Аннотация: История о противостоянии двух великих городов. И о судьбе парочки простых лучников среди всех тех событий :)
Сокол! Как же мало их вернулось! До чего мало...
Чест - невысокий мужик лет, примерно, сорока - нервно теребил пальцами заплетенную в косицу бороду. И не отрывал взгляда от распахнутых настежь ворот, в которые входило войско.
Точнее как. Войско было несколько седьмиц назад. А сейчас... Чест даже и не знал, как правильнее окрестить этих усталых, измученных людей в грязной одежде, с пропитанными кровью повязками на телах. С лицами, буквально искаженными болью, отчаянием. Нищие? Попрошайки? Уличные бродяги, умудрившиеся где-то достать копья с мечами? Можно и так. Но точно не дружина, что покидала город пять или шесть седьмиц назад. Не лучшие бойцы княжества, не его стальной кулак.
А ещё их было мало - тех, кто вернулся. Гораздо меньше, чем уходило тогда. Чест не смог бы назвать точных чисел, но прекрасно помнил те многие тысячи, что шли через эти же врата, в поход, воевать. Мощный поток, река дружинников, сильных, умелых, горящих желанием скорее найти и уничтожить врага. А теперь потока не было... был ручей, ручеек. Не река.
Чест не любил молиться, обращаться к богам. Считал это занятием слабых. Но сейчас, чем дольше он стоял у ворот, тем больше хотелось начать.
Погода соответствовала. С самого утра моросил мелкий дождь, а теперь вдобавок поднялся и ветер - не очень сильный, но всё равно промозглый и неприятный. Плащ, в который завернулся Чест, пока ещё держался, не промок насквозь - но ветер, этот ублюдочный поток, мгновенно прогнал от тела все остатки тепла.
Осень. Чест её никогда не любил. С тех самых пор, как, двенадцатилетним мальчишкой, впервые был вынужден ночевать под открытым октябрьским небом, оставшись без матери и отца. Ну а сейчас, почти тридцать лет спустя, его нелюбовь лишь вымахала, разрослась.
Хотя осень бывает разной. Тогда, когда войска уходили, не было ни ветра, ни дождя. Светило яркое-яркое солнце, будто бы подзуживая к боевому походу и одобряя. Князь картинно, на виду у сотен людей, провожал младшего брата, которому выпала честь вести дружину на врага, дабы снискать кровавую славу. Жрецы Сокола возносили молитвы за удачу бойцов, а простые горожане вокруг улыбались.
Конечно, уже тогда в сердцах жила подспудная тревога - ведь в неизвестность шли не какие-то там наемники, а родные - отцы, мужья, братья. Но люди гнали её прочь, прятали за улыбками и поднятыми кулаками. Ведь дружинники выглядели такими грозными и свирепыми, они просто не могли проиграть. И тревога уступала, таяла - но, конечно же, не навсегда.
А теперь она вернулась. Да что там тревога - откровенный страх. Да и не сейчас, если уж разбираться, а дней пять так назад - когда в городе появился первый вестник на взмыленном, загнанном коне и пошли слухи о том, что дружина разбита. Довьят - младший брат князя - убит, а остатки войска спешно отступают. Если не сказать бегут. А за ними, уверенной поступью победителей, движется вся Химейская армия и нет, якобы, ей числа.
У страха глаза велики. А слухи лишь слухи и есть - в конце концов, вестник говорил только с князем, на площади с речами не выступал. Чест до последнего не верил что всё так плохо, как люди болтают. Точнее не то чтоб не верил... надеялся, скажем так. Где-то очень-очень глубоко внутри лелеял детскую практически надежду в чудо, что было даже несколько странно для сорокалетнего, изрядно потрепанного жизнью мужика.
Но с тем, что видишь сам, не поспоришь. Если совсем, конечно, не дурак. И сейчас Чест пристально всматривался в изможденные лица уцелевших дружинников лишь с одной целью - найти среди них своего побратима, убедиться, что он жив, не пострадал.
И не находил. Не убеждался.
Речь шла о Радане, самым близком человеке Честа, с которым они держались вместе с двенадцати лет. Беспризорники, никому не нужные, всеми брошенные в этом мире. Оба пробились, не сдохли на улицах города, как десятки и десятки других. Научились драться, научились стрелять. Попутешествовали по свету. Даже в наёмных отрядах послужить случилось - причем обоим именно лучниками, не рубаками. Но Радан, будем честны, всегда был несколько лучше Честа. И как стрелок, да и рожей поприятнее вышел. И именно потому, когда побратимы вернулись в родной город, решив, что с наемничеством пора завязать, сумел пробиться ни много ни мало - в дружину самого князя. Ну а Чест устроился в городскую стражу, на что впрочем, особо не жаловался - свой потолок понимал. И вполне логично, когда был объявлен военный поход против Химейцев, агрессивных соседей, Радан, как и вся дружина, поехал за боевой славой, а стражники остались тут, поддерживать порядок.
В какой-то момент, увидев, что Красные стрелки практически прошли - а именно там служил тот, кого он искал - Чест бросился вперед, к воину, который выглядел как один из командиров лучников.
- Радан где? Первая сотня, третий десяток, из ваших, - выпалил стражник, уже понимая, что ответ ему вряд ли понравится...
Грязная, облепленная слипшимися длинными волосами голова повернулась. Глаза посмотрели на Честа с каким-то... удивлением? Будто лучник не понимал, чего от него хочет этот неказистый мужичок в синем плаще стражника.
- Их порубили же всех, - наконец, после паузы, сказал воин, - всю первую сотню. Если кто выжил - в обозах. Ищи там.
Чест вздрогнул. Потом кивнул - резко, отрывисто - и побежал.
Красные стрелки шагали последними. И практически все уже вошли в город. Чест обогнул замыкающих и выбежал за ворота - туда, где тянулись повозки с провизией и ранеными. Он бросился к первой, окинул быстрым взглядом лежащих на дне людей. В обозах ехали только те, кто не мог шагать сам - тяжелораненые, либо всерьез повредившие ноги - все прочие передвигались пешком. Но Радана среди них не оказалось.
Дальше, следующая повозка. Бледные лица, в которых осталось слишком мало крови, кто-то стонет, не открывая глаз. Но все незнакомы. Дальше.
Третья повозка. Бочки с пшеничной крупой и сушеной рыбой, раненых нет.
Дальше.
Чест всё бежал и бежал, заглядывая в катящиеся к воротам телеги - и чем меньше их оставалось, тем холоднее становилось в груди. Неужели побратим мертв, остался где-то там, гнить в полях?
