Тетушка умерла внезапно, и в это еще никто не верил. На ее гроб в зале смотрели скорее удивленно, чем с ужасом. Она лежала, скрестив морщинистые руки на круглом животе с не выразимым спокойствием на лице, точно изваянным из камня. Казалось, она вот-вот откроет глаза и обругает кого-нибудь. Дух ее по-прежнему витал в доме, наполняя самый воздух тревогой. Никто не знал, чем может обернуться ее очередная выходка. Или каприз. Или как это можно было еще назвать?
Семья этого не ожидала, поэтому первое время находилась в оцепенении, не понимая, что теперь делать. Сама тетушка не верила в свою смерть. Она говорила, что не покинет мир земной никогда, потому что слишком велика ее роль. Самое странное то, что в семье ей верили. Также тупо и бездумно, как и выполняли все ее приказы.
А потом вдруг ее не стало.
Но это только официально "вдруг", для некролога в "Вечерних новостях"; на самом деле ее присутствие еще ощущалось в доме. Она все еще здесь в квартире, бродит по комнатам, ворчит, ищет повода побранить мать, отца или Влада. Все домашние так же тихо на цыпочках проходят мимо ее комнаты, забывая, что она пуста. И даже поймав себя на мысли, что за пожелтевшей дверью уже никого нет, они скорее проходили мимо.
О тетушке не говорили. Даже когда нашли ее мертвой за письменным столом, в доме никто не повысил голоса. Тетушка собиралась написать письмо (так и непонятно кому), она вывела неровным почерком лишь два слова "Хочу сообщить...", после чего с ней случился удар и она уткнулась лицом в листок, а ручка так и осталась зажатой в ее руке, как в тисках. С ручкой ее и собирались похоронить, потому что никому не удалось вырвать ее у нее из рук. Слишком крепкой была у тетушки хватка.
Ее смерть приняли тихо и спокойно, как очередной каприз тетушки. Раз она так захотела, значит так надо. Ни матери, ни отцу не пришло в голову, что смерть оказалась сюрпризом не только для них, но и для тетушки. Только Влад об этом догадывался, но не решался говорить. Молчали все и о тетушки даже не заикались. Что-то подсказывало, надо смириться и что-то делать.
Трудно сказать, что ее смерть приняли облегчением. Хотя разум подсказывал, что вот и все, этой старой стерве конец, сердце уверяло в обратном.
И вот сидит вечером за ужином вся семья, в день перед похоронами, мать и отец тревожно смотрят друг на друга и чего-то ждут. А тетушка лежит в зале, тяжким грузом на плечах каждого. Мать, чтобы отвлечься от мрачных дум припомнила забавный случай в торговом центре. Но никто даже не улыбнулся ей в ответ. И голос у нее был неуверенный, слабый. Не подумайте, ничего скверного о тетушке вслух не произносилось. А то, что было у каждого на уме, это личное. Право на это имеет каждый. Только у Влада было нехорошее предчувствие, связанное с еще вчерашними воспоминаниями. Тетушка тогда была жива, она сидела на своем месте у холодильника (которое и сейчас никто не занимает) и молча ела, хмуря густые брови. А если молчала она, молчать должны были все.
- Я хочу после похорон все ее вещи отвезти на дачу... или продать, - сказала мать после ужина. - Они будут напоминать мне о плохом.
Какое такое плохое имела ввиду мать, никто не спросил. Плохое - это неприятные воспоминания о тетушке, или плохое - это ее смерть?
Но отец кивнул, а Влад в ужасе посмотрел на мать.
Я всегда буду там! И не смей входить не постучавшись, ты понял? Ты меня понял?
