Аннотация: Старый рассказ, который я написал еще в школе (в классе, кажется, 9-м). Прошу строго не судить.
Рольф Шенгер
Его лучший фокус
Солнце нещадно поливало калеными лучами тракт, затерявшийся посреди степи. Казалось, даже ветер, напоенный ароматами бесчисленных луговых цветов, лишь слабо дрожал над землей, не в силах на большее. Все застыло, и лишь одна темная точка где-то далеко, на горизонте, размеренно двигалась по растрескавшейся глине дороги.
Сгорбленный временем старик в старой запыленной мантии, бывшей когда-то темно-фиолетового цвета, шел по освещенной ярким полуденным солнцем широкой дороге, опираясь на грубый посох. Он шел уже давно; ему казалось, что он идет уже вечность. Вечность, въевшуюся в сутулые плечи дорожной желтой пылью, дымом костров и жаром таких дней, как этот. Ему уже начинало казаться, будто вся его жизнь превратилась в один бесконечно длинный Путь. Но тем не менее он шел. Шел, так как знал - так надо. Большего он вспомнить не мог - память старика уже не так исправно служила ему, как раньше. Он уже с трудом вспоминал, что его зовут Торквин и то, что он должен успеть в городок Хиллсмид до наступления осени. Большего сейчас вспомнить он не мог - все остальное тонуло в вязкой дымке тупой давящей боли. Так и странствовал он, подгоняемый лишь чувством долга и голодом.
-Ничего. - подбадривал он себя. - Скоро все кончится, скоро ты будешь на месте, дашь своим старым костям заслуженный отдых.
Когда алый диск скрылся за горизонтом, Торквин решил, что рощица неподалеку от дороги вполне подходит для отдыха. Сойдя с дороги он отыскал небольшую полянку у подножия крутобокого холма, и, собрав немного хвороста и сучьев, сложил из них костер. За огнем проблемы не стало - пара одному ему известных слов, легкий щелчок пальцев, и огонь уже с жадностью лижет сухое дерево. Подумать только, как такой простой фокус может оказаться полезным усталому путнику. И таких фокусов он знал предостаточно - это естественно, когда ты зарабатываешь на жизнь, развлекая людей по праздникам фейерверками и прочей чушью, годной лишь на то, чтоб вызывать улыбки на лицах детей.
--
Да, твоя сила оставила тебя, - подумал он, доставая из котомки кусок почерствевшего хлеба. - но кто знает, сколько тебе осталось. Может, этот день - последний в твоей жизни. Хотелось бы; может так было бы лучше. Хотя что это я - Все лучше, чем таскаться день и ночь по этим треклятым дорогам. - В конце концов признался он себе, пытаясь разжевать черствый хлеб оставшимися зубами.
Так он сидел, погруженный в свои раздумья, то и дело всплывающие из дымки забытья, вспоминая молодость, свои мечты о славе, почестях, богатстве. Тогда ему казалось, что странствующие фокусники если и не самые счастливые существа в мире, то по крайней мере уж точно одни из них. Его наивные юношеские мечты проплывали перед мысленным взором, сменяя друг друга; вертясь, как лошади на ярмарочной карусели. Или как те маленькие огненные шарики, жонглируя которыми он развлекал публику. При последней мысли старик почувствовал, что его мутит. "Дьявол, каким же дураком надо было быть, чтобы выбрать эту треклятую работенку!" - Пробормотал он вполголоса и от всей души сплюнул на траву.
Неожиданно его горькие раздумья были прерваны. Где-то неподалеку послышался волчий вой, но вдруг оборвался, превратившись в сдавленный хрип, отчетливо прозвучавший в тишине леса. Тишине. Только сейчас старик понял, что вокруг него не было слышно даже стрекотания сверчков. Старик мгновенно вскочил на ноги. Зрачки расширились, сердце рвалось прочь из груди. В одной руке он крепко сжал посох, другая сжимала побелевшими пальцами остатки хлебной краюхи. "Ну и что, собираешься справиться с ЭТИМ с помощью своей жалкой палки?"- Ехидно спросил внутренний голос. Торквин изо всех сил рванул с места. "Повыше, надо забраться как можно выше" - твердил он себе, цепляясь мантией за кусты, обдирая руки, но все же взбираясь по крутому склону холма.
Слегка отдышавшись, он встал, опираясь на посох, и посмотрел вниз. И то, что он увидел, заставило его вздрогнуть от ужаса. Из-за деревьев плыл, извиваясь, обнимая стволы своими призрачными щупальцами, густой, стелящийся по земле, густой туман темного цвета. Настолько темного, что перед ним блекла ночь. Вдруг из травы выпрыгнул какой-то зверек; белка то была или заяц, старик разглядеть не успел. Момент - и клок тумана дернувшись окутал несчастное животное. Послышался тонкий, полный боли, визг, переходящий в предсмертный хрип. Торквин перекрестился, попутно отерев дрожащей рукой выступивший на лбу холодный пот. Если он и хотел умереть, то точно не здесь и не так. Об этом тумане он кое-что знал, кое-что, от чего его передернуло еще раз. Поговаривали, что этот дьявольский туман поглощает не только тело, но и душу, самое естество всего живого. Сейчас старик мог только надеяться, что находится слишком высоко для этой ночной бестии. Туман плыл и плыл, огибая холм. Торквин уже задумался, видел ли кто-нибудь столько черного тумана сразу. "Видел, да только рассказать не смог"- пронеслась в его голове мысль, заставив его вздрогнуть. На секунду старику показалось, что к нему протянулась тонкая туманная плеть. Он резко отпрянул, сжался в комок, готовясь к печальной участи, но... туман по-прежнему плыл куда-то прочь, оставляя за собой все новые звериные вскрики. Торквин горько усмехнулся и почувствовал, как его глаза слипаются - долгая дорога, страх и старость сделали свое дело - через мгновение он уже лежал на траве, и его тихое посапывание разносилось по обреченной роще.
