочет и как этого достичь. Отец и мать Андрея, замотанные советские инженеры, гордились сыном, но и побаивались его, как чета дроздов, которой подкинули орленка.
Коля Шахов был невысок, жилист, гибок, как кошка и обладал самой заурядной внешностью. Ему, внуку деревенского священника, расстрелянного в тридцать седьмом, и сыну оседлого цыгана, лучшего гармонного мастера всей округи, которого сердобольная власть оторвала от троих детей и отправила в ссылку за тунеядство, достались из всех разнообразных методов воспитания только колотушки от измученной нищетой матери, да щелчки от старших братьев. Ласку в детстве он видел только от отца. Тот брал мальчишку на руки, обнимал и говорил: «Золотанька ты мой...». А когда смуглого чернобородого Ивана Ивановича увезли двое милиционеров, жизнь маленького Кольки и вовсе стала печальной. Но дедовы и отцовские гены перешли в кровь юного Шахова во всей чистоте и силе. В двенадцать лет он пришел к тренеру в секцию бокса, и в пятнадцать его уже не смел трогать ни один обидчик - первый разряд у мальчишки, ударит - мало не покажется. От деда Кольке досталось обостренное чувство справедливости, так что если обиженный малыш приходил за помощью к Шаху и его друзьям, от самых отъявленных хулиганов пух и перья летели.
Теперь от того Кольки Шаха мало что осталось. Первый неудачный брак, три года лагеря за обычную драку, наследственная предрасположенность к алкоголизму - все это легло морщинами на лоб, сутулостью на плечи и общей какой-то потертостью облика. Но внимательный наблюдатель все же мог бы увидеть в нем свернутую тугую пружину, готовую в нужный момент распрямиться. А уж поселковые старушки, которым мудрости не занимать, Коль-Ваныча просто обожали и с готовностью ссужали последней пенсионной десяткой в тяжелые периоды запоя.
Зато несмотря на внешнюю непохожесть, у Андрея и Николая Ивановича была общая черта характера: оба они сохранили детский удивленный взгляд на мир, оба с удовольствием узнавали новое и плевать им было на весь престиж и социальные установки.
Поэтому, выпив и по-братски поделив закуску, двое мужчин встретились глазами и решили, что доверять друг другу могут.
- Так вот, то что ты увидел у меня на столе, Николай Иваныч, это действие гиперзвука.
- Не понял. Объясни.
- Гиперзвук - это сверхзвук, с длиной волны, сравнимой с размерами кристаллической решетки вещества.
- Слушай, ученый, ты мне по рабоче-крестьянски объясняй, я же в университетах не учился.
- Хорошо, что такое ультразвук, ты знаешь? И знаешь, что мощным ультразвуком можно паять, резать, жидкости перемешивать?
- Ну, знаю. И что?
- А теперь представь себе такое же воздействие, но на уровне атома.
Николай Иванович задумался, собрал морщины на лбу, пошевелил пальцами, как будто перемешивал электроны в атоме...
- Нет, не въехал... Ну и что из этого?
- А то, Николай Иванович, что модулированный гиперзвук может изменить структуру вещества... Ну, как бы тебе на пальцах... Ты ведь знаешь, что графит и алмаз в сущности - один и тот же углерод, но с разной кристаллической решеткой. И графит под огромным давлением превращается в алмаз.
- Знаю, в школе когда-то проходили. Так то под давлением...
- А это от дурости нашей - давление. Стоим перед запертой дверью и ломимся в нее со всей дури - давим, греем, плавим, кислотами травим. А ведь был бы ключ, тихонько повернули, открыли и вошли...
- Подожди, Андрей. Значит, этот твой гиперзвук - что-то вроде ключа?
- Соображаешь, брат Коль-Ваныч, - удовлетворенно улыбнулся Андрей. - Мир у нас из волн состоит. Электрон - волна, фотон - волна. А ну как эту волну направленным лучом изменить чуть-чуть? А мы уран расщепляем, бомбы делаем...
Шахов посмотрел в окно, на свежую утреннюю листву цветущих лип, на ватные комочки далеких облаков в сияющем просторе июльского небосвода, попробовал представить себе, что все это волны, и его замутило, как в первые дни похода на родной подлодке. Мир стал зыбким, непрочным и за внешней безмятежностью вдруг почудились его смятенному воображению грозные контуры неизведанных сил...
