Аннотация: Определимся в общем смысле с некоторыми тенденциями современного литературного творчества в выражении идеи героя нашего времени. Представим условную схему некоторых значимых или просто модных черт, очевидно представляющих нам героев некоторых нынешних произведений.
Олег Колмыков
Статья 20
Зоркий взгляд на современную литературу. Лаврентий Огрехов.
1.
Выдающиеся почитатели творчества прозаика современности Лаврентия Огрехова уже знают о выходе в белый свет его нового романа "Лунные волки".
До всех остальных читателей и, вероятно, потенциальных почитателей, эту радостную весть мы только что донесли.
Написанный в жанре альтернативного реализма, роман в увлекательной форме знакомит нас с событиями совсем недавнего прошлого и жизнью обитателей Советской Лунной Базы "Ленинская".
Прежде чем перейти к рассмотрению некоторых аспектов данного произведения, показавшихся нам особенно интересными, сделаем небольшое лирическое отступление. Оно, впрочем, поможет взглянуть на роман Огрехова более глубоким и внимательным взглядом, нежели тот, которым бы мы могли обойтись - по легкомыслию, либо просто не имея действительной целью серьёзный критический разбор.
Определимся в общем смысле с некоторыми тенденциями современного литературного творчества в выражении идеи героя нашего времени. Представим условную схему некоторых значимых или просто модных черт, очевидно представляющих нам героев некоторых нынешних произведений.
Как всякая другая, наша модель будет носить приближенный характер, повторимся, и, конечно же, не сможет претендовать на высшее значение и точный смысл.
Однако во всякой схеме есть доля шутки.
Итак, для начала рассмотрим тип положительного героя, каким видится он со стороны читателя самого преданного, то есть массового.
Герой этот не супермен, конечно же, ничуть, ни в коем разе! Но очень деятельный, целеустремлённый, умный и энергичный настолько, что легко вышибает двери, если требуется по обстоятельствам сюжета, без церемоний "гасит" всякого наглеца или просто хама, который по простоте самосознания пробует непристойно шутить и заигрывать с девушкой героя. Смелый, открытый взгляд, в мгновение завораживающий девушек, а представителей мужеского пола - также быстро обезоруживающий и подавляющий.
Читатель чуть более требовательный с большим удовольствием для себя отметит, что наш герой в начале каждой главы обязательно пьёт исключительно отличный кофе, который сам же блистательно заваривает, принимает контрастный душ каждые 15 строк, а между ними - между строчками - воинственно чистит ботинки.
Но не только для того, чтобы вызвать в наших сердцах безусловную симпатию к себе.
Да, да, да, уже пора смотреть в глубь героической натуры, а не скользить мыслью по мыльной поверхности образа. Современному герою чистые ботинки - что остро наточенный меч древнему рыцарю, и тут уже точно не до иронии.
Как герой рыцарского романа на каждой странице сверкал и лязгал мечом, сталкиваясь с врагами во славу своей Дамы Сердца, и добивался победы в кровавом сражении, так и современный герой просто обязан блистать в любой текущий момент действия начищенной кожей своих отличных и дорогих модельных туфель.
Вбежав со слякоти на станцию метрополитена, герой должен незамедлительно почистить обувь - стоя на эскалаторе, смахнуть грязь щёткой, несмотря на протесты пассажиров с нижних ступенек, а в крайнем случае - в случае отчаянной спешки, если эскалатор пришлось пробежать или даже пролететь, - уже в вагоне, извинившись, но с достоинством поставив ногу на сидение, легко пропуская мимо ушей недостойные героического внимания острые стрелы вражеского ядовитого непонимания.
Некоторое время назад можно было бы добавить к образу нашего гипотетического героя способность беспрестанно курить дорогие импортные сигареты, а то ещё сигары или даже трубку, интеллигентно и аккуратно стряхивая пепел в хрустальную пепельницу или в газетный кулёк, а буде случится рядом какому-нибудь врагу, так прямо ему в карман, и также делать при любом удобном случае глоток виски или коньяку из джентльменской походной стальной фляжки. Но ныне этого совершенно не стало.