К закату он вышел к высоким стенам города, сложенным из каменных блоков, плотно пригнанных друг к другу. Ворота, огромные дубовые створки которых, казалось, могли пропустить и великана, были полуоткрыты. Около них, утирая пот с покрытых шлемами лбов, сидели двое крепко сбитых мужика в латах и о чем-то увлеченно спорили. Горячий воздух подрагивал над гербами, нарисованными синей краской на нагрудных пластинах, алебарды были аккуратно сложены в сторонку, очевидно чтобы не мешать спорщикам обсуждать насущные проблемы. "Бедняги! - подумал мимоходом Торквин - На такой жаре и во всех этих железках!". С такими мыслями он прошел мимо блюстителей порядка в город. Простой фокус с отводом глаз действовал безотказно, экономя старику кучу нервов, времени, а главное денег.
Через полчаса он уже сидел за столиком уютной, хотя и несколько вычурной на его взгляд, таверны. Перед ним дымилась тарелка с тушеным кабаньим бочком, щедро приправленным каким-то ароматно пахнущим соусом. В левой руке он сжимал хрустальный бокал, наполненный рубиново-красным вином. Но еще больше, чем вино его душу согревал маленький медный жетончик с выгравированным на нем номером- номером, под которым он выступит сегодня на Главной площади, перед ратушей. Он еще раз полюбовался филигранной работе чеканщика, выгравировавшего номерок и огляделся: таверна была полна народа- знаменитые воины, акробаты, шуты и маги- кого здесь только не было. У кого-то в руке поблескивал жетончик участника фестиваля, кто-то просто приехал па знаменитый Фестиваль Опадающих Листьев. Торквин еще раз любовно посмотрел на свой жетон - он-то знал, как трудно получить этот блестящий кусочек металла.
-Наверняка они думают, что я покажу им какой-то банальный фейерверк, какую-нибудь безделицу, на которую способны тысячи. -Постоянно носилось в его голове. -О, нет. Я покажу им нечто такое, о чем они будут вспоминать до самой смерти, нечто, красивей чего они никогда не видели...
Поняв, что его бокал пуст, старик подозвал служанку и сунув ей в руку монету потребовал еще вина. Служанка, попробовав монету на зуб, поспешно удалилась выполнять поручение. Монета была хорошей, качественной: она имела вес, на ощупь была точь-в-точь настоящая, но все же была иллюзией. По расчетам она должна была исчезнуть часа через два, а Торквину было все равно, что трактирщик такой растеряха.
-А сейчас на помост взойдет мэтр Торквин, непревзойденный мастер иллюзий!!!
Раздался приветственный рев толпы. "Не бойтесь, я не обману ваших ожиданий, это будет лучшее, что вы видели за всю свою жизнь. -Повторял про себя старик, поднимаясь по крутым деревянным ступеням. - Это будет нечто особенное. Это будет мой лучший фокус. Обещаю." Взойдя на дощатый помост, украшенный свежими полевыми цветами, он низко поклонился публике. Толпа затихла, с нетерпением ожидая представления. Торквин вытянул перед собой худые руки, едва различимые густеющих сумерках, и забормотал что-то на одном из тех древних наречий, что хранят лишь маги и древние полурассыпавшиеся фолианты.
В его ладонях заплясали два крошечных клочка тумана цвета ночи - всего два крохотных лепестка, но и этого хватило, чтобы первые ряды зрителей в страхе попятились. Еще миг - и бесформенная толпа людей, сминая менее расторопных и удачливых, хлынула в разные стороны от старика, стоявшего в плотном коконе темного марева. Еще миг и бутон черного тумана лопнул, раскрылся огромным цветком смерти, потянув свои щупальца в переулки; раздались первые предсмертные хрипы. Старец стоял посреди опустевшей площади, воздев руки к небу и смеялся диким, нечеловеческим хохотом. Было в этом смехе что-то от зимней вьюги, от каленого песка пустынь, от адского пламени, от самой смерти. Это был несомненно лучший из его фокусов. Жаль только некому уже было оценить красоту его творения...
Сгорбленный временем старик в старой запыленной мантии, бывшей когда-то темно-фиолетового цвета, шел по освещенной ярким полуденным солнцем широкой дороге, опираясь на грубый посох. Он шел; шел, так как знал - так надо. Большего он вспомнить не мог - память старика уже не так исправно служила ему, как раньше. Он уже с трудом вспоминал, что его зовут Торквин и то, что он должен успеть в городок Перлшелл до первых осенних ливней. Большего вспомнить он не мог.