Но Сокол, видимо, сжалился над названными братьями. Укрыл коричневым крылом от взгляда Яриста, владыки смерти, дружинника в последний момент.
- Радан! - выдохнул стражник, замирая возле очередной телеги, - ты здесь!
Непрошенная улыбка как-то сама собой, без желания Честа, начала тянуть губы вверх.
Лежащий на каких-то тюках в повозке мужчина - высокий, с небольшой бородкой и правильными, в отличии от побратима, чертами лица, чуть приоткрыл глаза. Но вместо грозной стали, которую столь привычно было в них видеть, там гуляла лишь боль.
- Брат... - произнес раненный очень тихо и Честу пришлось наклониться, чтобы расслышать слова, - город падёт, беги...
Глаза вновь закрылись, видимо, даже эта фраза стоила слишком многих усилий, Радан потерял сознание.
- Что с ним? - резко бросил Чест, обернувшись к вознице, - он выживет?
- А я знаю? - пожал плечами съежившийся под мокрой накидкой мужик, - лекаря спроси. Но рубанули его серьезно, сам видишь.
Видеть этого Чест не мог - Радан до самого горла был накрыт какими-то одеялами - но догадаться было в общем несложно.
- Это, слышь, - неожиданно добавил возница, секунд пятнадцать спустя, - твой друг-то герой, не знаешь небось?
- В смысле?
- Убил единственного сына вражьего герцога, лично, стрелой больше чем с сотни шагов снял.
- Да ну?
- Ага. Ему Довьят сразу же награду огроменную после этого при всех пообещал.
"Мгм. До того, как убили самого Довьята", - подумал про себя Чест, но вслух ничего не сказал.
- Так что лекарей, наверное, хороших приставят, - продолжил меж тем возница, - выкарабкается...
***
А теперь они маршировали. Восемь сотен стражников - все, кто не дежурил непосредственно на стенах. Даже патрули с улиц ради этого пригнали. Плюс три тысячи прочих воинов - те из дружины, кто не был после похода хоть сколько-то серьезно ранен.
Разбившись на несколько колон, солдаты торжественно - по крайней мере, этого от них требовали - шли по пяти улицам, выходящим на огромную площадь, центр города. Там - общее уже построение и пафосные речи князя и жрецов. Точнее наоборот, сначала жрецов, а лишь потом князя. Всё-таки скорее эти шествия - инициатива служителей Сокола, не мирской власти.
Проводилась репетиция очередного парада в честь юбилея Падения Колояра - вражеского княжества, которое когда-то грозило самому существованию города. Очень давно была война, долгая и кровавая, из тех, что запоминаются на века. И Вецена, город Честа, устоял. А вот Колояр нет.
С тех пор минуло уже множество лет, но каждый год жители города отмечали уничтожение врага. Проводили огромный, с размахом, парад. Устраивали гуляния. Это стало чем-то вроде национального праздника, чем-то, что действительно объединяло людей. Демонстрировало величие Вецены, давало всем понять, что город будет стоять вечно.
А в этот раз близился самый главный, самый круглый юбилей. Скоро должно было стукнуть ровно сто лет с момента Падения Колояра. Целый, без скидок, век. Величайшая, неповторимая дата.
Разница с прошлыми парадами была в одном - но, на взгляд Честа, более чем существенном моменте - помимо приближения годовщины, к городу также приближалась и неприятельская армия, уже разбившая воинов князя в поле и стремившаяся закончить начатое. Более того, после неблагоприятного, для жителей Вецены, сражения, герцог Оттон - так звали их врага - успел, по слухам, объединиться с какими-то непонятными союзниками и увеличить, тем самым, численность своих войск чуть ли не в два раза.
Учитывая обстоятельства - опять же, по мнению Честа - властители города могли бы найти и более важные занятия, нежели организовывать очередной парад. Дабы Падение Колояра не переросло ненароком в Падение Вецены, со всеми вытекающими.
Но, посмотрим правде в глаза, Чест всегда несколько недолюбливал эти парады - в основном из-за присущей ему природной лени и нежелания тратить часы на маршировку тогда, когда мог бы, например, поспать. А таких часов было довольно много. И тренировки проводились в основном в то время, когда стражники были свободны от дежурств. То есть предоставлены сами себе и могли отдыхать. Гораздо больше Честу нравилась вторая часть празднеств - то бишь вечерние гуляния. Впрочем как раз ради них от смен, если уж выпали, никто никогда не освобождал.
Колонны солдат вышли на площадь и, под окрики командиров, перестроились в несколько огромных квадратов - причем дружинники справились заметно быстрее стражников, которых, понятное дело, действовать в строю никто не обучал.
Теперь оставалось только стоять и ждать.
Дождь, начавший идти ещё вчера, кончаться явно не собирался. Разве что несколько раз превращался в совсем уж мелкую морось, чтобы потом, пару часов спустя, усилиться вновь. Да и ветер, раз разгулявшись, не утихал. Стоять было холодно и неуютно, капли стекали по лицу и шее, а Чест лишь гадал, когда же, в конце концов, его плащ сдаст оборону и влага доберется до кафтана. По хорошему, под кольчугу - а стражники на параде, естественно, были в броне - полагалась стёганка, набитая конским волосом, но по факту получалось так, что выдавали их только десятникам. Рядовой же состав обеспечивал себя поддоспешниками сам.
Но погода, тем не менее, людей раздражала мало. Все понимали, что здесь, в городе, всё это мелочи, можно перетерпеть. А вот для герцога Оттона, в поле, дело совсем другое. И чем дольше идет дождь, чем больше размывает дороги, чем длиннее растягиваются обозы и войска противника - тем лучше. Неравноценный, а, значит, хороший обмен.
Жрецы не стали бубнить привычного о величии столетней победы - всё-таки это репетиция, здесь не произносят речей - и на площадь сразу выехал князь.
Он был уже очень немолод, правитель города и всех окрестностей. Черного в волосах почти не осталось, лишь седина. Но выглядел статно и гордо, потомственный витязь, как, впрочем, и всегда. Насколько помнил Чест, люди неизменно уважали его, полагали справедливым и мудрым. Гинвилас - так звали князя - не был ни жестоким, ни злым. В отличии, к слову сказать, от некоторых своих предков, любивших, потехи ради, сажать людей на кол или к крестам вниз головой прибивать.
- Воины! - гаркнул повелитель города и слово его, усиленное магией жрецов, разлетелось по всей площади, - Вы меня знаете! А я - знаю вас!
Все вокруг замерли. Каждый хотел услышать, что скажет им князь.
