Это началось одним августовским утром. За окном светило не слишком яркое солнце, скрытое нелепыми белыми клочьями перистых туч. Несмотря на это из приоткрытого окна начинало тянуть липким летним зноем. Но включать кондиционеры не хотелось. "Мертвый" воздух порядком надоел.
Так я с родителями проводила последние деньки летних каникул у британских родственников. Совсем скоро мне предстояло вернуться в обычную русскую школу, на которой настояла моя бабушка. Уж не знаю, как после элитного дошкольного учреждения родители согласились отдать свое чадо на растерзание угрюмым советским бабам, но такова была моя судьба. В прочем, я на нее не слишком жаловалась. Мне было грустно расставаться с привычной скукотой, царившей вокруг, с родителями, которые обращали на меня не больше внимания, чем на любые другие предметы интерьера. Разве что тратили намного больше денег и не выкидывали на помойку, когда я начинала их раздражать. Где-то в глубине души они меня любили. Я так считала. И в то утро в воздухе висела острая грусть ввиду скорого расставания. У нас не принято было обниматься, целоваться, трясти друг друга за руки, класть руку на плечо... Но в тот день мне хотелось именно этого. Грустного взгляда исподтишка.
Я была единственным ребенком в русской семье с достатком выше среднего. Благодаря бесчисленным репетиторам, я владела английским языком, неплохо изъяснялась на немецком и совсем чуть-чуть по-японски.
Мне было позволено абсолютно все, если я выполняла заранее уговоренный "график работ", в который входила учеба во всех ее проявлениях. От учебы отвязываться не пыталась. Мне нравилось быть такой же деловой, как родители. Я всячески старалась им подрожать, их копировать. Они работали и зарабатывали деньги, а я училась и зарабатывала доступ к их финансам и всем прочим радостям бытия. Но все-таки предпочитала тошнотворный домашний покой любым светским раутам и новомодным развлечениям. Дома я могла найти укромный уголок и побыть одна.
Одиночество. Вот что я действительно ценила. И это было одной из тысяч причин, по которой я ощущала себя слишком правильной двенадцатилетней старухой.
Неожиданно затрещал дверной звонок, вырвав меня из невеселых раздумий. Женщина из многочисленной домашней прислуги, обитавшей в слишком огромном кирпичном строении, бросилась открывать, быстрым шагом преодолевая гостиную, где я, мама и мой отец листали свежую прессу. Хорошо, что там было столько прислуги. Дом казался не таким угрюмым и пустым.
Хозяева дома спозаранку отправились на модную выставку. На нас троих приглашений не пришло. Грубо со стороны организаторов. Другие не забывали "бедных" русских родственничков. Но предложение было не из тех, от которых принято отказываться из-за фальшивых принципов. Да и по правде говоря, за неделю наша троица успела порядком надоесть этому дому и его владельцам. А тема выставки не была интересна ни моим родителям, ни тем более мне. Двенадцать часов расставания могли обновить родственные чувства и сделать последние деньки в Британии более приятными.
В холле раздались незнакомые мужские голоса. Кто же мог явиться в этот дом без приглашения? И к тому же так неудачно. Не застать тех, кому был посвящен столь отчаянный визит.
Прислуга вернулась из холла и в некоторой растерянности подошла к большому деревянному столу, вокруг которого располагались наши кресла, промямлив:
- Извините, пришли какие-то мужчины и желают с вами встретиться.
Мне было не ясно, чего она так испугалась. Многие знали, у кого мы остановились. Отец - влиятельный и иной раз "нужный" человек. Всякое могло случиться. Могло и такое, что привело сюда без предварительного звонка. Было много того, о чем не принято разговаривать по телефону. Этим могла объясняться и внезапность визита. Все встало на свои места. В этом случае визитеров можно было записать в везунчики. Так сказать, мог выйти разговор без посторонних и лишнего официоза.
- С кем именно? - с некоторым раздражением отец оторвался от газеты.
Глаза немолодой женщины в сером фартучке и форменной блузочке с мерзким гипюровым жабо заметались от матери к отцу, от отца ко мне и так далее в совершенно хаотичном порядке.
- Со всеми, - еще более растерянно прошептала женщина.
