|
|
||
Первая книга романа "Круг" Редакция 2010 года. (20.12.2010) | ||
фантастический роман в четырех книгах
1992-2010
(версия от 2010 года.)
Каждый шаг проносится по коридору протяжным скрипом. Не очень громким, но неприятным аж до нытья зубов. Виновен в нём рубчатый пластик на полу. Прочный, красивый, негорючий и не плавящийся, почти не знающий износу материал - поропласт, предназначенный для палуб и переходов на кораблях и космостанциях. Но там его намертво клеят к литу [(Лит - композит вещества и вихревого поля первой степени интенсивности. (см. в приложении ст. "Материалы литовой структуры")]., и он не скрипит, а едва слышно шуршит под ногами. Сам я на кораблях и станциях не бывал, но от людей слышал. Здесь же поропласт наклеили на ячеистые панели, которые служили прекрасным резонатором для неприятного звука.
В обитаемой части посёлка поропласт давно заменён более простым, менее красивым и прочным, зато молчащим под ногами покрытием. Но в служебных зонах, технических узлах, да ещё здесь, на необитаемой периферии, старое покрытие сохранилось.
Протянувшаяся по потолку вдоль коридора непрерывная лента светильника здесь всегда горит даже не "вполнакала", а намного тусклее. Но и этого света достаточно, чтобы осветить и пёстрый пол, и матово-зелёные стены, плавно переходящие в светло-серый потолок.
Коридор неторопливо изгибается, описывая большой периферийный круг. По обе стороны, через каждый десяток метров, стены прерываются высокими, надёжно запертыми "во избежание случайных происшествий", дверьми. За ними нет ничего интересного, только пустые неиспользуемые и необорудованные помещения. Сразу после Скачка, когда посёлок строился, в нём предполагалось разместить, до прихода спасательных транспортов, полмиллиона человек. Наверно уместнее было бы назвать наше убежище "городом", но оно было названо посёлком, и это название прочно укрепилось за ним.
В первый год после Скачка, когда мы ещё жили наверху, космофлоту каким-то чудом удалось привести к нашей планете большой переселенческий транспорт. На нём, за один рейс, эвакуировалась половина живших на планете людей, и посёлку уже не требовались все те помещения, что уже были построены. Но вот повторять чудо, едва не закончившееся катастрофой, больше никто не рискнул. Не рассчитаны большие транспорты на такой дальний переход, это ведь не с Земли на Гамму, Терцию или Аркту лететь, мы от Земли в три раза дальше.
Но не все двери на внешней периферии были заперты столь "надёжно". Некоторые или по рассеянности, а, может быть, и специально, были открыты. Не нараспашку и не для всех желающих, но любой карт-ключ открывал их без малейших вопросов.
Дойдя до нужной двери, я воспользовался домашней карточкой. Замок едва слышно щёлкнул, и дверь бесшумно откатилась в сторону. "Наш зальчик" - чаще всего называли мы это тёмное помещение, потому что для комнаты оно великовато, ну а до настоящего зала конечно же не дотягивает. Впрочем, были и другие названия: "Зал одиночества" или "Кают-компания". Они менялись в зависимости от настроения. Сегодня и для меня это был "Зал одиночества", потому что я хотел побыть один.
Включив принесённый с собой аварийный фонарь, я закрыл дверь. В зале, после моего последнего визита, ничего не изменилось. Кому ещё, кроме нас, может потребоваться, необорудованный, совершенно пустой и, скорее всего, уже давно забытый зал на периферии.
Периферия, окраина верхнего яруса: ни выше, ни дальше уже нет ни залов, ни коридоров, посёлок заканчивается, упираясь в сплошную гранитную скалу.
Этот зал, как и все другие, выжгли в самом начале строительства. Не выплавили, не вырезали, а именно выжгли. В перегретой плазме сетчатого преобразующего распада горит и испаряется любое вещество. Получившаяся при этом горячая плазма, вместе с каплями расплава, втягивается в трубку силового поля, теряет энергию, превращается в пыль и выносится сильным воздушным потоком за пределы рабочей зоны.
Посёлок строился в ужасной спешке. Температура на планете начинала опасно подниматься, медлить было нельзя. Я хорошо помню, как из недр шахты, с которой начался посёлок, с рёвом выползал хобот укрощённого силовым полем смерча. Растекаясь с высотой, он поднимал в верхнюю атмосферу сотни и тысячи тонн мельчайшей пыли, которая не так уж сильно, но ощутимо ослабляла убийственный свет растущего с каждым днём солнечного диска...
