Всю дорогу до Варшавы, куда поезд нес Речницкого обратно из Москвы, генерал продолжал работать, прерываясь только на непродолжительный сон. Задание, свалившееся, как снег на голову, - притом, что и прежних никто не отменял, - не давало ему покоя. Якуб достаточно быстро сообразил, что, приглядывая за капитаном Уильмсоном, помощником военного атташе, он ровным счетом ничего не добьется. Кадровые офицеры разведки - не такие уж дураки, чтобы обнаруживать знакомство между собой на людях. Но как же тогда их вычислить?
Так, зайдем с другого конца. На людях они связь между собой обнаруживать не будут, это ясно. Но ведь как-то они должны контактировать, чтобы согласовывать свои действия? И происходить это будет... Так вот же ответ, на поверхности! Кто у них там самый главный зубр по части разведки? Сам господин британский посол, Виктор Кавендиш-Бентинк. Вот он и будет офицеров SIS время от времени собирать у себя в кабинете, ценные указания раздавать, и стружку снимать, как это у начальства водится.
Да, вывод напрашивающийся, но только что в нем пользы? За дверями посольства они могут позволить себе многое, потому что посторонним туда хода нет. Даже вспомогательный и обслуживающий персонал посольства из числа поляков англичане весьма тщательно подбирали сами, и все попытки Министерства общественной безопасности внедрить в ряды работников посольства своего осведомителя провалились. Раз так, надо искать агента среди тех, кто уже там служит...
Вернувшись в Краков, генерал погрузился в поток ежедневных проблем, обращая особое внимание на дела оперативной группы "Жешув". Но и о дочке он не забывал. Пока у нее длились летние каникулы, Якуб Речницкий все же нашел кое-что, чем ее можно дополнительно загрузить, чтобы поменьше времени оставалось искать приключения. Надо было исправить кое-какие пробелы Нины в боевой подготовке, по меньшей мере, по двум специальностям. По одной из них генерал мог сам выступить в качестве инструктора, а вот для второй надо было найти профессионала. Первая специальность именовалась "бальные танцы", вторая - "игра на фортепиано". И ничего смешного - какая же, в дупу, шляхетна пани, без таких умений? Отыгрывать легенду надо на все сто, или уж не браться вовсе.
Вальс, полонез, мазурка, танго... Якуб уже давно овладел этими премудростями. Эх, как они отжигали с женой в окружном Доме Красной Армии в Ташкенте! Ладно, воспоминания стиснуть в кулак и засунуть подальше, в какой-нибудь темный уголок памяти. Расслабляться нельзя.
Офицерское собрание Краковского гарнизона располагало весьма приличным залом, и генерал с дочкой стали использовать любую возможность, чтобы выход Нины в большой свет в Варшаве прошел без сучка, без задоринки. Вскоре Нина не только обратила на себя внимание панов офицеров как дочка командующего, но и стала для них весьма желанной партнершей для танцев. Впрочем, сама она в качестве партнера отдавала явное предпочтение собственному отцу - нельзя сказать, что к большой радости генерала, поглядывавшего на других дам, но отказов с его стороны не было.
Для обучения музыке было приобретено фортепиано и найден учитель, маленький сухощавый старичок с пышными седыми усами. Первый урок никаких проблем не вызвал, но вот второй... Незадолго до его начала Нина уселась за фортепиано и одним пальцем попыталась подобрать мелодию к популярной хулиганской песенке, начало которой звучало почти совсем невинно: "Говорила мама Зосе, что детей аист приносит". Но в ответ Зося вразумляла глупую маму, объясняя, что это вовсе не аист, а... Короче, - прямо называя вещи своими именами, - "i do tego trzeba chuja" (думаю, перевод не требуется).
Учитель музыки, вошедший в этот момент в комнату, был до глубины души потрясен и уязвлен столь кощунственным использованием инструмента, предназначенного для высших достижений человеческого духа - для исполнения классической музыки. Подкравшись к увлекшейся своим занятием девочке сзади на цыпочках, он внезапным движением захлопнул крышку фортепиано, с силой ударившую несостоявшуюся пианистку по пальцам.
