Как узнать, что ты влюблен? Прочитать то множество книг, посвященных волнующему чувству? Услышать все песни, что последней нотой заставляют самые отдаленные струны души запеть? Пройти путь длиной в жизнь, примеряя каждого встречного на роль избранного? А если встретил того, кто нужен? Как узнать, что не ошибся? Для многих в этих вопросах судьей является время, и только оно. Я, грешным делом, считал именно так, но череда событий много лет назад изменили мое представление о любви.
Город заливало жаром полуденного солнца, ни облачка, ни птички на опаленных зноем деревьях, ни одного прохожего. Цок-цок-цок - перестук каблучков, тук-тук-тук - набат в ушах. Серое длинное платье с рукавами оплетало отощалое тело девушки, идущей вниз по улице. Мягкие светлые волосы выбились из строгой прически. Пара локонов прилипла к влажной длинной шее. Карие зрачки, как на качелях, лениво перекатывались то вправо, то влево из-под полуопущенных век. Слишком бледная для наших краев кожа поблёскивала капельками пота. Она и я одни на этой дороге. Мои ноги онемели, как и вчера. Позавчера. Вечность назад.
Как призрак, наводя ужас, она проплыла рядом, подарив повседневную улыбку. Аромат, ни на что не похожий на свете, терпкий, горький, следовал шлейфом. Цок-цок-цок - мимо меня в миллиардный раз, тук-...-тук - еще один рубец на сжавшемся сердце.
Новый день подарил неожиданную прохладу. Как муравьи, сновали по улицам городка люди. Кроны уставших деревьев налились за ночь ярко-зеленым цветом. Усталые камни умылись тихой слезой набежавших туч. В такой толпе она даже не кивнет головой - слишком много людей, чтобы раздавать каждому знакомому внимание. Но в такие дни было что-то приятно-волнующее. Среди прохожих часто встречались родители ее подопечных. Каждый задавал вопросы, или же спорил, хвалил: все вызывали разные эмоции на чуть вытянутом лице. Улыбка и одобрительные кивок сменяется искрой в глазах и резкими движениями губ, потом молчание и кивки согласия. Непослушные локоны качаются в такт. Наверняка, не успеет толком пообедать. Работа учителя - для обнищавших дворян, лишенных денег, но не чести. Гордая стать, плавные движения рук, изящные манеры: так привычно для дамы в сером.
За прохладными днями наступил черед жары еще более сильной, чем была недавно. Это значило, что когда я сегодня выйду в обед из своего кафе - то буду в одиночестве любоваться на учительницу. Волнение, как необычно, сильнее в несколько раз. Вот и бой часов на городской башне, гомон ребятни на соседней улице, цок-цок-цок. Еще больше бледности на лице, чем всегда. Шаг плавный, гордо вздернутая головка, зрачки тик-так.
- Добрый день! Простите, Вы не можете мне дать стакан воды? - голос как хрусталь зазвенел рядом со мной.
Плотная серая ткань не мешает заметить, как часто вздымается грудь. Любование девушкой настолько меня увлекло, что я не сразу понял, что она говорит со мной.
- Да... Да! Конечно! Проходите в мое кафе, - дрожащим голосом промямлил я.
Теперь она все знает о моих чувствах. Я так бесцеремонно смотрел, мой голос так дрожал. Дурак!
- Садитесь за дальний столик, там прохладней.
- Нет-нет! Что Вы! Я не могу тут остаться. Мне нужно пообедать и возвращаться в школу, - румянец вспыхнул на белых щеках.
Девушка задергалась и уже было сбежала, но я придержал ее за локоть.
- Не нужно! Не пугайтесь! Простите, госпожа, если испугал. Но я не могу Вас отпустить! На улице слишком жарко, посидите у меня. Это мой долг.
Темные зрачки девушки лениво перетекли, чтобы убедиться, что жара за неполную минуту на улице не пропала. Возвращаться не хотелось.
- Хорошо. Но я Вас точно не обременю? Мне, к сожалению, нечем заплатить.
- Не волнуйтесь, госпожа! Присаживайтесь за дальний столик, сейчас я принесу воды и что-нибудь перекусить.
Пара шагов до кухни показались вечностью. И вот спасительная тишина. Ноги подкосились. Повар, старый друг, подхватил и усадил на единственный стул.
- Что подать самому прелестному созданию, чтобы его не обидеть? - вслух высказал крутившийся в голове вопрос.
