Аннотация: Личные размышления автора о соотношении науки и религии
О началах научного
Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы, так что они безответны.
(Рим.1.20)
Но "благостное иго" Господне и "легкое бремя" Его дают уму то, чего не дает и не может дать жестокое иго и тяжкое, неудобоносимое бремя науки.
(Свящ. П.В.Флоренский,
"Столп и утверждение истины")
Знание истинное, что оно такое вообще, как не природная дщерь веры? Вера истинная, что она такое, как не естественный конец и венец всякого основательного познания?
(еп. Иннокентий Херсонский)
1. Введение
История человеческой мысли под определенным углом зрения предстает как история человеческих заблуждений. Знакомство с философским и научным наследием прошлого и достижениями настоящего иногда вызывает ощущение, что истина лишь слегка прикасается к развернутым построениям человеческого разума, для того, чтобы совсем скрыться при первой же неосторожной (или, лучше сказать, неподготовленной) попытке более настойчивого взгляда в потаенные умозрительные глубины. И даже позитивная естественная наука, обладающая, казалось бы, прочным и объективным знанием о мире, хотя, на первый взгляд, и не имеет той "гносеологической хрупкости", что присуща философии, психологии, социологии и другим гуманитарным дисциплинам, также начинает терять свой фундамент, когда делается попытка ее строгого логического обоснования из каких-либо первопринципов разума. Об этой воистину поразительной ограниченности возможностей разума в попытках своего самообоснования уже было написано и сказано много. С другой стороны, весь духовный опыт человечества (в том числе и отрицательный) свидетельствует нам, что человек есть в большей степени Homo spiritus - "человек духовный", а не Homo sapiens - "человек разумный", поскольку "духовность" - понятие более глубинное и более существенно характеризующее человека, чем разум, многими чертами которого обладают современные компьютеры. Историческим свидетельством первичности духовной составляющей человеческого существа является все тот же непрестанный поиск Истины - внутренняя фундаментальная потребность человека, о которой почему-то умалчивает современная психология.
Безусловно, каждый человек имеет право на собственную ошибку и заблуждение. Но так же безусловно он имеет право и на обретение Истины. Практически же, в то время как первое право закрепляется законодательством любого современного демократического государства, в частности и нашего, или принятыми правилами ведения научной дискуссии, второе находится где-то в тени, а чаще, в стихии неукротимого и воинствующего плюрализма мнений, просто игнорируется. Интересно отметить, что в современном научном кругу употребление слова "истина" вызывает какую-то общую неловкость: несмотря на свое призвание искать ее, специфика научной работы, особенно в области фундаментальных исследований приучает к осторожному обращению со словами. Шестое чувство и знание истории науки подсказывают, что ее истина - условна, временна, ограничена, а простое логическое рассуждение приводит к мысли о том, что главный критерий истинности в науке - эксперимент, на деле - апофатичен, т.е. способен доказать лишь ложность теории, но никак не ее истинность. Может быть, поэтому большая часть моих коллег-ученых склоняется к релятивизму, который постепенно из научной философии перерастает в мировоззрение, хотя логически из самой науки и не вытекает.
Действительно, с одной стороны принято считать, что сомнение - неотъемлемый атрибут и движущая сила науки. С другой, - и это почти очевидно, - сомнение, как разновидность разрушения, не может быть основанием личности. В противном случае, будучи доведенным до своего логического завершения, оно приведет к разрушению самой личности. Это разрушение мы наблюдаем сегодня и в себе и вокруг себя. Но причем здесь личность?
Изучение истории человечества, его материальной и духовной динамики, почти неизбежно приводит к выводу о том, что сегодняшние проблемы - политические, экономические, социальные, экологические, мировоззренческие и другие - это, в конечном счете, плоды человеческого со-мнения и само-мнения, чаще называемые могуществом человеческого разума. Однажды оторвавшись от своих духовных корней, разум уже тогда обрек себя на великое скитание, полное трагизма одиночества, чувства потери, обретения, и новых потерь. Человеческая личность уже тогда потеряла и продолжает терять на этом пути полноту ведения себя самой, своего ближнего, окружающего мира, и Бога - Творца всего сущего. Но это и означает ни много, ни мало, что все смысловое напряжение истории заключается в борьбе за восстановление полноты человеческой личности. Эта борьба, если и не так заметна, как войны между государствами, или новые завоевания научно-технического прогресса, то, во всяком случае, происходит непрерывно и неизбежно для всякого человека, потому что происходит она с каждым ударом пульса в его сердце.
В задачу настоящей статьи входит некоторое предварительное рассмотрение проекции этой борьбы на деятельность ученого в современном мире. Более точно обсуждаемый вопрос можно поставить так: возможно ли духовно-личностное обоснование науки и научной деятельности, и, если возможно, то каковы могут быть их начала?
2. Немного о методологии
В качестве отправной точки нашего рассмотрения сформулируем устоявшиеся рабочие принципы, лежащие в основании науки, которые имеют общенаучное значение и используются наукой безотносительно к той или иной научно - философской парадигме. Мы не претендуем на исчерпывающую полноту и останавливаемся лишь на самом существенном.
--
Наука исходит из принципиальной возможности рационального постижения мира. Такая возможность, несмотря на все успехи наук, в чисто логическом отношении не может быть выведена из каких-то первопринципов самой науки, и потому представляет собой скорее предмет научной веры. С другой стороны, человеческий опыт включает в себя и такие области, в которых позитивное рациональное познание либо невозможно, либо, во всяком случае, сильно ограничено. Таким образом, область научной веры приобретает границы, а сама возможность рассудочного познания приобретает характер объективного факта, наряду с другими фактами познавательной деятельности. Мы еще вернемся к этому принципу, чтобы посмотреть на него с совершенно других позиций.
--
Наука занимается поиском объективного знания о мире. Под объективностью знания обычно понимается независимость его содержания от личных качеств и убеждений исследователя, во всяком случае, сведение подобной зависимости к минимуму, повторяемость и воспроизводимость соответствующих экспериментов, логическая и смысловая структурированность знания и, в частности, возможность его выражения на математическом языке.
--
Основа науки и главный критерий ее истинности - эксперимент. Будучи как научный метод введен Галилеем в XVв. при изучении им механических явлений, эксперимент был вскоре положен в основу других разделов физики, а затем и остальных наук о природе и человеке. И если в период становления науки исследователь чаще всего представлял в одном лице (Ньютон, Кеплер) и теоретика и экспериментатора, то с течением времени теоретическая и экспериментальная наука приобрели в большой степени самостоятельное существование, причем их дивергенция в отношении языка, методов, концепций с течением времени неуклонно возрастает.
--
Сочетание дедуктивного и индуктивного методов получения знания. Опыт получения научных знаний показывает, что из эксперимента невозможно логическим путем вывести теоретическое знание. Для его формулировки необходимо обобщение, абстрагирование, построение модели, в которой учитываются существенные стороны процесса или явления и где не последнюю роль играет научная интуиция. Когда на основе эксперимента и модели теория процесса или явления уже построена, то ее следствия выводятся уже путем логической дедукции.