- Пусть войдут, - приказал папа, швырнув в женщину уничтожающий взгляд.
Прислуга быстро скрылась в холле, и через минуту вернулась в компании троих незнакомцев, одетых чрезмерно дорого и безвкусно. Как можно облачиться летом в пурпурное драповое пальто с газовым шарфиком кислотного цвета? И явиться в компании с человеком в разноцветных пляжных шортах? Третий персонаж отличался от двух предыдущих также разительно. Он был в легком белом пиджаке из-под которого выглядывала черная обтягивающая майка, а также буйная растительность. На ногах - модные джинсы. Несколько странно смотрелись на его коротеньких кривых лапках лакированные черные штиблеты. Теперь я поняла, почему прислуга выглядела настолько растеряно. Я поперхнулась, стараясь сдержать приступ панического смеха. Но, как мне показалось, папа знал этих людей, так как быстро отложил газету и начал испуганно разглядывать вошедших. Чего было пугаться-то? Что он знается с такими? В пору было хвататься за живот и уползать под стол от смеха, а не бояться!
Реакция отца показалась очень странной. Я впервые видела папу в таком состоянии. Он никогда и никого не боялся, а тут посерел, лицо прорезали глубокие морщины. Отец стал казаться ниже и меньше... Метаморфозы произошли в считанные мгновения, и выглядело это ужасно. Затем он медленно поднялся и совершенно чужим голосом произнес:
- Я выполнил обещание.
Я с матерью удивленно разглядывали отца и вошедшее трио, понятия не имея о каком таком обещании могла идти речь. И стоило ли держать обещание, данное этим шутам?
- Мы пришли за Полин по приказу министерства.
Зачем я могла понадобиться министерству? Они из министерства?! Неужели в госслужбе все так запущено? Это называется, жили-жили на одну нищенскую зарплату, а потом выбились в шишки. Деньги и тра-ля-ля, а мозгов не прибавилось. Надо ж так вырядиться! Я б еще поняла, если б на дворе было первое апреля...
- Вашего министерства не существует! - закричал отец, с лету переходя на визг, от которого мать подскочила на стуле, а я пригнулась ближе к столу и медленно начала под него стекать. Что-то подсказывало, может, уж слишком серьезные лица вошедших, пора смываться. Но как и куда мне было не понятно. Это нервировало.
- Министр Фадж пришел к выводу, что Ваша дочь представляет угрозу обществу...
Да я мухи не обижу! Какая угроза для общества? Это же смешно! Фадж? Министр? Это чей? Неужели, далекой страны Мухрюндии? И почему в голову лезли одни лишь бездарные шуточки?
- ... и обязана продолжить обучение в специализированной школе...
- Специализированной?!! - не сдержался отец, - Вы предлагаете мне добровольно отдать свою единственную дочь в школу для чокнутых?
"Чокнутых"? Ситуация становится еще интересней. Но разучить меня одеваться не под силу даже толпе умалишенных. Меня под пытками не заставишь разодеться в бутафорский дизайнерский тулуп на пляжную вечеринку! Лучше смерть от пыток, чем от стыда и теплового удара. А вот на счет первого апреля стоило подумать. Идея не такая уж избитая. Главное в купальнике будет не окочуриться.
- Вы нас неправильно поняли...
Попытка лакированных штиблетов потерпела очередную неудачу.
- Неправильно?!! - взвыл отец.
Никогда не думала, что папа будет защищать мои интересы таким вот воем. Мне было приятно. Неужели, я для него что-то значила?
- Речь о Вашей доброй воле сейчас не идет. Ваша дочь обладает неординарными способностями, которые рано или поздно проявятся. И это не те способности, которыми так просто научиться управлять! - ценой немалых усилий штиблетам все же удалось перекричать моего отца. Или не перекричать. Обладатель волосатой груди говорил густым немного раздраженным шепотом. У него отнимали драгоценное время, не иначе.
Время! Под стол уползти не получилось. Непредвиденным обстоятельством встряла полка для журналов. Ни на нее, ни под нее я не помещалась. Но если не получается уйти со сцены, нужно хоть голос подать!
- Я нормальная!!!