- Я вижу, что вы боитесь! Боитесь того, что будет! Я чувствую вашу тревогу, ваш страх! И знаете что? Я понимаю. Я ведь тоже солдат. И прекрасно знаю, что не боится только тот, у кого с головой слабо. Только дурак! Но у меня есть кое-что для вас. Кое-что, что порадует! Готовы ли слушать меня?
- Даааа! - разнеслось над площадью тысячеголосое.
- Так внемлите! Внемлите! И передайте потом мои слова всем, кому можете! Каждому! Нам - к чему ложь? - предстоит тяжелая битва! Сражение более страшное, чем было на Язвенных полях! Но я готов к испытанию, как были готовы мои - и ваши - предки сто лет тому назад! Когда ценой огромной крови прадеды разбили Колоярские орды, извечного, чудовищного врага!
Ганвилас, распаляясь, говорил, Чест слушал вместе со всеми, кричал, когда надо было кричать, но в голове его гуляли горькие, незваные мысли.
Почему сейчас, князь? Почему ты проснулся только сейчас? Ведь ты уже почти три десятилетия на троне. Три десятилетия Вецена в твоей власти. Так почему же только несколько месяцев назад мы поняли, что амбиций у нашего соседа, герцога Химейского, куда больше, чем принято было считать? Ведь можно же было задуматься после того, как пал другой наш сосед, вольный город Истран? Или после того, как клятвы верности Оттону принесли сразу несколько крупных феодалов? И как же так вышло, что химейцы, агрессивные ублюдки, обзавелись двумя сильными союзниками? В отличии от нас. Они явно не тратили время на юбилеи войн, случившихся сто лет назад. Не упивались древней славой, смотрели вперед, не назад. А где наши союзники? Где наши друзья? Где тот, кто придет нам на помощь сейчас?
У нас под носом вырос монстр - а мы проморгали. Потому что не хотели верить, не хотели смотреть по сторонам. И в упор не заметили герцога, который - не сразу, не вдруг, не мгновенно! - решил стать императором...
- Ну и наконец - продолжал тем временем свою речь князь, - основная сила, основная мощь химейцев - бронированная конница. Те, кто были на Язвенном поле, не дадут мне соврать. И тогда, в битве, она показала себя. Но при осаде города?! Мы ещё здорово посмеемся, когда эти закованные чучела попытаются нас достать!
Хм. А ведь это пожалуй верно, подумал Чест. Одного из своих преимуществ герцог лишается. Хоть какая-то радость.
Всего князь говорил минут, наверное, десять. И, надо сказать, говорил не зря - в целом и общем моральный настрой солдат, а также присутствующих на площади городских зевак всё же подрос, люди несколько приободрились. Даже Чест, привыкший смотреть на мир с некой долей здравого пессимизма, решил, что у них в принципе есть ещё шанс. Поражение, в конце концов, позади. А в городе пусть потрепанная, но дружина, крепкие стены и вдоволь продовольствия, чтобы перезимовать. Пусть попробуют взять!
***
Весь следующий день в город шли люди. Ганвилас во всеуслышание объявил о том, что предоставит защиту всем подданным - и народ услышал своего князя. Пугающие разговоры о приближающемся с каждой минутой герцоге расползлись по округе, заставляя люд бросать всё и искать убежище за крепкими городскими стенами. Правда, в основном стекались всё же бедные крестьяне да жители крошечных соседних городков. Те же сельские жители, что побогаче - владельцы многочисленного скота, зерна, неплохих домов - уходить нередко с насиженного не желали, считая, что каким-то неведомым чудом их пронесёт.
Ганвиласу не было, как думал Чест, до дурней особого дела. Но ситуацию, когда накануне осады возле города полно легкодоступной провизии, правитель так просто оставить не мог. В конце концов всё то, что не пойдет на прокорм собственной дружины, достанется врагу.
И вот после обеда из ворот Вецены стали выходить специально сформированные отряды. В каждом было по пять - шесть городских стражников и Чест попал как раз в один из них. Задача у "пятерок" стояла простая - забирать у крестьян в округе всё, что было пригодно в пищу, оставляя взамен монеты, либо, если последних не хватало (а больших сумм рядовым стражникам, естественно, никто не доверял), специальные расписки, которые можно было выменять на деньги после войны. Хозяев при этом, как и прочих подданных князя, звали в Вецену - но по желанию, на аркане никто не тащил.
Работа оказалась тяжелой и неблагодарной, продавать скот по установленному князем курсу добровольно народ не хотел. А уж про расписки и вовсе лучше промолчать. Но стражники прекрасно понимали что, коль осада затянется, то жрать будет нечего уже им самим, а потому действовали жёстко, без халтуры, и крестьянам ничего не оставалось, кроме как уступать. Порой - обливаясь слезами. А пару раз городским добытчикам даже пришлось применить силу - но так, легко ранив особо возмущавшихся, никого не убив.
Вернулся Чест в город уже глубоко за полночь, уставший и злой. Вроде как понимал, что нужное дело делал, по другому, в такой ситуации, никак. Но всё равно - было в этом всём что-то тяжёлое, неприятное.
Впрочем, Чест не дал развиваться дурным настроениям. Нацедил себе чарку кисловатого вина - плохого, чего уж там, не шибко мягкого - да выпил в два глотка.
***
- Молодчага твой друг, точно тебе говорю, - авторитетно заявил раненный дружинник, вольготно раскинувшийся на низенькой койке, - побольше б таких стрелков, погнали б химейцев взашей.
- Так а как оно всё было? Нормально можешь рассказать? - спросил Чест, повернувшись к говорящему.
- Конечно, - пожал плечами воин, - каждый, кто стоял там, сможет. Короче говоря...
Разговор происходил в одном из домов, оборудованных под госпитали - где лежали дружинники, тяжело раненные в походе. Причем палата была особой, здесь держали лучших, самых элитных бойцов, не рвань какую-то. Чистая, светлая, с паркетным полом и щитами княжьих цветов на стенах - загляденье, а не палата! Самого Честа, например, сюда в жизни бы не положили. Равно как и Радана, к слову сказать. Но, видать, случившееся на Язвенных полях действительно многое изменило - ибо сейчас побратим Честа находился именно здесь, под присмотром личных лекарей самого князя.
Стражника, когда он пришёл навестить раненного, поначалу, вообще не хотели пускать. Не для таких как ты, мол, палата. Но потом подошел какой-то дружинник, который с трудом вспомнил, что, дескать, действительно Радан очень был дружен с кем-то из городской стражи. Ещё разговоры, пререкания, в общем, в конце концов запустили.