--
Логический и масштабный редукционизм. Под логическим редукционизмом мы понимаем методологический принцип науки, сформулированный Декартом: познание сложного, составного, многофакторного явления сводится к разделению его на части и изучения каждой части по отдельности. Таким образом, в качестве исследовательской стратегии предполагается последовательное сведение сложного явления к более простым и, в конечном счете, к наиболее простым и ясным, свойства которых в их совокупности определяют все явление. Этот принцип сопровождает и направляет любую научную деятельность. Масштабный редукционизм связывает иерархию простоты логического редукционизма с иерархией физических размеров частей, составляющих изучаемую систему - от большего к меньшему. Вселенная, Галактика, Солнечная система, Земля, экосистема, организм, клетка, молекула, атом, ядро, элементарная частица и.т.д. - все это - ряды понятий, отражающих в своей функциональной связи оба типа редукционизма. Следует заметить, что современные исследования в области физики элементарных частиц, квантовой теории, физики конденсированного состояния, синергетики, космологии, нейробиологии приводят к выводу об ограниченности обоих принципов. Это послужило толчком для интенсивного развития интересных идей "редукционизма наоборот" - холизма, который совмещает логический редукционизм с масштабным с помощью обратной иерархии масштабов - от меньшего к большему.
--
Возможность относительного (частичного) разделения объекта и субъекта наблюдения в процессе эксперимента. Здесь имеется ввиду допущение о справедливости классической схемы эксперимента: процесс наблюдения над объектом не влияет на сам объект или его влияние мало и может (при необходимости) быть учтено исследователем с любой степенью точности. До начала систематического изучения атомных и субатомных систем и появления квантовой механики эта схема успешно работала и часто принималась как само собой разумеющееся. Между тем, опыт показывает, что при изучении квантовых объектов и явлений взаимодействие прибора (экспериментальной установки) с микрообъектом неизбежно и непредсказуемо меняет состояние последнего, так что процесс этого взаимодействия не описывается динамическими уравнениями теории. Имеются также аналоги этой ситуации и в теории относительности. Обсуждение проблем интерпретации квантовой теории и общей теории относительности привело физиков к ряду заключений, выводящих дискуссию за пределы чистой науки.
Сформулированные шесть принципов (можно назвать и еще несколько менее важных) составляют методологическое ядро научных исследований, которое сформировалось непосредственно в процессе научной деятельности и потому его адекватность научной деятельности засвидетельствована в той или иной степени всей историей науки. Какое-либо произвольное изменение или манипулирование этими принципами превращает научную деятельность в нечто иное: метафизику, методологию, идеологическую догму, мнение, паранауку, шарлатанство и т.д. Поэтому в дальнейшем, после обсуждения возможности или невозможности обосновать эти принципы в рамках рациональной методологии науки и теории познания, мы без всякого изменения самих принципов попробуем поискать их обоснования в другой области.
3. Примеры научных философий
В качестве следующего шага сформулируем несколько бытующих в научной среде положений иного характера, связанных с выбором исследователем определенной научной философии и потому вполне подлежащих критическому анализу и допускающих замену.
--
Вера в безграничную рациональную познаваемость Вселенной. Эта вера исповедуется многими современными учеными и лучше всего иллюстрируется паскалевским кругом познания на бесконечной плоскости: круг познания с течением времени расширяется, захватывая все новые и новые области непознанного. В этой плоскости непознанного, помимо явлений материального мира, лежат и явления мира духовного: сознание, память, эмоции, любовь, смысл, истина... Со временем они тоже должны попасть в круг познанного и потерять свой покров тайны. Наряду с такой, довольно крайней точкой зрения существуют более мягкие формулировки этого принципа, например, отводящие место ненаучным методам познания как дополняющим сферу познанного до целой плоскости. Но в любом случае, за наукой признается принципиальная неограниченная возможность расширения сферы применимости своих методов и приемов на все без исключения явления.
--
Объективная истина - это единственная истина, обладающая исключительной убедительностью, ценностью и адекватностью миру явлений. Любые другие, ненаучные формы знания, суждения при этом несут на себе в глазах адептов этого принципа клеймо неполноценности. В свете такого понимания истины, всякое знание или суждение в области искусства, человеческих отношений, чувств, души и духа, не допускающие научной огранки, имеют нулевую ценность по сравнению, например, со знанием массы W-бозона.
--
Существует только то, что можно обнаружить с помощью органов чувств или их продолжения - исследовательской аппаратуры. В самом крайнем своем выражение, в зависимости от акцента, это утверждение приводит либо к предельному (вульгарному) материализму, лишающему все перечисленные в предыдущем пункте явления внутренней жизни человека статуса существования, либо к предельному субъективизму в духе физиологических концепций физики Э.Маха (весь мир - совокупность комплексов ощущений). Чаще и то и другое встречается среди ученых в умеренной степени.
--
Абсолютизация языка логики и математики. Имеются ввиду высказывания некоторых ученых, историков и методологов науки, ставящих в прямую зависимость степень научности знания со степенью возможности его формализации и математизации. С этой точки зрения, химия "менее научна", чем физика, биология - менее, чем химия и т.д. Если не вдаваться в споры в определение научности, то принятие этого принципа приводит к всеобъемлющей иерархии разделов человеческого знания по их степени научности, при этом культура, искусство, религия попадают, естественно, в самый ее конец.
--
Позитивность и исключительная объяснительная способность науки. Позитивность, положительность научного знания означает, что это знание относится к реально существующим объектам и выражает реально существующие свойства объектов, т.е. говоря на философском языке, знание характеризует субстанцию объектов (отвечает на вопрос "что?") и ее существенных свойств - модусов. Объяснительная способность - это способность науки, помимо ответов на вопрос "как?" давать ответ на вопрос "почему?"
--
Постулат об абсолютности разделения свойств субъекта и объекта познания. В качестве примера, приведем выдержку из курса теоретической физики Л.Д.Ландау и Е.М.Лифшица (т.5 Стат. физика), где такое разделение свойств субъекта и объекта исследования используется для физической аргументации неэквивалентности различных формулировок второго начала термодинамики: "Для того, чтобы получить одну формулировку из другой, нужно было бы ввести понятие о наблюдателе, искусственно "изготовившем" в некоторый момент времени замкнутую систему, так, чтобы вопрос о ее предыдущем поведении вообще отпадал; такое связывание физических законов со свойствами наблюдателя, разумеется, совершенно недопустимо."
Как нетрудно видеть перечисленные шесть типов научных философий, представляют собой "небольшие" модификации рабочих принципов науки, в результате которых последние приобретают философско-идеологический оттенок. Сформулируем в заключение этого параграфа еще один принцип, выходящий за рамки чистой науки и относящийся к проблеме ее целе- и смыслоопределения.