- Вот-вот..., - подтвердил Андрей, почувствовавший тревогу собеседника. - Об этом я и говорю.
- Но это же... А если из этого сделают оружие? Или уже сделали?
- Ну ты, брат, хватил. Слава Богу, не умеют ученые генерировать направленный гиперзвук такой мощности. И не скоро научатся.
Тут Цыпин не выдержал и закатил такую тираду, из которой Коль-Ваныч понял только предлоги. Из всех непонятных Андреевых выражений зацепились в сознании только какие-то волны Дебая, потому что уж очень походило на распространенное ругательство. Закончилась тирада утешительно:
- Так что не переживай, пока до такого оружия мы близко не дошли.
- И на том спасибо, - вздохнул Шахов. - А чего ты, академик, матюгами ругаешься - дебая да дебая? Как Нелька моя. Только та ху из итами меня покрывает.
- Дебай, - сказал Андрей. - Физик был такой. А «Who is it» - означает «Кто это?» по-английски.
- Без тебя знаю, - отмахнулся Коль-Ваныч. - Слушай, ладно, оружия нет, а вот это как же, Дебай-твою мать? - Шахов кивнул на стол, откуда таращилась страшная маска Горгоны и лежал неподвижный мышонок.
- А это, Коляныч, Анечкина работа.
Коля зажмурился и потряс головой.
- Как это Анечкина?
Потом он вдруг вспомнил свои ощущения у двери, побледнел и уставился на Андрея.
- Не паникуй, подводник, лучше слушай дальше. - Андрей вздохнул, выпил воды из кружки и лекторским тоном продолжил:
- Хоть и не умеем мы генерировать гиперзвук, но в природе он есть. Вот ты идешь себе по лесу, вроде бы тишина, а ведь все вокруг звучит - ручей журчит, листья шелестят, птички чирикают. А есть то, чего никто, то есть почти никто не слышит - камень нагрелся , где-то грозовое облако набухает, чуть-чуть сдвинулся пласт земли...И все это складывается в единое информационное поле - неслышные звуки, излучения, мысли, слова, действия. И что самое удивительное - есть в мозгу у человека какой-то приборчик, который такую информацию ловит и даже расшифровывает. Конечно, кто-то ничего не слышит, а кто-то на определенную волну настроен, как антенна. Отсюда интуиция, пророческие сны, предсказания...
- Колдовство, порча, - добавил Николай.
- Не лезь поперед батьки в пекло, - посоветовал Цыпин. - Это уже следующая глава моего повествования. Понимаешь, мозг ведь тоже передает информацию. Даже независимо от тебя. Короче, Анечкину прародительницу учили слушать и расшифровывать гиперзвуковые сигналы. Анечка сейчас, возвращаясь в прошлое, их тоже слышит. А мозг то, что слышит, то и передает. Вот она слушает камень, а передается наружу как бы гиперзвуковая модель камня. Ты же это почувствовал? Ну а я, Николай Иванович, создал такую установку, которая эти сигналы регистрирует, измеряет и усиливает.
- И ты их на мышонка направил?
- Да, и не в первый раз. Да ты не злись, лучше на стол посмотри.
На столе мышонок зашевелился, неуверенно встал и медленно двинулся к краю стола.
- Это они там камень слушать перестали. Перешли к другой теме. Я такое уже неделю наблюдаю...
Андрей задумчиво смотрел на смешную мордочку маленького зверька и думал, что все гораздо сложнее, глубже и страшнее, чем та теория, которую он сейчас на пальцах объяснял Коле Шахову. Чувство неизъяснимой связанности всего сущего уже не первый месяц томило и мучило его. Можно ли идти дальше? Не вступают ли они с Анечкой на запретную территорию, откуда нет пути, только стремительное падение в кошмар, по сравнению с которым Хиросима - просто детская шалость?