Побратиму Честа за последние два дня стало, всё-таки, лучше. Цвет кожи был уже не такой бледный, говорить мог, хотя всё-таки слабо, с трудом. Они пообщались минут, наверное, пятнадцать - в основном о всяких пустяках, пока Чест не понял, что Радан слишком устал. Рано ему, всё же, было долго языком трепать - хоть тенденция на выздоровление явно проглядывалась.
Тут в беседу и влез дружинник с соседней койки. Он чувствовал себя заметно лучше всех прочих в палате, ожидал, что его вот-вот заберут родственники, а дальше долечиваться станет уже дома, сам - а потому откровенно скучал, находясь среди тех, кто с трудом голову от подушки отрывал.
- Прямо говоря, - продолжил сосед Радана, - в первое столкновение по нашей стороне, считай, ничья не взяла. В центре рубились жёстко, только мертвых считай, а у нас как-то не было ярости этой, не поднял Сокол над нами крыла. Причем что у нас, что у тех ублюдков, настрой гаденький, одинаковый. Столкнулись пехотой, щиты на щиты, потоптались немного, да и разошлись осторожно, оставив десятка три тел лежать. Почуяли что нахрапом друг друга не взять, а подыхать, понятно, никто не желал.
И, не знаю уж отчего - не командир я, сам понимаешь - но химейцам победить нас в той точке было нужнее, чем нам. Нельзя им было просто стоять.
Тогда и прискакал герцог этот - точнее, его сын. Геро, кажется. Нарядный, в золоченных доспехах, с охраной. Встал за своими - и давай что-то кричать. На бой их, типа, настраивать.
Стрелков наших не боялся особо - во-первых расстояние, шагов полторы сотни, считай, во вторых в броне весь - какая стрела если и попадет, то отскочит наверняка. Ну и конь в железе, понятно.
Да и стрелков у нас почти не было - все в центре, да на другом крае. И вот он, считай, накрутил своих на атаку - морды злее стали, видно, сейчас кинутся - как подскакал оруженосец какой-то, или хрен поймешь кто. Вестовой в общем. Говорит что-то, а пехота ихняя уже вовсю кричит, мечами по щитам стучать даже начали - как герцогский сын возьми да и подними забрало. Так и не понял никто зачем - наверное, что говорил тот оруженосец никак не мог сквозь гам разобрать.
- Тупой ублюдок, - пробормотал слушавший вместе с Честом рассказ Радан, - я им ещё одолжение... кхм-кхм-кхм... одолжение сделал. Освободил... от дурака.
Чест с дружинником разом хохотнули, потом последний продолжил рассказ:
- Ну так и вот, тут наш герой уже не растерялся. Как выстрелил, честно, не заметил - я в первом ряду, с щитом стоял, - зато как гергоцский сыночек мордой стрелу поймал видел прекрасно. Свалился сразу, без криков и дерганий - будто мешок картошки упал. Все даже как-то растерялись - и наши, и ихние, кто рядом стоял. Будто случилось чудо настоящее. Замолчали все разом. А потом, я моргнуть-то успел раза два, наш сотник как "вперед" над ухом заорал...
Рассказчик усмехнулся.
- Полторы сотни шагов. С первого выстрела, без пристрелки! В морду! Воистину, силён ты, брат, - дружинник дотянулся рукой до плеча Радана и хлопнул, прямо сказать, неслабо, - уважаю!
Я бы так не смог, с какой-то непонятной обидой подумал вдруг Чест. Уж точно не с первого выстрела. Точно не без пристрелки. Да и с пристрелкой-то, на самом деле...
Иногда такое бывало - Чест завидовал своему побратиму. И не сказать что по доброму, по белому всегда. Сам не хотел, стыдился чувств этих - но, тем не менее, не мог ничего поделать, исправить себя.
Внезапно открылась дверь в палату, внутрь зашли двое - причем обоих, как оказалось, Чест уже знал.
Первый был тот самый командир, у которого стражник спрашивал про Радана в день возвращения остатков дружины - судя по нашивкам, сотник Красных стрелков.
Вторым же... невысокий, коренастый, с обильной проседью в густой бороде... Корбут! Первый тысячник Вецены, витязь, чьё место по правую руку князя и на совете и в бою. Именно на его крепких плечах лежала забота о дружине, когда властитель города занимался другими делами.
- Господин, - склонил голову Чест.
Конечно, Корбут не был знаком со стражником. И в ответ на приветствие просто едва кивнул. А вот его спутник, сотник лучников, Честа узнал. Задержал взгляд на лице стража на мгновение, затем тоже кивнул - несколько более приветливо, чем начальник.
- Вот он, сударь, - произнес Красный стрелок, указывая на обалдевшего Радана.
- Господин тысячник, - пробормотал раненный, пытаясь принять хоть немного вертикальную форму.
- Лежи, - махнул рукой Корбут, - не дергайся даже.
Радан прекратил не очень удачные попытки сесть, а тысячник, заткнув большие пальцы рук за пояс, буравил лучника долгим, тяжёлым взглядом.
И молчал.
Не смели нарушить тишину и прочие, присутствующие в палате.
Наконец, - прошла, наверное, минута, вряд ли меньше - Корбут заговорил.
- Тогда, на Язвенном поле, я командовал правым флангом. И конечно не видел, как ты сученыша завалил. Но слышал! Клянусь Соколом, слышал об этом немало, - тысячник вновь чуть-чуть помолчал, - И ещё слышал, как Довьят наградить тебя обещал. Сейчас он мёртв, конечно - но волю его я исполню. Так будет правильно.
Сказав это, витязь стянул один из своих перстней - золотой, в виде дракона, свернувшегося вокруг пальца. С большим изумрудом у чудовища в лапах. Безумно дорогой.
Да что там дорогой! На такой, если продать, пару лет прожить можно. Не слишком себя в средствах стесняя.
Пожалуй, ночные дежурства Чест любил всё-таки больше, чем дневные. Если речь о сменах на воротах или стенах, а не уличных патрулях, конечно - тогда ситуация менялась ровно наоборот. Ведь, пока на небе висело солнце, в Вецену постоянно шли люди - торговцы, путешественники, мелкие аристократы, крестьяне из окрестных земель. Иногда человеческий поток становился мощнее, иногда уже - но, тем не менее, он всегда был. В обязанности городских стражников входил беглый осмотр входящих и взымание мзды.
Разумеется, далеко не все полученные за вход в город монеты отправлялись потом в казну. Часть - причем вовсе не малую - стражи правопорядка оставляли себе. Из них ровно половина уходила десятнику, командовавшему нарядом. Причем - Чест знал это точно - десятник делился с сотником, своим непосредственным начальником. Тот же - это, впрочем, были уже догадки, - не забывал про главу стражи, то бишь самого главного.