Потом были похороны. Вся процессия заняла около пяти часов вместе с обедом. Было холодно и тоскливо от окружающей обстановки. Серое небо с предостерегающей символичностью отражалось в луже на дне могилы. Оплакать тетушку, кроме самых близких родственников, пришло несколько старушек и один хромой старичок. Их никто не знал. Гроб опустили в могилу и стали закапывать. Отец помогал. Земля была сырой и тяжелой и Влад видел как заблестел его лоб, а потом и шея. Над головами кружили вороны и возбужденно каркали, как бы в укор за то, что потревожили их сонное царство, обитель смерти. А небо неспокойным после дождей, все хмурилось и морщилось тяжелыми облаками. Влад смотрел, как исчезало под глиной красное сукно с черным крестом, слушал мертвую тишину вокруг и вдыхал сырой кладбищенский воздух. Он испытывал непонятное, странное чувство, которое не мог описать словами. Это была и радость, и тревога, и страх, и ощущение свободы. Но ему чудилось, что стоит только сбросить с себя все оковы и вдохнуть полной грудью, онасхватит его за руку, как хватала раньше, если он заглядится на яркую витрину магазина или на робота-трансформира на прилавке в "Детском мире".
На то чтобы поставить крест понадобилось даже меньше времени, чем ожидали. Он глубоко вошел в землю, точно врос и выглядел убедительно.
- Только отчаянный вандал сможет выворотить его отсюда, - сказал отец матери. Последнее время заголовки газет постоянно кричали об участившихся актах вандализма в городе, с негодованием приводя шокирующие примеры. Один из них - подожженный крест на могиле безвестного поэта. Мать очень боялась, что и с могилой тетушки сотворят нечто подобное.
Фотографии на крест подходящей не нашлось; тетушка не любила фотографироваться. Но мать обещала найти что-нибудь подходящее. Без фотографии могила казалась безликой и слепой.
- В могиле без фотографии, душа усопшего не сможет найти покой, - сказала мать. Она была очень суеверной, поэтому серьезно относилась к подобным вещам.
Когда, уложив венки, все собрались уходить, старушки вдруг завыли в один голос и упали на колени. Они причитали, охали, но ни разу не произнесли имени тетушки. Наверное, потому что не знали его. Потом они встали, отряхнулись и перекрестились с чувством выполненного долга. Обед был заслужен. Мать с отцом переглянулись и пошли к выходу.
Тетушка осталась одна.
На выходе Влад оглянулся и бросил взгляд на свежую могилу. Ему не терпелось скорее уйти, но он не смог удержаться, чтобы не взглянуть на нее в последний раз. Один венок немного съехал с насыпи, но не перевернулся. Черные ленты развевались на ветру в сторону Влада. Широкий крест, расправив плечи, смотрел куда-то в даль.
- Владик! - услышал он голос матери и посеменил за родителями.
Они уже скрылись за старой церковью, которая рассыпалась местами до фундамента.
Проходили дни, и гнетущая атмосфера в доме постепенно развеялась. Родители делали вид, точно ничего не произошло, и жизнь возвращалась в свое прежнее русло. Старые правила, заданные в эпоху "диктата тетушки" сохранились без изменения и продолжали действовать. В комнату тетушки никто не заходил как и при ее жизни. Мать решила отложить продажу вещей до осени, и отец с ней согласился. "Они тоже боятся заходить туда - шептал Владу его внутренний голос, - так же как и ты". Так все оставалось на своих местах и тетушка продолжала жить с ними.
Ненавидел ли Влад ее? Трудно сказать. Наверное, это будет мягко сказано. Ненавидели ее все остальные, а он чувствовал нечто больше. Это и злость, и ненависть, и страх, и брезгливость, и уважение... Но для его тринадцати лет это было трудно понять. И хотя никто больше не слышал ее сиплого, дребезжащего голоса, она чудилась ему повсюду. Он слышал ее шуршащие шаги в коридоре, ее кашель на кухне, как она чихает и громко высмаркивается. Влад видел тетушку и сейчас: в кресле перед самым телевизором, которое она специально выдвигала вперед, на кухне у холодильника, откуда она могла видеть всех, на лоджии в кресле качалке, где она любила выкурить сигарету другую и часами смотреть на город.