Современный герой положительнее прежнего в большем количестве возможных смыслов. Теперь плюс ко всему он не пьёт и не курит, а увлечённо занимается спортом, то есть качает рельеф мышц сразу после кофе, перед душем, в обеденный перерыв, после работы, а также - если того требует острота ситуация - вместо работы.
Словом, более подобен упомянутому нами чуть выше средневековому рыцарю, в свободное время между ратными подвигами, посвящёнными Прекрасной Даме, упражнявшемуся во взимании каких-нибудь оброков, тренирующемуся в междоусобицах, в крестовых походах и в сочинительстве стихов.
Вот, кстати, о стихах. Герой современного времени, увы, пишет их крайне мало и очень редко, а в основном довольствуется готовыми печатными открытками.
Попробуем же, - пока робко и незначительно, - составить некоторый вывод в отношении положительного героя (согласимся, и будем считать всё сказанное выше в адрес героя однозначно положительным, примем это здесь на веру без доказательств, оставив, возможно, некоторую пищу для игр ума и свободного времени).
Несмотря на все качества характера, вызывающие - подчеркнём! - большей частью искренний интерес и сочувствие читателя, нашему герою приходится вступать в тревожные конфликты с окружающей действительностью. Почему же так? Неужели наш герой при всей его энергии и широте взглядов, свободе мыслей, всё-таки вынужден волею времени сражаться с какими-нибудь современными ветряными мельницами и призраками таинственного прошлого, подобно тому же средневековому рыцарю? Или ветряные мельницы, наоборот, уже стали вполне реальными в нашем мире и определяют не только судьбу героя, но и судьбы читателей, сопереживающих ему? Мы же верим его правоте и стоим на его стороне, следовательно, видим всё то, что видит, с чем борется и что, в конце-то концов, побеждает он...
Причём, не только в окружающем. Но и в себе самом - тоже. Скажем это заранее, предупреждая некоторые сомнения в рассматриваемом образе героя. Хотя данный момент более всего будет очевиден в наших дальнейших рассуждениях, когда мы приступим к рассмотрению схемы второго героя.
А именно, героя, условно говоря, нейтрального.
Здесь перед нами фигура несравненно более сложная и противоречивая, сопереживать которой читателю, конечно же, совсем не просто. Что-нибудь в поступках героя определённо будет вызывать сомнения, и потребует значительных душевных сил для анализа и оценки.
Этот наш герой, например, и умён и образован, но никак не может найти себя и своё место в реальности, занимаясь большей частью какой-нибудь чепухой и ссорами с друзьями, близкими и знакомыми. Никакого компромисса с действительностью у такого героя быть не может, и, на первый взгляд, герой душевно не способен на какие-либо большие победы, потому что не видит реальной цели, ради которой стоило бы попробовать встать во весь рост и принять какую-либо сторону. Этот герой сам строит в своей жизни - и жизни окружающих - непробиваемые редуты, или окапывается, и вообще ведёт себя так, чтобы вызвать в массовом читателе только брезгливость и огорчение.
И всё-таки... всё-таки этот наш странный герой весьма живуч! Гораздо более сложно устроенный, он оказывается способным незаметно и тонко увлекать наше воображение и оставляет в нашем сознании след даже более яркий, нежели герой однозначно положительный.
Возможно, просто потому, что герою положительному мы только хотим верить и иногда пытаемся подражать, а герою нейтральному - верим искренне, раз и навсегда, и ничуть не сомневаемся, что он такой сложный есть рядом с нами, - и даже внутри нас.
Вопрос в том - зачем же нам такой литературный герой, который вряд ли чем лучше нас, так же, как и мы, потерян и тонет в хорошо нам известном реальном мире, и не способен нести никакой высокой душевной радости? Нам нравится переживать вместе с ним снова и снова те же чувства, которыми полна наша собственная реальная жизнь?
Э, нет, тут-то пытливый, внимательный читатель, в отличие от массового, так сказать, сразу же обнаружит существенную разницу. На самом-то деле, оказывается, и мы и окружающий нас мир совсем не такие, как этот наш будто бы нейтральный герой и его мир.
Герой говорит то, что мы только хотим сказать, мы только имеем ввиду то, что герой за нас действительно делает. Герой живёт в мире, который чуточку, но красивее нашего. И душевные волнение и страсти нашего героя - острее наших, хоть бы и реальных, но часто смутных, бледненьких.