- Как вы смеете, - заорал он, - пачкать инструмент такой низкопробной, хамской мерзостью! Еще не научившись ничему, вы уже пускаетесь по пути пошлости, недостойной ни настоящей пани, ни высокого искусства музыки! - видимо, старичок был знаком и с мелодией, и с текстом песенки, иначе трудно объяснить столь сильную степень возмущения.
На этом уроки музыки для Нины закончились. Учителю был дан от ворот поворот, потому что рисковать точностью стрельбы с распухшими пальцами было бы чересчур высокой ценой за обучение игре на фортепиано. В конце концов, может же панночка, только что вернувшаяся из дикой России, иметь пробелы в светском воспитании? Может, и даже должна - наоборот, было бы странно, если бы таких пробелов не обнаружилось.
Катился к концу август, и в один из дней последней декады месяца Якуб Речницкий под вечер сообщил дочери:
- Собирайся, завтра переезжаешь в Варшаву. Заодно и меня туда подбросишь.
Солнечным августовским утром студебекер летел по шоссе к Варшаве. За окном мелькали деревья, которыми было обсажено шоссе, невдалеке темнела полоса леса, вокруг расстилались луга, на которых паслись черно-белые коровы. Идиллия!
И вдруг одной из коров, до того мирно щипавшей травку у обочины, неизвестно что взбрело в голову, и она, странно взбрыкнув задними ногами, и задрав хвост, прыгнула на шоссе прямо перед носом мчавшегося автомобиля. Реакция не подвела Нину - она тут же нажала на педаль тормоза до упора, и салон наполнился возмущенными выкриками отца, врезавшегося в спинку переднего сиденья, и стоном шофера Казика, налетевшего грудью на переднюю панель, а головой ударившегося в лобовое стекло. Но корову это уже не спасло. Машина, массой под две тонны, со всего размаху ударила несчастное животное. Результатом столкновения стала неподвижная туша, валявшаяся у обочины, не проявляя никаких признаков жизни.
Генерал выскочил из студебекера пистолетом в руках, бросив на ходу:
- Нина - на месте, Казик - прикрываешь меня с ППШ!
Конечно, было бы глупо считать, что смертельный трюк коровы подстроен кем-то специально, но мирная красота сельского пейзажа, каким он представлялся из окна машины, была тогда весьма обманчива. Здесь постреливали... Мало ли кому захочется воспользоваться аварийной остановкой автомобиля с генералом? Да и корову, если еще жива, надо было добить, чтобы не мучилась.
Однако никаких желающих открыть стрельбу вокруг не появилось. Поблизости вообще не было ни души, кроме пожилого крестьянина, который, подбежав к месту происшествия, и увидев генерала с пистолетом, бухнулся на колени и уткнулся носом в землю, причитая:
- Не губите, пан генерал! Дети малые...
Генерал, не делая попыток поднять мужичка с земли - сразу видно, что дело безнадежное - только поинтересовался:
- Сколько твоя корова стоит?
Но пастух, видно, совсем потерял голову от страха, и ничего не соображал, только повторяя, как заведенный:
- Дети малые... Дети малые... Пощадите...
Генерал плюнул с досады, вытащил из портмоне немалую пачку злотых и кое-как впихнул их ополоумевшему хлопу в руку. Нина уже развернула машину, и вскоре крестьянина и корову на шоссе было уже не разглядеть в зеркало заднего вида. Тот так и оставался на коленях, все еще не соображая, чем для него закончилось происшествие с коровой.
Вернувшись в интернат, Нина, пока еще не было занятий, присоединилась к своей дельнице ЗедВуЭм, включившись вместе с товарищами в работу по разборке Варшавских развалин и расчистке улиц, кое-где еще заваленных битым кирпичом. Работа и сама по себе не была легкой, но дополнительные неприятности доставлял запах от полуразложившихся трупов, еще с 1944 года погребенных во многих местах под обломками разрушенных зданий. Нине к такого рода запахам было не привыкать еще со времен работы в госпитале, но кое-кто из трудившихся среди развалин не выдерживал этого испытания. Таких - если не находилось мест, где трупной запах не донимал людей - ставили на работу по вывозу битого кирпича. Самые же стойкие, и Нина в их числе, занимались еще и захоронением обнаруженных под завалами останков.
Переход к другим делам произошел, как это нередко бывало, совершенно неожиданно. Рано утром рядом со школой появился студебекер с Казиком за рулем, и шофере передал Нине распоряжение отца:
- Генерал Речницки велел к 18:00 одеться для выхода в ресторан, и ждать машину. Я тебя заберу.