Но четвертая ночь после похорон окончательно убедила Влада в его предположениях. А дело было так. Он проснулся ночью с диким желанием скорее добраться до туалета после двух бутылок лимонада, которые выпил после ужина. Влад с трудом опустил ноги с кровати и сунул их в холодные тапочки. Когда он возвращался назад, проходя мимо комнаты тетушки, он услышал, как скрипнула дверная ручка. Ему не могло померещиться. Звук в тишине был четким и резким. Влад вздрогнул и обернулся. Ручка слегка нагнулась вниз, а из замочной скважины брызнул желтый луч свет, который превращался в яркую точку в стене напротив. Влад в ужасе попятился назад. Но мысль о крике даже не возникла в его голове. Тетушка очень не любила шум. Он не мог оторвать взгляда от бронзовой ручки, слабо поблескивающей во мраке, от тонкого луча света и чувствовал, как все быстрее колотится его сердце. Ему показалось, что он слышит шаги за дверью, тяжелые, неторопливые. В мертвой ночной тишине в доме каждый звук казался ударом молотком по колоколу. Вот скрипнул ступ - кто-то сел за письменный стол и выдвинул ящик. Влад нерешительно заглянул в замочную скважину. Он сразу узнал широкую спину тетушки, ее в зеленый горошек старый халат, который наверное был старше ее. Он видел ее шевелящиеся голые локти - она что-то торопливо писала. Мороз пробежал у него по коже и он зажмурился.
- Тетушка, - прошептал Влад и сделал шаг назад.
Весь мокрый он вернулся в постель, но так и не смог заснуть. Его била дрожь, и в тишине он иногда слышал шорохи и глухой кашель в комнате тетушки.
Он не рассказал родителям того, что видел ночью, потому что знал, что ему не поверят. Но тревога, поселившаяся в сердце, не давала покоя. Влад уже вышел из того возраста, когда он верил в домовых, приведений и во всякую нечисть. Это выдумки для детей. Но история с его тетушкой не укладывалась в рамки того, что он видел по телевизору и читал в комиксах.
Влад был нескладным, угловатым мальчиком с серыми глазами и большими торчащими ушами, которые выглядывали из под густых каштановых волос. Он не был драчуном и не был серой мышкой в классе, он старался никому не мешать и ему никто не мешал. Таким его воспитали в семье. Таки он рос. Его считали миролюбивым, добрым мальчиком. Учителя относились к нему благосклонно, тем не менее не уделяя ему особого внимания. Таким бы он и был, если бы не тетушка. Она неизгладимо повлияла на впечатлительную детскую натуру. Ее образ часто возникал перед его глазами: ее проницательный взгляд, от которого невозможно что-то скрыть, сухие бледные губы, желтые зубы (одного резца у нее не хватало), узкий лоб и седые пряди жидких волос выбившиеся из под платка. Ей не хватало только клюки.
Тетушку боялись не только в семье. Вся улица ее недолюбливала. Когда вечерами она выходила на улицу, люди не здоровались с ней. Лишь соседи, которым некуда было деваться, кивали ей и отворачивались. Да и она шла с высоко поднятой головой, никого не замечая. Местные мальчишки обходили тетушку стороной, завидев ее необъятную фигуру еще из далека, и корчили гримасы когда она проходила мимо. И даже те, кто совсем не знали тетушку или видели ее в первый раз, чувствовали неприязнь, не выдерживая ее тяжелого взгляда из под густых сдвинутых бровей.
Вот она,огромная как скала в своем плаще, медленно идет по улице. В ее руках сумки. На потном лице большие очки в роговой оправе - у нее катаракта и она плохо видит. Платок сполз до самых глаз. Несколько прядей белых волос падали на взмокшее лицо. Она тяжело дышит и свистит. Смотрит себе под ноги. Мальчишки у песочницы, играющие в карты, с ненавистью посмотрели на нее исподлобья, стыдясь своего страха. Но на этот раз тетушка прошла мимо, ни сказав ни слова. Должно быть очень устала.
