Колюжняк Виктор Владимирович : другие произведения.

Границы реальности (становятся тоньше)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Тридцать одна короткая история для ежедневных чтений в любой месяца любого года; с надеждой сдвинуть границы реальности туда, куда хочется, а не куда они всё время стремятся

Упорно ищем. Ждите
(очень хочется, чтобы хоть кто-то когда-то дождался)

     Карл внимательно посмотрел в дверной глазок, но на площадке никого не было. Он надел очки и посмотрел ещё раз - ничего не изменилось. 'Дети шалят' - подумал Карл.
     Ему дали сделать ровно три шага до прихожей, а потом в дверь позвонили опять.
     - Хммм... - протянул Карл.
     Тем временем послышался деликатный стук. Три раза. Примерно вот так: 'Тук-тук-тук'.
     - Ага, - сказал Карл, хотя и сам не знал, к чему бы это.
     Он подошёл к двери и приоткрыл её. На площадке никого не было.
     Тогда Карл распахнул дверь шире и увидел перед собой карлика.
     Маленький человечек был одет в зелёные обтягивающие штаны и такую же зелёную рубаху. Если бы не борода и пронзительные голубые глаза - вполне сошёл бы за принарядившегося к празднику мальчишку. Причём наряжали, конечно же, взрослые. Ни один нормальный мальчик не наденет в летнюю жару красный меховой колпак 'а ля Санта Клаус'.
     По виску карлика стекала струйка пота. Одной рукой он держал планшет, а другой опирался на деревянный ящик, размером с телевизор.
     'Может быть, хочет, чтобы я помог дотащить?' - подумал Карл.
     - Карл Гудмундсон? - спросил карлик.
     - Да.
     - Служба доставки. Распишитесь здесь, пожалуйста.
     Карлик протянул планшет, и Карл, не успев задуматься, поставил подпись напротив своей фамилии.
     - Что это? - запоздало спросил он, когда планшет вернулся к неожиданному визитёру. - Я ничего не заказывал...
     - Заказывали, - махнул рукой карлик.
     - Да нет же... - вновь неуверенно возразил Карл. У него всегда была проблема с людьми, которые пытались всучить ему нечто ненужное.
     - Заказывали, - повторил карлик. - Очень давно. Так что просим простить за опоздание. Четырнадцать с половиной лет искали. Их уже почти не осталось, поэтому пришлось основательно потрудиться.
     - Кого не осталось? - Карл ощутил покалывание в затылке. Так обычно бывало, когда он что-то не мог вспомнить.
     - Того, кого просили, - успокаивающе кивнул карлик. - Вы своё обещание выполнили, когда попросили. А у нас не получилось. Мы даже письмо направили. Помните?
     - Ага, - машинально кивнул Карл. Какие-то письма ему периодически приходили.
     - Ну вот. Забирайте. А мне пора. Ещё раз прошу прощения за задержку.
     Карлик неожиданно элегантно поклонился, затем повернулся и вразвалочку начал спускаться по ступенькам. Лифт не работал уже второй день.
     'Он её сюда один затащил?' - изумился Карл, вспомнив, что живёт на девятнадцатом этаже.
     Коробка оказалась тяжёлой. Внутри что-то перекатывалось, ударялось о стенки и вроде бы даже попискивало. Втащив посылку в комнату, Карл вернулся и закрыл дверь. Прежде чем возвращаться к коробке, он прошёл на кухню, налил в стакан воды и попытался отдышаться.
     Память упорно не желала возвращать его в прошлое, так что пришлось перебирать очевидные факты.
     Четырнадцать с половиной лет назад Карлу было десять. Он жил у дедушки Микки в деревне... Прекрасное время! Школа всего в паре дворов от дома, хорошие друзья, увлекательные истории, которые рассказывал дедушка. Это продолжалось года два, пока родители были в командировке. Затем они вернулись и забрали Карла в город. Там оказалось не в пример скучнее.
     - Рождество! - вскричал Карл и едва не поперхнулся водой.
     Четырнадцать с половиной лет назад он целый год вёл себя хорошо, выполнял то, что говорят взрослые, прилежно учился, ни с кем не ругался... и ничего не получил на Рождество. Совсем. Только странное письмо: 'Упорно ищем. Ждите'.
     Вслед за этим воспоминанием пришло ещё одно. Вспышкой молнии сверкнул в голове Карла тот самый подарок, который он тогда просил. Схватив нож, Карл бросился к ящику и дрожащими руками пытался открыть долгожданную посылку. Наконец оторвал крышку, откинул её, заглянул внутрь и...

     ...и в тот вечер, когда маленький дракон догрызал остатки ящика, Карлу показалось, что он вернулся в прошлое. Сейчас дедушка Микки зажжёт камин, усядется в любимое кресло и начнёт рассказывать ещё одну историю.
     Например, про мальчика, который дождался...

Парень из другого мира
(правдивая история, рассказанная девушкой из нашего мира)

     У меня есть парень из другого мира. Даже не знаю, что я бы без него делала.
     К примеру: сегодня проснулась за двадцать минут до экзамена. Вся растрёпанная, позавтракать не успеваю, с собакой погулять тоже. И повторить толком ничего не могу. Зачётку бы дома не забыть - и то хватит.
     На ходу одеваюсь, выбегаю из квартиры и мчусь к остановке. В животе урчит, перед собакой стыдно, за себя боязно. Вскакиваю в маршрутку, а там уже сидит парень из другого мира.
     - Не боись, - говорит. - Собаку выгулял. И вот ещё пару бутербродов захватил. Перекуси по дороге.
     Уминаю бутерброды, добегаю до института и сразу надо идти сдавать. Потому что опоздала, отличники свои автоматы получили, а половина группы просто не пришла.
     И вот я захожу, тяну билет, сажусь и... ничего не помню. Хотя вопрос знакомый. Где-то видела...
     Парень из другого мира подсаживается ко мне, смотрит в билет и вздыхает:
     - Учила же.
     - Когда? - огрызаюсь.
     - С Наташкой по телефону болтала, по телевизору концерт какой-то шёл, тогда и учила.
     'Да я почти все билеты так учила', - думаю.
     - Вспомнила? Там ещё было...
     Он рассказывает, а я записываю. И получаю по итогам экзамена свою законную четвёрку. Потому что на дополнительный вопрос не ответила - к преподу одна пошла. Парень из другого мира сказал, что иначе нечестно получится.
     А на выходе из института сталкиваюсь с 'любовью всей жизни'. Это его так Наташка называет. Симпатичный, из отличников и не какой-то там ботаник, даже наоборот - активист, на студвесне постоянно выступает... Улыбнулся, поздоровался и прошёл мимо. В этой части моей жизни всё стабильно - поэтому уже и не столько обидно, сколько привычно.
     Вздохнула и дальше пошла. У нас ещё много дел. В смысле, у меня и у парня из другого мира.
     - Слушай, - говорит он внезапно так вкрадчиво из-за спины.
     - Слушаю, - поворачиваюсь я.
     - А можно я выходной возьму?
     - Зачем?
     - Понимаешь, - он виновато отводит глаза. - У него, который сейчас прошёл, есть девушка из другого мира. И у нас вроде как свидание...

Гадкий Утёнок
(когда чувствуешь себя чужим, но всё же не лебедь)

     Когда Гадкий Утёнок отчаялся понять 'почему же всё не так?', он отправился на генетическую экспертизу.
     Гены сказали: 'Да, утёнок'.
     Эксперт, почесав лысину, вздохнул и констатировал: 'Да, гадкий'.
     Расстроенный своей незавидной участью герой отправился домой. По пути он пинал пустые пачки из-под сигарет. Он бы с удовольствием попинал пустые консервные банки или старый телевизор, но боялся поранить лапки. Гадким приходится в жизни очень тяжело. Всё и все стараются напомнить им об их неполноценности.
     Мимо вразвалочку шла банда лебедей.
     - Гляди, какой отвратительный тип! - один из лебедей толкнул другого в бок.
     - Отвянь от парня, ему и так несладко приходится, - отмахнулся второй, а затем неожиданно повернулся к Гадкому Утёнку. - Как звать?
     Утёнок признался, и ему сразу стало стыдно, что ожидания лебедей оправдались. Даже имя у него оказалось отвратительным. При этом попутно Утёнок рассчитывал, что его ожидания о насмешках и побоях как раз-таки не оправдаются.
     Мироздание сжалилось, и желание исполнилось.
     - Меня так тоже когда-то звали, - ухмыльнулся лебедь. - Потому что я случайно затерялся среди уток. Они считали меня за своего, но оказалось, что я всё-таки лебедь. Правда, чтобы это понять, пришлось через многое пройти. Послушай, ты уверен, что у тебя не такой же случай?
     Утёнок опечалился ещё сильней и протянул результаты генетической экспертизы. А затем рассказал о словах эксперта.
     - Какой козёл! - это проняло даже того лебедя, который назвал утёнка отвратительным. А сам Гадкий вспомнил бородку эксперта и его привычку что-то жевать.
     - Послушай, парень, - сказал тот лебедь, которого когда-то считали уткой. - Дело ведь не только в том, кем ты родился. Дело в том, кем ты делаешь себя. Вот ты чувствуешь себя гадким? - Утёнок нехотя кивнул. - Ты мне это брось! Ты не гадок! Ты готичен! Во! Точно!
     Утёнок от удивления едва не повалился.
     - Готичен? - пробормотал он.
     - Конечно! Мой совет - поработай над образом.
     И лебеди, всё так же вразвалочку, удалились.
     Утёнок некоторое время размышлял, а затем решил, что терять ему нечего. Пошёл и подстриг пёрышки, перекрасив их заодно в чёрный цвет. Смотрел юмористические шоу и пытался выглядеть спокойным и невозмутимым. Пару раз прогулялся в новом образе по улицам и отметил, что теперь прохожие по-прежнему перешёптываются, но уже никто не пытается его задеть.
     Это было прекрасно! Его опасались, а к перешёптываниям он давно привык.
     Спустя месяц он вновь повстречался с лебедями. Они узнали его лишь в тот момент, когда он напомнил им о прошлой встрече.
     - Хорош! - воскликнул тот лебедь, который в первый раз назвал его отвратительным. - Силён и страшен! В хорошем смысле, - добавил он, заметив, что утёнок смутился.
     - И как же тебя теперь зовут, - улыбаясь, спросил лебедь, который считался когда-то уткой.
     - Это же очевидно. Всё, как вы тогда сказали - Готский Утёнок...

Как травинушка в поле одинокая...
(экзистенциальный смысл 'лета в деревне' - затерянный и иногда вновь находимый)

     'Как травинушка в поле одинокая...', - напевает Алина мысленно. Вслух нельзя, потому что в этом месте нет голосов. Образы, жесты, мысли - вот и всё. Звуков тоже никаких нет.
     А сама Алина есть. И те, кто приходят. Она различает их смутно - размытые тени, жаждущие нового. Некто в поисках иной жизни.
     Разочарованные.
     Алина и сама из таких - из разочарованных. Пропахших ароматом увядания и тщетно пытающихся отцепить хвост проблем.
     Не получится. Пока сам не исчезнешь. Не перестанешь быть тем, кто ты есть. Сменишь себя всего. Тогда проблемы так и останутся лежать в ожидании кого-то похожего. Они не так уж разборчивы.
     'Забери заразу с палочкой сразу', - вспоминает Алина.
     Так бабушка говорила. Когда появлялась бородавка, надо было сделать хорошую длинную палку. Такую, чтобы сразу взять захотелось. И перед тем как выкинуть, обязательно сказать эту фразу. А тот, кто подбирает палку - забирает твою бородавку.
     Над бабушкой смеялись, но она лишь улыбалась в ответ.
     Старая ведьма всё знала. И про Алину тоже знала, когда рассказывала ей сказки. Иные, чем другим детям. Пугающие, манящие в водоворот странного. Настолько завлекательные, что Алина в них нырнула с головой и до сих пор не выкарабкалась.
     Стоит на страже. Между зримым и незримым. Между былью и небылью. Между сбывшимся и несбывшимся.
     Стоит и не пускает ни туда, ни обратно. Хотя и не знает точно, кто так решил. Никто не говорит ей, что можно делать, а что нельзя. Алина просто знает: она - страж.
     Некоторые всё же пробираются. Обходят стороной, хитрят, отвлекают. Просачиваются сквозь Алинины руки и уходят в новую жизнь.
     И ничего не случается. Никаких наказаний для Алины.
     Так может всё это не имеет смысла? Но кто-то внутри говорит: 'Имеет'. Правда, не объясняет: в чём тот смысл.
     Порой хочется сдаться. Отступить, отойти в сторону. И пусть весь тот поток хлынет куда и как хочет. Какое ей дело до всего этого? Она ведь и сама выбраться отсюда не может. Страж-заключённый.
     А других нет. Она звала мысленно и искала. Никого вокруг, лишь образы, жесты и мысли. Звуков тоже никаких нет.
     Проклятая старая ведьма! Колдунья седовласая. Заманила, заставила, обманула. Посадила сюда, а сама жизнь доживает. Ведь наверняка место это было бабкиным. Наверняка она отсюда как-то сбежала. Наверняка такое возможно...
     Знать бы как.
     'Как травинушка в поле одинокая...', - тянет Алина мысленно. Звуков в этом мире нет, но это не самое страшное. Плохо, что здесь нет слёз...