Повар отошел от меня, чтобы посмотреть на гостью.
- Та самая... Холодный суп не может оскорбить госпожу учительницу. Его едят и простолюдины, как мы, и благородные.
- Хотя бы ты соображаешь... - простонал себе под нос.
- Все ли понравилась госпоже?
Дама в сером выглядела значительно лучше, пропала предобморочная бледность. Глаза блестели маленькими каплями не пролившихся слез. Неужели я ее оскорбил своим угощением.
- Я так Вас обременила собой...
- Что Вы, госпожа...
- Не надо так, для доброго человека я просто Элизабет, так ко мне и обращайтесь. Но все же...
Девушка в который раз поджала ноги и опустила глаза.
- Что же Вы...
- Ты, - жестко она прервала меня.
- Я не могу обращаться к госпоже Элизабет на "ты", - растерянно промямлил в свою защиту.
- Сегодня я просто девушка, которой стало плохо, - карие глаза, не моргая, пожирали мою душу.
Пару минут мы просто молчали, изучая друг друга.
- Это самое меньшее, что я мог сделать для Вас, госпожа Элизабет.
Последние слова вылетели из меня со свистом, со страхом, выдавая меня с головой. Все чувства, по моим самым меньшим меркам, были написаны на лице.
Этот день все перевернул. Теперь она не только проходила мимо, улыбаясь, но иногда заходила или останавливалась сказать пару слов.
Однажды Элизабет начала разговор, в котором не я был охотником, а охотились за мной.
- В такой прелестный вечер было бы замечательно погулять в центральном парке. Ученики говорят, там установили новый фонтан.
- Об этом писали в газетах. Вас нужно проводить, опасно ходить так поздно одной, - тут же ответил я.
- Прекрасная идея, как я сама не додумалась?
Стоять рядом со старинным домом, испокон веков принадлежащим первому сословию, оказалось страшно. Мои родители собирали деньги всю свою жизнь, чтобы купить мне принадлежность ко второму. Но социальный провал между мной и Лизой неизмерим. Если она решится быть со мной, то скатится вниз. А дворянство, это все, что у нее осталось. Разоренный род может ждать лишь удачного замужества с ее стороны, а не выходца с самых низов. Но грустные мысли улетучились, когда до моего слуха донеслось цоканье каблучков. По старинной лестнице спускалась Лиза. В первый раз я видел ее такой, легкой и счастливой, с золотистой волной волос до пояса. От ее улыбки надуманные проблемы таяли и становились не такими важными.
Извилистые дорожки уводили вглубь парка, подальше от назойливой толпы, где свет звезд ярче света фонарей. Элизабет держалась за мою руку, идя так близко, бросая беглые взгляды. Даже в сумерках я видел, как подрагивают ее ресницы, наливаются румянцем щеки.
- Мне кажется, что знаю тебя много-много лет, - вырвалось вдруг у девушки.
- Именно тебя я ждала всю жизнь, чтобы на меня так смотрели, так слушали...
- Я уже очень давно люблю. Ты каждый день проходила рядом как виденье, как мечта. Стоять сейчас рядом... не могу описать своих чувств.
- И не надо...
Мечта поднялась на цыпочках и поцеловала. А позже, мы оказались в кафе, над которым размещались мои комнаты.
Утром, после ночи вместе, в первую секунду пробуждения я испугался, что Лиза сбежала. Если она пожалуется на меня, если кто-то сможет узнать о ночных событиях, то неминуема казнь. Но не успел ужас полностью овладеть мной, как в комнату проник запах кофе.
Мне требовалось что-то ответить, но выходила лишь глупая улыбка.
- Ты встречаешься с той госпожой? - Задал вопрос мой друг, потягивая трубку в конце рабочего дня.
- Как ты узнал?
- Я же твой повар, увидел, как она выходит. И не страшно?
- Страшно.
- И на что ты надеешься? Госпожа Элизабет аристократка. Я не спорю, что более прекрасной женщины я не встречал, но вдруг она наиграется тобой? Как ты будешь жить дальше? Не могу представить, как она спускается до второго сословия, - ворчал друг.
- Думаешь, не понимаю? А еще я представил, как отказываюсь от нее. Лиза владеет моим сердцем. Я раньше часто думал о любви. Что она из себя представляет? Как ее распознать? А вчера понял, что распознавать не надо и понимать любовь не надо.