Для посёлка наш зал оказался не нужен, как и многие другие залы, коридоры, переходы. Был построен и тут же заброшен. Стены и потолок не облицованы, пола нет. Сверху, снизу, со всех сторон - гладкий серый гранит, однородная и идеально ровная матовая поверхность. Каменную серость нарушают только закрытая дверь и прямоугольный раструб идущей из коридора приточной вентиляции.
Мы нашли этот зал три года назад. Тогда периферию буквально сотрясали наши игры-погони. Во время одной из погонь, кто-то из ребят, будучи не в силах убегать, открыл дверь домашним ключом. Узнав, в чём дело, мы проверили все двери, нашли ещё полдюжины незапертых залов. Но именно этот зал был первым и самым близким к жилой зоне посёлка.
Главное достоинство периферии в том, что она безлюдна. Для взрослых тут с самого начала не было ничего интересного. Да и мы, ещё не взрослые, в последнее время посещали её нечасто. Для игр и развлечений были куда более подходящие и близкие к дому места. Но вот если нужно собраться втайне от взрослых, или очень хочется побыть в одиночестве, этот зал незаменим.
Сегодня, с самого утра, дела у меня пошли не то что наперекосяк, но не так, как хотелось. Мне в третий раз отказали в приёме экзаменов за средний этап обучения. Всё с той же отговоркой: "На планете в текущий момент нет трёх специалистов, имеющих на то право. Экзамен за средний этап обучения могут принять только трое, и ни человеком меньше". Я, конечно же, прекрасно это знал, но попытался в третий раз настоять на своём праве. Ясно ведь, что они просто не желают. Если бы хотели, то могли что-нибудь придумать. Не хочется им лишней возни и мороки. Закончивший среднее обучение автоматически считается совершеннолетним. А здесь и сейчас им не нужен взрослый, которому ещё не исполнилось пятнадцати. С детьми им гораздо проще.
Так что, похоже, придётся мне просидеть в посёлке до прибытия транспорта. А так хочется ещё раз пройтись по поверхности, увидеть солнце и небо... Наверх из посёлка выходят только взрослые, имеющие право во всём отвечать за себя. Даже сейчас, когда наверху утихли ураганы, и стало не так жарко, это правило никто не собирался отменять.
Утро я провёл, общаясь с кибермозгом посёлка. В очередной раз проверял себя. Искусственный интеллект намного въедливее любого человека-экзаменатора. Но и он считает, что мои знания находятся на нужном уровне. Повторив тесты пару раз, я пошёл требовать выполнения моего права на экзамен, но меня снова отпихнули. Настроение, и без того не очень-то хорошее, окончательно упало. Мне захотелось побыть одному, и вот я здесь, в "Зале одиночества".
Я повесил фонарь на свисающий с потолка тросик. Каких усилий стоило нам закрепить этот тросик на пятиметровой, гладкой каменной высоте. Мой фонарь постоянно висел здесь, в этом зале, на этом тросике, но в последний раз он даже на полном накале едва светился, и я забирал его на подзарядку. На пару секунд я замер и, следуя не до конца понятному внутреннему толчку, поднял фонарь к потолку, включив полный накал. В зале стало по-настоящему светло, даже серый гранит показался мне в ярком свете не столь уж мрачным. А выступающий из камня раструб вентсистемы, радужно заблестел мельчайшей металлической сеткой.
Вентиляция гнала в зал чистый прохладный воздух. Поток был не сильный, но ощутимый. Я подкатил к раструбу старое потрёпанное кресло. Пару лет назад мы притащили его сюда из жилой зоны, стащив буквально из приёмной камеры большого поселкового утилизатора. До отправки в утилизатор оно стояло в диспетчерской. Но вот под какого человека его делали? Оно было настолько широким, что в нём свободно могли уместиться двое. Таких крупногабаритных людей я не встречал никогда. Забравшись в кресло с ногами, я замер и расслабился.
Фонарь под сводом горел так, словно само солнце пробилось сюда сквозь двести метров камня. Я прикрыл глаза от слепящего света и начал ускользать из реальности. Воздух из вентиляции показался мне настоящим ветром, а фонарь сошёл за солнце. И я будто бы наяву увидел то, что сейчас могло быть только сном. Но для меня это не сон, это реальность, оставшаяся в прошлом. В прошлом, и в памяти:
...Жёлтое солнце ослепительно ярким лучистым диском пылает в бездонно-голубой высоте летнего неба. А Красное только собирается восходить, его ещё не видно, но горизонт на востоке уже сменил свой цвет, стал светлее, приобрёл лёгкий красноватый оттенок. Время дневной зари, так у нас называют дневной восход второго солнца, хотя до настоящей утренней зари ей далеко, даже в эти дни, когда расстояние до красного солнца минимально.