Герой, например, говорит какому-нибудь подлецу то, что мы бы только хотели сказать такому же в реальности, причём, говорит складно, даже красиво, как мы никогда не смогли бы сказать на самом деле. И подлец тот, что очень важно, обязательно выслушает обличительную речь героя полностью, примет и согласится с нею, мол, не всем же быть белыми и пушистыми, и только потом отделает нашего героя под орех. Нам же с вами, как говорится, тьфу, тьфу, тьфу, достаточно будет только лишь начать, успеть в живом волнении и сумбурно произнести пару слов по сути - и получить в лоб сразу же, незамедлительно, и очень серьёзно. Потому что живому подлецу нет ни времени, ни желания слушать про себя что-нибудь мудрое и изысканное, он знает это лучше и более глубоко, и готов за это реально биться. Мы иногда просто боимся ошибиться, мы, может быть, не ловили подлеца, вора, мошенника или другую какую-нибудь сволочь за руку, у нас из реальных аргументов - только воображение и будто бы здравый смысл, собственное какое-никакое благополучие, каша в мозгах, которую жалко расплескать по асфальту, неудачные поиски себя в гигантском мироздании. А у настоящего подлеца и негодяя - звериная хватка, хитрость и полная безбашенность.
Да, поэтому литературному герою мы прощаем некоторые наши же маленькие слабости. Пусть выпьет иногда, чертяка, на страницах чуть более положенного, и наговорит глупостей своей девушке или жене, пусть вдрызг разругается с друзьями и тем более - и даже особенно - с каким-нибудь начальником, поставит его, начальника, на место. Пусть натворит массу какой-нибудь другой ерунды, которой мы по возможности стараемся избегать в своей реальной жизни, - всё это мы ему, в конце концов, простим. Если хотя бы один раз он сделает там, в своём призрачном литературном мире, и от нашего лица, то, что мы никак не можем сделать наяву - разоблачит каких-нибудь прохиндеев, взяточников, поймает, посадит, да и - пусть бы даже - застрелит маньяка, мерзавца, отморозка, наконец-таки, просто скажет какой-нибудь сволочи, что он есть сволочь на самом деле, и даст как следует в челюсть.
И мы верим и ждём, что такой герой всё-таки справится со всеми своими внешними и внутренними, маленькими и большими проблемами, - оклемается после серьёзной драки, как мы, например, с утра после чрезмерно выпитого в компании с друзьями в нашей реальности, и, чуть отдохнув и набравшись сил после всего такого, выйдет к берегу реки, моря или океана.
Вдохнув полной грудью бодрящего речного или морского воздуха, тонко понаблюдав за таинственной природой игры волн с солнечным светом и песчаным пляжем, за волшебным парением, скольжением и пикированием всяких диких птиц, герой окончательно соберётся с мыслями и выдаст в заключении какое-нибудь ценное душевное рассуждение о нашей реальной жизни, которого мы ждали в течение всего повествования, и которое необычайно нас окрылит и взволнует, подарит надежду и радость нашему реальному существованию.
Оставим теперь уже обоих наших героев чуть в стороне, и поговорим о самом главном. Обратимся внутренним взором, так сказать, к тому, что составляет суть конфликта наших героев, и чего мы касались выше только мельком, рассуждая о гипотетических ветряных мельницах, например, и некотором литературном мире, населённом - не совсем пока понятно почему - почти сплошь разными подлецами и негодяями.
Без ясного противостояния интересного нам героя с враждебными ему силами и обстоятельствами нет интриги, движения, энергии и жизни самого литературного произведения. Если только мы не думаем всерьёз, что целью творчества является слепое копирование или наивное украшение представляющейся нам почему бы то ни было серой действительности. Любой положительный герой в мирных обстоятельствах, скорее всего, пижон или зануда, переживать за которого просто стыдно. Какой-нибудь идеальный мир, - которого, впрочем, нам никогда и не приходилось видеть, без противоречий и тревог, почти наверняка, - сонное болото.
Подлинное душевное волнение и сознательное любопытство способно вызывать в нас только трагическое и сильное противоборство близкого нам духом героя с враждебными ему (и нам - по определению) силами. Причём, силы эти также должны быть нам понятными и, в определённом смысле, близкими.