- Что тогда надо?
- Жить секундой, которая у тебя есть. Я чувствую, что в конце Лиза не останется со мной. Но сегодня она придет, и завтра.
- Я понял тебя, друг. Если твое счастье не омрачает осознание, то кто я такой, чтобы уговаривать? Но думаю, ты надеешься на лучшее.
- Как и все остальные.
Взрывы. Я сел на постели и прислушался. Стрельба и крики, еще один взрыв. У кафе, как у самого центрального здания улицы, стояла что-то громко обсуждающая толпа.
- Что случилось?
- Восстание! Попытка свержения короля, - пояснил пожилой полноватый мужчина.
- Но это не мы! Не рабочие! Господи! Помоги нам! - Кричала дородная судомойка из соседней гостиницы.
- Мы все проснулись от странного шума, я отправил своего мальчугана все разузнать, скоро прибежит, - сказал молодой мужчина, живущий чуть выше.
- А не он ли там бежит? - заметил кто-то из толпы.
- Отец! Стража требует, чтобы все расходились по домам, через пять минут здесь пройдут и всех арестуют! Мне сказали предупредить.
- А кто поднял восстание? Ты не узнал? Почему мы ни о чем не знали?
Все притихли, ожидая ответа.
- Дядьки говорят, что это первое сословие разбирается. Решили убить короля и власть отдать другим родам.
- А чей род все начал? - Задал я волнующий вопрос.
- Нет, не знаю. Стражники только это передали, - пожал плечами мальчонка и прижался к отцу.
- Идем по домам, не нужно толпиться. Все узнаем утром из газет, - вынес вердикт до этого молчавший старший по кварталу.
Я стоял и смотрел, как расходятся по домам соседи. На душе скребли кошки. Вдруг кто-то из рода Элизабет причастен к сегодняшним событиям?
Обед. Через пять минут пробьют часы, и появится идущая домой учительница. Утренние газеты не назвали ни имен, ни фамилий. Лишь то, что все заговорщики арестованы.
Бой часов на городской башне, гомон ребятни на соседней улице, но где же Лиза? Пять минут, десять... Она не пришла.
- Может не вышла на работу? Такое может случиться, если ее род замешен во вчерашних событиях. Давай дождемся новостей, - говорил, не отрываясь от готовки повар.
- Больше нечего делать. Не могу же я пойти к старому дому и узнавать все там! Остается надеяться на лучшее.
- Надейся, друг
- ...учитель наших детей, да, та аристократка, госпожа Элизабет! - возмущался высокий женский голос под моими окнами.
- Никогда бы не подумал, что женщина может попытаться совершить переворот. Ваше дело рожать детей, воспитывать их, но политика... Дорогая, может, я чего-то не понимаю? Тебя вот интересует политика? - отвечал размеренно бас.
- Зачем мне это? У меня и так много дел. Женщины рождены созидать, а не руководить - это закон.
- Ее казнят. Вот читаю в новом выпуске, посмотри. Завтра показательный суд, а послезавтра казнь.
То, о чем говорила пара за столиком внизу, было для меня не новостью, но все равно сердце сжимали тиски с каждым словом.
- Как так? Если суда еще не было, как могут писать о том, что госпожу лишат жизни?
- Дорогая, она уже не госпожа. Само покушение на строй в нашей маленькой стране означает смерть. Повторюсь, суд будет показательный, чтобы повторить для всех прописные истины, - недовольно гудел мужчина.
- На тебе остается все кафе, не подведи меня, - в первый раз за много лет я уходил из своего дома в рабочее время.
- Не переживай. А чего ты хочешь добиться? Еще посчитают, что ты замешан в этом, и тоже арестуют, - не отворачиваясь от плиты, ругался повар.
- Может так будет лучше.
Здание суда, тюрьма и храм в нашем городке было одним местом. Странно на первый взгляд. Но с другой стороны, Бог решает, кто нарушает его законы, а значит, его именем и вершится правосудие. Я посмотрел вверх. Пик храма тонул в облаках, сравниваясь своим цветом с небесами, а самый низ усеян решетками темниц. Серое здание, как учительское платье госпожи Элизабет. Пестрые витражи в первый раз в жизни дарили не радость, а казались насмешкой.
- Что тебе нужно? Вход в храм с другой стороны, - вырвал из невеселых мыслей охранник, со смутно знакомыми чертами лица.