Мне шесть лет, почти семь. Я по-детски беззаботен и думаю, что всё и всегда будет хорошо, и просто не может быть никак иначе... Это наверно только из сегодняшнего дня кажется, что беззаботен. Тогда были свои заботы, и тревоги, но насколько мелкими и незначительными видятся они сейчас. Говоря правду, заботы и тревоги взрослых были тогда от меня ужасно далеки. Зачем шестилетнему мальчишке думать о том, что со всей планетой, всем привычным миром могут произойти неприятности, настолько большие, что даже взрослые не смогут с ними справиться.
Я сижу под Деревом на плоском камне, чувствуя сквозь тонкую рубашку неровности и прохладу древесной коры. Я расслаблен и, затаив дыхание, слушаю, как тихо шелестит ветер, играя листьями в его раскидистой кроне. Это Земное Дерево, первое земное дерево на нашей планете. Его посадили ещё до того, как на планету высадился первый отряд освоения. На этом месте исследовательской экспедицией была оставлена биостанция и высажен крошечный саженец. От станции сейчас осталось только это дерево, успевшее за прошедшие годы вырасти и войти в свою древесную зрелость.
В двадцати шагах - наш дом. Чистый, белый, уютный, утопающий в зелени. На лужайке перед домом причудливо смешиваются земные ярко-зелёные и диверианские, сине-зелёные, растения. От крыльца тянется среди травы вымощенная разноцветной и шершавой каменной плиткой дорожка, по которой хорошо бежать, но падать на которую не так приятно.
И вот на крыльцо выходит мама. На ней красивое светлое платье, сейчас, в посёлке такие не носят, обходясь функциональной одеждой. Мы с мамой должны куда-то идти, я уже и не помню куда именно, вспоминается только, что идти мне не очень-то хотелось, но спорить с мамой не хотелось ещё сильнее. Она смотрит на меня с нарочито преувеличенной укоризной. Я же в ответ широко улыбаюсь, хотя и знаю, что сейчас она будет меня ругать, ведь ругает-то она меня не всерьёз, а любя:
- Вик, ну что мне с тобой делать, опять сидишь на земле, не можешь хоть один день побыть чистым и аккуратным ребёнком.
Я же в ответ на это оправдываюсь, шучу и дурачусь, потому что такие правила у этой игры...
- Ви-и-ик, - негромко и врастяжку шепнули мне в ухо, я вздрогнул, и едва удержал себя от того, чтобы не вскочить. - Вик, ты что, уснул? - звучит намного громче, звонче и насмешливее.
Это мой двоюродный брат Сергей, которого все зовут Серёжкой. Ему тринадцать с половиной, на год меня младше. Каких-то два-три года назад он казался мне маленьким, но сейчас я уже считаю его за ровесника. Серёжка в последнее время стал самым близким мне человеком, ближе и понятнее вечно занятых и непонятно чем озабоченных родителей. Не просто брат, но в первую очередь - друг, искренний и надёжный.
- Почти, - грустно улыбаюсь я, - я сейчас грезил - вспоминал прежний Дивер. Накатило так, будто заново прожил. Никакое кино так не покажет.
Серёжка не стал выпытывать подробности, только понимающе взглянул и, пихнув в колено, заставил подвинуться. Сидеть в кресле вдвоём было не очень-то удобно, хоть оно и широкое, но не диванчик. Впрочем, Серёжка не обращал на неудобство ни малейшего внимания. Наоборот, чтобы сделать сидение более неудобным, принялся его раскачивать. Кресло от такого обращения тихо и жалобно поскрипывало, а с меня быстро слетали остатки обволакивающей расслабленности, в которой я только что пребывал. Серёжка понял меня, ни о чём не расспрашивая, может быть даже лучше, чем сам я понимал себя сейчас.
- Снова отказали? - Спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил. - Ясно ведь, что решения не поменяют. Зачем пытаться, если результат заранее известен? Только себя изводить.
- Серёж, если я буду ждать столько, сколько они хотят, то и ты меня без труда догонишь.
- Так уж и догоню? - Буркнул он, но тут же весело улыбнулся. - Хотя, если ещё на полгода задержимся, вместе будем экзамен сдавать. Это же здорово, Вик, всегда хотел тебя догнать!
Я ничуть не разделял его восторга. Но и возражать не стал. Только вздохнул и постарался улыбнуться. Но Серёжка конечно же отметил натянутость этой улыбки:
- Опять ты разгрустился. Как тогда? Вик, когда тебе плохо, мне тоже плохо. - Его тон стал почти жалобным, причем безо всякой наигранности. Впрочем, тут же сменился обычным: - Поднимайся, давай. Идём в зал, мячик погоняем. Там уже все мальчишки, только нас и не хватает. Вик, ты же обещал, что придёшь.