Но никто кроме Влада не представлял, что происходит после похорон в доме номер шесть на Речной улице. Никто не видел поворачивающуюся ночью дверную ручку, не слышал шагов тетушки в коридоре, ее хронического кашля. Для всех жителей улицы она умерла. Тайну знал только он, но в свои годы ему было трудно принять правильное решение.
Вечерами, сделав уроки, Влад выходил на улицу погулять и немного развеяться. Он присоединялся к товарищам, которые обычно в свободное время "резались" в карты или гоняли по двору мяч. С ними было весело коротать время. Оглянуться не успеешь, как мать уже кричит ему возвращаться домой, умываться и спать.
В тот вечер он так же вышел подышать свежим воздухом. Мальчишки - их боле четверо - играли в карты, громко спорили, шутили. Поглощенные игрой, они не сразу замелили Влада. Сам он не любил карт и скорее согласился бы погонять мяч или постоять в воротах. Но мяча не было.
С ним была отдельная история. Тетушка всегда ругалась, когда видела Ленькин мяч и ненавидела его даже сильнее чужих котов, называя его "грозой всех окон". Однажды он подкатился к ней во время игры. Она подняла его, повернулась к детворе, показала его всем и унесла с торжественным видом.
- Вот и наигрались, - сказала Верка, белокурая девчонка, одноклассница Влада.
- Ага, - согласился Влад, представляя, что теперь будет с мячом.
На следующий день Ленькин мяч нашли на дороге с двумя дырами от шила. Он едва не расплакался, когда увидел его у обочины.
С тех пор пришлось обходиться картами. Мальчишки еще сильнее возненавидили тетушку.
Ее смерть принесла им большое облегчение, но и они отнеслись к этому с тревогой. Стало непривычно тихо и спокойно. Можно найти новый мяч и сколько угодно играть в футбол. Некого было опасаться вечером, играя в карты, в салки или в "Казаков-разбойников".
- Как поживаешь? - спросил Ленька, веснушчатый парень пятнадцати лет. Он был самым старшим и крепким в компании. Ленька даже курил, но редко, за гаражами или на пустыре, поэтому считал себя уже взрослым. Он почесал затылок и собрал рассыпанную колоду карт. -Сыграешь?
- Нет, - сказал Влад. - Не до этого.
Он присел на лавочку и прислонился к старой липе, которая в жаркий день бросала густую тень на песочницу.
- Чего такой мрачный, а? Вишь, какой серый, - сказала Верка, и ткнула Влада в бок.
- По тетушке скучаешь? - спросил Пашка, которого прозвали Пончиком за полноту. Он улыбнулся и покосился на Леньку. - Ладно, раздавай. Парами сыграем.
Пока они играли, Влад рассказал о своих подозрениях. Мальчишки слушали его молча, потом прекратили игру. Карты остались забытыми на песке, когда он заговорил он тетушкиной спине и ее голых локтях. Всех почему-то заинтересовали именно локти. Увидев, что к нему отнеслись с пониманием, Влад немного расслабился. "Теперь-то я не один", - подумал он.
- Она все еще в доме. И так будет целых сорок дней, - многозначительно произнес Ленька. - Я знаю.
- А что будет потом? - спросил Влад.
С тем же вопросом остальные мальчишки посмотрели на Леньку.
- Дальше душа ее будет выбирать, остаться или уйти, - пояснил он, - и если она останется, то уже навсегда.
- Нет! Я не хочу! - ужаснулся Влад и стал белее мела.
- Она не оставит нас в покое, - протянул Пашка. - В следующий раз она будет протыкать шилом уже не мячи, ясно? - он любил это слово, поэтому вставлял его куда попало. - Этого нельзя допустить.
-Точно! - согласилась Верка и ударила кулаком по лавочке. За бойкость Верку уважали все мальчишки. Но и опасались, так как в голову ей могло прийти все что угодно. Вот и сейчас, что бы не упасть в грязь лицом, она первой высказала свое мнение. - Надо что-то придумать.