--
Наука является движущей силой прогресса. Такое понимание роли науки в историческом процессе с одной стороны является выражением имеющейся неразрывной связи познавательной деятельности человеческого сознания с практической деятельностью, с другой стороны - ориентирует науку на решение конкретных прикладных задач, связанных, например, с повышением уровня материального благосостояния человечества. Помимо этих очевидных положений тезис о науке, как движущей силе прогресса, подразумевает наличие в истории человечества некой возрастающей функции времени, оценивающей в целом состояние человеческого общества (в смысле его положительного развития). Это отражение науки на жизни общества в целом и его анализ уже не могут ограничиваться рамками собственно науки, так как сюда тесно примыкают вопросы, связанные с качественными оценками цивилизации, человеческой моралью, законами общественной жизни, экономикой, политикой и т.д.
4. Проблема рационального обоснования науки
К.Ясперс в своей книге "Смысл и назначение истории", отмечая некоторые особенности современной науки, в частности пишет,: "Интерес европейской науки к случайности, к любому объекту, как к уродливому, так и к прекрасному, основан на всеохватывающем самосознании, столь же беспокойном, сколь уверенном в себе. Все, что есть, должно быть познано, его необходимо знать; нет ничего, что можно было бы оставить вне сферы внимания. Таким образом, для современности характерна широта обращения ко всему познаваемому в опыте..."
До тех пор, пока предмет науки был отделен от ее методов, язык науки представлял собой один из языков, непосредственно и даже немного наивно выражающий знание о природе, человеке и обществе. В XIX-XXвв. наука довольно мучительно преодолевает свой "детский" возраст и ее самосознание поднимается до мысли о своих "последних" основаниях. Именно на этом этапе возникает "наука о науке" - методология и философия науки, которые вполне естественно называть метанаукой.
Но вот здесь-то и возникает одна неустранимая трудность, свойственная рациональному подходу к любым основаниям, которая имеет принципиальный характер. Если мы пытаемся сказать что-либо об основаниях науки на ее языке, то у нас неизбежно появятся утверждения, истинность или ложность которых невозможно установить, оставаясь в рамках науки. Эта неопределенность является простым следствием общих теорем математики, касающихся логической структуры формальных языковых систем, доказанных Геделем в 30-х годах. Если наука и ее методы позволяют приоткрыть завесу нашего неведения о мире, то можно образно сказать, что логические основания мира всегда остаются сокрытыми на недоступной для чисто интеллектуального созерцания глубине. И всякие попытки на чем-либо задержать там свой взгляд упираются в разверзающуюся гносеологическую бездну, которая превосходит человеческие усилия всех поколений, живших на Земле. Таким образом, в лучшем случае рациональная научная методология способна только описать некоторые феномены научной деятельности, может быть, более детальнее и рельефнее чем это делает спонтанный непрофессиональный взгляд. Объяснение же этих феноменов, т.е. переход к основаниям и тем более их ценностный и смысловой аспект принципиально трансцендентны научному анализу и требуют выхода за пределы языка науки. "...Сквозь бесконечность существующего познание стремится к бытию, которого оно никогда не достигнет, и в своей самокритичности оно это знает," - пишет К .Ясперс.
Метаязык и его составляющие
Таким образом, для обоснования науки и научной деятельности необходим метаязык, категории которого позволили бы выразить содержание, с одной стороны относящееся к основаниям научных методов познания, с другой стороны - свободное от "бремени" науки - научного языка с его неизбежной геделевской неполнотой. Если так, то перед нами - проблема выбора метаязыка. Общие соображения подсказывают следующие три возможности, которые может предложить человеческая культура мысли:
--
научный метаязык;
--
философский метаязык;
--
религиозный (богословский) метаязык,
которые соответствуют триаде МИР - ЧЕЛОВЕК - БОГ. Актуальное сосуществование этой триады делает необходимым и естественным сосуществование всех трех традиций человеческой мысли в метаязыке науки. Это сосуществование вовсе не означает механического слияния науки, философии и богословия, поскольку различие этих традиций отражает реальную стратификацию различных уровней бытия, и их смешение вряд ли приведет к их лучшему пониманию. Скорее, речь может идти об их тонком взаимодействии, в котором эти три компоненты понимания взаимно дополняют и подкрепляют друг друга, предоставляя свободу для творческого развития как самой науки, так и философии и богословия. При таком понимании вхождение в метаязык со стороны науки является не обязательным, но возможным, так же как возможно вхождение в него со стороны философии и богословских наук. На сегодняшний день метаязыка подобного типа не существует, хотя условия для его создания, по всей видимости, созрели. Я имею ввиду кризис научного мировоззрения и эпистемологическую бесплодность рациональной философии.
Несмотря на отсутствие метаязыка "в целом", попытки обоснования его необходимости, построения его отдельных частей и общих контуров неоднократно предпринимались и предпринимаются до сих пор как со стороны науки и философии, так и со стороны богословия. Обсудим вкратце имеющуюся на сегодняшний день научно-философскую часть метаязыка. Первые и, быть может, неосознанные попытки формирования метаязыка науки можно отнести к работам, посвященным построению единой теории полей и материи в 20-50 гг.: единым геометрическим теориям гравитации и электромагнетизма Вейля, Калуцы-Клейна, Эйнштейна-Картана, нелинейной теории Ми, скалярно-тензорным теориям Бранса-Дикке и др. Все эти работы объединяет одна общая идея - поиск универсальных фундаментальных закономерностей в физическом мире. Поиск таких закономерностей продолжается на более "высоком" уровне и по сей день в современных "теориях всего". Полученные результаты наряду с более тонким и глубоким пониманием структуры материи, полей и пространства-времени обнаружили и некие пределы, нестыковки и внутренние противоречия современной физической картины мира, которые неизбежно выводят обсуждение имеющихся проблем за пределы теоретической физики. Так, например, проблема космологической сингулярности, присущая всем космологическим решениям уравнений эйнштейновской общей теории относительности в соединении с идеями современной квантовой космологии тесным образом смыкается с богословским тезисом творения мира Богом "из ничего". Некоторые современные многомерные геометрические модели материи и пространства-времени, в богословском освещении содержат в себе идеи "вечности", "свободы воли", "случайности" и "необходимости", "смирения Творца перед тварью", некоторые косвенные (физические) проявления духовного мира человека. Современные геометро-физические первокирпичики материи - "суперструны" и "системы отношений" - тесно смыкаются с идеями милетской и пифагорейской школ греческой философии. Конечно, для того чтобы более систематично и последовательно разглядеть эту связь и преемственность школ и традиций мысли, необходимы добрая воля и созидательное сотрудничество ученых, философов и богословов. Дальнейшее развитие фундаментальной теоретической физики, не связанное узами прагматизма и научной моды, будет одновременно и развитием научной стороны метаязыка.