А Коля Шахов, глядя на Цыпина, вдруг, как в детстве, увидел его в отдалении, словно через перевернутый бинокль. Вокруг головы Андрея сиял чистым зеленым светом ореол. Такое свечение Коля видел у многих, желтое, синее, красное с коричневыми стрелами... Цвет ореола у Андрея был удивительной красоты и Шахов еще раз согласился со своими выводами - нормальный мужик Андрей, побольше бы таких...
Глава 4
В этом облике Цыпина почти никто не видел. А увидел бы - не узнал. Не из-за белого халата и шапочки - в лаборатории он становился другим человеком. Пружинистый шаг, экономные движения, сосредоточенный взгляд...
Правда, сосредоточенность не мешала ему вести с самим собой светскую беседу:
- А вот мы сейчас, Андрей Валерьевич, на эту точечку шлепнем рением и будут нам кренделя и баранки на осциллографе, - мурлыкал он, неся микрочип к ионной пушке.
И сварливо сам себе отвечал:
- Дырка вам будет от бублика, товарищ Цыпин, а не кренделя, поскольку руки у вас под мужской половой член заточены, как Коль-Иваныч изволит выражаться.
- Обижаете, Андрей Валерьевич, у нас как в аптеке, - мурлыканье стало виноватым. - Не в первый раз плату монтируем.
- А кто вчера на катоде германий вместо рения укрепил? И полчаса на приборы таращился? Опять об Анечке мечтал, Ромео недоделанный, - грозно вопросила сварливая ипостась Цыпина, устанавливая микрочип в центр предметного столика и регулируя верньером положение искомой точки.
- А что, если и об Анечке?
Пальцы Андрея дрогнули, глаза затуманились и проклятая точка уплыла из поля зрения окуляра.
- Цыц, Андрей Валерьевич, - тут же одернул он себя, быстро и точно проделал остальные операции и поставил чип в вакуумную печь.
Теперь можно было и отвлечься. Термическая обработка занимала два часа. Об Ане Цыпин думать себе запретил, но и помимо этого проблемы шли косяком.
Господи, как ему сейчас не хватало Шурика Розена! Правда, рядом была Неля Витальевна, и то хлеб. Но она- женщина, а страхами делиться с женщиной Андрей не привык...
В семье Розенов Цыпин впервые после смерти бабушки перестал чувствовать себя одиноким. С Шуриком он познакомился на картошке. Андрей был поражен, увидев, что легкомысленный красавец Розен, за которым бегала половина девчонок факультета, перед сном вытащил из сумки томик Стругацких и с видимым удовольствием углубился в чтение.
- «За миллиард лет до конца света»? - спросил Андрей, заглядывая ему через плечо. - Дай почитать!
- Ладно, бери, - разрешил Шурик. - Но смотри, это сестры моей, Нельки, книга. Потеряешь - голову оторвет.
Потом, уже по возвращении в институт, Андрей в декабрьский вечер вышел прогуляться и вдруг услышал крики о помощи. Банда азербайджанцев напала на Розена из-за его очередной пассии, дамы сердца одного из нападавших. Девица истошно визжала, Шурик прижался спиной к стене корпуса, но положение у него было отчаянное. Выходцы из нефтяной республики держались крепко спаянной диаспорой и давно уже верховодили в студенческом городке. Мало кто в одиночку посмел бы вмешиваться в их разборки.
Андрей ворвался в эту диспозицию, как болид в атмосферу, накаляясь по мере продвижения. Кому врезал кулаком, кому ногой, двоих сшиб массой и, оказавшись рядом с Розеном, осведомился:
- Жарко нынче в Арканаре, высокочтимый дон Румата?
Шурик не мог остаться в долгу и, слегка задыхаясь, столь же изысканно ответил:
- Меча тебе не хватает, барон хренов. Сейчас бы грузовой вертолет изобразил.
Мусульмане взвыли и снова бросились на приступ. У кого-то из нападавших сверкнул нож - но из соседней общаги уже валила толпа первокурсников, среди которых было немало ребят после Афгана. По пути они вооружались дрекольем . В мгновение ока противник был смят и обращен в бегство. Цыпин с Розеном в дальнейшей махаловке участвовать не стали, проводили плачущую девушку до ее комнаты, а сами отправились залечивать синяки и ссадины.