- Что мы можем, - скептически произнес Пашка, и потупил взгляд, - это призрак. А призраки это опасно, ясно? Кто-нибудь смотрел "Дом ночных призраков". Не-ет! Мы ничего не можем.
- Но ведь про шило это ты правильно сказал, - серьезно произнес Ленька. - Она нас всех ненавидит. Что ей теперь помешает расправиться с нами, а? Отвечайте?
Пашка побледнел. Влад с сочувствием посмотрел на него.
- У нас есть сорок дней...
- Уже тридцать один, - поправил Влад.
- Хорошо, тридцать один день, чтобы придумать, как нам поступить.
- Да вы что? - сказал Пашка. - С ума все посходили. Нечего придумывать.
- Может, стоит сжечь ее комнату, - предложил Влад. - И тогда она уйдет.
- Это не поможет, - сказал Ленька, - здесь надо что-то другое. Ритуал какой-нибудь... или обряд. Только так ее можно прогнать.
- Какой еще ритуал, какой обряд? - сказал Пашка и даже вспотел. Он достал из кармана платок и вытер лоб. - Слушать даже смешно.
- Я кажется знаю... - тихо сказал Сережка и все посмотрели на него, - знаю, что надо делать.
- Говори, - сказал Ленька.
Но Сережка ответил не сразу, а еще раз посмотрел на каждого, точно желая убедиться, не смеются ли над ним.
- Да, говори, чего тянешь? - сказал Андрей.
- Черный гвоздь! Надо забить гвоздь к крест свежей могилы, что бы заставить душу умершей покинуть мир живых. Черный гвоздь!.. Мне это еще бабушка рассказывала.
- Никакая не чепуха. Не хотите не верьте. - Сережка даже обиделся.
- Нет, я верю, - сказал Влад. - Надо попытаться. А вдруг поможет.
- А что, больше никаких вариантов нет? Ни у кого? - Верка посмотрела на каждого, но ей лишь пожимали плечами в ответ.
- Только сделать это надо ночью, - продолжил Сережка, - Прийти на кладбище и забить гвоздь в самый крест.
- Ночью? Ну уж нет, это вы без меня. - Пашка в испуге посмотрел на друзей. - Давайте днем... Какая разница когда? Вы подумайте головой!
- Днем нельзя. - сказал Сережка. - Ты как хочешь, а мы пойдем. Сегодня же. Время терять нельзя.
Несколько секунд все молчали. Каждый оценивал ситуацию. И даже Пашка. Он не хотел показаться в глазах товарищей трусом, тем более перед Веркой. Она смотрела на него и снисходительно улыбалась, поправляя свои золотистые кудряшки. Но решиться он не мог.
- А как же родители? - спросил он. - Разве они нас отпустят?
- Соврем что-нибудь, - сказал Ленька и посмотрел на окружающих, дожидаясь поддержки.
- Я скажу, что останусь ночевать у бабушки, - сказал Сережка.
- Вам-то легко. С моими будет сложнее, - протянул Пашка и поморщился. Наконец, немного подумав, он сдался. - Ладно, я с вами.
- Главное все подготовить. - сказал Ленька после короткого молчания. - Ты, Влад, найди гвоздь, желательно побольше, и молоток. Гвоздь заточи на наждаке. Если крест дубовый...
- Дубовый.
- То забить его будет не просто. А мы вечером будем дожидаться тебя на пустыре. В одиннадцать часов.
- В одиннадцать... - пробормотал Пашка.
- Да. И не раньше.
- Спасибо вам ребята, - сказал Влад. - Я сейчас же побегу в гараж.
- Я с тобой! - сказала Верка и взяла его за руку. - Идем.