ЛитРПГ
(развёрнутый ответ на егэ по литературе, удостоенный высшего балла и комментария 'изи катка')

     Колыбель ещё качала Пушкина, а тот уже качал харизму. С детства он считался обворожительным сукиным сыном, да им и остался до смерти. Порой, конечно, посещали сомнения, так ли персонажа развивает, но свернуть с выбранного пути тяжело, да и навыки уже не перераспределить. Бардовская стезя надолго приковала к себе и не отпускала. И лишь когда упал поэт, невольник чести, то вскрикнул он: 'Пистолеты! Пистолеты качать надо было!'
     Лермонтов с детства хотел быть похожим на Пушкина. Но всё не получалось. А тут услышал роковую фразу и просветлел разом. С пистолетами у него дела обстояли более-менее, так что породив стихотворение во славу своего кумира, отправился Лермонтов отрабатывать его последний наказ - в горы, на Кавказскую войну. Там раскачался до предела. Настолько, что начал вольности допускать. Заявлял повсюду, что Кавказ под ним теперь, хотя на деле просто Пушкина цитировал - считал это наилучшим комплиментом. Но местные такой преданности не оценили и пригласили Лермонтова выйти поговорить, хотя лучше бы в люди выйти старались, право слово. На беду свою, Лермонтов по характеру лавфул-гуд был, потому попробовал решить дело миром. А местные за характер не заморачивались и не отыгрывали его вовсе, предпочитая на репутацию работать. Принято у них было, что за человека дела отвечают, которые он в горных пустошах сотворил, а не то, что у него там в характеристиках прописано.
     Обо всём этом прослышал Гоголь. Смекнул, что началась охота на писателей, а потому разом сменил профиль на некромантию. Он и раньше с нечистой силой заигрывал, а тут совсем в неё ударился. Однако же при очередном вызове демона, когда пытался смастерить кровавого голема вместо кровяного, провалил мораль и сжёг второй том путевых записок о путешествии по Тамриэлю. В дальнейшем же демоны Гоголю всюду являлись, хотя на деле ровно в этот момент они его и покинули.
     Говорят, что один из демонов, воспользовавшись заклинанием Портала - который синий, а не оранжевый - отправился к Достоевскому. Тот коротал вечер у себя дома, как вдруг ощутил - место на литературном Олимпе пусто. Гоголя больше нет, а иные ещё далече! Вскочив, нервно дёргая себя за волосы, Достоевский ощутил, что его переполняют идеи одна другой красочней, и все с кровавым душком. То нашёптывал ему демон, выбравший Достоевского своей аватарой. К сожалению, в отместку за идеи демон требовал подношений в виде попоек, азартных игр и загулов на стороне. И более всего раздражала демона жена Достоевского - поистине святая женщина, хоть и непись.
     Пока же Достоевский зарабатывал опыт, но не деньги, Толстой качал телосложение и, по слухам, штангу. Издавна выбрал путь созерцательного восприятия и силой этого же взгляда укрощал любого, кто готов был посягнуть на его наследие. Как почётный лендлорд и не менее почётный паладин, веровал и наставлял на путь истинный. Владел магией длинного слова и повторял его ровно до тех пор, пока кто-нибудь грамотный не возьмёт бумагу и не запишет то слово для потомков. С этого-то обычно всё и начиналось - слова выпрыгивали из широкой груди Толстого, увязывались в предложения и длились, пока не заканчивались где-то на пятнадцатом томе, потому что о еде тоже забывать не следовало.
     Феномен Толстого изучал в своё время Чехов, определивший, что имеет дело с редким заболеванием. Подготовленное лекарство, однако, по старой мудрости, cura te ipsum, в результате чего обрёл скальпель краткости - плюс пять к цитированию, плюс восемь к запоминанию и минус первый и последний абзацы.
     Булгакова, в свою очередь, Толстой не интересовал, а вот Гоголь вызывал симпатию. Булгаков и сам был не прочь в некроманты записаться, но давно уже числился в клириках. А поскольку был он не сталелитейщиком и даже не сталинолелейщиком, то милостью богов был не обласкан. Так что писал он то оригинальную трактовку столкновения Тота и Анубиса, а то свой вариант Затерянного мира в реалиях раннего СССР. А ещё масштабное полотно, включающее вариацию истории Гоголя, демона и попаданца в первые годы от рождества Христова. Видя такое рвение, демон старательно поддерживал жизнь в Булгакове, ожидая, когда наконец-то история Мастера Некроманта будет окончена. Впрочем, когда Булгаков стал мухлевать и работать медленней, демон покинул его и вселился в Набокова.
     Набоков привлёк демона своим увлечением энтомологией. Одно это уже показывало, что на развитие персонажа ему наплевать. Набоков бросался из крайности в крайность, выбирая то шахматы, то ещё что-нибудь подобное. Однако же появление демона взбодрило Набокова. Чувствуя себя Фаустом, стремившимся познать всё в этом мире, он отправляется в неизведанный мир жарких фантазий, которые выписывал, тем не менее, с присущим ему педантизмом. Впрочем, демон сам себя в конечном итоге и сгубил. Четырёхкратная номинация на Нобелевскую премию перекрестила неведомую сущность, и она вернулась к себе, оставив Набокова в лёгком недоумении и некоторой амнезии, в которой он, правда, никогда не признавался.
     По слухам, всё это однажды приснилось маленькому Пелевину, что в дальнейшем и предопределило его творчество. По другим слухам сна никакого не было, а были лишь мухоморы. По третьим - Пелевина тоже нет, а всё это труд слаженной команды профессионалов в лице война-вампира, мага ордена Октябрьской звезды, вора из Вавилена и клирика средней полосы, каждый из которых отвечает за своё направление и части речи. Впрочем, есть мнение, что и команды никакой нет. Вообще ничего нет, а все мы находимся не здесь и нам никак.

Погружение в слои правды с господином Фун Лао
(когда самурай без меча становится подобен самураю с мечом)

     Господин Фун Лао владеет спичечной мануфактурой и весьма уважаемый человек. Он одинок, потому забрал меня у родителей, чтобы было кому передать дело после смерти.
     По вечерам мы пьём чай, и господин делится со мной мудростью.
     - В коробке жило семь спичек. Первая дружила с шестой, третья с четвертой, а пятая со второй. Седьмая спичка ни с кем не дружила, потому её сожгли первой.
     Господин Фун Лао не задаёт вопросов. Я должен понять, что он хочет услышать.
     - Без дружбы мы сгораем впустую, и некому жалеть о нашей гибели.
     - Это только первый слой.
     - Седьмая спичка сгорела, но осталась. Потому что один и шесть равно семи. Три и четыре, пять и два - тоже. Она была седьмой из седьмых.
     - Да, но и это ещё не конец.
     Дотошность - одно из главных качеств господина Фун Лао.
     - Седьмая спичка не могла дружить, потому что она была всего лишь спичкой. Она знала об этом, а потому не жила иллюзиями в отличие от остальных. Будь честен с собой и выполняй своё предназначение.
     Господин Фун Лао улыбается, а я перевожу дух.
     - Всё правильно. Но это лишь третий слой. Правда редко бывает запрятана так близко.
     Жаль, но я опять что-то упустил. Мне стыдно перед господином за свой промах, и я стараюсь его исправить.
     - Седьмая спичка не жила иллюзиями, что может дружить. Она знала о себе всё и единственное, что могла сделать - сгореть, даруя тепло. В этот момент она была счастлива, хотя и не умела чувствовать.
     Господин Фун Лао останавливает меня взмахом руки.
     - Правда в том, что только лишь спички знали: кто из них седьмая, а кто первая. Мы сожгли одну и сами решили какую именно. Человек живёт в мире, который он создаёт по праву сильного.
     Я смиренно склоняю голову.
     - Но это только лишь пятый слой, - продолжает господин Фун Лао. - На самом деле, никакую спичку никто не сжигал. Это всего лишь пример, построенный на пустом месте. Но посмотри: сколько всего мы возвели там, где ничего не было.
     Надеюсь, я унаследую хотя бы частичку мудрости господина...

Метод чтения
(за функциями людей не видят)

     Елена Вадимовна работает кондуктором троллейбуса и за год прочитывает ровно одну книгу.
     Каждый раз это книга в мягкой обложке - из тех, где страницы склеены, словно в старых календарях, которые принято обрывать каждый день. Елена Вадимовна покупает книгу в начале года и старается, чтобы в ней оказалось примерно столько же страниц, сколько предстоит рабочих дней.
     Обложка тоже идёт в счёт. С неё-то всё и начинается.
     Елена Вадимовна долго и тщательно прощупывает обложку пальцами, словно бы лаская текстуру. Старается запомнить малейшую деталь, изображённую на картинке. Произносит про себя - а иногда и вслух, если в троллейбусе мало пассажиров - название и автора. Меняет интонации, чтобы лучше прочувствовать.
     Вечером того же дня она аккуратно отрывает обложку, захватив по пути страницу с аннотацией - ни к чему заранее знать, о чём книга.
     На следующий день, в перерывах между обилечиванием пассажиров и общением с коллегами, Елена Вадимовна раз за разом читает один и тот же лист с обеих сторон, борясь с искушением заглянуть на следующий.
     Каждое слово становится значимым. Каждый знак препинания преследует собственную цель. Каждая ошибка режет взгляд и заставляет морщиться.
     Вечером лист исчезает в мусорном ведре, но история остаётся жить внутри. Перед сном, уже лёжа в кровати, Елена Вадимовна вспоминает прочитанное и стремится угадать, что же будет на следующем листе.
     Чем ближе к концу года, тем точнее предсказания, однако это не отвращает от чтения и не вызывает скуку. Наоборот, очень приятно предвидеть события чьей-то жизни, пусть она и выдумана.
     Несмотря на кажущуюся монотонность собственного бытия, предсказать, что произойдёт в её будущем, Елена Вадимовна не в силах. Ей остаётся только надеяться, что в той книге, которую кто-то прочитывает день за днём, отрывая листок за листком, автор предусмотрел хотя бы парочку интересных сюжетных поворотов для Елены Вадимовны, которая работает кондуктором троллейбуса и за год прочитывает ровно одну книгу...

Прошлое подобно камнепаду
(краткий экскурс в подвижную психику)

     Телефонный звонок раздался на рассвете. Трубка протяжно засвистела, и от этого звука заныли зубы - верный признак того, что хороших новостей ждать не стоило.
     - Да? - спросил я.
     Собеседник молчал. Даже дыхания не доносилось с другой стороны. Только полная тишина, какая бывает, когда в работающем цеху разом остановятся машины.
     - Что нужно? - на всякий случай уточнил я, подождал ещё пару секунд и повесил трубку.
     Зубы продолжали ныть. Пришлось даже выпить таблетку болеутоляющего.

     Шестерёнки в больших часах, занимавших всю стену, лопнули в десять часов десять минут. От такой симметрии у меня заслезились глаза.
     - Давайте не надо? - попросил я.
     Часы пришлось занавесить тряпкой. Снять их рука не поднялась - всё-таки память детства.
     'Звонок и шестерёнки взаимосвязаны', - мелькнула мысль, и я не стал её отбрасывать. Не знаю, сколько времени провёл в размышлениях, но постоянно приходилось утираться салфетками.
     Слёзы и не думали останавливаться.