В области философской мысли можно также обнаружить те зародышы метаязыка, которые могут послужить основанием для его философской части. В грубом приближении философию можно разделить на западную и восточную. Западная философия, ориентированная в основном на жизненные ценности и ориентиры европейского общества рациональна, ближе по языку, структуре, методам к науке и во многом определяется уровнем научного знания о мире. Это философия анализа или философия разума или философия понимания. Здесь очень сильна критическая мысль, которая при разумном применении может оказаться чрезвычайно полезной на пути к построению метаязыка. Западная философия ближе к духу современной цивилизации и понятнее ей, так что ее терминология и некоторые принципы могут быть взяты за основу при построении метаязыка.
Восток ближе к природе, и к человеку и его философия - это философия синтеза или философия чувства или философия вживания. Она, хотя и имеет рациональное выражение, мистична и религиозна по своей сути. Знание о человеке, о смысле и ценностях человеческой жизни здесь представлено с большей полнотой и целостностью, чем на западе. Особое место в восточной философии занимает русская религиозная философия, представленная работами В.С.Соловьева, Н.И.Бердяева, С.Н.Булгакова, П.В.Флоренского, кнн.Трубецких и др. По всей видимости, на сегодняшний день - это наиболее близкая по задачам и исполнению система, способная стать частью будущего метаязыка, воплотившая в себе все традиции человеческой мысли.
Таким образом, собственно научная и философская части метаязыка науки хотя и имеют некоторый задел, но не имеют связующей и укрепляющей основы, способной дать основание, фундамент метаязыка, и позволяющей продвигаться в море человеческой мысли, минуя всевозможные философские мели, тупиковые лагуны, ловушки софизмов и чащобы антиномий. Этот фундамент должен быть прочным, проверенным, пусть хотя бы частично, но принципиально доступным каждому человеку, должен быть способным взять на себя формующую функцию по отношению к научной и философской мысли. После некоторых исканий можно прийти к выводу, что единственным кандидатом на такой фундамент может быть... религиозная вера: "Истинная философия может существовать в союзе с небом, ибо истинное знание живет и питается не землею, а небом" (еп. Иннокентий Херсонский). Я не хочу здесь словом "единственно" высказать некую обязательность религиозной веры для всех. В данном случае это слово относится о моем взгляде на путь и средства для построения метаязыка. Вообще же вопрос о выборе пути и средствах всегда остается вопросом личного выбора.
Действительно, религиозный опыт человечества сопровождает человека на протяжении всей его истории и, во всяком случае, имеет свою историю более длительную и, следовательно, более испытанную временем, чем философия и наука. Эта неуничтожимость религиозной жизни человека, имевшая место даже в те времена, когда внешние политические условия способствовали ее уничтожению, свидетельствует о том, что религиозная жизнь и мистическое чувство, заложенные в человеческую природу, также свойственны самой этой природе, как его физическое тело, и пять обычных чувств, а может быть и еще в большей степени. Любая религиозность имеет свое выражение в религиозной картине мира, отражающей религиозное мироощущение, обрядах, культовых предметах, таинствах и т.д., т.е. во всем том, что проецирует предмет религиозной веры в план человеческого бытия. При этом обрядовая часть выступает, как правило, лишь как вершина айсберга. И, наконец, любая из основных мировых религий тем или иным способом выражает сегодня свое отношение к человеческой культуре вообще и к науке, в частности.
Таким образом, на этом начальном этапе мы можем полагать основания метаязыка науки в религиозной вере, пока на уровне попытки, постулата. Насколько правомерно такое основание покажет то, как успешно и в каком направлении мы сумеем продвинуться, держась за это основание. Естественно, что пока нас будет интересовать в первую очередь внешняя, догматическая сторона религиозной веры, которая выражается в той или иной богословской системе, хотя источником подлинного богословия является соборный религиозный опыт, личная вера, религиозное созерцание мира и молитва. Но возникает вопрос: какая богословская традиция может быть положена в основание метаязыка? Или нужно взять самое лучшее из всех конфессий, но где найти критерии отбора?
Христианствои наука
Какое-либо дискурсивное рассуждение, приводящее к выбору той или иной богословской традиции выглядело бы нелепым, поскольку богословие всегда является выражением религиозного опыта и религиозной веры, выбор которых происходит вне причинно-следственных измерений бытия, по своей сути свободен, и часто даже алогичен. Можно привести знаменитое анти-рассуждение Тертуллиана: "Что умер Сын Божий, это достоверно, потому что нелепо; что Он, погребенный воскрес, несомненно, потому что это невозможно". С другой стороны, невозможно и эклектическое богословие. Оно невозможно как с точки зрения того вероисповедания, которое раскрывает то или иное конкретное богословие - это привело бы к размытию предмета веры и, в конечном счете, к его потере, так и с точки зрения собственно богословской, поскольку каждая богословская система естественным образом опирается на целостный религиозный опыт и привнесение чужеродных внешних (несвойственных данной традиции) элементов нарушает стройность и внутреннее единство этой богословской системы. Подчеркнем здесь, что речь идет именно о конфессиональном богословии, поскольку личный религиозный опыт, хотя и важен для конкретного человека, но, из-за своей принципиальной ограниченности, не может служить надежным основанием для каких-то конкретных теоретических положений, в том числе и богословских оснований метаязыка.
Таким образом, мы становимся перед проблемой конкретного выбора той или иной конфессиональной богословской традиции. Не без влияния занятий фундаментальной наукой автор настоящих заметок нашел все потенциально необходимое в сокровищнице богословской мысли Православной Церкви. Я привожу здесь некоторые доводы (неличностного характера), освещающие с разных сторон этот выбор, но не имеющие характера доказательства, да и не претендующие на него:
--
"С полным основанием можно утверждать, что у греков и римлян не было естествознания" (Э. дю Буа Реймон). Тем не менее, наука своими корнями уходит в греческую философию, в которой многие научные и научно-философские проблемы были поставлены с необычайной на наш современный взгляд степенью глубины и абстракции. В частности, язык и категорийный аппарат греческой натурфилософской мысли послужил основанием современного научного языка. При желании можно детально проследить генеалогическое родство понятий, проблем и даже моделей современной науки с соответствующими явлениями древнегреческой философии. С другой стороны, христианство, хотя и возникшее в период расцвета Римской империи, вобравшей в себя культуру древней Греции, нельзя никоим образом ставить в какой-либо генеалогический ряд ни с культурой, философией и религией древней Греции, ни с более древними культурами и религиозными культами Месопотамии и Древнего Египта - колыбелями человеческой цивилизации. Отсутствие такой "генетической" связи обусловлено, в конечном счете, богочеловечеством личности Иисуса Христа. Тем не менее, эта неотмирность христианства не исключает вообще наличия каких-либо его связей в неонтологическом, например, культурно-историческом аспекте. Для нашей цели важно подчеркнуть, что христианское богословие для ведения церковной апологетики в борьбе с ересями и гностическими учениями использовало именно язык греческой философии, наполняя его новым содержанием, берущим свое начало в живом опыте веры. Поэтому, несмотря на различие уровней бытия, относящихся к сфере христианства и к сфере науки, общность корней их языка наводит на мысль о возможности их более тесного и плодотворного взаимодействия в рамках обсуждаемого нами метаязыка.