С тех пор они были не разлей вода, тем более, что интеллектуальный уровень у обоих был много выше обычного. Даже по воскресеньям не расставались. Шурик решил, что нечего Цыпину торчать в общаге, и пригласил его к себе. Андрей приехал к Розенам и был сразу очарован этой веселой безалаберной семьей. Отец Шурика и Нели, Виталий Иосифович Розен, познакомился с их будущей матерью в одном из дальневосточных лагерей Гулага. Из всех испытаний тогдашней поры Виталий Иосифович и Тамара Арсеньевна вынесли одно убеждение: в этой жизни у вас могут отнять все - дом, деньги, должность, уважение близких, все, кроме вашей личности. А сохранить личность можно, только если она есть. Поэтому детей так и воспитывали: главное, учитесь любить, чувствовать, приобретайте знания и умения, но никогда не лезьте вверх по социальной лестнице. Отец говорил:
- Чем меньший пост ты занимаешь, тем больше у тебя степеней свободы, а свободный человек - это счастливый человек!
А Тамара Арсеньевна добавляла:
- Ребята, солнце светит, трава зеленеет - разве этого мало? Когда-нибудь вы поймете, что это единственное счастье в жизни...
Младшие Розены усвоили родительские уроки и относились к обществу и карьере весьма несерьезно. Талантами их Бог не обидел, но трезво оценивая советскую действительность и собственную пятую графу, Неля и Шурик выбрали технические вузы. «Наука - это способ удовлетворять свое любопытство за государственный счет», - цитировала Неля Витальевна кого-то из американских физиков. Она выросла в Сибири, где родители жили еще долго по месту ссылки после лагерей. Сибирское воспитание, где прямота и независимость сочетались с дружелюбным отношением ко всему сущему, позволили ей отбиться от приема в ряды КПСС и выбрать себе интересную работу. В лаборатории металлофизики ее ценили, правда, считали «анфан террибль», зато позволяли говорить, что угодно, лишь бы дело делалось.
С Шуриком судьба распорядилась иначе. После второго курса политехнического они с Андреем поехали вместо стройотряда в ту памятную экспедицию по следам НЛО... Пригласил их в эту поездку заведующий кафедрой радиотехники Рэм Геннадьевич Харламов, который высмотрел парней в студенческом научном обществе. Он с улыбкой наблюдал, как стройный мальчишка с темными кудрями и глазами, в которых воплотилась вся скорбь еврейского народа, кидает сумасшедшую идею, а большой основательный Цыпин спорит с ним чуть не до драки, потом вносит свои коррективы, оба увлекаются открывшейся перспективой, что-то собирают, паяют, ругаются. Потом легкомысленный Розен остывает и удаляется гулять с девчонками, а Цыпин, засиживаясь в лаборатории до полуночи, все же доводит до ума их совместное изобретение. Приборчики РЦ ( Розен и Цыпин) дальше лаборатории никуда не уходили. Кому в то время нужны были электрические антикомарины? Или таймер «молочная каша», звонком зовущий хозяйку за секунду до того, как каша поднимется шапкой и зальет плиту? А ведь идеям, лежащим в основе этих простых устройств, и сам Рэм завидовал. Мальчишки об этом не подозревали и оба были удивлены и польщены, когда легенда политеха, сам Харламов, пригласил их с собой...
В том замечательном июле гурьба молодых людей под предводительством седого подтянутого профессора двинулась по грунтовой дороге с абалаковскими рюкзаками на плечах, неся палатки, оборудование, приборы к таинственному месту, где были обнаружены следы НЛО. Шли около трех часов, вдыхая медовый запах подмосковных лугов, остановились на краю большой поляны на опушке соснового бора. Неподалеку бил прозрачный ледяной ключ. От непривычно чистого воздуха у кого-то закружилась голова, а Рэм подшучивал, предлагая найти где-нибудь мотоцикл и в качестве противоядия приложиться к выхлопной трубе.
Хотя и не терпелось парням увидеть загадочные следы, но первым делом разбили лагерь, приготовили обед, извлекли и распаковали оборудование, и уж потом Харламов буднично сказал:
- Ну что, сталкеры? Пойдем сегодня в Зону?