     Дверной звонок прогрохотал ближе к вечеру, и барабанные перепонки лопнули. В установившейся тишине я двинулся к двери.
     - Кто там? - шёпот был или крик, я уже не различал.
     Поскольку ответа всё равно не удалось бы расслышать, я открыл дверь. Гигантский грач с оборванными крыльями смотрел на меня укоризненно. Клюв его был погнут. На боку птицы виднелся отпечаток детского ботинка.
     - Прости...
     И вновь, я не различил, шёпот или крик сорвался с моих губ.

     Грача я помнил. Пожалуй, слишком хорошо, чтобы считать произошедшее несправедливостью.
     У нас во дворе жил маленький злой мальчик. Наверное, он не думал, что он злой, просто руки у него болели. И ноги. И хорошо им было только в те минуты, когда кому-то было плохо.
     От этих самых рук и ног.
     В жертвах мальчика числились все окрестные кошки и собаки. И муравейник. И гусеницы. И жуки. И даже грач.
     Последний, впрочем, излечил мальчика надолго. Почти навсегда. Руки и ноги перестали болеть, хотя добавилось других проблем.
     Например, зубная боль от новостей, слёзы от симметрии, потеря слуха от дверных звонков.

     Я закончил работу уже ночью. Руки дрожали от усталости, ноги упорно не желали стоять ровно, но слёзы наконец-то прекратились, а зубная боль ушла.
     - Кажется, всё, - сказал я, чтобы услышать собственный голос.
     Грач по-прежнему смотрел укоризненно, но мне удалось сконструировать ему пропеллер из стрелок - секундной и минутной. А с помощью часовой я выправил клюв, хотя пришлось повозиться, прежде чем у меня получилось что-то сносное.
     - Я уберу, подожди немного, - попросил я и принялся вытирать след от ботинка.

Нечто недостающее
(раньше сказки были не так добры)

     В хижине пахло смолой, пылью и зверем. Сквозь занавешенные окна с трудом пробивался свет. Удалось разглядеть лишь гигантский силуэт под покрывалом на огромной старой кровати.
     Сквозь шлемофон донеслись помехи. За стеной отряд охранял хижину, хотя никаких шансов против флуктуаций у них не было. Ни у кого в мире их не было, кроме Твари.
     Ты справишься, ты сможешь, ты должна, у тебя всё получится, судьба мира на волоске и ещё куча патетичных фраз. Все они зазвучали искренне, когда лучшие умы планеты оказались бессильны перед волнами флуктуаций, которые неумолимо сходились к этой точке, уничтожая всё живое. Ещё сутки назад план Крис казался бредом, а сейчас превратился в последний шанс.
     - Я принесла то, что ты просила, - сказала она.
     Силуэт под покрывалом остался недвижим, но сквозь треск помех раздался голос Твари:
     - Покажи.
     Крис поставила контейнер на пол и открыла. Застывшие в полупрозрачном желе глазные яблоки; погруженный в питательный раствор нос; чуткие длинные пальцы с аккуратными ногтями; дрожащие от вибрации воздуха уши; влажный розоватый язык.
     - Дура.
     Судя по голосу, Тварь настолько устала, что тупость людей даже не вызывала у неё раздражения. Зато у Крис его хватало:
     - Ты сказала, мы принесли! Ты сказала, что без этого и без тебя флуктуации пожрут всё, что осталось от мира. Ты сказала!
     - Дура. Хочешь помочь? Покажи, что ты принесла.
     - Да смотри уже!
     Глаза словно выжгло огнём. Наступила тьма. Кромешная. Внешний мир утратил все очертания.
     - Ты забрала мои глаза... - прошептала Крис. - Зачем?
     - Чтобы лучше видеть, что ты принесла, дитя моё.
     Казалось, Тварь мурлычет. Или скалится. Крис лишилась зрения, но обрела знание, чем всё должно кончиться.
     - Так, значит? Ну забирай остальное...
     Тварь не пришлось уговаривать.
     Крис пошатнулась, когда пропал слух. На секунду запаниковала и поскользнулась. Успела выставить руки, но всё равно больно ударилась головой о что-то.
     'Контейнер', - подсказала память.
     Крис почувствовала кровь на губах. Слизнула её, и не ощутила вкуса.
     Затем пропали запахи, а сама Крис потеряла связь с пространством. Только пальцы всё ещё чувствовали странную ребристую поверхность пола.
     'Что ты медлишь? - мысленно спросила Крис. - Вот они, пальчики...'
     'Рука у меня уже была, я возьму другое. Но скажи последнее желание. Про мир - забудь. Проси для себя'.
     'Хочу знать, кто ты'.
     На секунду свет зажегся вновь. Всё та же хижина. На кровати валялось скомканное покрывало, а рядом гигантский волк замер перед прыжком.
     Глаза его хищно горели во тьме. Её глаза.
     Уши стояли торчком. Её уши.
     Пасть разевалась, демонстрируя клыки и язык. Её язык.
     Ноздри хищно раздувались. Её ноздри.
     Волк взвился в прыжке и через секунду принялся рвать клыками тело. Её тело.
     Закончив трапезу, Тварь выломала дверь. Жалкие остатки людишек топтались рядом, моля о спасении. То, что виделось им приближающимися со всех сторон энергетическими флуктуациями, для Твари распалось на силуэты.
     Громко взвыв, Фенрир кинулся в гущу битвы богов. Туда, где виднелся силуэт Одина.

Последняя воля
(jean-michel jarre 'etnicolor', краткая визуализация)

     Старик, у которого погиб сын, принёс Морту книгу.
     - Это была его последняя воля, - сказал он.
     Морт пролистал пустые белые страницы, нахмурился, кивнул, проводил старика, надел плащ и вышел из дома.
     Лил дождь.
     Морт упрятал книгу во внутренний карман и вызвал кэб.
     Всполохи мрака сопровождали его на пути к границе. Белые контуры потускнели. Казалось, что темень никогда более не выпустит свет на свободу, но так только казалось.
     Не доехав нескольких сотен метров до границы, Морт отпустил кэб и пошёл пешком. Дождь успокоился, и тьма приобрела сиреневый оттенок, как это часто случалось после грозы.
     Дойдя до нужного места, Морт зашёл в кабину для свиданий. Серой тенью, воплощавшей его сущность, он скользнул внутрь.
     Сквозь затемнённое стекло Морт увидел Старика, у которого погибла дочь. Чёрные контуры его истончились, так что черты лица были едва различимы. Казалось, что перед Мортом сидит огромное белое пятно.
     Старик приподнял руку и продемонстрировал Морту склянку с жидкостью цвета мрака.
     - Это была её последняя воля, - сказал старик и передал стекляшку на тёмную сторону через специальное окно.
     Морт нахмурился, кивнул старику, забрал склянку и отправился обратно.
     Несколько часов он пешком добирался до дома. Серый рассвет уже успел забрезжить над домами, и первые чёрные, с белым контуром силуэты вышли на улицы, расходясь по своим делам.
     Морт заперся в маленькой тёмной комнате, включил в дальнем углу лампу, сел за стол и положил перед собой книгу. Рядом он поставил склянку, пододвинув к ней два остро-отточенных пера.
     Несколько сотен лет назад Морт волновался бы из-за происходящего куда больше, но сейчас он знал, что не должен допускать лишних переживаний. Чернила Старика, у которого погибла дочь, и страницы Старика, у которого пропал сын, должны были воссоединиться в книжном посмертии согласно последней воле их детей.
     Морт не знал деталей произошедшего, но уже успел присмотреть того, кто расскажет эту историю наилучшим образом. Того, кто сможет поведать о том, что 'у бурных чувств неистовый конец...'

Ералаш, который не сняли
(набросок из тетрадки кислициной)

     - У воды бывает плотность, вязкость и нежность, - сказал Вовка, и что-то ему в собственной фразе не понравилось.
     - Ого! - приподнял бровь учитель. - А нежность воды - это как?
     Класс напрягся.
     - Это... - сказал Вовка, пытаясь придумать какой-то достойный выход. - Это... - повторил он уже более уверенно.
     - Ну, - подстегнул учитель.
     Блуждающий взгляд Вовки остановился на Наташке Кислициной. Она крепко-крепко зажмурилась, будто боясь увидеть происходящее.
     - Это базовое постоянно уменьшающееся свойство, - выдавил Вовка и тут же принялся придумывать ответ на вопрос, который обязательно должен был последовать.
     - В смысле? - раздался тот самый вопрос.
     - Первоначально вода обладала повышенной нежностью, поэтому в ней зародилась жизнь, - изрёк Вовка, продолжая смотреть на Кислицину, которая тем временем рискнула приоткрыть один глаз. - Потом нежность уменьшилась, жизнь перестала зарождаться и начала просто существовать. - Наташка открыла второй глаз.
     По классу прокатился смешок, но Вовка прервал его, резко подняв руку.
     - А там, где нежность на самом минимуме, в воде вообще жить ничего не может! - закончил он.
     Кто-то зааплодировал, а Кислицина покачала головой и покрутила пальцем у виска. Вовка улыбнулся и повернулся к учителю.
     - Ты сейчас нам что-то странное рассказал, - протянул тот. - Однако за находчивость двойку я тебе ставить не буду. Садись.
     Сияющий Вовка гордо пошёл к последней парте, сопровождаемый восторженным шёпотом: 'Ну ты дал!'

     Он прождал Наташку целых десять минут, что для него было равносильно подвигу. Когда она вышла из школы, Вовка выдохнул и встал у неё на пути.
     - Кислицина... эм... слушай, давай я твой портфель понесу?
     Наташка очень внимательно на него посмотрела. Вовка понял, что краснеет.
     - У меня не портфель, а сумка, - ответила она.
     Вовка покраснел ещё больше.
     - Давай лучше руку, - сказала Наташка. - Пойдём, проводишь и ещё про нежность воды расскажешь.
     - Это я могу, - обрадовался Вовка и схватил Кислицину за руку. - Это я вообще запросто...

Твоё уверенное соло
(для тех, кто не ищет лёгких путей)

     За окном будет Новый Уренгой. А из нового в нём - только ты. Поступишь всё-таки, и общагу дадут. Бакалавриат, магистратура, мелкие заработки. Съёмная комната и мечты о том, как свалишь отсюда.
     Однако никуда не поедешь. Мать в деревне плохая совсем, а помочь некому. Так будешь говорить, скрывая, что просто ссышь. Хрен его знает, как там повернётся.
     Но однажды, пока ещё не наступила рутина 'взрослой и серьёзной жизни', откроется дверь в стене, и седой старец позовёт спасать мир. А ты спал два часа, потому что пил, зубрил, сдавал, а потом снова пил.
     В общем, согласишься.
     За дверью протрезвеешь, охренеешь и забухаешь вновь. Подвиги, бабы, скука. Выучишь светлую магию, а следом тёмную. Автоматизируешь магический процесс - зря, что ли, специальность выбирал. И весь мир прогнётся под тобой, и достигать больше нечего.
     Снова дверь. Киборг поманит хромированной рукой в будущее. Битва корпораций и чудеса виртуальности с использованием автоматизированной магии. Деньги потекут рекой, ты установишь единые порядки и будешь править всеми.
     Затем ещё одна дверь - подземный мир, переживший апокалипсис.
     Спасёшь его и очутишься в космосе.
     Предотвратишь всегалактическую войну и увидишь новую дверь...
     Миры и города будут сменять друг друга. Ты исправишь ошибки, спасёшь людей, поможешь влюблённым встретиться, а тайнам раскрыться.
     Но вдруг за очередной дверью - знакомая общага и Новый Уренгой. В тот раз он действительно покажется новым. По сравнению с тобой, повидавшим всё, но внешне оставшимся неизменным, так уж точно.
     Стоя у окна, будешь прикидывать, где открыть производство суперкомпьютеров, какую из автоматизированных магических программ пустить первой и в чью галактику послать сообщение. А заодно - будущие кварталы, детские площадки, школы, больницы, торговые центры и дома культуры. Облик Новейшего Уренгоя откроется перед глазами.
     Впереди лишь сущая малость - сессия, кредит под стартап и вселенская война с магами консерватизма, пришельцами бюрократии и корпорациями, живущими в мире грёз и фантазий.
     Иди...