--
Эта общность корней языка проявилась и исторически: именно в недрах средневековой европейской христианской культуры (и ни в какой другой) зародились собственно научное мышление и научный метод, основанные на наблюдении и анализе. "Только христианство породило невиданную ранее влюбленность в тварь и нанесло сердцу рану влюбленной жалости о всем сущем... "Чувство природы" - это чувство всецело христианское и вне христианства решительно немыслимое, ибо оно предполагает чувство реальности твари... Всякое мировоззрение вне христианства, в своей глубочайшей сущности и акосмично, и атеистично: для него нет ни Бога, ни мира." (о.П.Флоренский "Столп и утверждение истины") Глубокая религиозность непосредственно ощущается при чтении трудов Галилея, Кеплера, Ньютона и др. основателей современной науки. В дальнейшем, наука, оторвавшись от своих религиозных корней и попав в русло общей секуляризации культуры, приобрела вирус "дерзкой самодостаточности", который, казалось, привел к научному обоснованию атеизма. На деле же, и в максимальной полноте это обнаружилось в XX веке, наука пришла к своему кризисному состоянию, выразившемуся как в собственно внутринаучных проблемах, так и в проблемах на стыке научно-технического прогресса и человечества. "Близорукая философия прошедшего (XVIII) столетия возмечтала было на время расторгнуть сей священный союз и заставила знание копать гроб для веры, но что вышло из сего матере-убийственного покушения? Святая вера, чтимая самозабывающимся рассудком, сокрылась в недоступную для него глубину сердца и лжеименное познание осталось само в ископанном от него гробе со своими софизмами" (еп. Иннокентий Борисов). Роль христианского мировоззрения в научной деятельности мы особо обсудим ниже.
--
Если первые два довода опирались на христианство вообще, то для России как конкретного духовно-исторического явления особую и определяющую ее историческую судьбу роль играет православное христианство и православное миропонимание. Чтобы не вдаваться здесь в рассуждения о внутренних различиях христианских конфессий и в критику экуменических позиций, можно просто сказать: пусть ученые-католики, протестанты, лютеране и представители других более малочисленных христианских и околохристианских конфессий, а также мусульмане, индуисты, буддисты и пр. занимаются построением метаязыка науки исходя из своего видения проблемы, и опираясь на свои богословские методы и традиции. В Православной Церкви, и, в частности, в ее богословии есть все необходимое для того, чтобы сообщить науке духовное содержание, привнести в нее и смысл и цель, чтобы, наконец, ввести Истину Церкви в истину науки. "Мы привыкли говорить: круг наук, круг знания и отделять его от круга веры, но, собственно говоря, нет и не может быть круга наук, а существует один беспредельный круг веры, внутренность коего разделяется между науками. Знание без веры есть середина без начала и конца, посему, кто ищет не бездушных отрывков, а живого разумного целого, тот необходимо должен соединить знание с верою" (еп. Иннокентий Херсонский).
Но формальное соединение православной догматики с научными положениями, и даже попытка их разумного согласования еще не являются, сами по себе, одухотворением науки. Ее одухотворение может произойти только через перерождение личности человека-ученого. Чтобы богословские и научные понятия и формулы приобрели для меня свое истинное духовное наполнение, я сам должен измениться. Что же лично для меня означает этот путь соединения знания и веры?
Духовные основания научной деятельности
Такое соединение на деле означает очень многое.
--
Само собой разумеется, что любой ученый, прежде всего, - человек, и все то, что надлежит исполнять в своей жизни любому человеку, следующему заповедям Христа, целиком относится и к верующему ученому. Главные заповеди - любовь к Богу и к ближнему.
--
Научная деятельность - это служение Истине, но истине не безличной, абстрактной, умозрительной, условной, а Истине личностной, живой - Богу, Святой Троице. При этом отношения "вещь-вещь" в мире, свойственные философии материализма, переходят в отношения "личность-личность": "По внутреннему настроению души - изменяется естество вещей" (Н.Стифат). Это коренным образом меняет личное мироощущение исследователя, в частности, придает его деятельности бесконечную ответственность, которая при этом не воспринимается как бремя.
--
Священные Писание и Предания обладают безусловным авторитетом, который не может подвергаться критическому научному анализу. Такое утверждение может показаться слишком догматичным, и даже противоречащим принципам научной деятельности. На самом же деле, он противоречит только одной из научных философий, которая утверждает универсальность и всеохватность научных методов познания, между тем как более осторожной (а значит и менее догматичной!) будет точка зрения, отводящая науке ее истинное место - познание законов тварной природы. С другой стороны, подобный анализ, неоднократно предпринимавшийся ранее представителями различных наук, фактически был направлен на разрушение, а не на созидание и ничего, кроме вреда как христианству (а точнее колеблющимся христианам), так и науке не принес. Противоречия, которые может увидеть современная наука, пытаясь прочесть Священное Писание "объективно" - это, скорее, проявление неадекватности языка науки в области Богооткровения. Знаменательно, что с течением времени, многие библейские исторические сведения получают неожиданные свидетельства со стороны самой науки (конечно, в ее рамках всегда лишь вероятностные) - Всемирный потоп, Ноев ковчег, первые прародители и др.
--
Господь Иисус Христос учит о последних временах: "Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить..."(Мф.24.24). Для меня, как ученого, это означает отсечение из области своего научного интереса современных "околонаучных" (на деле же - антинаучных) занятий как-то: астрологии, хиромантии, ясновидения, гипноза, всевозможных восточных чудес - левитации, йоги, астральных путешествий и т.д. Я не отрицаю реальности всего этого, более того, реальность многого допускаю, но выношу все это из области науки.
--
Последний пункт тесно примыкает к вопросу о цели и смысле науки. "Разве не нужно изучать, все что можно изучать?" - так вопрошает современная наука. Предыдущий пункт, словами Иисуса Христа, фактически, отвечает, что не нужно. "Поэтому, как знающий все и заботящийся о полезном для каждого, Он открыл то, что узнать нам было полезно; а что именно превышало наши силы и разумение, о том умолчал. Да удовольствуемся этим и да пребудем в нем, не прелагая предел вечных и не преступая божественного предания!" (св. Иоанн Дамаскин). По большому счету речь идет об уже упоминавшейся ответственности и серьезности отношения к миру и науке: для ученого-христианина простое любопытство как руководящий мотив для познания мира и поверхностнен и безблагодатен, чтобы следовать ему в своей работе. Как и все явления жизни, предмет науки требует духовного различения, которое связано с личным духовным опытом исследователя. Также исключаются из сферы мотивации (как идеал и образец) и мотивы, связанные с профессиональным честолюбием, поскольку в своей основе они сводятся к деятельности во славу свою, а не славу Божию. И даже практическая польза не может служить последним оправданием или первым стимулом научной деятельности, так как подлинное служение Истине может быть только бескорыстным, хотя практическая польза, естественно, не исключается как плод научных трудов во славу Божию.