Иными словами, совершенно очевидно, что мы способны откликнутся только на отражение своих собственных жизненных представлений в зеркале литературного произведения. (Вслед за классиками, например, за О. Уайльдом, сравним литературное произведение с зеркалом). И зеркало не может быть чрезмерно кривым, иначе мы ничего не поймём в увиденном. Хотя это ведь означало бы совсем не то, что происходящее там совсем нас не касается, а только то, что мы ещё плохо умеем видеть происходящие события в иных ракурсах.
Мы способны принять такую противоположную ситуацию, например, когда откровенно отрицательному герою противостоит положительный мир, и можем сочувствовать этому миру. Но ставить себя на место отрицательного героя - и сопереживать его дрянным чувствам... Представляется противоестественным и очень странным, по меньшей мере.
Вместе с тем, возникает закономерный вопрос, почему вообще необходим какой-то конфликт сторон, и нам нравится сопереживать литературным героям, и волноваться за их жизнь в предлагаемых авторами ситуациях? Нам больше нечем заняться в реальной жизни? Художественные приёмы, образы и изыски воображаемых миров (а тем более, когда автор только чуть-чуть, незаметно, в хорошем смысле слова - мастерски искажает реальность), нам важней и эмоционально привлекательней, например, подлинного бифштекса с кровью или того же отличного утреннего кофе? Взамен которого авторами раз за разом предлагается не более чем словесный эрзац, совсем маленькая и пустячная деталька огромного - по замыслу, но призрачного - по воплощению, воображаемого мира. Чем волшебные дождевые пузыри на реальной луже, наблюдаемые с веранды, - где мы в кресле-качалке, со стаканчиком чего-нибудь такого старого доброго в руке, - хуже описываемых в произведении, если так же хорошо на душе, лёгок и свеж воздух, и пахнет, конечно, ароматной хвоёй и чуть-чуть дымком, сохранившимся здесь, под крышей, после приготовленного ещё до начала дождичка шашлычка?
Впрочем, все эти вопросы следует считать риторическими. Если хорошо на душе.
Для более ясного представления, рассмотрим ещё одного, специально оставленного на "сладкое", героя. Олицетворяющего всё враждебное нам - и главному герою - окружение.
Собственно, нашего нового персонажа тоже можно было бы считать в каком-то смысле главным. Именно о нём мы сказали пару слов чуть выше, и это есть, собственно, отрицательный герой.
Мы уже твёрдо решили, что ни в коем случае не будем отождествлять себя с ним или ему сопереживать. Но представлять такого персонажа (как мы с вами понимаем - антигероя), подобает не менее подробно и, если хотите, колоритно и сочно. Только для того исключительно, чтобы на его густом чёрном фоне ярче и отчётливей смотрелся главный положительный герой.
Также мы с вами понимаем, что герои должны быть практически равны по эмоциональному заряду - только один отрицательный, а другой - положительный.
(Кстати сказать, в произведении, где одного из героев мы договорились считать нейтральным, ситуация с отрицательным героем ещё более интересная и сложная, но сейчас не об этом).
И - да, отрицательный персонаж обязан быть отвратительно-обаятельным, он как приправа к основному блюду, без него - пресно.
Наш противник дьявольски хитёр и ловок, изворотлив и тому подобное, отдадим ему должное. Он делает всё, чтобы испортить нам настроение. Когда он бьёт положительного героя в лоб, мы своим собственным лбом предчувствуем ужас и боль удара, и даже стараемся увернуться. (То есть - стараемся быстрее прочитать страшные строчечки). Чем выше мастерство автора произведения, тем более избитыми мы ощущаем себя в процессе чтения. И с большим удовлетворением празднуем в финале победу положительного героя над отрицательным. Победу, которую воспринимаем уже как свою собственную.
Очень важно, чтобы наш противник не выглядел ходульным или картонным. Он должен вызывать сильные эмоции и действительно очень правдоподобно портить нам нервы и кровь всеми возможными способами по сюжету.
Не вызывает никаких сомнений то соображение, что наиболее достоверными будут казаться нам рассказы о близких или знакомых автору людях. В таких историях буквально каждый читатель найдёт что-нибудь до боли жизненно ясное и душевно понятное.