Если учесть, что всего в Вецене было четверо ворот, должность начальника стражи выходила куда более прибыльной, чем могло показаться на первый взгляд. Порой Чест даже думал, что о происходящем знают все, включая самого князя. Что это и есть такой способ оплаты работы, негласный. Впрочем, по здравому размышлению, лучник всегда отбрасывал эти мысли - ибо чушь, если вдуматься да разобраться.
Так вот. За счёт дневных дежурств у ворот можно было, конечно, положить дополнительно себе что-то в карман. И это, безусловно, нужно и важно. Но и уморишься в такие смены изрядно - двенадцать часов на ногах, осматриваешь входящих, и хорошо если все ведут себя нормально, а то ведь и крикливых хватает. Силу, конечно, применять никто не решался - но голос повысить, а то и какое ругательство прокричать - это легко, это запросто. Особенно если какой-нибудь мелкий, никчемный аристократ. Стражник не витязь, не дружинник ведь даже. По сути быдло с копьем, не сильно лучше обычных крестьян. А его, человека благородной крови, смеет почему-то там не пускать. Хорошо хоть мозгов у аристократиков хватало мечами не начинать махать.
Или нет, подумал внезапно Чест. Плохо как раз. Стражник представил, как он насадил бы на копье такого взбрыкнувшего дворянчика. Сильным ударом, так, чтобы лезвие прошло тушку насквозь, высунувшись из спины. Благо, такие благородно-никчемные, доспехи если и носят, то где-нибудь в мешке, у лошади на хребте. И слова бы никто потом не сказал, усмехнулся про себя стражник - охрана ворот дело святое. А вот остальные уроды, глядишь, получше бы себя потом вели.
Но правда состояла в том, что даже и без конфликтов, пусть только лишь устных, стоять двенадцать часов на страже желающей попасть внутрь Вецены толпы - занятие тяжкое. Другое дело ночное дежурство, когда город закрыт для входа, а стражники спокойно в караулке сидят. Ну и стены ещё патрулируют, разумеется. Денег, поверх жалования, никаких нет, зато работа вполне человеческая.
На данный момент, между прочим, стояла глубокая ночь, и Чест довольно быстро двигался по стенной галерее в сторону ворот, чтобы, как раз, посидеть часок в тепле караулки. Уже минула первая половина дежурства, стражник несколько устал и продрог, а непосредственно на стене лучника сменил другой. Теперь предстоял заслуженный отдых - в сухом месте, где нет мерзкого тумана, горит пусть небольшой, но огонь, и можно перекусить чего-нибудь горячего.
Чест не дошёл до надвратной башни, от силы, шагов десять. Замер, чуть ли не оцепенел.
Ибо из ночного мрака городских улиц выезжали конники. Много, целыми рядами. В полной тишине. Одеты в темные плащи с капюшонами, толком ничего не разглядишь, но то, что бойцы, видно сразу - любой отличит. Ехали не то, чтобы быстро, но целеустремленно, к воротам. И останавливаться явно никто не спешил.
- Что за... - пробормотал про себя Чест, когда снизу послышались крики пришедшей в себя охраны.
На земле ворота сторожил полный десяток. Плюс поддержка нескольких стражников со стен. Но то, что конники мгновенно порубят всех внизу на мелкие части, не догадался бы разве что очень далекий от воинского дела человек.
Чест внезапно осознал, что больше не чувствует холода - скорее, у него наоборот, жар.
Но разбираться в самочувствии времени не было. Стражник отточенным движением набросил тетиву на нижнее ушко лука, завёл рукоять за бедро, пальцы дважды провернули сухожильные нити против часовой стрелки, правая нога упёрлась в нижнее плечо рекурсива, левая рука - вверх, секундное напряжение всем телом - и всё, оружие готово к стрельбе.
Там, где новичок мучился бы минуту, путаясь и преодолевая силу добрых сорока килограмм, у Честа ушло всего несколько мгновений. И первая стрела уже лежала на тетиве.
Но всадники, к огромному облегчению лучника, не спешили атаковать. Вместо этого один из них - скорее всего, предводитель - спокойно беседовал с десятником у ворот.
Точнее как. Спокоен был только конник. Командир стражников точно нет.
А потом десятник повернулся и отдал своим какую-то команду. А ещё спустя несколько секунд заскрипел засов - ворота явно собирались открывать.
Ночью. С вражеской армией где-то невдалеке. Вопреки прямому запрету князя.
А потом таинственный всадник тоже обернулся - и Чест мгновенно его узнал. Как узнал бы, собственно, любой житель этого города.
Ибо на коне сидел сам князь.
Первая мысль, глупая, несуразная - войска Оттона приблизились слишком близко к Вецене и правитель ведёт дружину в ночной рейд, внезапную, неожиданную для врага атаку. Ибо то, что молчаливые всадники это дружина, стало абсолютно понятно.
Но нет, это чушь, какая-то ерунда. Разве князь должен проводить такие рейды? Его дело городом управлять. А это, всё-таки, не поход, не битва даже. Почему всадники выходят из южных ворот, когда армия герцога, всем известно, с севера подступает? Да и маловато было всё-таки конников, чтобы что-то всерьез предпринимать - несколько десятков, даже до сотни, скорее всего, отряд не дотягивал...
А потом Чест узнал ещё одно лицо в движущихся к воротам рядах. Лицо, которое он видел совсем-совсем недавно.
Корбут. Первый тысячник.
Что за дело такое, где требуется и главный военачальник и князь сразу?
И Чест начал, наконец, понимать. Ещё до того, как увидел княжну и дочек князя. Маленького внука, которому было лет, наверное, пять. Увидел грузовых лошадей с набитыми седельными сумками и обратил, наконец, внимание, что почти у каждого всадника по два запасных коня.
Чест начал понимать. Но не верить. Он не мог просто взять и поверить, что их князь, их предводитель, мудрый правитель, которого все всегда уважали, который произносил воодушевляющие речи и выступал на парадах, вот так просто берёт и бежит. Бежит из собственного города, бежит от опасности. Бежит ночью, словно вор, словно крыса, словно предатель.
Бежит. А их всех, всех - оставляет...
Чест видел. Понимал. Но всё-таки до конца не верил - пока последний конник не проехал под башней и ворота не начали закрываться.