--
Вопросы научной этики не требуют какого-либо специального обсуждения, так как они естественным образом входят в православное мировоззрение.
Перечисленные выше пункты представляют собой скорее внутренние императивы, неизбежно возникающие при попытке совмещения православной веры и научной деятельности. А что дает православная вера для обоснования самой науки?
Эскиз богословского обоснования науки
Попытаемся осмыслить с точки зрения православного богословия те рабочие принципы науки, о которых говорилось ранее. При этом мы будем опираться на Священное Писание, на изложение православного богословия св. Иоанна Дамаскина в его книге "Точное изложение православной веры" и философско-религиозную работу о. Павла Флоренского "Столп и утверждение истины", которая до сих пор остается непревзойденным образцом богословского исследования духовных оснований разума и науки.
--
Почему Вселенная рационально постижима? Где основа ее рационального порядка? Почему устройство Вселенной не рационально целиком? Бог сотворил мир своим Словом: "Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин.1.1)." Его Слово, в отличие от слова человеческого обладает творческой силой и личностным ипостасным бытием. "Все чрез него начало быть, и без него ничто не начало быть, что начало быть. В нем была жизнь, и жизнь была свет человеков" (Ин.1.3-4)." Человеческое слово, будучи, с точки зрения физики, колебанием воздуха, является по своей сущности материальным носителем человеческой мысли. Имя вещи придает и несет в себе смысл, придаваемый человеком этой вещи во Вселенной. "Необходимо держать в уме древнее представление об имени, как о реальной силе-идее, формующей вещи, и таинственно управляющей недрами их глубочайшей сущности" (о. П.Флоренский). Слово Божье несет в себе замысел Бога о мире и человеке. Будучи единым по существу с благим и совершенным Богом-Отцом, творящее мир Слово несет в себе во всей полноте эти благость и совершенство. Будучи непостижимым для человека в своей сущности, оно являет себя в процессе творения мира божественными тварными энергиями в виде разумной организации бытия т.е. Логоса мира, прозрения о котором можно найти у древних греков: пространственно-временной структуре мироздания, законов, управляющих миром, единства формы и содержания, качества и количества. "Однако же, Бог не оставил нас в совершенном неведении. Ибо знание того, что Бог существует, Им естественным образом всеяно во всех. И сама тварь, и как ее непрерывное продолжение, так и управление возвещают о величии божественной Природы" (Иоанн Дамаскин). И еще у Флоренского: "Все наше жизнепонимание, вся наша наука, - говорю не о богословской науке, а о науке вообще, о духе научном, - вся целиком построена она на идее Логоса, на идее Бога-Слова". Поэтому на всем творении лежит печать божественного совершенства. Этим совершенством наделен и человек, созданный по Образу и Подобию Божьему. Происходя от единого источника, человек и мир оказываются не трансцендентными друг другу, а способными к взаимному общению. Это общение возможно на разных уровнях и языках, один из которых - язык науки. Наука о природе, в сущности, занимается распознаванием божественного Логоса в ткани мироздания, целостное видение которого оказалось утерянным цивилизацией из-за повреждения человеческой природы грехом. "Достояние науки - мировая закономерность, стройность и ладность мира, "kosmos" твари. Этот закон Вселенной, это мировое число, эта гармония сфер, дарованная бытию тварному коренится всецело в Боге-Слове, в личной особенности Сына и в свойственных ему дарах" (о. П.Флоренский). При этом человеческий разум, составляющий как бы активную, действующую часть человеческой души выступает как орган зрения в сфере Логоса, и, будучи подобен самому Логосу, оказывается способным познавать подобное подобным. "Что бы мы ни думали о человеческом разуме, но для нас загодя есть возможность утверждать, что он - орган человека, его живая деятельность, его реальная сила, logos . В противном же случае, в случае признания его "самим по себе" и потому - чем-то ирреальным, - dianoia -, мы неизбежно обречены на столь же бесспорное и наперед предрешенное отрицание реальности знания. Ведь если разум непричастен бытию, то и бытие непричастно разуму, т.е. алогично. Тогда неизбежен иллюзионизм и всяческий нигилизм, кончающийся дряблым и жалким скептицизмом. Единственный выход из этого болота относительности и условности - признание разума причастным бытию и бытия причастным разумности. А если - так, то акт познания не только гносеологический, но и онтологический, не только идеальный, но и реальный" (о. П.Флоренский). Процесс такого познания, соединенный посредством веры с духовными основами бытия, в частности, с личностными чертами всего творения, становится одновременно богообщением: человек, обнаруживая в мире Логос, прикасается к личностным качествам Слова, т.е. Бога-Сына, которое несет в себе замысел о мире Бога-Отца, и в благодарственной или просительной молитве просит (и получает по своей вере) помощи Святого Духа о даровании разумения. Прикосновение к тайне Троичности Божества необходимо сопровождает процесс познания: "Или поиски Троицы, или умирание в безумии. Выбирай, червь и ничтожество: tertim non datur!"- восклицает о. Павел Флоренский. Вместе с тем, эти же духовные основы бытия придают ему гносеологическую многомерность: рациональный порядок представляется одной из проекций непостижимого замысла Бога о мире. Становясь видимым при пристальном всматривании в окружающий мир, закон после духовного рассуждения свидетельствует о своем источнике, который невидим, невыразим, трансцендентен в своей сущности миру, а потому и языку науки. "Итак, Божество беспредельно и непостижимо. И только это одно: беспредельность и непостижимость в Нем - постижимо" (Иоанн Дамаскин). Именно потому, что мир не замкнут в своем существовании тем, что наблюдаемо с помощью органов чувств или приборов, рационально-логическое обоснование науки с помощью одних категорий человеческого мышления повисает в безвоздушном пространстве онтологической бездны в виде бесконечной цепи причин и следствий, о чем пишет о. П. Флоренский: "И потому на вопрос: "Где же конец?" отвечаем: "Конца нет". Есть беспредельное отступление назад, regressus in indefinitum - нисхождение в серый туман "дурной" бесконечности, никогда не останавливающееся падение в беспредельность и в бездонность". Но далее, в самом конце: "Знаем только, что сквозь зияющие трещины человеческого рассудка видна бывает лазурь Вечности. Это непостижимо, но это - так". В свете духовного понимания основы мира, удивительны не чудеса, которые могли бы по воле Божией происходить ежесекундно, а удивительна незыблемость законов природы, которую мы видим и ощущаем вокруг себя каждый день и благодаря которой мы можем строить и планировать свою жизнь. "Господь имеет полное уважение к созданной Им природе и ее законам, как произведению своей бесконечной, совершеннейшей премудрости; посему и волю Свою совершает обыкновенно через посредство природы и ее законов, например, когда наказывает людей или благословляет их. Чудес поэтому не требуй от него без крайней нужды" (св. Иоанн Кронштадский). Чудо мира - в его объективности.