Приказ есть приказ, и в 18:30 Нина уже сидела в номере генерала.
- Сегодня я Казика отпускаю, машину поведешь ты.
Вот и все инструкции. Впрочем, как выяснилось, не все. Уже в машине отец немного дополнил:
- Сейчас едем к Уяздовскому парку, встречаем человека, и с ним следуем в Вилянув, в ресторан "Под Карабельня". Твое дело - ужинать, танцевать, и ни во что не вникать.
Ну, что ж, как всегда - исчерпывающе.
Человеком оказалась блондинка лет тридцати с небольшим. Не то, чтобы красивая, но и уродиной тоже на назовешь. Сразу было видно, что держаться и подать себя она умеет, со вкусом - по крайней мере, в том, что касалось одежды и прически - тоже все было в порядке, и это во многом скрашивало недостатки внешности.
- Цалую рончки, пани Кристина, - наклонил голову генерал, вылезая из машины, и действительно, не удержавшись, преодолел предписанные светским этикетом миллиметры и мимолетно прикоснулся губами к протянутой изящным жестом руке. Подождав, пока его спутница устроится на красном сафьяне заднего сиденья, он сел следом и, захлопнув дверцу, коротко бросил:
- В ресторан!
"Под Карабельня" находился у самого входа в парк, окружавший королевский дворец в Вилянуве. Этот район пострадал от войны еще меньше, чем окрестности Лазенок и Уяздова, и неудивительно, что здания в большинстве своем были тут вполне целыми, а магазины, кафе и рестораны (хотя и немногочисленные в этом пригороде) возобновили работу уже весной 1945 года. Интерьер этого ресторана нельзя было отнести к особенно шикарным - это был рядовой ресторанчик, характерный скорее для небольших европейских городков, нежели для столицы. Вечер на излете августа был теплым, и вся компания устроилась в зеленом дворике, частью выложенном брусчаткой, у маленького круглого бассейна с фонтанчиком. Вдоль стенки, отгораживающей дворик ресторана от улицы, росли кусты можжевельника, а сама стенка была густо увита диким виноградом. Небольшие фонарики, развешанные вдоль столиков, освещали только их, оставляя все остальное в полумраке, который, по мере того, как догорал закат, постепенно все более сгущался.
Уже за столиком Якуб представил женщин друг другу, и за ужином потянулась ни к чему не обязывающая пустая болтовня на какие-то отвлеченные темы, так что Нина откровенно заскучала. Когда зазвучала музыка, Речницкий тут же пригласил пани Кристину на танец.
- Честно говоря, я опасался, что вы не примете мое приглашение, - негромко проговорил генерал, склоняясь к уху своей партнерши.
- Опасались? Почему же? - почти искренне удивилась она.
- А как же! Вас же в посольстве окружает общество столь блестящих джентльменов. На их фоне потеряется любой.
- Пф! Джентльмены! - фыркнула Кристина. - Заносчивые сухари. Они уделяют мне внимания не больше, чем моей пишущей машинке. Пожалуй, даже меньше - они скорее меня считают принадлежностью к пишущей машинке, чем наоборот.
- Как же так? - генерал тоже умел искренне удивляться. - Неужели среди них не нашлось никого, кто смог бы отдать должное вашей красоте?
- Пан Якуб, не надо льстить столь грубо, - голос женщины заметно похолодел.
- Я солдат, и предпочитаю резать правду в глаза. Умение льстить не входит в число моих достоинств, - голос Речницкого, напротив, приобрел еще более теплые и задушевные нотки. - Правда же состоит в том, что вы действительно обворожительно прекрасны, Кшыся, но только разглядеть эту красоту может лишь по-настоящему тонкий ценитель.
- И, конечно же, на роль этого тонкого ценителя вы предлагаете себя? - с иронией отпарировала Кристина. Да, польским дамам палец в рот не клади...
- Но должен же хотя бы кто-нибудь сказать вам слова, достойные вас - вашей прелести, вашего обаяния, вашего ума, вашего характера? Неужели вам больше по нраву сухое пренебрежение этих английских... джентльменов? - генерала тоже было нелегко сбить с позиций.