«Пикник на обочине» братьев Стругацких успели прочитать все и сопоставление Зоны и их экспедиции аж дрожью пробило ребят. Как-то не складывалось - свежее разнотравье, кашка, лютик - и тайны Вселенной...
При дальнейшем знакомстве тайны оказались простыми и непостижимыми. На поляне было несколько кругов, как будто вдавленных огромным цилиндром в землю сантиметров на сорок в глубину. Диаметр каждого круга составлял около шести метров. И все.
Но Рэм предложил простой опыт: взять чурбак хотя бы двадцати сантиметров в диаметре и попробовать вдавить его в заросшую невысокой травой сухую почву. Причем без вспучивания на краях. И не на сорок, а на пять сантиметров. Постояв на чурбаке, попрыгав на нем, постучав по нему какими ни попадя тяжелыми предметами, участники экспедиции смотрели на загадочные круги уже с достаточным уважением и робостью, чего и добивался их руководитель.
А дальше началась рутина. Пробы земли, пробы воздуха, измерение высоты травяного покрова, регистрация цвета травы, наблюдение за приборами, записывающими влажность, атмосферное давление, температуру, магнитные и электрические характеристики. Опыты с добровольцами, которые в течение двух-трех часов находились внутри круга. Измерение кровяного давления, частоты пульса, описание ощущений. Все данные аккуратно вносились лаборанткой Танюшей в толстый журнал, хранившийся у Рэма. По вечерам - долгие посиделки у костра, песни Окуджавы, которые Шурик Розен пел так, что у остальных горло перехватывало от светлой тоски и любви, рассказы Рэма об истоках радиотехники, споры о происхождении их Зоны, анекдоты, веселые студенческие песни и над всем этим высокий небосвод с мохнатыми июльскими звездами.
Но когда кто-то из сталкеров, глядя в необозримую даль ночного неба, начинал фантазировать, откуда, мол, прилетели наши НЛО, Рэм Геннадьевич неизменно возражал:
- Нет, ребята, космос здесь ни при чем. Это все земное... Да вы не унывайте. На нашей Земле столько тайн, никакому небу не снилось. А может быть, он здесь и начинается, ваш далекий Космос...
Как часто бывает, одно из главных открытий было сделано случайно. У Димы Пятницкого, добровольца, вдруг начали отставать часы. Часы были кварцевые, фирмы «Сейко», привезенные Димкиным отцом из заграничной командировки. Отставать они просто не могли. И тем не менее после каждой испытательной отсидки внутри круга часы отставали ровно на полминуты.
Обдумав Димино заявление и выслушав рабочие гипотезы, вплоть до тех, что этим часам двух камней не хватает - на один положить, другим стукнуть, Рэм отправился на ближайшую почту, заказал оборудование, и через день ребята исследовали влияние круга на пьезомодуль кварца. Результаты оказались потрясающие - модуль менялся, незначительно, но постоянно! Харламов был озадачен, Шурику Розену, по причине флирта с хорошенькой голубоглазой Таней, было не до вывихов природы, а Цыпин просто заболел «кварцевой горячкой». Он ходил чумной, нападал на всех участников экспедиции и требовал ответа, от чего может измениться столь уважаемая константа?
Наконец, Шурик, которому до смерти надоел очумелый друг, оторвался от Танюшиных глаз и сообщил Андрею:
- От чего, от чего! От звука!
- Какого звука? - опешил Андрей.
- Громкого! - рассмеялся Розен. - Сидит там под землей инопланетянин, скучно ему, вот он и кричит: «У-у-у-у!». А у кварца от этого «У-у-у-у!» пьезоконстанты съезжают.
- Да ну тебя, - обиделся Цыпин. - Я же серьезно спрашиваю.
- А я серьезно отвечаю. Рэм говорит, что наши круги земного происхождения. Так?
- Так...
- Мы сами с тобой убедились, какая энергия нужна, чтобы выдавить такой круг. То есть это геофизический процесс, какая бы тайна за этим не стояла. Так?
- Ну, наверное, так.
- А чем сопровождаются геофизические процессы, землетрясения, например, или извержения вулканов?... Правильно, Татьяна Петровна, грохотом.... А что такое звук?... Правильно, отличник Цыпин, это упругие волны. Ну а что если вот эти загадочные геофизические процессы, у которых мы загораем, сопровождаются генерацией упругих волн другой длины? Скажем, инфразвуком, или ультразвуком...