--
Что же такое объективность в духовном понимании? Бог сотворил Вселенную как дом для человека. В этом доме нет ничего лишнего, случайного, хотя смысл некоторых объектов и явлений остается неизвестным нам до сих пор. Дом - не конура, но храм, а человек - не умное животное на привязи, а богоподобная личность: "И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему" (Быт.1.26). Одним из свойств божественной природы является абсолютная свобода. Частица божественного духа, которую вложил Бог в человека при его творении, сообщает человеку частицу этой свободы. Сотворив мир и человека в нем, Бог удалился от мира, предоставив ему развиваться по естественным законам, заложенным в тварных энергиях своего Слова. Невмешательство Бога в мир - это смирение Творца перед своим творением, происходящим от бесконечной Любви Бога к человеку. Эта Любовь проявляется как в предоставлении человеку свободы (конечно же, не абсолютной), так и в ее охранении. Человеческая свобода же существенным образом опирается на действие естественных законов, которым подчинена вся окружающая человека Вселенная, точнее говоря, она основывается на знании этих законов. Если бы мир был в своем устройстве хаотичен и непостижим, то были бы невозможными человеческие опыт, язык, память, общение, дружба, любовь. Таким образом, мы приходим к парадоксальному выводу: объективность, выражающаяся в непреложности, всеобщей обязательности законов - это основа для выражения человеческой свободы, которая имеет свое начало в сфере духа, а выражается вовне в виде творчества во всех его разновидностях. Сфера одухотворенной науки - познание этих всеобщих объективных законов, и их использование на благо. "Единый, вселенский, всеохватывающий всеобщий "закон" Мира, ипостасное Имя Отчее, Провидение Божие, без воли Которого не падает и волос с головы, Которое растит лилии полевые и питает птиц небесных, Бог, истощающий Себя творением мира и домостроительством - вот религиозная предпосылка нашей науки, и вне ее, вне этой предпосылки, формулируемой более или менее отвлеченно, нет науки" (о. П.Флоренский). Но если бы законы природы обладали бы абсолютной непреложностью, что имеет место, например, в индуистском понимании кармы, то тем самым ограничивалось бы всемогущество Творца, который сотворил и эти законы. Поэтому, во-первых, возможны чудеса, т.е. такие явления, которые могут выглядеть как нарушения естественных законов и, во-вторых, эти чудеса свидетельствуют о том, что Любовь Бога к человеку выше закона. По этой причине чудесные явления по самому своему происхождению и замыслу не могут быть предметом науки, а вопрос о различении явлений естественных и сверхъестественных относится не к сфере науки, а к сфере духовной практики. Так, например, неуместны и даже кощунственны пожелания некоторых ученых с помощью экспериментальной аппаратуры "проверить" мироточение икон: это двойная степень неверия - к Богу, который всемогущ и может все, и к очевидцам-людям, которые тем самым изначально подозреваются в обмане. Кроме того, в процессе такой проверки икона может перестать мироточить, чтобы оставить в неведении "мудрых мира сего", поскольку нетварная природа мироточения может чувствовать намерения стоящего перед иконой человека.
--
Каковы же духовные основания эксперимента и наблюдения? Многие св. отцы и подвижники Церкви сравнивали мир с книгой. Так, Антоний Великий (святой подвижник IV века, основатель монашества) на вопрос пришедшего известного философа - как ему удается жить без книг - ответил: "Книга моя, господин философ, есть эта сотворенная природа. Она всегда со мною и, когда хочу, могу читать в ней словеса Божии". О том же пишет святой и праведный о. Иоанн Кронштадтский: "Мир, как произведение живого, премудрого Бога, полон жизни: везде и во всем жизнь и премудрость, во всем видим выражение мысли, как в целом, так и во всех частях. Это - настоящая книга, из которой можно, хотя и не так ясно, как из откровения, учиться богопознанию". В сущности, если исследование тайн природы - это богообщение, то каждый конкретный эксперимент - это вопрошание-обращение человеческого разума к Слову. При этом, специфика условий эксперимента и понятийный аппарат, который делает возможным ту или иную трактовку эксперимента, составляют выбор "диалекта" научного языка со стороны человека. Слово, посредством своих разумных законов, всегда имеет ответ (при условии, что сам вопрос относится к сфере Логоса, т.е. поставлен корректно), т.е. дает некоторый результат эксперимента, причем дает его на том диалекте, на котором был задан вопрос. Замечательно, что при общении людей не всякий вопрос имеет ответ: во-первых, в силу ограниченности человеческих возможностей, во-вторых, из-за взаимного нерасположения людей к общению. Слово объемлет всю Вселеннную, так что Оно имеет все ответы и, более того, Оно дает человеку возможность задавать вопросы. В незыблемости законов проявляется бесконечная божественная мудрость и терпение - Слово всегда расположено и открыто человеку. Человек же может оказаться не готовым или не расположенным к богообщению, при этом ответ может оказаться понятым и истолкованным неверно. Если же человек сознательно желает заключить себя в "темнице" тварного мира, отворачиваясь от Образа Божьего в себе и личностной божественной глубины Вселенной, то процесс познания мира превращается в формальный протокол, слепо фиксирующий последовательность актов познания, подавляющий своей необозримостью и бессмысленностью. И тогда можно полностью согласиться со следующей выдержкой из работы А.Ф.Лосева "Диалектика мифа": "Не только гимназисты, но и все почтенные ученые не замечают, что мир их физики и астрономии есть довольно-таки скучное, порою отвратительное, порою же просто безумное марево, та самая дыра, которую ведь тоже можно любить и почитать. Дыромоляи, говорят, еще и сейчас не перевелись в глухой Сибири. А я, по грехам своим, никак не могу взять в толк: как это земля может двигаться? Учебники читал, когда-то хотел сам быть астрономом, даже женился на астрономке. Но вот до сих пор не могу себя убедить, что земля движется и что неба никакого нет. Какие-то там маятники да отклонения чего-то куда-то, какие-то параллаксы... Неубедительно. Просто жидковато как-то. Тут вопрос о целой земле идет, а вы какие-то маятники качаете. А главное - все это как-то неуютно, все это какое-то неродное, злое, жестокое. То я был на земле, под родным небом, слушал о вселенной, "яже не подвижется"... А то вдруг ничего нет: ни земли, ни неба, ни "яже не подвижется". Куда-то выгнали в шею, в какую-то пустоту, да еще и матерщину вслед пустили. "Вот-де твоя родина - наплевать и размазать!" Читая учебник по астрономии, чувствую, что кто-то палкой выгоняет меня из собственного дома и еще готов плюнуть в физиономию. А за что?"