Тут Кристина улыбнулась, и позволила Речницкому чуть теснее прижать ее к себе. Лесть, конечно, все равно останется лестью, а не правдой, но разве высокомерие англичан лучше? Гораздо приятнее слушать такую лесть, тем более из уст блестящего генерала, чем быть окруженной насквозь правдивым равнодушием. Генерал, надо сказать, ей почти понравился. Почти, но все-таки не до конца...
- Почему вы, настоящий поляк из хорошего рода, служите Советам? - внезапно сменила тему дама.
- Я служу Польше, Кшыся, - тихо прошептал Якуб. - Я принял подданство Речи Посполитой.
- Польше? - в голосе женщины сквозило явное недоверие, если не возмущение. - Но сейчас Польша в руках Советов, в том числе и благодаря таким, как вы!
- Политика, пани Кристина, грязное дело. Грязное и кровавое, - теперь генерал сделался очень серьезным. И очень жестким. Очень! - Советы вошли сюда по праву сильного, и противопоставить этому праву нам нечего. Англичане же не оказали нам поддержки, попросту говоря, продали нас Сталину. Уже очень давно продали.
- Но как же так! - Кристина была возмущена. Однако тут музыка умолкла, и партнеры вернулись за столик, прервав свой опасный разговор. После недолгого перерыва они опять отдались стихии танца, и речи зазвучали снова:
- Да, пани Кристина, да. Я знаю, что вы можете сказать - Лондон приютил наше правительство, он снабжал Армию Крайову оружием, деньгами и инструкторами... Все так, - генерал пристально смотрел женщине в глаза. - Но мы для них всегда были разменной монетой, пешкой в большой игре. И когда поднялась Варшава, они палец о палец не ударили, чтобы нам помочь. Британцы уже тогда списали нас со счета. Они не дали даже послать в Варшаву нашу парашютно-десантную бригаду...
- Это Сталин не дал разрешения использовать свои аэродромы, чтобы нам помогла авиация союзников! - запальчиво возразила женщина.
- А когда дал - много они нам помогли? - не менее горячо ответил Речницкий. - Всего один вылет, когда они кидали парашюты с грузами с огромной высоты, не желая рисковать ради гибнущих варшавян. Больше грузов попало к швабам и на советские позиции, чем к повстанцам! Уж я-то знаю, я видел это своими глазами.
- Но на кого же нам опереться? - теперь Кристина была искренне расстроена. - Англичане все же оказывают какую-то поддержку нашей борьбе...
- Ах, Кшыся! Ну, разве можно быть такой наивной! - Якуб покачал головой. - Вы, конечно, еще молоды, но все же вышли из младшего школьного возраста. Неужели вы думаете, что героическая гибель тех немногих, кто сражается в лесах или в подполье, может послужить делу свободной Польши? Англичане поддерживают их даже не ради тех булавочных уколов, которые подполье наносит Советам. Все гораздо циничнее - англичане используют искренний патриотический порыв наших людей, мечтающих о независимости, просто-напросто потому, что в этой атмосфере им легче навербовать побольше агентуры для своей разведывательной сети. Вот и все! А подпольщики для них, и даже их собственные агенты из числа поляков - дешевый расходный материал!
- Что же нам тогда делать? - дрожащими губами пролепетала женщина. Видно было, что она почти готова расплакаться. - Признаться, мне и самой иногда казалось, что англичане смотрят на нас, поляков, как на людей второго сорта. Но я гнала от себя эти мысли...
- Стиснуть зубы, - твердо проговорил генерал. - Демонстрировать внешнюю лояльность. Исподволь копить силы, сберегая людей, а не бросая их на убой. Не верить никому, не надеяться ни на кого, кроме самих себя. И выжидать. Нам не переиграть крупные державы в лобовом столкновении. Но когда они вновь сцепятся между собой - а это непременно случится! - настанет наш час! - последние слова Речницкий проговорил, приобняв Кристину, и коснувшись губами ее щеки.
Когда ужин подошел к концу, и машина подвезла пани Кристину к подъезду ее дома, генерал, попрощавшись с дамой, вернулся в студебекер, и строгим голосом сказал дочери:
- Ты не поняла, - в голосе Якуба зазвенели стальные нотки, - этой встречи не было. Ни для кого!