- Ну, Розен, двойка вам по физике твердого тела. Мощности маловато у инфра- и ультразвука, чтобы деформировать кристалл. Длина волны велика.
Это вмешался Рэм, незаметно подошедший к бревну, на коем угнездились Шурик с Татьяной, Рэм, неизменно элегантный даже в походных брюках и куртке цвета хаки. Его синие льдистые глаза, несмотря на обещанную двойку, улыбались.
- Ну, тогда звук с очень малой длиной волны, - не растерялся Розен. - Сверхзвук, во! Может ведь такое быть, а, Рэм Геннадьевич?
- Все может быть, друзья мои, - уклонился от ответа Харламов. - Но каждую гипотезу нужно подкрепить «железом». Вот изготовите прибор, который зарегистрирует этот ваш сверхзвук, докажете его связь с изменением пьезоконстант, тогда вы правы. А так - это не гипотеза, а сотрясение воздуха-с.
Несмотря на охлаждающую концовку тирады Рэма, Шурик почувствовал себя победителем. Ведь не будь в его предположении зерна хорошей идеи, Харламов бы незадачливого теоретика с коровьим навозом смешал, натыкал бы носом во все ошибки и все это ровным благожелательным голосом.
Андрей Цыпин тоже остался доволен. Вынул-таки из лодыря Розена очередную сумасшедшую идею. Пусть он пока перед Танюшей хвост распускает, а мы эту мысль переварим, разжуем и усадим донжуана за работу, как миленького.
А Шурик, не подозревая о коварных Цыпинских планах, взял на гитаре пару аккордов и романтическим голосом спел Татьяне:
- Земля умчалась прямо из-под ног,
Нас в августовском небе позабыв..., - обнял ее за хрупкие плечи и повел в теплый синий сумрак.
- Куда вы? Комары заедят, - забеспокоился Андрей за соавтора.
- Не заедят! - гордо ответил Шурик. - У меня наш антикомарин на батарейках. Радиус действия - три метра. Уместимся, Танюша?
И Таня кивнула, пряча счастливые влюбленные глаза...
В этот момент солнце из-за горизонта осветило нижние края облаков, окрасив их в теплые розовые тона, так что облака стали похожими на осенние листья, парящие в вечернем небе. Почти невидимые алые рефлексы легли на деревья, отчего ландшафт стал тревожным и грозным, словно перед решающей битвой небесных богов...
Цыпин вздохнул, слушая, как в ельнике звенят аккорды гитары и поют счастливые молодые голоса:
- А мы пойдем по звездам напрямик,
Пусть этот путь не будет слишком прост.
Ведь мы не из породы горемык,
Совсем отвыкших в городе от звезд...
Глава 5
Андрей поймал себя но том, что широко и счастливо улыбается, вспоминая те давние дни. На душе полегчало, посветлело, и неожиданно пришло решение - надо поговорить с Нелей откровенно, не скрывая своих опасений. Все Розены имели такой дар - освещать путь, как маяк в штормовом море. Недаром к Тамаре Арсеньевне приезжали Нелькины подруги и Сашины друзья - поделиться горем, посоветоваться, просто выплакаться... Нет Тамары Арсеньевны. И Виталия Иосифовича тоже нет. Есть два памятника на маленьком сельском кладбище. Осталась Неля Розен-Шахова, веселая, толстая, кудрявая. Неля обожала готовить, угощать гостей и пугать их неожиданными замечаниями типа: «Организм, неспособный переварить немытые фрукты, должен освободить биосферу». Только Андрей знал, какая мыслительная машина скрывается за этой мирной внешностью. Большинство сумасшедших идей Шурика рождалось в общении за чашкой кофе со старшей сестрой. Сам Александр Витальевич этого не замечал, а вот Цыпин, поучаствовав в нескольких таких интеллектуальных разминках, с удивлением наблюдал как Неля, нещадно дымя своей неизменной «Явой», шутя расправляется с большинством признанных аксиом, сдирая с них словесную шелуху и представляя проблему с вытащенными наружу противоречиями, голенькую и готовую к решению. Иногда решение было таким сумасшедшим, что у Цыпина внутри все холодело, а Шурик просто смеялся и отмахивался от сестры:
- Нелька, ты помнишь свои студенческие стихи: «У того цветные сны, значит - шизофреник!». Это ты про себя писала, факт.