Камчатка
(локальная смена эпох в потребительском экстазе)

     Район был новый, малозастроенный, с огромными проплешинами полей, на которых летом буйно росла полынь. Дети бегали среди неё, стегали друг друга отломанными стеблями, называли себя 'ниндзя', а после, утомившись, бежали 'на Камчатку', чтобы купить пакетик 'юпи' или 'зуко'.
     Порошок пересыпался внутрь пластиковой бутылки с водой, частично оседая на горлышке, а после сосуд с приторной жидкостью передавался по кругу, пока внутри не оставались лишь бесцветные кристаллы. Зато пальцы, губы и языки красились в разные цвета радуги, отчего родители по вечерам поминали Камчатку недобрым словом.
     Камчатка - дитя девяностых, блудная дочь капитализма, ларёк на окраине района.
     Владельца его никто никогда не видел, а в продавщицах числились: Зульфия - дородная женщина с гортанным выговором, и Машка - взбалмошная девица лет двадцати, в глазах которой плескалась жажда приключений, а в голосе жило обещание счастья.
     Затем Машку сменила Любка. Любку - Софка. Софку - Кирилл Иваныч. У последнего в глазах жила усталость, а про счастье он даже не заикался.
     Зульфию никто не менял. Как и ассортимент ларька - дешёвое пиво, водка в бутылках с отклеивающейся этикеткой, марсы, сникерсы, твиксы, пикники и - невиданное чудо! - многоразовые презервативы. Причудливой формы полые фигурки из толстой резины. Когда на смену заступала Зульфия, то убирала их куда подальше. Машка, Любка, Софка и даже Кирилл Иванович, наоборот, выставляли диковины на самое видное место.
     Иные покупатели приходили только ради того, чтобы на них полюбоваться.

     Пустые поля постепенно застроились. Дома с каждым разом становились всё выше и больше. Появились школа и детский сад.
     Пришли перемены и в жизнь ларька. Камчатка осознала сначала себя, потом своё предназначение и поняла, что пора развиваться. Всего за четыре месяца на месте ларька вырос небольшой, но вместительный магазин. Над входом красовалась вывеска 'Камчатка. Магазин всяких-разных товаров'.
     Коммуникации её переплелись с коммуникациями окрестных домов. Окна выходили на все четыре стороны. Мусорные контейнеры использовались теми, кому лень было идти до помойки.
     И вот так исподволь, через эти рудиментарные зачатки органов Камчатка познавала мир вокруг себя.
     Из водопроводной воды она выяснила что люди хранят внутри. С помощью электричества просматривала рекламу и сериалы в чужих телевизорах. Благодаря мусорным контейнерам копалась в чужом грязном белье. Через окна следила за прохожими.
     Чем дальше, тем больше накапливалось информации. И тем чаще хотелось не только наблюдать, но и влиять на происходящее. Без этого существование казалось половинчатым.
     Помогла конкуренция. Внезапно выяснилось, что Камчатка одна уже не справляется со снабжением целого района, который всё продолжал шириться, а потому то тут, то там начали появляться братья и сёстры по всяким-разным товарам.
     И тогда Камчатка взяла управление в свои руки.
     Она заставила хозяина расширить ассортимент, стараясь угадать то, что потребуется людям. Выучила продавцов, среди которых всё ещё работала Зульфия, кого можно обвесить, кого обмануть, а кому предложить нечто такое, чего он наверняка хочет, вот только пока об этом не догадывается.
     И всё больше и дальше она пыталась вторгнуться в тот мир, который был недоступен раньше. Её огромные плакаты смотрели с рекламных щитов. Её объявления неустанно выгребали из почтовых ящиков. А её собственная реклама крутилась на местном телеканале.
     Иные покупатели приходили только ради того, чтобы посмотреть на магазин, который 'по телеку показывали'.

     Время неумолимо бежало дальше, и наступил момент, когда Камчатка, напитав зеленью хозяина, укуталась в кокон из строительных лесов и вышла перерождённой бабочкой.
     Два длинных крыла (продуктово-бытовое и одёжное), внушительная голова (кинотеатр с развлекательным центром) и собственная парковка.
     И гордое 'ТРЦ Камчатка' с каждой из четырёх сторон, чтобы было видно отовсюду.
     Вновь выступив законодательницей мод, она ещё дальше расширила границы понимания людей. А вместе с пониманием пришли новые методы управления. Теперь редко кто мог похвастать тем, что зашёл на пять минут, купил необходимое и ушёл.
     А как же огромный продуктовый? А как же турецкий хлопок и китайские шелка? А как же новые фильмы в самом лучшем качестве? А импортная техника по цене производителя? А постоянные скидки и распродажи?
     Чувствуя, как в огромном брюхе урчат люди, Камчатка жалела только об одном - со всех сторон её теперь подпирали дома, а стало быть - место для роста заканчивалось.
     Впрочем, всегда можно нарастить ещё пару этажей, перенести парковку под землю, а высвободившееся место использовать для второго корпуса. Разместить там, к примеру, мебельный или спорттовары. Или каток с боулингом.
     Думая так, Камчатка невольно вспоминала своё прошлое - сникерсы, марсы, зуко, юпи и многоразовые презервативы. Воспоминания эти были с оттенками ностальгии, лёгкого стыда и капелькой неверия, словно у человека, который просматривает фотографии голозадого малыша в семейном альбоме и не может поверить, что это на самом деле он...

Обычай племени Нагори
(жемчужина в копилку бесполезных фактов)

     - У племени Нагори, жившего здесь раньше, был один своеобразный обычай...
     Гид делает паузу, оглядывая сидящих в автобусе. Большинство спит, утомлённое долгим перелётом. Кто-то глазеет по сторонам, а кто-то всё же слушает краем уха. Кажется, гида это устраивает.
     - Высшим шиком считалось уйти из жизни незамеченным. Не умереть, а попросту исчезнуть. Лучше всего, если получалось исчезнуть из памяти людей и стереть все следы со страниц мира. Конечно, подобное было недостижимым идеалом, но всегда есть к чему стремиться.
     Просто уйти - это полдела. Следовало внимательно проследить, чтобы в доме не осталось ни одной вещи, которая может напомнить о тебе. Никто не должен был заметить покидающего селение. А его тело после смерти не должны были найти и опознать.
     Умирать, кстати, было не обязательно. Просто обычай требовалось выполнять только тогда, когда человек закончит все свои земные дела. Незаконченные дела очень любят напоминать о себе, и о том, кто их не завершил.
     Но находились и те, чей путь в этом мире подходил к заветной черте очень рано, и уж они-то явно не стремились умирать. Чаще всего, если конечно получалось, попросту уходили в неизвестность.
     Существует легенда, что многие ушедшие потом возвращались, изменив внешность, чтобы прожить некоторое время среди родного племени и убедиться, что их действительно забыли. После этого, преисполненные гордости, они уходили снова.
     И опять незаметно.
     Некоторые, бывало, возвращались по нескольку раз на протяжении жизни. Легенды упоминают о подобных смельчаках и хитрецах, не указывая, однако, их имени. Это лишний раз доказывает, что такие случаи имели место быть...

     ...Мы выходим из автобуса, одуревшие от жары и долгой дороги. Ковыляем под палящим солнцем к гостинице и лениво материм туристическую компанию.
     - Так долго ехали, да ещё и без кондиционера! Могли хотя бы гида прислать! - возмущается полная женщина рядом со мной.
     - Ага, - поддакиваю я, но чувствую какое-то смутное беспокойство...

Игры с великими
(постмод с привкусом иронии)

Крестики-нолики

     Весь камень уже испещрён 'решётками'. Я дорисовываю последний крестик и отбрасываю мел в сторону. Всё равно больше места не осталось.
     - Опять ничья! - восклицает противник огорчённо.
     - Что поделать, такая уж игра напряжённая, - успокаиваю его.
     Он чешет бороду, затем гневно топает ногой.
     - Дурацкая игра! Если оба играющих внимательны, то ни один из них не сможет победить!
     - Ну так в этом и смысл: дождаться ошибки соперника, - я не понимаю, чего он так разошёлся.
     - А по мне - нет тут никакого смысла. Дурацкая бессмысленная игра! И всё! Точка.
     - Бессмысленная, говоришь? Ну-ну...
     Он краснеет и отворачивается. Не любит, когда напоминают.
     - Ладно, бывай. У меня ещё много работы, - бурчит он под нос.
     Упирается в камень и катит его в гору.
     - Бывай, Сизиф, - бросаю я ему вдогонку...

Шаги

     Весь какими-то свитками обложился. Что-то шепчет, пометки на полях делает. Вдруг застывает, словно статуя, и смотрит вдаль. Очень смешно выглядит. Жаль, что себя со стороны не видит.
     - Всё! Посчитал, - выдыхает он наконец-то.
     - Ну и сколько же? - делаю вид, что не очень интересно.
     Глаза его загораются, рука торжествующе поднимается, будто сразить кого-то хочет.
     - Двенадцать тысяч слоновьих, пять тысяч лошадиных, десять тысяч гигантских и сто семнадцать лилипутских, - осекается и подозрительно смотрит на меня. - Правильно?
     - Почти, - отвечаю я. - Чуть-чуть ошибся. Вот на столько, - развожу руки, показывая.
     - Ну вот, - не огорчается он. - Уже ведь совсем близко!
     Прям ребёнок маленький. Того и гляди: на месте прыгать начнёт или ногами топать.
     - Давай ещё до куда-нибудь попробуем. Задавай цель! - просит он.
     - Если вам так угодно, повелитель, - подтруниваю я. - Давай проверим: сколько от этого шатра до Персии.
     Александр победно улыбается. Ему кажется, что в этот раз он не проиграет.
     Посмотрим...

Догонялки

     И вроде бы я уже почти до неё дотронулся. Ухватился за краешек тоги. Но она в последний момент чуть вильнула в сторону, и пальцы обдало дуновением ветра.
     - Не догонишь! - кричит, весело смеясь, и бежит дальше.
     - Ещё как догоню! - отвечаю я и бросаюсь в погоню.
     Она петляет и уворачивается, но я неумолим - с каждой секундой приближаюсь. Она совершила ошибку, когда свернула сторону реки. Теперь ей не уйти.
     Бросается влево, намереваясь дальше бежать вдоль берега, но я тут, как тут. Хватаю за руку и держу крепко. Никуда не убежит больше.
     - Молодец, поймал, - она тяжело дышит.
     - Ага, - подтверждаю я, тоже пытаясь перевести дух. - Давай мой выигрыш.
     - Лови! - она подбрасывает монетку в воздух.
     Секунда, и обол падает точно мне на ладонь.
     - И что же дальше? - интересуется она.
     - Дальше - речная прогулка.
     - Здорово!
     Я улыбаюсь и взмахом подзываю челн, который застыл посреди реки.
     - Держи! - кидаю обол лодочнику. Он с готовностью ловит его в воздухе. - Покатай даму по Стиксу.
     - С удовольствием, - щерится Харон.
     - Удачи, Эвридика, - прощаюсь я. - Не волнуйся, я передам Орфею, где тебя искать...

Куличики

     Он недоверчиво хмурится и смотрит на меня подозрительно.
     - Думаешь, это будет весело?
     - Конечно! - с готовностью отвечаю я. - Неужели тебе не нравится эта игра?
     - Не понимаю, что в этом забавного? Подумаешь, фигуры из песка лепить.
     Ох, как он надоел мне своим недоверием. Но я уже начал, а потому надо бы закончить.
     - Понимаешь, дело не в сейчас. Может быть, сразу и не оценят, но потом ты наверняка станешь знаменитым. Все будут восторгаться тобой и твоими творениями. Учись работать на перспективу.
     - Ты уверен? - всё ещё сомневается он.
     - Конечно! Можешь быть спокоен. Твои произведения веками будут в памяти народов. И не обязательно использовать только песок, если что.
     - Ну ладно, - вздыхает Ра. - Пойду, поделаю эти твои куличики...