- Правильно сказал: 'Только нас и не хватает'. Да и не обещал я, говорил, что приду, может быть... Не хочу, - поморщился я и мотнул головой, - надоело, одно и то же, целых полгода. Каждый день такой же, как вчерашний: утром - учёба, повторение уже пройденного... потом снова зал с мячиком и младшими... Серёж, разве тебе всё это ещё не надоело окончательно?
Серёжка громко вздыхает. Мне и без этого ясно, что он во всём согласен со мной, но вслух этого не скажет:
- Вик, идём, нас ведь ждут, - в голосе у Серёжки проскальзывают просительные нотки, но на этот раз не без наигранности.
- Серёж, - вздыхаю я, - им, что с нами, что без нас, одинаково просто и хорошо. Мячик они и без нас погоняют... ну не хочется мне сегодня.
Если считать и нас с Серёжкой, в посёлке, осталось шестеро несовершеннолетних. Причём, нашего возраста - никого. Все прежние друзья, приятели и просто знакомые ровесники уже отбыли с планеты. Большинство на Терцию, поменьше - на Аркту и Гамму, ещё меньше - на Землю. А оставшиеся мальчишки (последняя из девчонок отбыла с последним транспортом) были, по нашему общему мнению, не заслуживающей серьёзного отношения малышнёй. Кем же их ещё считать, если старшему из них едва исполнилось восемь, а младшему ещё нет и шести. Всерьёз мы их не воспринимали никогда. Наверно потому, что они другие, не такие, как мы, видящие мир по-своему, не так, как мы. Когда мы уходили под землю, двое из этих мальчишек были младенцами, а двое других родились уже здесь, в посёлке. Они не помнят жизни наверху, и она не кажется им столь интересной, как нам. Им, наверно, всё равно, что ещё недавно Дивер был не выжженной пустыней, а живой планетой.
Дети подземелья... Они не знают, что такое настоящий ветер, потому что никогда не чувствовали его своей кожей. Не знают, что такое настоящий дождь, внезапный и непредсказуемый, потому что никогда не попадали под его неожиданный заряд и не промокали до последней нитки. Они никогда не видели настоящего, теплого и живого солнца, а если и видели, то не помнят. Они другие, потому что не знают всего этого, да и не хотят знать. И они не могут понять, каково человеку, который семь лет назад гулял по живой планете, каждый день видел солнце, даже не задумываясь об этом, и вновь хочет увидеть его. Не через линзы и зеркала перископа, не холодными глазами телекамер, а своими собственными, человеческими глазами.
- Опять ничего не хочет, - со вздохом, отвернувшись, и словно бы не в мой адрес, прошептал Серёжка.
В ответ я мотнул головой, улыбнулся, и тоже прошептал:
- Хочу увидеть солнце, Серёж, сегодня, сейчас.
Серёжка тут же повернулся ко мне и взглянул в глаза. Без слов и объяснений было ясно, что он не меньше меня тоскует по солнцу, небу, ветру и дождю. Его взгляд говорил сам за себя и просил не разочаровывать.
Сегодня утром я стал обладателем интересной информации. Она проскочила в докладе диспетчерской службы координатору посёлка, от которого я добивался исполнения права на экзамен. Этот доклад для моих ушей не предназначался, но за дверь меня не выставили.
- Сегодня Дивер в апоастре, Красное прошло апоастр позавчера. А вчера было его соединение с Жёлтым. Одним словом - зима.
- Зимы сейчас не бывает, - разочарованно отмахнулся Серёжка, - одно только лето... чудовищное лето... сам знаешь.
- Зима, Серёж, пусть и не настолько зима, чтобы снег пошёл. Красное в апоастре, и Дивер на наибольшем удалении от него, да и от Жёлтого тоже, аж со времён Скачка. Полуось орбиты за последний оборот Красного выросла на пятьдесят четыре процента. Планета остывает. Сегодня перед рассветом было сорок три градуса. Всего сорок три, сущая мелочь после двухсот, что были полгода назад, когда красное проходило периастр... Наверх можно выйти без скафандра. Понимаешь, без скафандра.
Во взгляде у Серёжки тут же блеснула ясно различимая искорка любопытства, он понял, чего я хочу и, улыбнувшись уголками губ, спросил:
- Когда пойдём?
- Завтра, перед рассветом.
- А когда он сейчас?