Как восхищаемся мы, например, классическим Пушкинским "Мой дядя, самых честных правил, когда не в шутку занемог..." и Чеховским "Дядя Ваня", так преисполняемся искреннего волнения и благостного сочувствия, узнавая из первых уст и в шикарных подробностях актуальные истории тёти Груни или тёти Моти, дедушки Бананама, кузины из магазина лимузинов и автомобильной резины современных авторов.
Тема эта настолько широкая и плодотворная, что, признаться, иногда даже закрадывается сомнение: а не описал ли Гоголь в "Мёртвых душах" просто всех своих родственников? Или тот же Пушкин имел ввиду именно свою, а вовсе не "капитанскую" дочку? Может быть, Шекспир в юности был Ромэо, потом, чуточку повредившись умом от трагичной любви, стал Гамлетом, а на склоне лет сел на королевский престол под именем Короля Лира? Достоевский самолично, или в компании с каким-нибудь шурином-деверем, бегал по тёмным закоулкам Петербурга с топором под мышкой, а после преступления, надеясь избежать наказания, выдавал себя за идиота?
Вдруг думается: если Леонардо да Винчи, возможно, написал сам себя в образе Джоконды, то почему бы точно так не поступать писателям и драматургам?
Наверняка - им тоже было и есть что сказать искренне, честно и красиво конкретно про себя и своих родственников, знакомых, а также про все бытовые и семейные отношения.
И произведения при этом только выиграли бы в художественном смысле, обрели дополнительную притягательную силу для одних людей, и, что немаловажно, отвлекли многих других от чтения разного рода бульварной литературы, целиком и полностью искусственной, а заодно - от изнуряющего все хорошие чувства просмотра телевизионных программ типа "Коммуналка 3", "Высокие отношения через замочную скважину 5", "Что вижу - о том пою 7", "По секрету всему свету 25", "Возле дома 2 на лавочке 500" и тому подобных.
Тут, наконец, следует завершить наше лирическое отступление и подвести какой-нибудь скромный итог размышлений.
Согласимся, конечно же, легко и безоговорочно с той известной точкой зрения, будто в художественном произведении важен не столько сам по себе результат, то есть факт победы Добра над Злом, сколько максимальная достоверность происходящих вокруг и предшествующих ударному финалу событий.
Достоверность необходима для того, чтобы иметь все основания тихонечко, задумчиво и под шумок добавить в копилку собственной жизни положительные эмоции и весь счастливый эпизод в целом.
При этом мелкие бытовые детали и контуры ветряных мельниц в повествовании должны быть бегло узнаваемы, и всемерно способствовать процессу нашего полного слияния с литературным миром, чтобы всё перемешалось и перепуталось, стало не отличимым от реальности. Ружьё выстрелило, модные ботинки встретились с изящными туфлями. И в финале появилось реальное послевкусие сладкой победы.
И уже на самом деле можно было со спокойной совестью и чувством выполненного долга сидеть на веранде, упиваясь торжеством и удовольствием, которые накатили в момент будто бы безусловно выстраданной и заслуженно добытой стараниями и волей победы над подлинным Злом, которое нас окружает, и радоваться сытому счастью, и лирично наблюдать за пузырями на лужах.
Точно также наши далёкие предки, ночами дрожа от страха в глубине пещер, воображали в подробностях обстоятельства и детали удачной охоты на диких чудищ и каких-нибудь других, но уже вредных и не наших, очевидно, предков, и слагали фантастически прекрасные легенды о том, что и как происходило на самом деле.
Чем страшнее казался враг, тем интереснее становились способы расправы с ним и тем изощрённее придумывались рецепты его приготовления. Будем снисходительны к предкам, им было не до отвлечённых идей.
В определённом смысле некоторые из традиций детства человечества до сих пор отчётливо проявляются в чрезвычайно эмоциональных рассказах рыбаков, например, а также в историях любвеобильных мужчин, задир и драчунов, склонных приукрашивать свои реальные подвиги.
Конфликт или противостояние равновеликих сил в качестве источника сильных чувств и страстей продолжают играть решающее значение в творчестве современных писателей, одним из выдающихся представителей которых является Лаврентий Огрехов.