- Сам ты ушастый какаду, - беззлобно парировала она , и разминка заканчивалась смехом и взаимными подначками.
Конечно, они с Шуриком не говорили Неле, да и вообще никому не говорили, поскольку были связаны подпиской о неразглашении, о том, что произошло после их летней экспедиции.
А тогда после полугода мучений, разочарований, проб и ошибок они все-таки создали и продемонстрировали Рэму прибор, регистрирующий гиперзвуковые колебания. Через неделю их вызвал к себе ректор и сообщил, что со следующего семестра студентов радиотехнического факультета Розена и Цыпина переводят в Институт Контрпропаганды на физико-техническое отделение. Ребята переглянулись в полном недоумении - они о таком институте впервые слышали. Да и на фиг он им сдался, им и в политехе неплохо... Но ректор, предупреждая невысказанные вопросы и возражения, сказал, чтобы не рыпались, поскольку это распоряжение поступило от инстанций, которым не перечат, и добавил:
- Гордитесь, чудаки, вам выпал шанс один из миллиона. Туда ведь страна самые светлые умы собирает...
Для непосвященных числились они по-прежнему в политехническом, но на факультете ТСВ, - теории слабых взаимодействий, базирующейся в Долгопрудном при Московском физико-техническом институте. Однако, учили их там далеко не одной физике... Один из руководителей Андрея по курсу телекинеза для разминки по утрам взглядом двигал граненый стакан по полированному столу. В другой лаборатории изучали воздействие психотропных препаратов на раскрытие воображения по методике Карлоса Кастанеды. У Андрея, слава Богу, никаких экстрасенсорных способностей не нашли. Единственное, чему он научился, да и то с большим трудом, так это видеть ауру собеседника.
- Вам, физикам, мозги нужны ясные и светлые. Так что не напрягайся, тебе достаточно знать, что все это существует, - посоветовал ему куратор. - Занимайся своим делом, а мы найдем, где твои приборы применить.
Да и сам Андрей уже понял, что для него весь волшебный и страшный мир магии - всего лишь спектр частот пока неизвестной энергетики, которую надо определить, измерить и приспособить к насущным потребностям человечества. Что ж, эта задача была ему по душе и он быстро освоился с порядками Конторы, как называли это странное учебное, а может быть, научное заведение преподаватели. Его не тяготила секретность, отсутствие веселых компаний и вечеринок. Девушки у него не было. В то время Андрей был тайно и безнадежно влюблен в Нелю. Он с первого знакомства по-детски потянулся к ней, рядом с Нелей ему было хорошо и уютно, словно с бабушкой. Однажды, на свою беду, он завел разговор о жене Грибоедова.
- Нино Чавчавадзе, - кивнула Неля. - Жизнь и дела твои бессмертны в памяти русских...
Лицо ее стало строгим, глаза заискрились теплым зеленым светом, и Андрей погиб сразу и надолго.
Как ни странно, но Шурику Розену в Конторе тоже нравилось. Он буквально вцепился в курс «Алгоритм изобретения» и достаточно скоро освоил его так, что стал признанным авторитетом по решению всех тупиковых задач.
Андрей опасался, что друг его, веселый ловелас, не выдержит здешнего полу- монашеского распорядка. Однако здесь их обоих ждал сюрприз.
- Ты знаешь, кого я встретил вчера? - Розен выглядел смущенным и радостным. - Танюшу, лаборантку из экспедиции!
- Ну! А как она здесь оказалась?
- Это мы с тобой оказались, а она, между прочим, старлейт, в 29 отделе работает... Высшее образование, три языка знает. А ведь какой дурочкой прикидывалась, артистка!