- Полчетвёртого утра или чуть попозже, но не раньше. Когда точно - узнаем у Дива... Выйдем за час, по лестнице подниматься долго, а лифтом не воспользуешься.
- Возьмём накидки из металлки, флягу и фонари, - предложил Серёжка.
- Фонари можно не брать, наверху и без них светло. Ирра [Ирра - спутник Дивера, диверианская луна. (см. в приложении ст. 'Населённые системы Содружества в XXV веке')]. почти полная, да и само небо светится, Дивер по-прежнему во внешней короне Красного, хоть и в апоцентре... Я позавчера к перископам ходил.
- А я вчера, - улыбнулся Серёжка, - тоже смотрел... Хорошо, что ветры утихли.
- Давно уже закончились, как только моря исчезли...
- Это ураганы закончились, а сейчас и ветра почти нет... Вик, шифры замков ты не забыл?
- Тут, - я с улыбкой дотронулся до лба. - Но только не сменили ли их?
Двери к ведущей на поверхность шахте, не имели средств допуск-контроля, любой человек имел право пройти через них. Запирались они примитивными код-замками, не электронными, а механическими. По другому нельзя - это единственный путь эвакуации. В экстренной ситуации сложные запоры зачастую становятся непреодолимой преградой.
В первый год нашей подземной жизни код на замках вообще не был установлен. И это привело к трагедии - через шахту поднялся наверх и погиб один мальчишка, я его почти не знал, он был старше меня на пять лет [Эти события описываются в повести 'Давление времени']. Что толкнуло его на самоубийственный шаг? Этого никто так и не узнал. Может быть то же, что и у нас, желание вырваться из подземелья и увидеть солнце?
После того несчастья коды на замках были установлены, и сообщены всем, кроме детей. Казалось бы - какая это тайна, о которой знают столько людей? Но, тем не менее, от нас она долго оставалась тайной. Только полгода назад, в день, когда ушёл на Терцию последний транспорт, я стал обладателем заветного шифра. Не выпросил, не подслушал, а элементарно подсмотрел. Улетающие с Дивера знакомые, которых я провожал, оказались не так внимательны.
Заполучив шифр, мы с Серёжкой всерьёз собрались выбраться наверх. Самоубийцами мы, естественно, не были, и облачились в стащенные со склада скафандры. Из-за скафандров наше приключение закончилось, даже как следует и не начавшись. Включив электронику скафандров, мы, сами того не ведая, включили и маяки-ответчики, которые были неотъемлемой частью любого скафандра. Их даже отключить нельзя, не повредив самого скафандра. Сигналы маяков тут же появились на контроле в диспетчерской, нас сразу же выследили и перехватили... И солнца мы не увидели, даже на шаг к нему не приблизились...
Серёжка нетерпеливо поёрзал в кресле, и искоса посмотрел на меня:
- Мы даже со склада тогда не успели выйти. А от того, что собирались наверх, отказались. Откуда им знать, что коды нам известны? И кому хочется возиться, меняя их, это ведь не электронный замок, тут надо отвёрткой работать, а не кнопками? - сказал он бойко, но потом вздохнул. - Только бы опять не перехватили. Могут ведь и по общим камерам проследить.
- У них сейчас и без того забот хватает, чтобы за всем следить. К тому же сигналить скафандровыми маячками мы не собираемся. Если сами себя не выдадим, никто нас не перехватит. Конечно, потом всё равно узнают, но это потом.
Серёжка выскользнул из кресла и, изо всех сил сдерживая улыбку, спросил:
- Будем договариваться?
Договорились мы быстро, это не сложно, если вы хотите одно и то же. Коротко обсудив, что и как будем делать ночью, слегка и для виду поспорив насчёт разных несущественных мелочей, мы покинули 'Зал одиночества'.
Остаток дня прошёл в ожидании и предвкушении ночного приключения.
Из 'Зала Одиночества' прошли на нижний, технический, ярус, в спортивно-игровой зал - огромное круглое помещение с высоченным, почти пятнадцати метров в центре, сводчатым потолком. Этот зал не всегда был спортивно-игровым, строили его для третьего, резервного, энергоблока. Но посёлку третий блок не потребовался, его даже не начали монтировать, потому что резервным в одночасье стал второй основной.
Больше года этот зал простоял таким же заброшенным, что и наш 'Зал одиночества'. Но шесть лет назад, когда схлынула вызванная переселением напряжёнка, взрослые за пару месяцев, в свободное от основной работы время, привели его в сегодняшнее состояние. Облицевали стены пластиковыми панелями, имитирующим свежеструганное дерево, а потолок светоизлучающим слоем небесного цвета. На пол уложили специально для этого синтезированное упруго-шершавое, но вместе с тем мягкое 'тренировочное' покрытие. Разметили дорожки и площадки, установили снаряды и инвентарь. В общем, сделали из реакторного зала спортивный.