В гараже отца Влада гвозди лежали в отдельных коробках - десятимиллиметровые, пятидесятимиллиметровые... но Влад выбрал самый большой, на двести. Он был ржавый и немного кривой. Влад выпрямил его молотком и заточил его на наждаке как иглу. Фейерверк искр осыпал его, уколол кисти, но он не испугался. Влад видел как это делал отец. Верка все время была рядом. Она была увлечена еще больше чем он. "Хорошая она девчонка и не задается", - думал Влад.
Гвоздь заблестел, когда он счистил с него ржавчину. Острие получилось узкое и продолговатое. Он побоялся, как бы гвоздь не погнулся, когда он станет его забивать. Но когда он опробовал его, то немного успокоился. Гвоздь с легкостью вошел в древесину сантиметра на полтора с первого же удара.
- Это осина, - сказала Верка. - Очень мягкая. В дуб будет сложнее.
- Знаю, - ответил Влад, выкорчевывая гвоздь плоскогубцами. - Но он крепкий. Чай выдержит?
Потом гвоздь закоптили на огне. Они сожгли старую велосипедную камеру во дворе (пока родителей дома не было). Влад держал гвоздь щипцами над чадящим огнем и смотрел, как он темнеет; блеск исчез, острие затуманилось.
- Пойдет, - улыбнулся он, положил гвоздь на тряпочку и, аккуратно завернув его, сунул в карман.
Мне хватит одного разбитого окна в прошлом году. Больше они не увидят этот мяч. А ты, что бы впредь знал, проткнешь его сам. А я погляжу. Давай... Ну же!
Вечером, когда Влад пришел домой поужинать, он узнал, что мама вдруг заболела. Она лежала в спальне, рядом с ней сидел отец и растворял аспирин в стакане с водой. Он посмотрел на Влада, взглядом полным растерянности и отвернулся.
"Это она..." - пронеслось в голове Влада и тетушка довольно закашляла в своей комнате.
Рука у матери была горяча и влажна. Влад испугался, когда прикоснулся к ней. Мать открыла глаза и улыбнулась. Пальцы у нее дрогнули от напряжения, она сказала:
- Сынок, все будет хорошо. Я немного устала. А ужин папа приготовит.
Проходя по коридору, Влад остановился перед комнатой тетушки. Ручка тускло поблескивала от люстры, он напряг слух, но не услышал за дверью шагов или хрипа..
В половине одиннадцатого Влад вышел из дома под предлогом вынести мусор. На улице уже стемнело. Слабо светился месяц. Он то исчезал, то появлялся из-за туч. Верка ждала его у песочницы. Она уже не казалась такой храброй как несколько часов назад, сгущающийся мрак нагнетал неприятное ощущение.
- Ну идем, - сказала она неуверенным голосом и взяла Влада за руку. "Какая холодная" - подумал он.
- Гвоздь взял? - спросила Верка.
Он хлопнул по карману.
На пустыре были уже все кроме Пашки. Решили, что он уже не придет, и отправились к кладбищу, которое находилось сразу за городом у березовой чащи, когда услышали его голос. Минут через пятнадцать они были у ворот кладбища. Они возвышались над ними, высокие и ржавые с облупившейся краской, тихо покачиваясь от ветра.
- Как жутко. - сказала Верка и прижалась к Владу.
- А я вам что говорил. -шепотом пробормотал Пашка.
- Давайте сделаем это скорее и уйдем, а? - сказал Ленька. - За мной.
Ленька прошел за ворота, и все медленно поплелись за ним. Последним, почти на четвереньках шел Пашка. Он вздрагивал даже от хруста сухих веток под ногами и пригибался, уже ругая себя, за то, что согласился идти. Он останавливался, озирался по сторонам и прислушивался к каждому шороху. От страха тряслись поджилки, сосало под ложечкой. Он готов был в любую секунду бросить все и помчаться назад к дому.
Влад шел сразу за Ленькой. За ним Веерка, потом Сережка и Пашка. Когда они прошли мимо старой церкви, Ленька остановился.
- Мы подождем тебя здесь, - сказал он сдавленным голосом.