На мой отчаянный вопль незнакомец ответил пугающе спокойно. Теперь на нем остались не смешными только штиблеты.
- Я вижу, Ваш отец никогда не рассказывал, что двадцать поколений назад его предок Людольф был проклят и теперь...
- Что за бред? - спросила мама у отца, не понимая, смеяться ей или плакать.
Я была с ней полностью согласна. Я не помнила, кто у меня был пять поколений назад, а двадцать... Это ж надо было следить, считать... Бред, одним словом.
- Полина останется с нами! - завопил папа.
Я не знала, чем еще поддержать свое настроение, с утра казавшееся не таким плохим. Только тогда заметила, что в нескольких метрах от нас уборщица трет паркет с таким видом, будто рядом абсолютно ничего не происходит. Да и на бешеные крики еще не сбежалась вся прислуга... К горлу подкатило что-то склизкое, горькое и плотное. В носу защипало.
- В этом случае нам придется исполнить приказ министра, - процедил высокий худощавый мужчина.
С этими словами он выдернул из внутреннего кармана не по сезону наброшенного пальто отполированную деревянную палочку, направил ее на отца. Фамильный кулон с папиной шеи в ту же секунду перекочевал в ладонь нападавшего. Это произошло так быстро, что я не успела удивиться.
Еще мгновение и кончик палочки указал на меня. Неужели волшебные палочки существуют в природе? Или это самый хитроумный результат наноисследований в области, о существовании которой я и не представляла?
Не прошло и секунды, как из нее вырвалось фиолетовое пламя, засосавшее меня в импровизированную воронку и выплюнувшее на мокрый газон.
Дождь? Мелкая мерзкая морось успела порядком напитать землю. Я стояла на мокром газоне какого-то города в шелковом халатике, а мои пушистые тапочки увязли в размытой земле. Неужели это было со мной? И пытать меня не пришлось. Неужели я действительно еще секунду назад гостила у родственников? А рядом со мной были родители? А за окном - не слишком ясный августовский день, дикая влажность и приевшаяся духота?
Через мгновение рядом со мной оказался все тот же мужчина в пальто, а еще через секунду из неоткуда появились оставшиеся двое.
Он снова направил на меня палочку и очень отчетливо произнес:
- Империо!
После чего все было, как в тумане. Я помнила, что мы очень долго куда-то шли, и больше ничего. А потом, кажется, мне приказали спать. Я не сопротивлялась. А зачем сопротивляться во сне? Если не станешь, может быть, плохой сон кончится, а на его месте появится что-нибудь получше. Откуда у меня такая буйная фантазия? По наследству она уж точно достаться не могла.
Сон. Снова кошмар?! Мне было так холодно и неуютно. Я лежала на чем-то непривычно твердом. Казалось, пролежала в одном положении целую вечность. И хорошо, если одну. Все затекло, ноги сводило судорогой. До моего мозга, будто через толщу воды, долетели новые голоса. Неужели все сначала? Неужели снова появятся палочки или что похуже? Необходимо было срочно просыпаться. Не здесь, не на твердом! А в тепле и на мягкой кроватке с красивым полупрозрачным пологом цвета ясного неба. Голоса становились отчетливее. Наконец, удалось расслышать:
- Северус, Вам придется взяться за воспитание этой милой девочки...
Я попробовала перевернуться на спину. Тело едва слушалось. Мышцы все еще сводило судорогой. Неужели речь снова обо мне? Появилась острая необходимость осмотреть помещение на наличие другой "девочки".
Разговор прервался на полуслове.
С третьей попытки удалось сесть и разодрать веки. Сразу наткнулась на буравивший меня холодный взгляд. Создавалось впечатление, что я была занозой, которую по нелепой причине не давали вынуть.
Быстрый осмотр не дал положительных результатов. И на сон это не походило. Слишком много ощущений. Я украдкой ущипнула себя - не помогло. Надо было срочно отыскать книгу и постараться ее прочесть. Мне говорили, что во сне это невозможно.