Второго сентября командующий войсками V военного округа генерал бригады Речницкий, в числе других военачальников Войска Польского, присутствовал на торжественном приеме МИД Польской республики в честь годовщины окончания второй мировой войны. После этого приема состоялся большой бал, в котором принял участие гораздо более широкий круг публики, нежели на приеме, где присутствовали лишь верхушка политических деятелей Польши, ее генералитет и руководство дипломатических миссий.
Поэтому на балу генерал Речницкий появился вместе с дочерью. Через полчаса с некоторым удивлением Якуб обнаружил присутствие в зале пани Кристины: простая машинистка, пусть даже и состоящая на службе в канцелярии британского посла, вряд ли могла получить приглашение на бал. Впрочем, пани могла воспользоваться своими связями - она происходила не из простой семьи, состоящей в дальнем родстве с Любомирскими и Сапегами, да и в нынешнем государственном аппарате, как и среди военных, ее родные имели немало солидных знакомств.
Это обстоятельство не слишком обрадовало генерала, однако, по размышлении, он решил, что можно обратить ситуацию в свою пользу. Кружа Нину в танце по вощеному паркету, он тихонько прошептал:
- Между 20:45 и 20:50 отвлеки внимание зала. Отвлеки чем хочешь, но хотя бы минуту-другую все взгляды должны быть прикованы только к тебе.
Ну вот, как всегда - ничего не понятно. Но приказ есть приказ. А пока танец шел за танцем. В кавалерах недостатка не было - хотя она еще не достигла совершеннолетия, многие молодые офицеры были не прочь попытаться наладить хорошие отношения с дочкой командующего округом, с прицелом на будущую женитьбу.
Около 20:40 Речницкий аккуратно приблизился к пани Кристине и негромко произнес:
- Мне очень хотелось бы побыть с вами рядом, но здесь это невозможно. Мне не следует вас компрометировать.
"Как же, компрометировать он меня не хочет", - с ехидцей подумала Кристина. - "Боится, что доложат его жене!".
Между тем генерал продолжал:
- А давайте сбежим вместе с этого бала? Скоро объявят новый танец, все будут увлечены выбором партнеров, и на нас не обратят внимание.
Кристина заколебалась. Жена у него там, или не жена, но кавалер ей, в общем, нравился. Нравился прежде всего тем, что не только умел галантно ухаживать, - среди польских офицеров это не столь уж редкое умение, - но и был первым в жизни мужчиной, который принимал ее всерьез, и не только как женщину.
В это время Нина, вальсируя с очередным молодым поручником, бросила взгляд на свою руку, лежащую на руке кавалера. Там поблескивали золотые часики, корпус которых был обрамлен мелкими бриллиантами чистой воды, а браслет, в местах крепления к корпусу, имел по одному крупному желтому бриллианту, в окружении таких же мелких бриллиантов, что были на корпусе. Недавний подарок отца - и точно такие же часики получила Янка. Чтобы не создавать поводов к раздорам между женщинами, Якуб делал большинство подарков в двух экземплярах. Разница была лишь в том, что Янка свои подарки прятала по сундукам, извлекая на свет божий лишь по особо торжественным случаям, а Нина предпочитала носить их по любому подходящему поводу, будь то платья, туфли, или драгоценности.
Стрелки часов уже миновали 20:45. Пора!
Ничего не стоило сбиться с ритма и заплести ноги так, чтобы поручник с размаху наступил сапогом на ножку в изящной туфельке.
- Негодяй! Да как ты смел! - заорала на весь зал девчонка на своего "неловкого" кавалера, начиная громко всхлипывать. Публика принялась оглядываться. В этот момент как раз умолкла музыка и в наступившей тишине практически все участники бала стали следить за разгорающимся скандалом. Поручник залепетал объяснения и оправдания, но Нина прервала его, переходя чуть ли не на ультразвуковой вопль:
- Zamknij si? ty bydlaku chamski! (Заткнись, ты, быдло хамское!) - и она отвесила поручнику звонкую пощечину, а ее всхлипывания перешли в рыдания. Неуверенным движением отступив на шаг назад, она схватилась рукой за ожерелье из красивого розового жемчуга, украшавшее ее шею, как будто оно душило ее, и с силой рванула. В мертвой тишине крупные розовые жемчужины гулко застучали по вощеному паркету и покатились в разные стороны. Кое-кто бросился их поднимать, а остальные жадно ловили происходящее глазами.