Небылицы

     - Вот я и пришёл. Ты рад? - он складывает свой дурацкий зонт и усаживается напротив меня.
     - Честно говоря, мне всё равно.
     Я нисколько не лукавлю. Действительно всё равно: что он есть, что его нет. А то, видишь ли, возомнил себе невесть что. Стоит один раз проявить чуточку внимания и симпатии, как тебе пытаются сесть на шею.
     - То есть как? - удивляется он.
     - А вот так. Почему бы тебе не завести собственный дом? По вечерам ты будешь возвращаться туда, а не ночевать у знакомых.
     Он хмурится. Встаёт, отворачивается и смотрит в окно. Там шумят дождь и город; и поди разбери, кто из них громче.
     - Вот так, значит... - мне не видно, но, судя по звуку, он вздыхает. - Понимаешь, дома мне некому будет рассказывать свои замечательные истории. Кстати, хочешь послушать новую? - он поворачивается, и на лице опять эта довольная улыбка.
     - Нет. Мне надоели твои небылицы, понимаешь? Устал я от них. Не до тебя мне сейчас.
     Он опять вздыхает. Раскрывает разноцветный зонт и вновь смотрит в окно.
     - Вы подросли. Теперь вам всем не до меня. Это очень грустно.
     - Да, Оле, это грустно, - мне его жалко, но ничего не могу с собой поделать. - Найди себе новых слушателей.
     - Новых? Я же привязываюсь к вам, дурачок. Но, в отличие от вас, не взрослею. И от этого грустно вдвойне...

Канатоходец
(порой мы все канатоходец)

     Канатоходец должен быть спокоен. Всегда. В любой ситуации. Если, конечно, хочет жить.
     Лучи прожекторов высвечивают одинокую фигуру под куполом. Он делал это уже сотни раз. Никакой страховки - шест в руках и двадцать метров, которые надо пройти. Многие приходят лишь ради этого трюка.
     Посмотреть, как человек бросает вызов силе тяжести. Помечтать о том, чтобы оказаться на его месте. Пожелать ему упасть.
     Человек, поднявшийся над толпой. Таких ненавидят и боготворят. Правда, второе обычно уже после смерти.
     Канатоходец спокоен. Мысли кристально чисты. Разум бездействует. Тело само всё знает, главное ему не мешать. Он и не мешает.
     Лишь воспаривший над суетой обретает просветление...
     Вне купола артист пьёт. Иногда спит с чуть полноватой акробаткой. В последнее время его часто мучает боль в лёгких. Туберкулёз, рак или ничего страшного - он не знает, а времени идти в больницу нет. Купол ждёт.
     Коллектив цирка - сборище индивидуалистов. Больше всего из этого сброда канатоходцу противен клоун. Это началось у них давно, когда он только пришёл в цирк. Клоун попытался взять симпатичного парнишку в оборот, за что был жёстко избит.
     Теперь они делают вид, что не подозревают о существовании друг друга.
     Канатоходец спокоен. Разум чист, просветление достигнуто. Резкий звук разорвавшейся верёвки врывается в сознание и бьёт по нервам.
     Теперь можно начинать волноваться...

Проблемы супергероев в офисной среде
(casual as usual)

     В кабинете душно и жарко. Не всем. Только мне. Если надеть поверх костюма Супермена рубашку с брюками, то сильно потеешь. Странно, что у Кларка Кента такой проблемы не возникает.
     Наверное, супергерои не потеют. Или могут контролировать свой пот.
     К сожалению, я не такой. Мне ближе герой фильма 'Особо опасен'. Такой же занудный тип, как и я. Только в отличие от него меня ещё ни разу не пыталась позвать с собой Джоли. А жаль. Уж я бы точно не стал сопротивляться.
     Очень жарко. И душно. Окно не откроешь, потому что все вокруг сразу развопятся, что холодно и что бумаги улетают.
     Слушаю радио. Передают последние криминальные новости. Ничего интересного. У нас всегда по радио ничего интересного. Всё о прошлом.
     Совершенно то-то. Пойман тот-то. Разыскиваются те-то.
     И вот как бы, к примеру, Спайдермен узнал, что требуется его помощь? Или Бэтмен? Ведь никакой летучей мыши в небе не загорается по ночам.
     Может у нас и есть эти самые суперы? Только сидят и не знают, чем помочь. На ерунду себя растрачивают. Совсем как я.
     А если действительно? Вот Наталья Ивановна, бухгалтер, сорок семь лет, разведённая. Может быть, она умеет нечто такое, что делает её супером? Читать мысли, к примеру. Но она ведь не знает, нужно это кому-нибудь или нет. Если и нужно, то только бандитам или спецслужбам, чтобы друг с другом бороться. А простым гражданам помогать не получается.
     Хотя нет. Не похожа она.
     Вот Мишенька действительно как супергерой. Мышцы, осанка, внешность. Даже говорит так устало, с ленцой, будто только что не один, а пару миров спас. И теперь ему бы отдохнуть, но он здесь, с нами. Потому что у супергероев силы огромны.
     - Костя! - меня позвали, и пришлось возвращаться в обыденный мир.
     - Да, Марин?
     - Обедать идёшь?
     Я кивнул. Марина мне нравится. Она, конечно, не Джоли, но в моём положении выбирать не приходится...

     'Вот ведь, чуть не попались', - подумала Наталья Ивановна, когда дверь закрылась. Они с Мишенькой переглянулись и еле заметно друг другу подмигнули...

Смысл из головы
(чужие миры привлекательны и недолговечны)

     - Но ведь должна быть причина, почему я здесь! - Алиса топнула ногой, но ничего не изменилось. Тогда она топнула второй раз. И третий. И даже четвёртый, чтобы уже совсем для верности.
     - Как это всё заезжено, зажёвано и вообще за... - Мартовский Заяц налил себе ещё немного чаю.
     - Что 'за'?
     - Заяц.
     - Почему заяц? - удивилась Алиса.
     - Потому что. Не надо искать во всём причину. Ты ведёшь себя как настоящий хомо. Я заяц, потому 'за' означает 'заяц'. А ты человек, у тебя 'за' означает 'зачем'.
     - А если бы ты сказал: 'по'? Это значило бы 'почему'?
     - По - самодостаточен. Он - фигура. - Шляпник запрыгнул на стол и попытался устроиться между чашек.
     Алиса ущипнула себя. Не помогло.
     - Всё страньше и страньше, - пробормотала она.
     - О да! - произнёс Чеширский Кот, появляясь.
     - Что да?
     - Ты перестанешь задавать вопросы или нет? - Мартовский Заяц сурово посмотрел на девочку. - Съешь ещё этих мягких французских булочек и выпей чаю.
     Чашка подскочила к Алисе и запрыгала на столе, пытаясь дотянуться до девочки.
     - Но я хочу знать.
     - Все хотят знать. Но в итоге знати достаются простолюдины, а не наоборот, - Шляпник зевнул. - Вот что, давай я подарю тебе смысл.
     - Смысл чего?
     - Не чего, а откуда. Смысл из головы.
     Алиса подумала и решила, что иметь смысл не так уж плохо. Вряд ли он будет болтаться без дела.
     Шляпник снял котелок и протянул Алисе. Внутри было темно. Казалось, будто это и есть кроличья нора, в которую она совсем недавно угодила. Постепенно во тьме проступили буквы: 'Уничтожь их всех'.
     Девочка помотала головой. Буквы помотались тоже, а потом вернулись на место.
     - То есть как?
     - А вот так! Если не знаешь, что делать с проблемами, страхами или вопросами - уничтожай! Варварские методы так романтичны... - Шляпник вздохнул и мечтательно поднял глаза. Мартовский Заяц залил ему в каждый глаз по капле чая.
     - Можно начинать? - вежливо поинтересовалась Алиса, смотря на нож для разделки пирога.
     - Разумеется. Подели нас для нас, - Чеширский Кот подмигнул ей и растаял, оставив улыбку следить, чтобы не обделили...

Дружеское молчание
(с нотками корицы и лёгкой горечи)

     - Ты обиделся? - спросила Карина.
     Вася молчал, и от этого было непривычно тоскливо.
     - Ну чего ты, а? - голос звучал почти жалобно.
     Лучший друг, поблёскивая глазами-пуговками, старательно делал вид, будто ничего не слышит.
     Карина взяла Васю за мохнатую лапку и легонько подёргала. Никакой реакции.
     Тогда она уткнула голову в подушку и несколько минут лежала, стараясь не двигаться. Затем Карина повернулась и посмотрела на Васю. Тот всё так же сидел на другой стороне кровати, и в его позе не поменялось ровным счётом ничего.
     - Вааааасяяяя, - протянула Карина, - ну откуда я могу знать, чем я тебя обидела, если ты молчишь?
     Она быстро вскочила с кровати, схватила медвежонка и попыталась поймать его взгляд.
     - Вась, а помнишь, как я тебе лапу опалила, а ты два дня на меня дулся? Я себя такой дурой тогда чувствовала. А помнишь, как Колька мне любовное письмо прислал, и мы с тобой ответ сочиняли? Или как гулять пошли, а ты испачкался так, что мыть пришлось? Ты ещё говорил, что воды боишься. Помнишь, Вась?
     Но Вася молчал и никак не реагировал, и это подкосило Карину окончательно. Она вновь уткнулась в подушку и заплакала, продолжая сжимать в руках плюшевого друга, который ещё вчера был живее всех живых.
     Карина никак не могла понять: почему всё так резко поменялось за одну ночь? Что такого она натворила? Что случилось в мире? Почему это всё?
     В дверь легонько постучали. Карина не ответила, прекрасно зная, что это мама и что она всё равно войдёт.
     - Карина, всё в порядке? - спросила мама, открывая дверь.
     - Да.
     - Ты скоро выйдешь?
     - Не знаю.
     - Гости уже собрались. Давай, выходи.
     - Хорошо.
     Мама ушла, не забыв плотно прикрыть дверь. Карина подождала немного, а затем села.
     - Гости пришли, - пробормотала она, продолжая прижимать медвежонка к груди. - А ты, Вася, так меня и не поздравил. Хотя мне сегодня исполнилось четырнадцать...

Я такая, как есть...
('когда б вы знали, из какого сора...')

     - Я такая, как есть, я не буду другой.
     Очередной кавалер уходит в бешенстве. К чему этот спектакль с длительным ухаживанием, если ему изначально было суждено закончиться ничем? Захотелось.
     Нет, я не жду принца не белом коне. Да и на любом другом тоже. Полным-полно на самом деле этих принцев. Только успевай хватать, а мне они не нужны. Зачем?
     Помню, в девятом классе писали сочинение о будущей профессии. Ни один из мальчиков не написал, что хочет стать космонавтом или военным. Очень удивилась этому. Мне почему-то казалось, что мальчики непременно должны мечтать об этом.
     Моё сочинение состояло из семи слов. Получила двойку, но мне действительно нечего было больше сказать. 'Я такая, как есть, я останусь такой'.
     Мама всё мне поражается. Другие, мол, уже замуж повыскакивали и детей нарожали, а ты?
     А я, мама, восходила на Эверест и ныряла за жемчугом. И даже нашла одну жемчужину. Где-то она у меня в шкатулке хранится. Достану иногда, полюбуюсь немного и назад, до следующего приступа ностальгии.
     Подруги, если их можно так назвать, никак не могут взять в толк, почему мне с мужчинами не везёт. Потому что скучно. Хочется чего-нибудь необычного. Самый лучший мой мужчина был встречен в каком-то затхлом кабаке, куда я пошла из любопытства. За весь вечер мы не сказали друг другу ни слова, вполне хватало взглядов.
     Утром, уже уходя, он сказал мне: 'Пожалуйста, никогда не меняйся'. А я и не собираюсь.
     Я такая, как есть, я не стану иной

Любовь для Алисы
(на самом деле её звали иначе)