Обладатель буравившего меня взгляда вызвал у меня, как у нормального человека, вполне естественное отвращение. Мужчина довольно высокий, спортивного телосложения, с высокомерно приподнятым подбородком. Его болезненно бледное лицо было искажено отвратительной усмешкой, глаза заслоняли длинные черные засаленные патлы. Небрежно наброшенный на плечи черный балахон обнаруживал некоторое сходство с огромной летучей мышью. Весь он был какой-то отвратительно неопрятный. Хотя, если его отмыть и убрать жуткую гримасу, мог показаться даже красивым. Эта тщательно спрятанная красота напомнила мне кадры из фильма про вампиров, и мне пришла в голову неожиданная идея, вызвавшая нелепый смешок:
- Может быть, я - вампир-латент?
Хотя я не озвучивала догадку вслух, летучий мышь ответил:
- Нет. Вы самая обыкновенная ведьма.
Резкий, но довольно-таки приятный голос. В более романтичной обстановке назвала б его "бархатистым". Никогда не думала, что "отвечать на мысли" можно в прямом смысле. Я, конечно, удивилась, но в то же время была благодарна за проявленное ко мне внимание даже в такой форме.
Маленький полный мужчина, чей голос меня разбудил, растеряно, но крайне добродушно улыбнулся и начал было:
- Ну... не обыкновенная, Северус, даже...
Его грубо прервал человек в черном балахоне:
- Такая необыкновенная, Корнелиус, что необходимо было воспользоваться "Империо", чтобы доставить ее сюда? - Северус ядовито усмехнулся, посмотрев в упор на коротышку с ярко-зеленым котелком на голове.
Корнелиус не обрадовался такому вопросу. Я была уверена, что этот Северус ничего не должен был знать про "Империо". Излишняя осведомленность "мыша" застала коротышку врасплох.
- Это особый случай, - нервно улыбнулся карлик, гордо выпячивая грудь перед своим оппонентом. Котелок слегка съехал на ухо.
Я не понимала смысл их разговора. Меня волновало другое. Если это все-таки был не сон, то каким образом я могла быть ведьмой? Может, это заявление несло иносказательный смысл? Так что решила переспросить:
- Я - ведьма?
- Волшебница - быстро поправил меня коротышка.
Мне было все равно. Волшебница, ведьма - одно и тоже. Корректива, внесенная елейным голосом, мне не понравилась. Мое право было выбирать, кем быть. В смысле, волшебницей или ведьмой, хорошей или плохой.
- И Вы думаете, что я в это поверю?
А что я могла еще сказать? До некоторых пор такие заявления поселили б в моем желудке нервную смешинку. Но времена менялись, а я все еще не могла решить, сон или не сон это. Если все не сон - следовало прислушаться, а если сон - поскорее постараться превратить его в кошмар и проснуться. Волшебство мне уже порядком надоело.
- Северус, наденьте ей кулон, - с надрывом проговорил Корнелиус, отведя взгляд в сторону. Он старательно изображал глубочайшее разочарование и обиду, одновременно с этим оставаясь будто бы непричастным к происходящему. В эту минуту мне показалось, что лучше тесно общаться с "мышом", чем иметь хоть какие-то дела с этим слащавым карликом.
Я недоумевала, каким таким образом папин кулон мог разъяснить ситуацию. Мужчина в черном балахоне расплылся в еще более мерзкой усмешке, правда, адресованной не мне, взял со стола кулон моего отца и подошел к деревянной койке, на которой я сидела. Вынул палочку из темно-серого дерева, изобразил в воздухе замысловатый знак. Из кончика палочки выползла серебристая цепочка, которую он вдел в кулон и застегнул на моей шее.
Я и не думала сопротивляться. Бояться фамильной реликвии своей семьи было бы странно. Но как только безделушка коснулась кожи, у меня перехватило дыхание. Показалось, будто на меня надели раскаленный ошейник. Попробовала сорвать цепь с шеи, но она была слишком короткой и не имела застежки. Неприятные ощущения ушли так же быстро и неожиданно, как появились.
Коротышка широко улыбнулся, заметив, что я пришла в себя. Северус смотрел мимо меня безразличным взглядом.
Я продолжала ощупывать цепочку и кулон, рассуждая, убедило ли это меня в том, что я ведьма? Скорее всего, да. Хотя разумных доводов "против" оставалось гораздо больше, чем "за".