Ещё пару лет назад сюда было просто так, вне утверждённого графика, не попасть. Он никогда не пустовал, но сейчас, когда на Дивере осталась только последняя сотня, зал каждый день был в полном нашем распоряжении. Но от такой легкодоступности он потерял для меня большую часть своей былой привлекательности.
Младшие мальчишки занимались тем, что бессистемно, но с живым азартом гоняли мяч по всему залу. Даже нас они заметили не сразу, а когда всё же заметили, разразились весёлыми и довольными криками. И тут же, с немереным нахальством, пообещали обязательно победить нас сегодня. Мы с Серёжкой приняли этот вызов и в четверть часа устроили младшим обычное позорно-разгромное поражение. Лишь время от времени, по предварительному сговору, мы позволяли им сделать проигрыш если и не разгромным, то не позорным, но сегодня и этого не позволили, слишком уж нахально и нагло они кинули нам вызов.
После короткого перерыва-привала, когда младшие, не смирившись и пообещав, 'что в следующий раз...', всё же признали позорность и разгромность поражения, мы разделились на две команды (во главе одной - Серёжка, второй - я) и принялись гонять мяч уже с переменным успехом. Остановившись на ничейном результате, мы закончили игру и отправились обедать в общую столовую.
После обеда младшие опять настояли на том, чтобы посмотреть кино. Старый фантастический фильм, не значащийся в каталогах и базах данных, не из кристаллотеки поселкового информатория, а с собственного носителя. Происхождение этого фильма было туманно, на кристалле не было никаких данных не то что о том, кто его сделал, а даже о годе выпуска, хотя такое было чуть ли не принципиально невозможно. Серёжка думал, что это из-за маленького скола на одной из граней, но я-то знал, что скол не помеха для голографической записи. Кристалл пару месяцев назад нашёл кто-то из младших в одном из пустых залов верхнего уровня, а потом и не мог вспомнить, в каком именно.
Для того чтобы просмотреть кристалл с дефектом, требовалась ручная подстройка считывающего устройства, младшие её сделать не могли, и поэтому каждый раз наседали на нас с Серёжкой. Показывать же кристалл взрослым они не хотели, справедливо полагая, что после такого показа больше его никогда не увидят. Мы закрылись в малом просмотровом зале информатория, настроили большой экран и в десятый (если не в двадцатый) раз принялись смотреть это кино. Фильм захватывал с самого начала, и младшие ребята смотрели, затаив дыхание.
Главный герой фильма, мальчишка, мой ровесник, остался один на огромном корабле-звездолёте. Многокилометровом, чудовищном в своей мощи крейсере разведки, потерпевшем непонятную аварию на другом краю Галактики, в окрестностях противоточки [Противоточка - область Галактики, противолежащая Солнцу относительно её центра]. И без того крошечный экипаж корабля гибнет, поражённый излучением вышедшего из-под контроля и, в конце концов, взорвавшегося реактора.
Мальчишка, шестой пилот этого корабля, остаётся единственным выжившим. Он не способен в одиночку справиться с колоссальным кораблём, не может вернуться на Землю. Но почти рядом, всего в нескольких парсеках, чужая планета, только что открытая и едва изученная. Планета, на которой живут такие же люди, как и мы, где существует цивилизация, уже вышедшая в космос, но ещё не настолько развитая, чтобы окончательно покончить с войнами. До неё можно попробовать добраться. Потратив все силы, ценой почти что самоубийственного перенапряжения. Добраться и надеяться на лучшее.
Мальчишка добирается до планеты, едва не погибнув от полученного перенапряжения. Высаживается, испытывает массу приключений и потрясений, переживает множество бед, как по не зависящим от него причинам, так и по собственной глупости и безответственности. Обретает на этой планете друзей и врагов, правду и ложь, добро и зло, проходит через мир и войну, становится взрослым. В конце он находит выход там, где, казалось бы, его вовсе нет, и возвращается на Землю.
Хоть я и видел этот фильм много раз, сегодня смотрел с почти таким же интересом, что и в первый. Это была фантастика, причём не самая качественная (было с чем сравнивать), но у меня невольно появлялось ощущение, что это не выдумка, а реальность, было в нём что-то неуловимое, заставляющее верить, сочувствовать и сопереживать главному герою.