Какая-то часть стражника безумно хотела поднять лук и начать стрелять. Шанс попасть был немалый. Непонятно, конечно, что под плащами у уезжающих - но даже пластинчатый доспех бронебойная стрела с такого расстояния прошьёт, хоть, разумеется, и не насквозь. А уж жена князя точно никакой кольчуги не надела, тут не то что наконечник - оперение с другой стороны выйдет и пойдет дальше. Лук-то вполне приличный, сорок килограмм.
Князь, жена, две дочки. Итого четыре выстрела... за сколько? Как быстро дружинники Гинвиласа успеют прийти в себя? Чест раньше был способен засадить в минуту стрел так одиннадцать-двенадцать. Может, всех четверых и не застрелит, но уж князя с женой - наверняка.
Но другая часть стражника - более разумная и, слава Соколу, большая - понимала, что семья правителя вряд ли в чём виновата. А смерть самого Гинвиласа уже ничего не изменит. Но вот лично ему, Честу, неприятностей принести может ох как немало.
Смертельных, прямо сказать, неприятностей.
И разум возобладал-таки над яростью.
Лучник просто стоял и смотрел, как конники уходят всё дальше и дальше от городских стен. До тех пор, пока последняя фигура в плаще не скрылась в темноте и тумане.
Слева, в караулке, отворилась дверь. Оттуда выбрался десятник, начальник наряда. Подошёл к Честу, встал рядом. Лицо командира выражало что-то непонятное.
- Если бы не мы, - десятник обвел рукой себя, Честа, верх стены и надвратную башню, - парней внизу вырезали бы к Яристу. Просто чтобы свидетелей не оставлять, - секундная пауза, - понимаешь?
Лучник медленно кивнул. Он понимал. Как, наверняка, и все присутствующие этой ночью здесь стражники. Чувствовалось некое напряжение, некая грань. До которой, слава Соколу, всё-таки не дошли - может, по милосердию князя-предателя, а может, просто потому, что слишком долго и утомительно было бы дубовые двери в караулку ломать.
Кто знает?
Да и какая теперь уже разница.
- Они ж всегда знают больше чем мы, - произнес, как бы ни к кому и не обращаясь, начальник, - шишки эти. Князь, тысячники и так далее. У них-то больше информации. Им, типа, положено знать.
Чест не любил Тэхэ - так звали стоящего рядом - причем, надо сказать, не любил изрядно. И было за что. Иноземец, пришедший откуда-то с юга, смог, прослужив в страже всего пару лет, подняться до командира десятка. Не был он при этом ни умным, ни смелым, но каким-то хитрым, что ли, неприятным. А получив минимальную власть и вовсе испортился, как часто с такими бывает.
Среди подчинённых мгновенно появились любимчики, которым доставались лучшие посты, причем всегда. Это были самые сильные, самые крепкие люди в десятке. А так же те, кому не повезло - из числа наиболее слабых. Эти, наоборот, вечно отрабатывали за двоих, сугубо дерьмовые наряды и тяжкие места. А с теми, кто просто остался посередине Тэхэ вполне себе подружился - да только гнилью от той дружбы за версту пахло. Ему улыбались - и он не трогал. Не переводил середняков в разряд худших, с вечно-тяжелыми постами. И наряды среди таких улыбчивых более-менее нормально распределял. Ну а взамен получал молчаливое согласие на свои действия со стороны большинства.
Для Честа, изначально, было намечено место именно в середине прослойки - дружить с Тэхэ, улыбаться, жить нормально. Но лучник не привык играть в маски, а широкая, наглая морда десятника стражнику претила изрядно.
Конечно, куда-то там лезть и что-то перестраивать Чест отнюдь не пытался, но скрывать своё отношение к новому командиру тоже нужным не считал. И, разумеется, вспыхнул конфликт. Было много всего - и дополнительные наряды и словесные перепалки и даже короткая драка. Потом Тэхэ понял, что тут ему лучше отступить, пока, глядя на Честа, ещё кто-то не взбунтовался. И смирился с вечным пренебрежением в глазах лучника, так и не узнав, что, по сути, обязан своему противнику жизнью - ни много, ни мало. (разбит)
Всё дело в том, что один раз, сильно на эмоциях, стражник поделился происходящим с Раданом. И сразу о том пожалел. У названного брата буквально глаза загорелись от услышанного - причем совсем не добрым огнём. Темперамент у дружинника всегда был вспыльчивым, а проблемы он умел решать, по сути, лишь одним способом - и потому просто предложил ублюдочного десятника убить.
Точнее как. Не предложил. Заявил. Заявил, что пристрелит Тэхэ, а от Честа требуется лишь узнать маршрут начальника после окончания смен. Всё остальное дескать, Радан берет на себя.
- Думаю, стрела в основание затылка заставит этого человека несколько... поутихнуть, - хохотнул тогда дружинник, но взгляд был вполне серьёзен. - Ты знаешь, я сделаю хорошо. Тихо.
О да, Чест знал. Знал, как виртуозно его названный брат обращается с луком. И отлично помнил, когда тому пришлось в первый раз убить. Точнее, им обоим. В этом самом городе. Ещё подростками. Ради выживания. Зарезать здоровенного стражника, который очень любил избивать беспризорных детей.
А теперь он сам носит плащ стражника. На этих же улицах. Какая ирония!
В общем, тогда Чест Радана отговорил. Не из жалости к Тэхэ, конечно, а... честно говоря, он и сам не смог бы объяснить почему. Просто это казалось как-то неправильно, что ли. Не нужно. А потом, так совпало, конфликт с десятником понемногу сошёл на нет. Проблема исчезла.
- Они всегда знают больше, - повторил, тем временем, Тэхэ, - всегда. Что они выведали такого, что решили свалить из Вецены нахрен? А, Чест, как считаешь? Разве город не имеет шанс устоять?
Лучник лишь молча пожал плечами. Говорить не хотелось, да и нечего было сказать.
- Валить надо, в общем, - добавил, сплюнув со стены, десятник, - раз Ганвилас копытом помахал. И поздно пока не стало. Дело, определенно, дрянь. Если надумаем с парнями - двинешь с нами?
Странное дело, но в последние месяцы Тэхэ стал относиться к Честу с некой долей симпатии, что ли. Тянуться к нему как-то. После того, как конфликт утрясся. Будто всё же хотел втянуть лучника в свою зону влияния - не силой, так иначе. Чушь, дичь конечно, но, тем не менее, факт. Может потому, что Чест мощь внутреннюю показал, а может десятник чувствовал, интуицией своей звериной, что чем-то своему противнику обязан... кто знает?
Впрочем, на отношение лучника это, в любом случае, никак не влияло.