     Натирая на сердце мозоли, сжигая души в пламени, мы ищем любовь для Алисы.
     В январском морозе, средь снега, что падает на нас, словно манна небесная, мы кричим и радуемся жизни. Шаг навстречу друг другу, второй и ещё сотни крошечных. Две руки в моём правом кармане греют друг друга, оставляя следы, но не те, которые хочется уничтожить.
     Мы учим друг друга новым словам и цифрам. Номера и имена, которые раньше принадлежали только одному, становятся кодом, известным только нам. Новый язык создаётся не сразу, по чуть-чуть. В нём почти нет правил, но очень много исключений. Мы и сами - исключения.
     Кофе и сигареты, крылатые фантазии, беснующиеся в дыму прокуренного помещения. Нам хочется быть рядом друг с другом. Всегда и везде, и совсем не важно, кто именно избрал этот путь, потому что он общий.
     - Ты выйдешь за меня замуж?
     - Не знаю, мне надо подумать.
     И сердце стучит, каждый раз, когда видишь. Смотришь и не можешь оторваться, а она отводит взгляд, смущаясь. Прогулки, которые никогда не кончаются, и даже расходясь по домам, мы всё ещё вместе. Звоним, пишем, помним.
     Это ведь было, не так ли?
     Мы ищем любовь для Алисы в февральских метелях, заметающих следы нашего безумия. Говорим, говорим и говорим без конца, не в силах остановиться. Что нам время? Оно необходимо лишь для того, чтобы отмерять часы, которые мы были вместе. Всё остальное не жизнь, а где-то побоку. Блёклое существование с животными смыслами.
     - Этот букет тебе, а этот твоей маме.
     - Здравствуйте.
     - Здравствуйте, я хочу просить у вас руки вашей дочери.
     - Ты сама как?
     - Я согласна
     - Ну, будьте счастливы...
     Беснуемся, разжигая страсть, и нет никаких сил остановиться. И не зачем больше смотреть по сторонам. Мы смотрим друг на друга и вперёд одновременно. Смотрим общим взглядом, переползая в март, в котором мы вновь будем искать любовь для Алисы.
     И дикие кошки устраивают концерт в нашу честь на злость всем соседям. А чёрный, облезлый и закалённый в уличных боях перс одобрительно подмигивает мне, когда мы проходим мимо.
     - Знаешь, я не могу подарить тебе того же, что и ты мне?
     - В смысле?
     - В смысле любви. Я отношусь тебе просто, как к другу. Ты очень хороший, с тобою приятно проводить время, я счастлива, что у меня есть такой как ты... друг.
     Кофе и сигареты. Крылатые фантазии уже не столь буйно летают над нами, словно боясь чего-то. Мы вместе, пытаемся нащупать то, что сделает чувство взаимным. Стреляем загадочными взглядами, что-то недоговариваем, потому что сами не знаем, чем стоит закончить фразу. Наш март то холоден, то жарок, словно болен простудой. Но на самом деле больны мы.
     Обнимаем друг друга, шепчем ласковые слова, исследуем тела. Нам хорошо, но чего-то не хватает. И каждый из нас, в очередной раз оказываясь в одиночестве, всё больше и больше начинает размышлять - чего же именно недостаёт? За этими размышлениями нить, связавшая два сердца, становится всё более призрачной. Пока ещё мы видим её, но, боюсь, если кто-то из нас потянет, то она может и не выдержать...
     - Ты же понимаешь, что я тебя не люблю?
     - Нет.
     - Почему?
     - Потому что я не видел от тебя ничего такого, что могло бы мне дать это понять.
     - Но это так, я не могу ответить на твои чувства.
     - Это будет, обязательно будет. Не сейчас, так потом.
     - А если нет?
     - Нет никакого если...
     Алкоголь и сигареты. Лавочки, сбросившие с себя снег, подъезды, благоухающие городской жизнью. Мы всё ещё вместе. Говорим, говорим, говорим, но каждый разговор только отдаляет друг от друга. Разность мнений, разность позиций, разность потенциалов...
     Апрельская капель проходит быстро и незаметно. Погружённые друг в друга не успеваем заметить, как по всему городу исчезает снег. Весна - время незавершённых дел. Они порабощают, отвлекая. Мы обещаем: не трогать свободу другого. Зря обещаем.
     - Знаешь, давай отложим свадьбу.
     - Почему?
     - Надо подумать, чтобы не сделать ошибку.
     - То есть, откладываем свадьбу на неопределённый срок?
     - Да.
     - Это единственная причина?
     - И ещё я хотела бы узнать тебя поближе.
     Да, мы ищем любовь для Алисы...
     Алкоголь и сигареты. Лавочки и подъезды. Взаимные ошибки и первые проблески ненависти. Ссоры, обиды, ругань. Ненависть - оборотная сторона любви, но монета остаётся монетой, несмотря на то, какой стороной она лежит. Её просто надо перевернуть...
     Шаг, второй, сотни мелких шагов на пути к крушению надежды. Каждый раз думаешь, что этот последний, надо разворачиваться и идти дальше. Шаг вперёд, два назад.
     - Почему ты вчера не позвонил?
     - Я был занят. К тому же у меня не было денег на телефоне.
     - Это не мои проблемы.
     - Я тоже так думаю. А ты почему не позвонила?
     - Я ждала, что ты это сделаешь.
     - Нормальная позиция. Сидеть и ждать.
     - Ой, хватит придираться к словам...
     Больше алкоголя, хотя, казалось бы, куда ещё больше.
     Нам редко удаётся увидеться. Дела, друзья, знакомые, родственники - всё порабощает нас, разделяя. Редкие встречи превращаются в хождение по лезвию бритвы. Неосторожное слово - горькая обида. Это утомляет и подавляет. Каждый раз, опуская руки, хочется больше их не поднимать. Но мы не сдаёмся. Мы ищем любовь для Алисы.
     Май расцветает в один миг по всему городу. Тепло, зелено, тянет на волю из душных стен, укрывающих от холода.
     Лавочки, подъезды, посиделки, алкоголь, сигареты...
     - Пошли, погуляем.
     - Пошли.
     - По-твоему гулять - это сидеть на лавочке?
     - Я устала, я не могу никуда идти.
     - Хорошо, тогда сиди, а я пошёл.
     Мы разбегаемся по сторонам. Отдаляемся друг от друга. В майских грозах, в дожде, умывающем нас и заменяющем слёзы. Уходя, очень хочется развернуться, но, несмотря на это, шагаем дальше. Есть же и своё мнение, не стоит только потакать чужим капризам. Нужно идти вперёд, по своему пути.
     В какой момент они разошлись?
     Затем звоним другу, извиняемся, накапливаем обиды. Старательно стаскиваем в одну кучу чужие промахи, взгромождаем их на чашу весов и, кажется, уже просто ждём, когда она, наконец, опустится...
     Мы ищем любовь для Алисы. В январских морозах, февральских метелях, мартовских запахах. Разгребая завалы недопонимания, пытаемся выудить её из апрельской капели и майской зелени.
     Мы ищем любовь для Алисы, со страхом и надеждой ожидая июня...

Когда он станет старым
(мой принц)

     Праздник его пятидесятилетия. Рядом извечная спутница. Не жена (подруга).
     - О чём ты думаешь? - спросит она.
     В ответ промолчит. Всё вокруг будет казаться пустым и бездушным. Образы в голове вновь поманят за собой. Он в очередной раз окажется сильнее их (мой принц).
     ↓
     Подарок от фаворитки. Одной из многих (четырёх).
     В будуаре зазвучат стоны и сопение. Переплетённые тела отразятся в хрустальной люстре и вспыхнут мириадами огоньков свечи.
     - Люблю тебя, - шепнут ему на ухо.
     Голос не услышит, занятый телом (мой принц).
     ↓
     Очередные раскаяния. Проклянёт себя за всё. Пообещает, что больше никогда (ложь)!
     Пытаясь исправиться, зашепчет молитвы, раздаст милостыню, займётся государственными делами.
     Внутренний бес дёрнет за седину, призывая к порядку. Но дня три он точно протянет (мой принц).
     ↓
     Чуть больше недели минует. Друг поманит отпраздновать что-нибудь, оправдывая давнее прозвище (Дионис).
     Шум. Гам. Вертеп. Степ. Домино. Вино. Грехи. Стихи.
     Разговоры на повышенных об униженных. Он улыбнётся довольно (мой принц).
     ↓
     Наушничать не прекратят. Как и подстрекать. Взывать к совести (самолюбию).
     Про старика и корону. Про одно лишь препятствие. Про день, что обязательно настанет, и который можно приблизить.
     Рыкнет на них, оскорблённый и оскалившийся (мой принц).
     ↓
     Через день их приведут на цепи. Всех златоустов до единого. Да ещё и с запиской (доносом).
     'Хотел сделать тебе приятное', - укажут в постскриптуме.
     Вот такие у друзей представления о приятном. Разочарованно сплюнет (мой принц).
     ↓
     Друг явится разгневанный и раздосадованный. Обиженный в лучших чувствах. Начнёт разглагольствовать (браниться).
     - Взять и отпустить! Взять и отпустить! Но почему?
     Вздох разочарования. Ну что же в том такого непонятного? Потому что он может (мой принц).
     ↓
     Призовут к смертному одру. Расплывшееся в морщинах знакомое лицо. Безжизненное ныне (маска).
     - Я ухожу в тревоге, - последние слова.
     И тишина настанет, и сменится плачем, и смежит веки родителя усталой рукой (мой принц).
     ↓
     Выдержав траур, объявят праздник. Встанет на площади, преклонив колени. Рядом извечная спутница. И уже не подруга (жена).
     Корона опустится на чело. Толпа восславит имя. Время сомнений обязательно настанет, но позже. И лишь история рассудит, кто достоин параграфа, а кто - сноски.
     Поднявшись, поприветствует свой народ (мой король).

Сделка
(в чём-то даже с совестью)

     - И всё-таки, миледи, мне кажется, вы чего-то не договариваете, - Граф испытующе посмотрел на собеседницу. - Три года я прошу вашей руки, а вы меня отвергаете по различным причинам. И вот неожиданно вы появляетесь и напоминаете о моем предложении. Почему?
     - Граф, всё это время я испытывала вас. Проверяла, сильна ли ваша любовь.
     - Вы говорите это мне, миледи? Человеку, который неоднократно доказывал вам, что никого, кроме вас, видеть рядом с собой не желает? Даже мои подданные втайне подшучивают над моим несчастьем. Я вам не верю.
     Граф горько усмехнулся и пригубил вино.
     - Вы правы. Да, я солгала. В том, что ваши чувства ко мне совершенно искренни, я нисколько не сомневалась. Поверьте, я очень переживала каждый раз, когда вынуждена была дать вам отказ. Я была не готова к свадьбе, но теперь...
     - Что же изменилось теперь? - кажется, Граф действительно заинтересовался
     - Мой народ. Он не верит в меня как в защитницу и просит найти мужа. Смелого, отважного и уверенного. Я выбрала вас.
     - Вы жертвуете собой ради народа? Как великодушно.
     - Не иронизируете, Граф. Вы всё ещё желаете того, что просили у меня?
     - Конечно, моя незабвенная, - усталая и чуть печальная улыбка

     После венчания новоиспечённая графиня подозвала верного слугу:
     - Передай Барону, что если он сейчас же не уберётся с моей земли, то вынужден будет иметь дело с моим мужем.
     Слуга поклонился и исчез.
     Граф в это время дописал письмо, скрепил печатью и вручил гонцу:
     - Барону. И передай, пожалуйста, мою благодарность за помощь.

Барин и деревушки
(и - в значении противопоставления)