На Серёжку же это кино такого воздействия не оказывало. Разве что в первый раз он смотрел внимательно. В этот же, под конец, вообще задремал, над ним потом все ребята дружно смеялись. Он же на них ничуть не обиделся, просто посмеялся вместе со всеми. Серёжка редко на кого обижается всерьёз, а если и обижается, то быстро забывает о своей обиде.
После фильма ребята уговаривали нас снова поиграть в зале, но ни мне, ни Серёжке этого не хотелось. Сославшись на то, что у нас другие планы, мы распрощались.
Никаких планов на вечер у нас не было, да и не могло быть. Мы ждали ночи. Но разойтись по домам, и заняться тем, чем обычно занимались, просто не было сил.
Вечер мы провели у Серёжки. Их квартира занимала типовую трёхкомнатную секцию в первом секторе второго жилого яруса. Отсюда до нашей квартиры почти два километра. Заселённые секции сейчас редко рассеяны по всем жилым ярусам, никто не хочет менять привычное жильё ради того, чтобы собраться в одном секторе. Взрослые изо всех сил цепляются за обжитые квартиры, несмотря на то, что они менее удобны, чем освободившиеся.
Серёжкиных родителей дома не было - дядя Макс в дежурной смене, до утра, а тётя Лина, как всегда, посвящает ставшее свободным время общественной работе. И помешать нам никто не может. В любой другой вечер мы без малейшего труда нашли бы сотню более-менее интересных занятий, для убийства некстати подвернувшегося времени, но сегодня всё казалось каким-то мелким, незначительным и не интересным. Даже просто разговаривать не хотелось.
Спустя несколько минут бесцельного молчания и ничегонеделания, Серёжка вздохнул и неохотно устроился за терминальной консолью. С унылым видом, он заставил себя делать какую-то учебную работу, для него средний этап ещё далёк от завершения. Помощи он не просит, значит она ему не нужна, и меня не очень-то интересует то, чем он занимается. Посмотрев на него с десяток минут, я принёс из серёжкиной комнаты дополнительную консоль, подключился к поселковой сети и принялся смотреть новости.
Новыми эти 'новости' не были уже давно, их привёз последний транспорт. Но более свежих 'новостей' не было, Дивер находится далеко за пределами действующей ТПС-сети [ТПС-сеть - сеть ретрансляторов транспространственной связи ближнего и среднего радиуса действия. На описываемый в книге момент сеть полностью охватывает сферу в восемьдесят парсеков вокруг Cолнца. (см. в приложении ст. 'Транспространственная связь')] . Строительство цепочки ретрансляторов, которые обеспечили бы связь Дивера с Содружеством, было остановлено сразу же после Скачка. А станция дальней ТП-связи на нашем удалении обошлась бы дороже не то что ретрансляторной цепочки, а крупного звёздного корабля. И Диверу приходится обходиться той информацией и новостями, которые приходят с кораблями.
Ничего нового для себя я в 'новостях' не нашёл. Но увлёкся просмотром картинок жизни на Земле и других планетах Содружества. Ведь именно там настоящая жизнь, а не прозябание в ожидании эвакуации, в котором мы живём последние годы... Но ничего... скоро придёт корабль, и мы покинем Дивер, покинем навсегда... Если только корабль придёт...
Когда я оторвался от экрана, увидел, что Серёжка закончил работу, и с задумчиво-отрешённым видом, таким неестественным для него, смотрит на мой экран. Не знаю, какие мысли бродят сейчас у него в голове, но если судить по его виду, вряд ли о чём-то хорошем и приятном. Это и со мной в последнее время бывает - стоит о чём-то задуматься, как мысли начинают гулять не там, где нужно. Наверняка ведь сейчас думает: 'Если только корабль придёт...'
Чтобы отвлечь и его, и себя, от этих мыслей, я предложил сыграть в кибершахматы [Кибершахматы - стратегическая игра, работающая исключительно на интеллектуальном компьютере. С обычными шахматами имеет очень мало общего, как и с компьютерными играми современности. Играющий управляет виртуальными интеллектуальными единицами. Игра имеет очень сложные правила, полностью исключающие агрессивность. По данной игре проводятся спортивные соревнования. Одна из немногих игр, поддерживаемых искусственными интеллектами. (см. в приложении ст. 'Интеллектуальные компьютеры' и 'Ограничение компьютеров').]. Серёжка согласился, начал без особого энтузиазма, но постепенно втянулся. Я и сам увязался за ним, но немного опоздал, и проиграл первую партию безоговорочно, хоть и считался более сильным игроком, чем братец Серёжка. Но всё же я не сумел полностью отвлечься от своих мыслей, поэтому и вторую партию едва сумел свести вничью.