- Наверное, я вас оставлю, - коротышка дотронулся кончиком пальца до своего зеленого котелка, возвращая тот на законное место, и легонько поклонился, делая шаг к двери.
- Спасибо, Корнелиус, - сухо попрощался "мыш".
Карлик вышел, аккуратно притворив за собой дверь небольшой комнаты, где кроме моей койки была длинная лавка, стол и еще одна дверь.
Я решила прервать подзатянувшуюся паузу:
- Значит, я - действительно ведьма, а ты будешь следить, чтоб я не сбежала?
- Я вижу, что Вы невоспитанная и крайне избалованная хамка. Попрошу обращаться ко мне только "профессор Снейп" или "сэр". Я назначен Вашим опекуном на все время обучения в школе чародейства и волшебства Хогвартс, в которую Вы были приняты по распоряжению министра магии Корнелиуса Фаджа, которого могли видеть здесь лично всего пару минут назад. Не думаю, мисс Полин, что наше знакомство можно назвать приятным.
Голос Снейпа был очень спокоен и странным образом лишен всяких эмоций. Его слова не предвещали ничего хорошего. Как нормальный русский ребенок, я не стремилась к порядку, меня никто и никогда не заставлял называть даже самых высокопоставленных правительственных персон на Вы, да даже прием пищи по расписанию вызвал бы во мне протест и желание избавиться от такой жизни раз и навсегда. А тут...
- А почему Вы думаете, что я собираюсь учиться в каком-то там Хогвартсе, сэр? - я старательно изобразила хамку, прищемленную за хвост.
- Потому что иначе Вас убьют.
Ничего себе, заявочки! Да кто он такой вообще!
- Мой отец всегда... - прошипела я сквозь крепко сжатые зубы.
- Здесь Ваш отец - я. И раз на меня по нелепой случайности легли такие обязанности, то попробую объяснить Вам насколько серьезна сложившаяся ситуация. За использование заклинания "Империо" предусмотрено наказание в виде пожизненного заключения, но на Вас его накладывают по прямому приказу министра магии, - пауза. По моей спине ползут мурашки, а в мозг словно влили дозу тормозной жидкости, - Что Вы при этом чувствовали?
- Я? Я не помню... Мы куда-то шли, - я нервно сглотнула. Что меня напугало больше? Взгляд пары холодных черных глаз, бесцветный тон или примененное ко мне "Империо"?
- Вы пытались сопротивляться заклинанию?
- А можно было? - я искренне удивилась, что заклинаниям в принципе можно сопротивляться.
- Это заклинание подчинения. Обычно, когда человек не хочет подчиняться чужой воле, он может выйти из-под его влияния. Вы ощущали, что Вам лучше идти, чем оставаться на месте? - его холодный интерес заставил взмокнуть.
- Нет. У меня сильно заболела голова... И меня вели. Какой-то человек постоянно подталкивал за плечо. И было глупо бежать... Хотя... Мне так казалось, что глупо бежать. Сейчас я так не думаю, - мой голос стал плаксивым, детским.
Снейп молчал, внимательно меня изучая. От его взгляда стало мерзко и холодно на душе. Сейчас ситуация показалась безвыходной, безнадежной. Если можно было вот так просто накладывать запрещенное заклятье, то также просто можно было и избавиться от меня. Только я пока еще не понимала, что во мне такого особенного, зачем министру меня учить, какая от этого выгода.
В мой мозг с колоссальным опозданием начала проникать мысль, что меня украли, что меня лишили семьи, дома, друзей, родителей, привычной жизни, приставив ко мне монстра, который мог с легкостью отвечать на мои мысли! Это казалось так ужасно, что обдумывать все в компании человека, который видел меня насквозь, как-то не хотелось. А еще меньше хотелось показаться ему слабачкой, которую пусть даже самые невероятные обстоятельства могут заставить распустить сопли.
Оставалось загадкой, почему ко мне так относились, откуда папа знал тех людей и зачем, заведомо зная характер этого типа, назначать его моим опекуном? Я изо всех сил пыталась не думать о прошлом, не страдать о том, что еще не произошло, а жить настоящим, настроившись на происходящее здесь и сейчас.