     Началось всё с Антоновки. Потом уже двинулись Горшки, Кислое, Чубурки, Малая Сая и Бабино. Хуторок Жижица, в котором всего-то три домишки, но зато прелестный яблоневый сад, отправился одним из последних.
     Деревушки уходили с людьми, домами, плетнями, скарбом... и даже верхний, плодородный слой почвы забирали. Оставалась только гигантская чёрная проплешина. Ровно как после пожара.
     Верный Прошка доложил сразу, как узнал от Антипа с конюшни, которому рассказал управский писарь. Тому, в свою очередь, весть донесла Машка Антоновская. Ночью к писарю приходила, а вернулась - нет Антоновки. Только вдалеке тёмной точкой что-то движется.
     В поместье поднялся переполох. Все кричали, галдели, не верили, крестились, взывали к высшей справедливости и грозили карами небесными. Лишь барин Сохновский присутствия духа не терял. Собрал, кого смог, из мужичков служивых, и поехали они смотреть, что происходит. Верного Прошку с собой прихватили, чтобы сразу плетьми пороть, если шутить удумал.
     Перво-наперво сунулись в Жижицы - всё как говорено. Голая земля, ни травинки. И сад весь ушёл. Потом доехали до Горшков, но и там пусто. В остальные места заезжать не стали, в погоню бросились.
     К вечеру нагнали Чубурки. На ночлег они встали или выдохлись - кто ж его разумеет. Местные глаза прячут, говорят, что знать ничего не знают, а морды довольные и хитрые, на кого ни посмотри.
     Нескольких выпороли - толку никакого, только руки устали.
     Погнал тогда барин деревенских строить на пути Чубурков стену из камней да ветвей крепких. Хоть ворчали люди, но работали, ведь стояли поодаль мужички, и сабелька у каждого на поясе. А у Сохновского и вовсе - пистоль!
     В ночи достроили, и отпустил тогда барин деревенских по домам, а сам с мужичками на ночлег в поле встал, чтобы посмотреть, что же будет.
     И посмотрели. С утра Чубурки доехали до стены, а затем двинулись вместе с ней. Катят бодро, словно на брёвнах, но никто не тянет, никто не толкает.
     Нахмурился Сохновский. Двоих мужичков отправил с наказом, а сам с остальными за деревушкой следом поскакал. И чем больше наблюдал, что же там происходит, тем больше серчал. От его вида боязно мужичкам стало, так что вскоре они все подотстали, и только верный Прошка рядом держался
     А местные в Чубурках спокойно по двигающейся земле гуляли, будто ничего не происходило. И словно не замечали, как одни леса другие сменяют. А то, что барин с мужичками едут поодаль и всё никак догнать их не могут, так в том ничего странного и нет. Ну хочется так барину, мало ли чем он там занят. В барские дела соваться не след.
     К вечеру вернулись те, кого барин утром отсылал, и попа с собой привезли. Коней погнали вперёд, попа перед Чубурками высадили, прямо на пути у непокорной деревушки.
     Поп принялся крёстным ходом нечистого изгонять да святой водой брызгать. А Чубурки ползут себе дальше, и ничего им не делается. Как вплотную к попу приблизились, тот закричал громче прежнего и руки к небу простёр.
     Но не разверзлись небеса, а вот сам поп едва туда не угодил. Чубурки на таран пошли, и вскоре уже сидел поп на стене, ногами размахивал и истошно причитал. Просил остановить, слугу божьего не мучить и не позорить.
     Барин и мужички не выдержали. Захохотали так, что дышать стало тяжко. А Прошка так и вовсе с коня свалился и под копыта попал. Синяками отделался, но ещё больше остальных развеселил.
     Ночью Чубурки вновь встали на постой, а Сохновский с мужичками совет держать стали. Долго думали, но кое-чего решили. Нашли хату хорошую, крепкую, разогнали хозяев по соседям ночевать, а сами внутри расположились.
     Спать легли, но караульного выставили. И утром он-то их и разбудил. Кинулись на улицу, а там Чубурки уже двинулись дальше. Хата с мужичками и Сохновским осталась стоять одна в чистом поле. И едва выскочили, на коней влезли, следом поскакали, как видят - ночное пристанище своих побежало догонять. Катится шибко, даже коней перебегивает.
     Барин долго-долго на хату смотрел, ликом серчал, а потом не выдержал, достал пистоль, да и выстрелил. Попал в крышу, солома загорелась, но всё одно - хата дальше едет.
     Огонь разгорался, перекинулся на поленья, затрещал, разбрасывая искры в разные стороны, и начала хата замедляться, а после и вовсе остановилась. А как она встала, так и земля под ней притихла. Стоит хата на лесной опушке, догорает.
     Мужички сгрудились рядом, на огонь смотрят и обсуждают, что надо бы догнать Чубурки, а ночью дома все пожечь. Крестьян собрать в одну кучу, а после по другим хуторам и деревням рассовать. Обрадовались, хотели уже в погоню мчаться, да только Прошка всем напомнил, что остальные деревеньки тоже того. Тронулись, в общем.
     Так огорчились, что Прошке едва опять не досталось. А людские кулаки побольнее иной раз бьют, чем копыта лошадиные, ведь знают куда и как сильно.
     Сохновский в споре не участвовал. Сидел на коне, сгорбившись. Думу думал и удумал. Собрал мужичков и назад отправил. Оставил при себе только двоих и верного Прошку. Двинулись дальше быстро-быстро. К полудню нагнали Чубурки. Те переползли реку, покинули вотчину Сохновского и на чужие земли встали. Что встали - это точно. До ночи далеко, а погляди же ты.
     Призадумался барин, двинулся в объезд. И верно, через пару вёрст встретил и Жижицу, а после Горшки, Бабино, Малую Саю, Кислое и Антоновку. Все стоят недвижимо, как здесь раньше и были.
     Посмотрел на них Сохновский и ликом просветлел внезапно. Велел дальше двигать. Ехали весь день и всю ночь, коней загнали, а остановились только под утро, доехав до поместья барина Будкова...

     Поначалу хозяин не поверил. Думал, дурит его Сохновский или блажь какая в голову соседу ударила. Потом кликнул своих мужичков, отправил двоих вместе с Прошкой в качестве провожатого. Мужички, возвернувшись, головами качали и крестились истово. Будков даже спрашивать ничего не стал, к торгу с Сохновским приступил.
     Тут ведь как? С одной стороны, не позволено барину у другого барина деревни красть, да ещё и со всеми людьми в придачу. А с другой - не к лицу помещику, перетащив свои деревеньки, захватывать чужую землю и денег за то требовать.
     Так они долго препирались, пока Сохновский не намекнул, что можно к судейским обратиться. Но тут как бы не вышло хуже. Любят судейские соломоновы решения принимать. Велят, например, чтобы земля по-прежнему была Будкова, а деревушки - Сохновского. А если драть с деревенских в две руки, не побегут ли они дальше после этого? А как побегут, не прихватят ли с собой и ещё деревеньки местные? Кто скажет, что нет? А? То-то же!
     А сами-то деревушки хорошие какие. А сад-то какой в Жижицах прекрасный!
     К вечеру сторговались на том, что сейчас отдаёт Будков половину. Ежели деревушки простоят пять зим, то вторую половину. А если тронутся и уйдут от Будкова, то возвращает Сохновский всё, что Будков с них собрать не сумел. Бумаги оформили и по рукам ударили.
     Рисковое дело, но вернулся Сохновский назад довольным. Доехал до поместья, взглянул на степь широкую, бездеревенскую, и решил мануфактуру открыть, а лучше - две!
     А деревеньки пять лет на землях Будкова простояли, а там крестьянам вольница вышла в одна тысяча восемьсот шестьдесят первом.

Семь историй с математикой
(по мотивам судьбы учеников 11а)

1. А относилось к Б, как Б относилось к А

     У них всё было хорошо. Или всё плохо. В зависимости от направления отношений. Но честно, открыто и понятно - этого не отнять.

2. А принадлежало Б (Б принадлежало А)

     Рабовладение в их мире так и не отменили. И пускай вместо кнута использовались слова (просвещённый век!), пускай истерики и выгуливание на поводке. Многие Б (А) не желали никуда уходить, находя в своей принадлежности священный смысл.

3. А относилось к Б, как Б относилось к не-А

     Бегали друг за дружкой всю дорогу. Один туда, другой обратно. Играли в печальную любовь. Выли на Луну по очереди. Составляли графики, расписания. Находили производные и брали интегралы.

4. А отрицало Б (Б отрицало А)

     Жили, не замечая друг друга. Не пересекались не только на плоскости, но вообще в пространстве и времени. Счастливы были или нет, но уж точно не из-за друг друга.

5. А относилось к Б, как к В (Б относилось к А, как к В)

     Пытались навязать понятия, 'доработать после сборки напильником' и всячески привести к единому знаменателю. Знаменатель был неустойчив и склонялся то в одну, то в другую сторону. Приведение продолжалось.

6. А производилось от Б (Б производилось от А)

     Весь опыт вливался в пустышку. Вместо одного полного множества получалось два пугающе идентичных. А потом обычно они размножались методом деления и искали новых партнёров в воспитательных целях.

7. А относилось к Б, как к Г (Б относилось к А, как к Г)

     И была у них Ж...

Ещё одно утро в Арктике
(когда некуда спешить и невозможно опоздать)

     Хотя утро затянулось на несколько месяцев, спать не хотелось. Оборин уничтожил запасы кофе, съел все сухие завтраки, а день так и не наступал.
     Бикеев же только месяц как вышел из утреннего намаза и сейчас пребывал в блаженном состоянии. Сидел возле окна, смотря на встающее отовсюду солнце.
     - Красиво, - бормотал он периодически и вздыхал. От неописуемого наслаждения, не иначе.
     - Красиво! - ругался Оборин. - Красиво распрекрасной чудесатостью, в идеал её!
     Он ходил из угла в угол - сотни литров кофе требовали движения - и бормотал под нос заученное наизусть сообщение, которое следовало отправить на большую землю аккурат после обеда.
     Обед был днём, а день всё не наступал.
     Бикеев блаженно потянулся, умудрившись растянуть это движение на несколько часов, а то и суток.
     - Чего психуешь? - миролюбиво спросил он Оборина.
     - Датчики проверили? Нет! Показания замерили? Нет! Запасной генератор отремонтировали? Нет! - он мог бы продолжать долго, но остановился и внимательно посмотрел на Бикеева. - А почему?
     - Почему? - переспросил тот.
     - Потому что утро! Кофе, завтрак, зарядка... о! Зарядка!
     И Оборин обратил плескавшуюся внутри потенциальную энергию в физическую. Пять отжиманий в сутки - в сумме двадцать пять. На приседания ушло трое суток. На попытку сделать шпагат хватило нескольких часов.
     Бикеев изобразил бег на месте, но быстро утомился, вышел на улицу и долго умывал лицо снегом. Бодрило.
     Вернувшись, застал напарника за чтением журнала. Палец скользил по строке со скоростью тектонических плит.
     - Шабаш! - сказал Бикеев. Оборин вскинул голову. - После чтения и прочего обед готовить надо.
     Глаза Оборина загорелись, а руки сами собой откинули журнал в сторону. Он подскочил всего за каких-то несколько часов и принялся носиться, восторженно выкрикивая: 'Го-то-вить!'
     Бикеев, улыбаясь, смотрел на напарника, который уже запустил керосинку и разогревал в кастрюле снег. Обед всегда был в двенадцать. Как раз тогда, когда наступал день.

Демон обыденности
(инструкция по применению)

     Он не первый в иерархии. Там вообще никакой иерархии нет. Просто есть те, о ком ты не знаешь, а есть такие, кто сразу всплывает в памяти, когда вспоминаешь о них.
     Вот он как раз из последних. Из тех, что всегда приходят нежданно, одолевают и никак не желают помыслить о том, что без них жизнь была бы не в пример лучше и спокойней. Да что там! Без них жизнь была бы, а с ними - никакой!
     Такая, знаете ли, у него подчёркнутая интеллигентность пополам со снобизмом. Подтянут, гладко выбрит, сухощав. Часами может блаженствовать в кресле, потягивая коньяк из горлышка. Эпатажничает малость.
     - Мон ами, ну что за жизнь пошла? - вопрошает с тоскливой ноткой. - Всё изъезжено, всё испробовано. Давеча маман завела разговор о женитьбе. Подумать только: женщина, всю жизнь страдавшая от неправедной судьбы; выевшая в муже дырку от пули, собственноручно им в себя пущенную; фригидная; без малейшей капли кокетства... и всё туда же.
     Главное - не обращать внимания. Не смотреть, как он будет поглаживать пальцами манжету рубашки. Не видеть там засохший пот, какие-то пятна, помаду. Не замечать его, пока он не уйдёт. В ином случае начнёт разглагольствовать о временах, о нравах. Вставлять затёртые остроты, над которым натужно хихикнет сам же и тотчас скривится от отвращения. Бросит взгляд слегка виноватый. Мол, извини, старик, сам понимаю, что не смешно, но кому сейчас легко? Ты меня не веселишь, вот я и... и тон ещё этот. Подчёркнуто безразличный, с долей цинизма. Той самой долей, которая будет раздевать всех знакомых женщин на словах; вспоминать, как это было; размышлять, как оно ещё будет; сетовать, что все доступны, а кто недоступны - те лишь набивают себе цену, потому что... потому что слышать больше не могу эту иностранщину, вплетаемую в родную речь; злословие; банальности и псевдофилософствования; неверие пополам с истовой убеждённостью, что все там будем и под одним ходим. И не стоит понапрасну гневить его, иначе... иначе не отстанет. Не отстанет.
     А лишь уйдёт, лишь сгинет - тут же надо схватить оставленную бутылку, влить в себя последнее, занять тёплое кресло, развалившись подобно ушедшему. Примерить на себя чужую личину, пока не улетучилась следом за хозяином. Задуматься, улыбнуться, пробормотать с тоскливой ноткой:
     - А ведь удобно, чёрт побери! Удобно!
     И пока завис на этой грани между собой и кем-то навязанным, бросить бутылку в стену, насладившись звоном.
     Встать.
     Оправить рубашку.
     Дойти до дивана.
     Упасть и... и думать всю ночь напролёт. Чувствовать. Вытеснять чужой запах, чужой образ мысли, чужие чувства. Давать себе обещания, что больше никогда не помыслишь, никогда не станешь пробовать, никогда... ничего... ни разу!
     Проснуться. Усмехнуться. Собрать осколки. Ждать, пока всё вновь не повторится. Думать, что будешь готов. Думать, что будешь...