- Нет, - покачал головой Чест, - куда валить? Все свалят - Вецену кто будет оборонять?
И не то, чтобы не было соблазна... Стражник, конечно, любил город, но и умирать за него никогда не мечтал...
Можно на рынке распродать вещи, в две трети, а то и половину цены - чтобы быстро, не ждать - купить какую-никакую конягу, и уже завтра скакать на юг - подальше от надвигающейся бойни, по стопам князя.
Кто осудит, раз даже Ганвилас с Корбутом бежали?
Да только в одном из госпиталей, в элитной палате, лежал Радан. Потерявший много крови, с тяжелой раной в груди. И не мог самостоятельно встать. Он не то что из города - из койки не мог сбежать. И это держало Честа куда крепче, чем любые кандалы или патриотические слова.
- Ну да, - как это ни странно, не стал спорить Тэхэ, - твоя правда.
***
На следующий день проводилась генеральная репетиция парада. До юбилея Падения Колояра оставалась неделя и те, кто теперь руководил городом - интересно кто, кстати? - посчитали, что пехота, несмотря ни на что, должна тренироваться торжественно маршировать.
Будь воля Честа, он этих любителей праздников встречать герцога Оттона бы отправил. Может, химейцам сумеют внедрить какой-нибудь юбилей?
На построение не явились Тэхэ и два его лизоблюда из десятка. Сотник спрашивал где они, собирался кого-то за ними послать, но Чест знал, что смысла это имеет мало. Троица скоро окажется за пределами городских стен, если ещё не оказалась.
Другой новостью, неожиданно быстро разлетевшейся среди солдат, стало то, что этой ночью убили главного веценского жреца. Подстрелили из арбалета, в горло, сразу же насмерть.
Не очень понятно, толи химейское золото тут роль сыграло, толи кто-то счёты свёл удачно - но магический потенциал города со смертью могущественного служителя Сокола подпорчен был изрядно. Все оставшиеся жрецы были слабее, насколько Чест вообще ситуацию понимал.
Известие, естественно, не очень-то приободрило собравшихся. Разговоры ходили всякие, вплоть до того, что у вражьего герцога уже своя сеть шпионов-убийц внутри города спрятана. И стоит, дескать, начаться штурму, как эти шпионы в спину защитникам и ударят. Командиры, понятное дело, разговорчики такие пресекали, но не сказать, что справлялись быстро и всегда удачно.
Про бегство князя и первого тысячника, слава Соколу, никто ещё не знал. А тем, кто был в курсе, хватало, видимо, мозгов язык за зубами держать. Да вот надолго ли, размышлял Чест - ведь тогда, на воротах, стражников было в общей сложности почти полтора десятка. Много. Плюс дружинники, что с князем уехали - наверняка кто-то кому-то что-то да ляпнул.
А ближе к вечеру к городу вышли первые вражеские отряды. Не разведчики - те уже давно шныряли вдали от стен - а именно полноценные воинские части, авангард. Впрочем, приближаться химейцы не стали, разбив лагерь так, что ни лучники со стен, ни даже установленные на некоторых башнях орудия их достать не могли.
Оставалось только смотреть.
Два последующих дня ничего особенного вроде и не происходило - только к герцогу постоянно подходили и подходили подкрепления, а инженеры врага трудились в поте лица.
Всех, кто стоял в эти дни на стенах, занимало всего два вопроса. Что именно делают северные мастера и сколько солдат умудрились собрать их враги? Ответ на первый вопрос открылся довольно быстро, уже на следующий день после начала осады.
Требушеты.
Огромные, мощные, явно сработанные не с нуля, а лишь собранные из частей, заготовленных ранее. Вражеские инженеры ещё что-то доделывали и настраивали в грозных машинах, а Честу уже было страшно, даже до первых выстрелов.
Что же до численности армии Оттона, то тут ясности никакой не было. Много? Да. Больше десяти тысяч однозначно. Но больше насколько? Чест просто терялся, он не умел настолько хорошо считать. Плюс осаждающие почему-то постоянно перемещались - какой-то отряд туда, какой-то обратно. Из-за горизонта время от времени приходили новые силы - правда, как казалось стражникам, уже в основном не войска самого Оттона, а союзных ему феодалов. Хотя, опять же, с такого расстояния - как точно сказать? (разб)
Вецена располагала, если считать и дружину и стражников, примерно четырьмя тысячами бойцов - разумеется, насколько знал Чест. В точные цифры его, понятно, никто не посвящал. Вроде не так уж и мало - учитывая, что битва не в поле, у них мощная крепостная стена. Однако каждую ночь, когда лучник смотрел на лагерь, раскинувшийся за городом, костры, зажженные воинством герцога, казались бессчетны и бесконечны.
И, опять же, вызывали страх.
Вместо Тэхэ назначили нового командира - не из их десятка, пришлого. Какого-то, якобы, сурового рубаку. Новенький Честу понравился - не пытался рисоваться, манипулировать и торговать нарядами, говорил мало и по существу. Впрочем, чтобы по-настоящему узнать человека нужно несколько больше чем два дня.
Когда требушеты северян наконец заговорили, стало... не то, чтобы жутко, пока что... опасно, скажем так. Камни из непристрелянных машин ещё летели совершенно не точно - не долетая до стен десятки шагов, либо, наоборот, со свистом уносясь в жилые кварталы, - но каждый стражник резко почувствовал, что игры кончились. И больше нет безопасных мест.
Пять здоровенных требушетов возвели инженеры врага - таких, что могли вести огонь по осажденному городу, не попадая, при этом, под обстрел машин, установленных на башнях. Но северные мастера не остановились на этом - там, вдали, продолжались работы. Воздвигались деревянные остовы чего-то ещё. Тараны? Осадные башни?
Воистину, Оттон хорошо подготовился как к штурму, так и к осаде.
А потом кто-то, наконец, проболтался, что князь бежал. Да и вряд ли это можно было долго скрывать, болезнью властителя отговариваясь. Возможно, если бы не существовало полутора десятков свидетелей, те, кто управлял городом, смогли бы придумать хорошую версию, сказку. Но свидетели были и со сказкой не срослось. Город узнал правду - мерзкую, неприятную правду - без всяких прикрас.
Защитников Вецены будто грязной водой окатило. Ледяной водой на улице в ноябре. И известие это, безусловно нежданное, шокировало народ куда больше, нежели падающие с неба камни в треть человека величиной.
Пошли разговоры всякие, страх, будто специально ждавший такой новости, набирал силу среди сильных духом вчера ещё людей. Вечером того же дня почти полторы сотни дружинников подъехали, во всеоружии, к южным воротам и потребовали их открыть.