В то время как развертывалось представление, генерал Речницкий шепнул Кристине:
- Кшыся, ловим момент! На нас никто и не посмотрит! - и, схватив ее за руку, быстро увлек женщину к дверям...
... Она лежала на боку, кокетливо полуприкрившись простыней, что давало возможность ее новому любовнику обозревать вполне достаточно, оставляя в то же время простор для воображения, и внимала словам генерала:
- Наша Польша, дорогая Кшыся, переживает очень тяжелые времена. Мы вынуждены, так или иначе, идти на поклон к великим державам. Никак невозможно отказаться от поддержки англичан и американцев, и в то же время было бы непростительной глупостью открыто выступить против Советов. Наша задача сейчас - выжить, балансируя между сильнейшими.
- Польша никогда не покорится, - высокомерно заявила женщина.
- Именно! Хотя нам приходится выжидать, но и сейчас мы не должны позволить превратить себя в марионеток. Вы помните, что я говорил вам про агентурную сеть британцев? Нельзя допустить, чтобы их разведка вела себя здесь как у себя дома, используя нас как мальчиков на побегушках, и жертвуя нами для своих целей. И вот тут, драгоценная моя Кшыся, ваша помощь могла бы стать неоценимой!
- Моя? - удивление на этот раз было непритворным. - Если вы думаете, что англичане доверяют мне какие-либо секреты... Я перепечатываю лишь официальные бумаги, которые все равно доводятся до сведения польских властей.
- Ах, Кшыся, вы так очаровательны, когда удивляетесь! - Якуб широко улыбнулся, но почти сразу лицо его вновь сделалось серьезным. - Это жизнь, милая пани, а не шпионский роман. Я что, похож на человека, который отправит вас воровать британские секреты, фотографировать документы, вскрывать сейфы?
"А ведь похож", - подумала Кристина, - "очень похож!". Однако вслух сказала:
- Что вы, как я могла о вас такое подумать!
- И напрасно, - снова улыбнулся генерал. - Если бы это требовалось, и сейфы бы вас вскрывать научили, и документы фотографировать!
"Ну и мерзавец!" - с каким-то радостным возбуждением подумала женщина.
- Однако от вас ничего подобного вовсе не требуется, - продолжал Речницкий. - Достаточно будет запоминать, с кем сэр Виктор Кавендиш-Бентинк устраивает совещания в своем кабинете - особенно, если в них участвует капитан Ральф Уильямсон.
- Чтобы, так сказать, держать руку на пульсе, или, иными словами, быть в курсе происходящего. Это будут кусочки мозаики, добавляя к которым другие, можно будет получить более полную картину. Впрочем, вам незачем забивать себе этим голову, - небрежно бросил генерал. - Важнее другое. Запомните: никаких записей! Во всяком случае, в стенах посольства. Дома, для памяти, можете делать заметки, но так, чтобы их нельзя было расшифровать. Можно присвоить участникам совещаний двузначные номера и вставлять их в качестве двух первых цифр в записи ежедневных расходов. Можно дать тем же лицам смешные клички и записывать что-нибудь вроде: "Сегодня встретилась с Козочкой, Голубком и Пуделем". Как только сообщите сведения мне - записи уничтожайте.
- Мне что, надо будет дать подписку о сотрудничестве? - кокетливо улыбнулась женщина.
- Кшыся, Кшыся, вы опять обо мне плохо подумали! - улыбаясь в ответ, погрозил ей пальцем Якуб. - Во-первых, собственноручное обязательство берут с тех, кого собираются прижимать этим документом, чтобы завербованный агент не вздумал соскочить с крючка. Вас же никто не вербует. Я всего лишь прошу вас о помощи. И, во-вторых, попросту нет организации, которой вы могли бы дать такую подписку.
- Как нет? - удивление пани Кристины снова было не наигранным.
- А вот так. Нет организации - не за что уцепиться, некого ловить. Есть лишь сплоченный круг истинных патриотов Польши, - твердо заявил Речницкий.
Женщина обежала взглядом крепкую, мускулистую фигуру генерала, который лежал, совершенно не озаботясь тем, чтобы как-нибудь прикрыться, и решительным жестом откинула в сторону простыню...