- Ладно, - прошептал Влад и с отчаянием посмотрел в ту сторону, где за стеной непроглядного мрака скрывалась могила тетушки.
- Только скорей давай, - сказал Пашка и поглядел назад. - Ясно тебе?
С тропинки было не видно жилых домов. Все заросло кустами и деревьями. Только кресты могил чернели в слабом лунном свете.
Влад сделал несколько шагов, потом оглянулся; все исчезли, точно и не было никого. И только отдаленный шепот, говорил, что они все еще ждут его. С каждым шагом сердце начинало биться сильнее. Влад вздрагивал и вытирал вспотевший лоб рукой. Он крепко сжимал в руках молоток и гвоздь - как оружие, они вселяли в него уверенность. Несколько раз он останавливался, не в силах идти дальше. Ноги сделались каменными, непослушными, они подкашивались от дрожи. Шепот друзей уже давно растворился позади, он слышал только свое тяжелое дыхание, стук в висках, треск под ногами и шуршание ветра в ветках деревьев.
Наконец впереди из темноты выступила могила с чернеющим крестом. Влад узнал венки, которые родители возложили в честь тетушки, увядшие цветы. Ему показалось, тетушка где-то рядом и не сводит с него хитрых глаз. может быть это не ветер, а полы ее халата шуршат еле слышно, может быть это ее надсадное с присвистом дыхание?
Он остановился. Его сердце на секунду остановилось. Влад затаил дыхание. Вот могила. Вот крест. А в руке гвоздь. Осталось забить его прямо в крест, а потом бежать... бежать... бежать...
"Это только от темноты так страшно, от темноты... - твердил он, оглядываясь. - а днем... днем все не так. Мамочка..."
Несколько минут он стоял в оцепенении, беспомощно хлопая глазами, потом сделал еще один шаг к могиле. Земля под ногами стала мягкой. Еще недавно отец перелопачивал ее, потея.
Ну вот, осталось только забить гвоздь. Давай, успокойся... Ну же... Руки почти не слушаются, дрожат. Влад вздохнул и на мгновение поборол страх; он приставил гвоздь к кресту и ударил по нему молотком. Он почти не видел, куда бьет, но не промахнулся. Влад почувствовал, как гвоздь вошел в древесину. Не отрывая руки, он ударил еще раз и еще. Удары звонко разносились в тишине. По лицу Влада скатились крупные капли пота, живот свело и дыхание сперло. Ему казалось, что тетушка стоит за его спиной, уперев толстые руки в бока и усмехается.
- Чем ты тут занимаешься? Глупый! Ха-ха-ха!
Он ударил последний раз.
"Все... Это все. Можно идти... бежать отсюда. Я забил гвоздь, я сделал это..." - вихрем пронеслось в его голове.
Молоток выпал из его рук, он оглянулся и уже сделал шаг в сторону, когда кто-то вдруг дернул его назад. Влад вскрикнул, и что-то внутри него оборвалось.
Тетушка, тетушка, прости... я больше не буду...тетушка!
- Мама!
Мальчишки и Верка уже начинали волноваться за Влада, когда услышали его крик. Его подхватил ветер и разнес по безмолвному кладбищу.
- Ое-ей! - вскрикнул Пашка и бросился к выходу. Остальные, поддавшись отчаянию Пашки, помчались за ним. И сырая кладбищенская тишина рассмеялась им вслед резким порывом теплого ветра.
Влада нашли на рассвете. Родители искали его всю ночь и если бы их тревожные крики не услышали напуганные до безумия мальчишки, которые прятались за пустырем, они бы еще долго его искали. Влад сидел на могиле, задрав голову к небу и протягивая к нему тонкую, как спичка, руку. Казалось, он приветственно махал рукой белесой пустоте над головой, когда застыл навсегда. Только с близи виден был виден забитый в рукав гвоздь, с черной расплющенной шляпкой. Мать упала на колени, а отец перекрестился, глядя на сына - тетушка ушла не одна.