- Можно мне говорить с судьей?
- О, прости, что не узнал, приятель. Сто лет не виделись. Это не я решаю. Пойдем к помощнику главного.
С жаркой улицы мы окунулись в темные переходы. Лестница вниз, вверх, коридор на право. Ни одного окна, лишь свет тусклых ламп. Провожатый открыл небольшую дверь, скрывающую узкий кабинет с одним решетчатым окном.
- Господин помощник судьи, пришел человек, хочет видеть господина судью , - доложился охранник.
- Пусть пройдет.
С виду молодой мужчина, сидящий за высоким столом, был сгорблен и устал. Волосы растрепались.
- Как Вас зовут и сословие, работа, - обратился помощник.
- Исайя, второе сословие, владелец кафе на Ясной улице. Пришел как представитель всех знающих госпожу Элизабет.
- И зачем ты пришел, Исайя? - отложив бумаги в сторону, поднял взгляд мужчина.
- Я не могу поверить, что всеми почитаемая и уважаемая госпожа виновата. У меня нет никаких сведений, которые можно было бы сообщить. Но ни я, ни все жители района не верят в виновность госпожи.
- Ясная улица, значит, видели арестованную каждый день. Наверно, стоит дать вам пояснение. Я понимаю, что слуги дома, соседи, вот такие как ты, знали ее милой учительницей на протяжении многих лет. Но у нее были и другие стороны жизни.
- Но когда? Утром она уже с детьми, потом короткий обед и снова школа до позднего часа, - вырвалось мое возмущение.
- Мы тоже в замешательстве. Но это был ее план, ее желание. Расскажу тебе секрет. Мы решили не губить весь род за властолюбие госпожи Элизабет. Правительство выдвинуло перед общественностью мысль, что ее толкнули на заговор права женщин. Но нет, лишь нищета и жажда править. Не говорите это никому, вряд ли кто поверит. Но попытайтесь всех убедить в официальной версии.
Помощник судьи уронил голову на руки.
- Ты не сможешь стать спасеньем, посланным Богом. Даже несмотря на то, что твое имя Исайя. Я вижу твои чувства насквозь, но никто тебе не поможет.
Ошеломленный я вышел из приемной. Охранник пошел впереди, показывая путь.
- Ты уходишь еще грустнее, чем пришел. Может я чем смогу помочь? - спросил, не сбавляя шага мужчина, посмотрев на меня в пол оборота.
- Я так хочу увидеть госпожу Элизабет, - решил не скрывать то, что, оказывается, очевидно.
- Проводить к ее камере нельзя. Мнда. Не разрешено. Хотя девчонку казнят, жалко, совсем молодая. Пойдем к ее окну, там и поговоришь.
- А так можно? - сердце на секунду замерло.
- Что не запрещено, то разрешено.
Мы долго шли вдоль храма. Лишь сейчас я осознал, что под ногами, возможно, сидят люди.
- Тут. Я пошел на пост. Прощай, приятель.
- Прощай.
Пару минут я провел в оцепенении, боялся позвать свою любимую.
- Лиза! Это я, Исайя, - тихо зазвучал мой голос.
- Что ты тут делаешь? Я и не мечтала тебя хоть еще раз услышать, - ответил взволнованный хрустальный звон.
- Я был у помощника судьи. Это все правда, что он мне рассказал?
- Да.
- Почему ты не поделилась со мной? Почему поступила именно так?
- Исайя, ты сам прекрасно знаешь. Все, что нас связывало, было опасным для тебя. Принять второе сословие - равно потере собственного достоинства. Если бы получилось возвыситься, то тогда у нас и был бы шанс.
- Твое нежелание принимать низкое сословие сильнее любви? Как тогда я могу поверить, что ты вообще что-то чувствуешь?
- Если смотреть на мою любовь сквозь время, то окажется, что я думала всегда только об Исайе. Ты полюбишь еще не раз, чувства сгладятся и увянут, притихнут. Мои же уже не изменятся никогда. Верь мне.
На следующий день госпожу Элизабет казнили. Я хотел дойти до эшафота, сказать, что верю, но не смог пробраться сквозь огромную равнодушную толпу.
Сейчас в окружении детей и внуков, чувства в юности кажутся чужой историей. Все внутри моей души утихло. Пропало. Лишь сейчас, я понимаю, о чем говорила в наш последний разговор Лиза. Любовь - это мгновение.