Серёжка заметно развеселился, предложил третью партию, чтобы я смог отыграться. Я же, чувствуя, что и на этот раз победить брата не получится, предложил сыграть вдвоём против Дива. Серёжка с неподдельным энтузиазмом согласился, поставив условие, что с Дивом я договорюсь сам.
Див - центральный компьютер посёлка, большой интеллектуальный кибермозг. Вообще-то его имя - длинный цифробуквенный индекс, но и на прозвище Див он всегда отзывается. Див был смонтирован десять лет назад, ещё до Скачка, и должен был стать центральным кибермозгом главного космодрома. Вообще-то он и является таковым, но работы в этом качестве сейчас почти не осталось, да и не было никогда, наш космодром стал не большим транзитным, а малым эвакуационным. Из-за незагруженности, на Дива были навешаны обязанности поселкового кибермозга, но и они лишь незначительно нагружали машину, способную на большее. Так что убедить электронный интеллект сразиться с нами в кибершахматы было вполне возможно, если настроение у него окажется подходящим.
Див не отказался, даже не упрямился, как обычно, когда у него просят сделать хоть что-то, не входящее в его обязанности, особенно, если просят люди, не имеющие командного допуска.
Партию мы продули вчистую. Грандиозно, совершенно немыслимо и при этом чрезвычайно быстро. Див без всяких предисловий разделался с нами. Разделался так, будто бы мы были перед ним даже не ползунками-несмышлёнышами, а вообще пустым, ничего не соображающим местом. Нас это ничуть не расстроило, так и должно быть, ибо кто мы по сравнению с большим кибермозгом, способным просчитать за мгновенье немыслимое количество вариантов. Мы остались довольны хотя бы тем, что Див сделал это красиво и поучительно. Эта проигранная игра не стала бесполезно потерянным временем, научиться хорошо и красиво играть в кибершахматы можно только соперничая с гораздо более сильным противником. Закончив, Див, потешил наше самолюбие ещё и тем, что, вопреки обыкновению, похвалил, сказал, что мы заметно прогрессируем. Но от ещё одной партии он отказался категорически, сказал, что ни ему, ни нам она уже ничего не даст.
После шахмат мы с Серёжкой читали книгу. Да-да, самую настоящую книгу, а не страницы с терминала. Старинную, напечатанную на пластбумаге, наверно одну из последних, что не из справочников, уставов или коллекционных безделушек. Серёжке подарил её отец на двенадцать лет. За полтора года мы прочли её не раз. И по отдельности, и вдвоём, как сейчас. Книга была интересная, полная захватывающих приключений и ничуть не устаревшая. В поселковой информатеке, особенно если воспользоваться подсказкой кибермозга, можно найти чтиво интереснее, современнее, но это совсем не то. Книга на терминале или планшете - не настоящая книга, а интерактивная программа, изобилующая подсказками, пояснениями, звуковыми и видеовставками. А эта книга настоящая, её можно просто потрогать, полистать и, в конце концов просто понять, как читали её ребята триста, или пятьсот лет назад.
Потом, когда с книгой закончили, я поговорил через терминал с родителями и предупредил, что ночевать остаюсь у Дайских. То, что я ночую у Серёжки или он у меня, было в порядке вещей. Родители обычно не возражают, и сейчас не стали, но в конце папа не забыл предупредить о том, 'чтобы всё было без фокусов'. Мы в ответ совершенно правдиво заверили его, что пока мы у Серёжки, ничего не случится.
После этого мы ещё немного подурачились, до прихода тёти Лины. Серёжкина мама тут же взяла инициативу в свои руки, накормила ужином, а в десять, несмотря на наши протесты, отправила спать.
Спать мы не собирались, но сон и распорядок дня оказались сильнее нас, и через час мы уже спали. Я уснул так крепко, что даже не услышал сигнала на подъём, настроенный Серёжкой ещё вечером. Будь я один, то точно проспал бы. Словно сама судьба давала мне знак, что не стоит делать того, что мы задумали.
Серёжка будил меня, не без удовольствия толкая острым локтём в бок. Даже увидев, что я проснулся, продолжал толкать. А прекратил только после того, как я оторвал голову от подушки. В комнате стоял полумрак. Лампа-ночник на стене горела едва ли в четверть накала. Серёжка ехидно улыбнулся и, не сказав ни слова, кивнул на табло часов. Если мы не передумали, и именно сегодня хотим побывать наверху, то самое время собираться. Честно говоря, в этот момент мне уже почему-то не хотелось никуда идти, но показывать это перед Серёжкой я не собирался. Он посчитал бы это трусостью.
|