Нежные пальчики старшего лейтенанта Татьяны Антоновой оказались железными, и Розен ахнуть не успел, как стал женатым человеком. Неля сноху недолюбливала и при случае рассказывала анекдотические ситуации, в которые сама же попадала из-за лживости и лицемерия очаровательной родственницы. Ведь она не знала, что там, где Танечка работала, это был единственный способ существования. Для непосвященных у Антоновой имелась легенда - переводчик технических текстов в одном из московских НИИ... Андрей подозревал, что переезд Розенов в Канаду был делом цепких ручек Татьяны, к тому времени уже капитана спецслужбы. А то бы с какой стати даже в нынешние времена Контора выпустила за рубеж одного из своих секретных специалистов?
Через несколько лет, когда юношеский восторг от лавины новых знаний и неограниченной возможности творчества немного поостыл, Цыпин начал замечать, что и сюда, в Контору, стали просачиваться кумовство и равнодушие, охватившие страну еще с семидесятых лет. То один, то другой из учителей Андрея, как на подбор, умные и талантливые люди, уходили на пенсию или вообще исчезали из поля зрения, а на смену им появлялись холеные личности с непроницаемыми глазами, умеющие гладко выступать по бумажке и осуществлять общее руководство. С ними у высокого начальства хлопот поубавилось, ведь у них не было никаких завиральных идей, нового оборудования они не требовали, но зато как умели отчитываться! С процентами, графиками, красиво начерченными в конструкторском бюро, с неуклонным ростом достижений в разоблачениях эзотерических учений, каковые являются очередными происками загнивающего империализма.
Поначалу особой тревоги у Андрея эти личности не вызывали, он даже развлекался, когда руководители заявлялись к нему в лабораторию, выдавал им порцию научной абракадабры и едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, глядя, как они с умным видом кивают головами.
Однако постепенно их осторожные вопросы и вполне определенные указания озадачили и встревожили Цыпина. Не такие уж они и дураки, как ему казалось. И направление исследований, на которое медленно, но неуклонно переводились стрелки во всех технических подразделениях, ему очень не нравилось. Контора, конечно, и раньше заботилась о благе страны весьма своеобразно, разведка есть разведка, грязное, по существу, дело, но чтобы такое! Андрей просто не поверил себе. Розен ему тоже не поверил.
- Ну, ты брат, параноик, честное слово! А рогатые демоны и огненные знаки тебе не чудятся?
Правда, веселость Шурика показалась Андрею несколько искусственной. Да и взгляд он отводил. И разговор перевел на домашние дела чересчур поспешно. И хотя Цыпин с удовольствием выслушал рассказ друга о том, как Неля свихнулась на экстрасенсорике, подспудная тревога от этого только усилилась.
- Нет, ты представляешь, вваливаемся мы к ней в гости, а у нее сидит мадам - вся из себя разодетая, в ушах - по бриллиантику, в движениях этакая томная грация, светская львица, да и только. У моей Татьяны рожа каменеет, как всегда при виде красивой бабы, а львица на нас ноль внимания и глубоким контральто говорит Нельке: «Огромное вам спасибо, я через неделю приеду, вы меня просто спасли...». Нелька сует нам по чашке кофе, выпроваживает даму, возвращается с довольной физиономией, хоть лимон ей предлагай, чтобы с Татьяной уравнять. Дама оказалась певицей из Большого Театра, что-то у нее с голосовыми связками. Ей, видишь ли, никакой электрофорез не помогал, а Витальевна одним сеансом вылечила.
- Да ну? - улыбнулся Андрей, осторожно прихлебывая теплую чуть желтоватую воду, которую Татьяна почему-то называла чаем. - А как у них в институте дела?
- Какой институт! - возмутился Шурик и достал из холодильника графинчик с зеленой прозрачной жидкостью. - Развалился их институт, всех гулять за свой счет отправили. Неля теперь в какой-то фирме бухгалтером работает... Слушай, давай пригубим по маленькой, пока моя кобра не видит. Да не принюхивайся, это же напиток богов. Татьяна рецепт достала - водку через фильтры очищает, потом настаивает на смородиновых почках. Мне, зараза, не дает, только нужных гостей угощает. Ну, вздрогнули, пусть им, гадам, меньше достанется!
А через неделю чета Розенов уехала в Канаду. И так внезапно, что Шурик даже не пригласил Андрея на прощальный банкет.