Свежим взглядом
(истина в глазах смотрящего)

     Карл узнал её, как только увидел. Насмешливый взгляд, родинка на правой щеке, волосы цвета соломы, собранные в косу. И даже сарафан был почти такой же, как пять лет назад.
     - Привет, Мэри, - сказал он и уловил недоумение во взгляде. - Это же я, Карл.
     - Ах, Карл, как ты?
     Он вздохнул. Она его не узнала.
     - Я думал, что могу рассчитывать на гораздо большее, чем просто 'как ты'. Всё же мы когда-то чуть было не поженились...
     В глазах Мэри появился испуг, она прикрыла рот ладонью, и Карл увидел у неё на пальце кольцо.
     'Конечно, - подумал он. - Она решила, что я умер, потому вышла замуж за другого. Но теперь-то они разведутся, разумеется'.
     - Так это и вправду ты? - спросила девушка, оправившись от шока.
     - Конечно я, - улыбнулся он, досадуя на вновь появившийся тик.
     - Но...
     - Врачи собирали меня по кусочкам, - Карл понял вопрос девушки. - Причём не все из них были мои, - он хохотнул. - Ноги одноразмерные достать не удалось, так что теперь хромаю, как видишь. Вместо правого глаза протез. Иногда его переклинивает, и начинается тик, как сейчас. Ни одного своего зуба, ну да не беда. Эти ведь почти вечные. Ну и там по мелочи ещё. Некоторые участки кожи, внутренние органы. В общем, врачам я долго говорил спасибо, что вернули прежнего Карла. И теперь мы снова будем вместе!
     Он пригладил редкие волосы и протянул руку к Мэри. Та в испуге отшатнулась, а затем бросилась бежать.
     - Никогда мы не будем вместе, чудовище! - кричала она на бегу.
     'А она изменилась', - с внезапной болью подумал Карл...

Я
(самолюбования псто)

     Я - кукла. Подвешенный за верёвочки паяц.
     Старый седой Кукольник заставляет меня дёргаться и кривляться, угождая толпе. Иногда он делает это ради самого себя, чтобы почувствовать власть хотя бы над кем-то.
     Вздёрнув руки вверх, я стремительно убегаю, как будто действительно чего-то боюсь. Мне стыдно, что мной помыкают, но у меня нет выбора. Даже голоса своего у меня нет.
     Я скриплю как старая жестянка. На большее голосовых связок Кукольника не хватает.
     Ненависть к нему - это то состояние, которое заполняет меня и никак не может выплеснуться наружу.
     Марионетка в опытных руках. Всегда послушная, покорная воле хозяина. Деревянная игрушка с навеки застывшей улыбкой.
     Я - кукла.

     Я - слово. Набор букв, имеющий несколько значений.
     Не в силах изменить мою сущность, Мастер постоянно меняет соседей. Ждёт, что я заиграю другими красками. Пытается создать образ.
     В тысячный раз его руки выводят меня на листе бумаги. Страшный момент, когда ты ощущаешь своё рождение не сразу, а постепенно. Буква за буквой.
     Иногда случайно - хотя мне всё же думается, что специально - Мастер делает ошибку, и я становлюсь ущербным. Урод, не существующий в природе. Калека, которого можно исправить, но иногда проще зачеркнуть.
     Моё отношение к своему повелителю двояко. Он - мой родитель. Благодаря ему возможно само моё появление. Но он же - мой господин. Способный сотворить со своим рабом всё, что заблагорассудится.
     Я - слово.

     Я - рисунок. Набор мазков, наплывающих друг на друга.
     Откинув в сторону пижонский шарф, Творец в порыве вдохновения вливает в меня жизнь. Капля за каплей.
     Невозможно представить, кем я буду на этот раз. Мой создатель никогда не объясняет своих целей. Впрочем, наверняка он и сам их не знает.
     Кисть скользит по холсту, увеличивая моё тело. Делает его объёмным. Придаёт цвет. Дарит какой-то смысл.
     Он есть у меня только до тех пор, пока я не завершён. Пока в уголке не появится аляповатая роспись Творца. Пока деревянное узилище не станет моим домом.
     Даже случайно упавшая капля превращается усилиями создателя во что-то логичное. Смотрящееся абсолютно к месту. Не выбивающееся из образа.
     С нетерпением и опаской я ожидаю своего окончания. Понять себя, осознать сущность, лишиться свободы, потерять смысл существования.
     Я - рисунок.

     Кукла. Слово. Рисунок. Это всё - я, и в тоже время я - нечто большее.
     Я не могу подобно некоторым неожиданно проснуться, поменять реальность и с дурацкой ухмылкой спросить себя самого: 'Что это за ерунда мне приснилась?'
     Даже желания такого у меня никогда не возникало, потому что в моём положении это означает смерть.
     Я - сон.

Путешествие с любовью
(потому что иначе зачем)

     - Чем тебе не нравится та? - Уилл с бесцеремонностью искусственного интеллекта ткнул пальцем в миниатюрную брюнетку, которая флиртовала с синекожим жителем Арктура.
     - Не знаю, - пожал плечами Илья. - Не нравится и всё.
     - Протоплазменные расстройства логики, - буркнул Уилл и свернулся в металлический шар, оставив снаружи лишь одинокий манипулятор-глаз.
     Илья ещё раз оглядел кафе космопорта - никого интересного. Здесь были красивые, уродливые и странные; высокие, низкие, худые и толстые; одинокие и в компаниях; заигрывающие, скромные, взбалмошные и обычные. Девушки были разные, но не видно той, которая нужна.
     - Не сердись, - попросил Илья. - Сам же понимаешь: какое путешествие без любви?
     - Ничего не понимаю, - прошипел Уилл. - Понимаю, что мы здесь торчим уже три часа. И на наше стартовое окно снимут бронь, если мы не сообщим о готовности. Придётся ещё пару дней ждать и неустойку платить, между прочим.
     - Прогуляемся? - предложил Илья.
     - Будто у меня есть выбор. Я же всего лишь механический слуга...
     Не слушая ворчаний Уилла, Илья встал, расплатился и спустился с верхотуры кафе в общий зал. Здесь шумели, толкались, спешили, кого-то искали, кричали во весь голос, настойчиво шептали, покупали, продавали, обманывали. Обычная жизнь, только заключённая в небольшой, по меркам планеты, объём. Потому куда насыщенней, куда вкусней и куда горше.
     И в этом концентрированном растворе Илья смог углядеть её. Словно островок безмятежности в бурном море, она сидела на огромном чемодане, с упоением читала бумажную книгу - дорогое удовольствие, между прочим! - и ждала.
     - Может, меня? - прошептал Илья.
     - Что? - Уилл озадаченно завращал манипулятором. - Кто тебя?
     Но Илья уже не слышал. Он пробивался сквозь айсберги неразделимых толп. Лавировал между течениями прибывающих и отбывающих. Преодолевал громоздящиеся на пути скалы охранников.
     И вот, наконец, с верой в лучшее он выплыл на остров потаённой надежды.
     - Привет, - Илья присел, чтобы девушка не задирала голову. - Меня зовут Илья, а тебя как?
     - Люба, - девушка ответила вежливо и спокойно, но, что более радостно, не вернулась затем к книге, а продолжила смотреть на собеседника.
     - Люба, - он улыбнулся. - Хорошее имя. Как раз то, что надо для полёта. В дальнее путешествие нельзя отправляться без любви. Нужно, чтобы что-то тянуло тебя назад.
     - Ясно. Предлагаешь подвезти?
     - Боюсь, что нет. У меня исследовательский корабль. Одно место для человека и ещё одно для кибера. Путешествие в неизведанные уголки космоса. Возможно, если я что-то открою, то смогу назвать это своим именем... Можно я буду возвращаться именно к тебе?
     Она поджала губы и задумалась. Даже не обратила внимание на подлетевшего Уилла.
     - Почему нет, - Люба пожала плечами. - Это будет долгий полёт?
     - Не знаю. Как получится.
     - Держи, - она открыла бумажник и вытащила оттуда карточку студенческого билета. - Сейчас каникулы, а потом скажу, что потеряла. Тут тебе и фотография, и имя, и телефоны. Когда вернёшься - позвони, пожалуйста. Хочу узнать, что ты там наоткрывал.
     - Спасибо, - Илья бережно опустил карточку в карман. - Обязательно позвоню. Ну, я пойду?
     - Разумеется. Удачного полёта!
     Илья поймал на прощание ободряющую улыбку, затем развернулся и, подхватив Уилла, стал пробиваться к выходу. Сам того не замечая, он шёл и чуть покачивался, напевая первое, что приходило в голову. Не обращал Илья внимания и на Уилла, пока тот резко не стукнул его манипулятором.
     - Эй!
     - Не моё дело, герой, но твоя находка пытается привлечь внимание.
     Илья резко обернулся. Люба, бросив сумку и сжимая в руке книгу, пробивалась к нему.
     - Ты что, правда улетаешь? - спросила она, когда подошла.
     - Ну да, - удивился Илья. - Я же так и сказал.
     - И это не просто способ познакомиться с девушкой, чтобы затем позвонить и сказать, что рейс задержали, отменили или ты уже слетал?
     - Нет. Я действительно улетаю через два часа.
     - Один час и сорок семь минут, - подал голос Уилл.
     - Понятно, - Люба поникла и вздохнула. - Жаль.
     - Но я обязательно позвоню, когда вернусь.
     - Дурак!.. Но позвони, да...

     Когда Илья втиснулся в крохотный, но скоростной кораблик, то прикрепил студенческий билет Любы на самое видное место. Она была очень серьёзной на фотографии. Казалось, что сейчас оживёт и строго спросит: 'Ну что же ты? Давай возвращайся!'
     - Я вернусь, - пообещал Илья. - И позвоню обязательно.
     Он очень трепетно относился к своим обещаниям и старался не давать тех, которые не мог выполнить.

Когда приходит зима
(конец - новое начало)

     У девочки Маши зима наступает, когда в магазинах устраивают распродажи осенних коллекций. Она жадно изучает витрины, выспрашивает у продавцов, щупает ткань, вздыхает, лезет в кошелёк... там пусто. Сделав надменное лицо, находит изъяны, презрительно кривит губы, фыркает, удаляется гордой походкой. Девочка Маша очень хочет выглядеть в духе времени. Не её вина, что время всё чаще пахнет разложением.
     У Алёны Витальевны зима начинается, когда батареи не греют, а сквозь огромные щели в окнах просачивается холодный ветер. Она утепляет рамы старыми газетами, что-то приговаривая вполголоса. Наверное, возмущается, что тепла не удержишь, или вспоминает дочь, которая уже пятый год живёт в столице и не навестила ни разу.
     У города зима начинается, когда чинят трубы. Недры улиц вскрывают, орошая белый снег комками промёрзлой земли. Стоят, смотрят, чешут головы. Затем упаковывают всё назад и чувствуют себя хирургами мироздания, удалившими ещё один чирей.
     У меня всё гораздо проще...

     Моя зима начинается, когда я влюбляюсь. И холод возможного отказа проникает в сердце, заставляя его съёживаться. Радость и грусть без причин. Сотни затёртых слов и фраз. Попытки свернуть с наезженной колеи. Ночные прогулки с залитым в бутылку одиночеством в посиневших руках. Шёпот грустных фраз в шуме ветра.
     Я начинаю мёрзнуть и ищу ту, которая принесёт в мою жизнь тепло. А когда нахожу, то жадно, как может только вернувшийся с мороза, греюсь. Выпиваю тепло до дна...

     И я буду знать, что за зимой придёт весна. Это странное время года, в котором почему-то нет места для любви. Чувства начнут таять, пока не превратятся в месиво из воды и грязи. Запахи свободы вскружат голову. Солнце поманит за собой и не нужен станет тот, кто помогал тебе согреться долгими зимними вечерами. И не поймёшь: она тебе не нужна, или ты ей...

     И в календаре тоже написано, что за зимой приходит весна. Он неумолим. Но я пока не буду заглядывать в календарь...

     ...вчера я замёрз...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"