--
Познание тайн природы - это еще и творчество. Творчество же - это всегда поиск, выход за пределы себя и своего рассудка, самотрансценденция. Так, когда физическая теория построена, ее обычно излагают аксиоматически: формулируются первопринципы, аксиомы, которые позволяют записать основные уравнения. Далее, эти уравнения исследуются, решаются для различных конкретных ситуаций, затем анализируются решения, их свойства и т.д. Такой дедуктивный способ изложения позволяет подать предмет лаконично, ясно и последовательно и эта выстроившаяся иерархическая структура теоретического знания отражает иерархичность самого мироздания, которая легко наблюдается во всем окружающем мире. В самом процессе логического вывода одних положений из других творчества немного: здесь оно заключается в искусстве владения математикой и еще, быть может, в умении учесть существенные факторы в модели изучаемого явления и пренебречь несущественными. Но последнее связано с научной интуицией, которая переносит сознание исследователя из мира логической необходимости в мир свободы. Еще дальше в мир свободы и подлинного творчества исследователь попадает, находясь на границе познанного и непознанного. Индукция, переход от частных явлений к общим закономерностям - это прозрение, выход за пределы рационально обжитого, это высший момент общения человека-исследователя с Логосом, в который человек получает откровение о мире. Вернувшись после этого общения в мир привычных понятий и представлений, ученый пытается изложить свое откровение о мире на понятном для всех (специалистов) математическом языке. Таким образом, дедукция, как метод получения знания, отражает разумную иерархичность тварного мира, она как бы нисходит по его ступеням, индукция же - реализация и выражение в личностном общении внутренней свободы человека и абсолютной свободы личности Творца, и она восходит вверх по ступеням иерархии мироздания. Закон и свобода сосуществуют вместе, и опять смысл первого заключается в существовании последней.
--
Иерархичность устройства бытия естественным образом приводит к иерархичности нашего восприятия мира. Принцип редукционизма, сложившийся в науке, является непосредственным выражением этой иерархичности. Познание всегда ищет системы с иерархией внутренних связей. Там, где нет иерархии, где все однородно и равноправно, сознание исследователя попадает в гносеологический вакуум. Познание нового фактически реализуется лишь тогда, когда это новое включено в контекст системы познанного старого, таким образом, что старое вдруг оказывается лишь подсистемой. Эта открывающаяся в процессе познания череда расширяющихся подсистем отражает реальную иерархию устройства мира, которая обеспечивается действием всей совокупности законов. Но в самом понятии системы уже заложено отрицание ее составных элементов. Система имеет смысл именно как целое, и назначение отдельной части системы может быть правильно понятым, когда известен смысл всей системы. Поэтому объяснительные возможности принципа редукционизма ограничиваются актуальным единством всего мироздания в целом, включая и тонкие духовные миры, не являющиеся предметом опытного физического исследования. Если так, то становятся неуместными претензии некоторых научных философий на какую-то большую или меньшую степень понимания окружающего мира - мир, в своей смысловой глубине остается непостижимым. Не об этом ли говорил Исаак Ньютон, когда сравнивал свои научные занятия с игрою красивыми камушками на берегу необъятного океана истины. Если воспринимать эту непостижимость не как чуждую и враждебную человеку иррациональность, но как превосходящую чувство и разумение человека актуальную гносеологическую бесконечность творения, отчасти выражающую бесконечность личностных качеств Святой Троицы, то смысл науки при этой непостижимости мира не теряется. Вместо "покорения сил природы", "ее завоевания" на первое место выходит созерцание красоты и славы Божией, которые проявляют себя в устройстве любой самой малой части его творения, даже когда мы не можем понять ее смысл.
--
Вселенная и человек - одновременно и раздельны и слитны. Они раздельны, потому что человек - личность, и ее существенным атрибутом является свобода. Эта свобода дана человеку для любви, ибо по словам Иоанна-богослова сам "Бог есть Любовь". Любовь между личностями возможна только при наличии этой обоюдной свободы выбора: любить или не любить. Но для того, что бы какое-то одно "Я" могло любить, должно существовать "не-Я", в частности, другое "Я". Поэтому раздельность, нетождественность человека и мира сопровождает их смысловую направленность в истории - возможность совершения дел Христовой любви в синергии воли человеческой, воли Божественной и природных законов, на которые мы можем опираться в своих жизненных планах. Вместе с тем, человек и Вселенная слитны (но не слишком заметно для самого человека), поскольку имеют в Творце общее Начало и потому образуют единую систему - историческое тело. Проследить все системные связи мира и человека невозможно, но частично они раскрываются либо в личном экзистенциальном опыте отдельного человека, либо в процессе научных исследований мира и человека, или, говоря физически, объекта и его наблюдателя. Упомянутое вначале принципиальное и неустранимое взаимодействие наблюдателя и квантово-механической системы, проявляющееся в процессе, так называемой, редукции волновой функции системы, меняющее статус объективной реальности и включающее в систему сознание наблюдателя, по-видимому и является тем пределом снизу, до которого человек и мир, сознание и Вселенная относительно раздельны. Дальше начинается уровень творения, на котором физический мир и сознание наблюдателя нераздельны, что, в частности, может требовать изменения привычных правил мышления, например, - отказ от аристотелевой логики. В таком контексте, познание мира вширь и вглубь может привести и к лучшему пониманию некоторых фундаментальных моментов собственно человеческого бытия - его сознания, мышления и свободы.
Заключение
В заключении хотелось бы привести один евангельский сюжет и попытаться осмыслить его в контексте современной ситуации. Сюжет относится к первым главам Евангелия от Матфея и связан с рождеством младенца Иисуса: "Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы (мудрецы) с востока, и говорят: Где родившийся Царь Иудейский? ибо мы видели звезду Его на востоке и пришли поклониться Ему...И се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как наконец пришла и остановилась над местом, где был Младенец. Увидевши же звезду, они возрадовались радостью весьма великою, и, вошедши в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и падши поклонились Ему; и, открывши сокровища свои, принесли Ему: золото, ладан и смирну" (Мф.2.1-2,9-11).
Все евангельские исторические сюжеты вмещают бесконечную глубину смысла. Помимо исторического и символического содержания, в них присутствует и надисторический уровень понимания: эти сюжеты повествуют по сути об одной и той же, вечно повторяющейся ситуации в жизни человека и человечества. Приведенный отрывок в современном осмыслении может иметь следующую интерпретацию:
--
волхвы с востока или мудрецы - это современные ученые, познавшие мудрость о тварном мире с гораздо большей степенью глубины и достоверности, чем вавилонские маги и звездочеты;
--
звезда - это внутреннее чувство истины, которое ведет исследователя по его творческому пути. Эта звезда останавливается над родившимся Христом - живой Истиной, которая освящает и изучаемый мир и научную деятельность;
--
радость волхвов - это радость обретения Истины, ее лицезрения, после долгих блужданий в лабиринтах противоречивых теорий и замысловатых экспериментов;
--
дары волхвов: золото, ладан и смирна - это те дарования и таланты, которые использует в своей работе современный ученый (а они - дороже всякого золота), а также и плоды его научной работы.
Смогут ли современные ученые, как и ученые древнего мира 2000 лет назад, первыми засвидетельствовать свое служение, поклонение и причастность к живой Истине - Христу - Слову воплотившемуся, Богом-Отцом рожденному, со Святым Духом вечно пребывающему?
Благодать и мир вам да умножится
в познании Бога и (Христа) Иисуса, Господа нашего!