Начальник караула подчиняться не имел права - но в его отряде было всего тридцать людей. Простых стражников, которым вовсе не хотелось умирать непонятно за что. Поэтому после недолгих колебаний полусотник ворота всё-таки отворил.
Тут следует уточнить, что герцог не имел ни сил, ни желания, чтобы равномерно окружать весь город, довольно-таки немалый. Его основной лагерь был на севере, лагеря союзников - востоке и западе. А с юга за Веценой присматривали многочисленные, но не очень сильные конные отряды, целью которых было в первую очередь заранее высматривать тех, кто направляется в город и только потом ловить тех, кто, наоборот, из него бежал.
А полторы сотни ратников немалая сила, чтобы сходу, без подкреплений, с ними драться. Да и зачем? Ведь уходят дружинники, не бесполезные рты-крестьяне.
В общем, судя по всему, отряд прорвался. Конникам удалось бежать точно также, как раньше Гинвиласу. И это, как ни странно, тоже действовало удручающе.
Человек, возглавивший оборону города - Наримонт - узнав о случившемся, был в ярости. Несколько дней назад всего лишь четвертый тысячник, а теперь, неожиданно для себя, взлетевший на место князя, он явно со всем не справлялся. Не потому, что оказался не слишком умён, решителен или так далее - просто банального опыта не хватало. Не слишком-то знатных кровей, Наримонт стал тысячником всего полтора года назад, к тому же пробившись из лучников - то есть тех, кого в дружине, традиционно, несколько меньше, чем рукопашных бойцов, уважали.
В общем, среди воевод Наримонт был младшим.
Но что остается делать, если первый тысячник сбежал, второй погиб на Язвенных полях, а третий, после всё того же сражения, не может самостоятельно подняться с кровати? Только принимать бразды правления на себя.
Но в ситуации с дезертирами Наримонт, кстати, не оплошал. Он вызвал командира, приказавшего открыть ворота, к себе - в сложившейся ситуации как-то так само собой получилось, что стражники, подразделение отдельное, тоже под руку четвертого тысячника встали - долго его допрашивал, а потом приказал повесить как предателя. Прямо на площади, не откладывая. Вместе с ним - каждого шестого из тех, кто ворота тогда охранял. Мол, пусть жребий кидают.
Стражники, когда услышали, чуть было не взбунтовались - но забирать приговорённых явились Черные Куницы - стрелки, которыми Наримонт лично когда-то командовал. Две сотни, полный, не считая погибших на Язвенном поле, отряд. Плюс сотня мечников - тоже из четвертой тысячи, те, кто командира своего искренне почитал.
Увидев такую силу городские стражи, никогда, в общем-то, особой слаженностью не славившиеся, быстренько бросили жребий, да и передали дружинникам пятерых бедолаг. И уже к полудню на городской площади колыхались шесть тел, с табличками на груди, гласившими: "Трус. Предатель".
Стражники, конечно, ворчали, однако казни сработали - больше ворота никто никому не открывал. Да и в целом жёсткие меры положительно на ситуацию в городе повлияли.
Воодушевившись, Наримонт решил предпринять довольно рискованный шаг. А именно ночную вылазку к вражеским требушетам, почти что готовым башням и таранам. Это имело смысл, ибо, во-первых, осадные орудия герцога уже вполне пристрелялись - и теперь днями напролёт долбили стены Вецены, безнаказанно их разбивая. Процесс не очень быстрый - предки строили крепость как надо - но, тем не менее, имеющий только один финал. Второй же момент заключался в том, что все свои осадные орудия Оттон приволок с севера - а здесь, по сути, лишь собрал воедино имеющиеся части. И если их удастся уничтожить, то следующую партию ему подвезут явно нескоро - особенно учитывая погоду, которая с каждым днем лишь ухудшалась. (разб)
А ведь стоять под дождями в конце осени в поле - то ещё испытание. Очень мало приятного. Не говоря уж про то, чтобы зимовать...
В общем, затея была хороша. Но что-то, увы, не получилось. Что-то Наримонт не так рассчитал.
Подробностей Чест не знал, конечно - он и про вылазку-то услышал лишь после её завершения, как и весь рядовой состав - но переполох со стены слышал, дежурил как раз. Переполох, огни какие-то, люди кричали. Что происходило - непонятно. Но ни один требушет так и не загорелся. Ни одна осадная башня не упала. А из сорока ушедших бойцов вернулось, как стало позже известно, лишь пять...
В день юбилея обстрел города был особенно силён. Наверное, враги знали о празднике, как объяснить это иначе. Да и немудрено - секрета из дня падения Колояра никто не делал, скорее наоборот, похвалялись. А отношения с отцом герцога Оттона у князя Вецены когда-то были вполне себе неплохие. Даже воинственный бог северных людей - который, собственно, так и звался - Воин - официально считался названным братом Сокола. Чест ещё помнил те времена.
Но годы шли и, как-то понемногу, по чуть-чуть, у химейцев силу набирала новоявленная группа жрецов, которая объявляла, что названый брат это, конечно, да, да только бросил Сокол Воина в самый ответственный момент. Надвигалась великая битва с другими богами, было бессчетное море врагов... и ушёл Сокол, сказав, что останется нейтрален. Оставил брата одного. Чест понятия не имел, откуда северные жрецы всё это черпают, да только теперь эта версия стала у них основной. Что, естественно, любви между народами не добавляло.
Наримонт и служители Сокола провели в день Юбилея парад - быстренько, на скорую руку, совсем не так, как до войны его Чест представлял - сказали какие-то слова воодушевляющие - какие именно, стражник не запомнил, но так себе, если по правде, были слова - да и разогнали всех по местам. Нечего мол в центре толпиться, когда камни с неба падают. О вечерних гуляниях, понятно, даже не заикались.
А еще пару дней спустя начался штурм. Герцог Оттон, не хотел, очевидно, долгой осады. Не хотел в поле зимовать.
Пять огромных осадных башен - на вскидку, ничуть не уступающих стенам Вецены высотой - двинулись вперед. Между ними, как боевые псы между хозяевами, ползли тараны.
Стояло ранее утро - промозглое, ветреное, неприятное. Серое. И в этой серости черные пятна боевых машин герцога смотрелись какими-то жуткими зубами, клыками неведомого монстра, двигающегося прямо под землей. Чудовища, намеренного проглотить, сожрать весь город без остатка.
А по сути так ведь и было - чудовище или взбешенный северный герцог, разница невелика.
У Вецены, впрочем, имелись свои требушеты. Равно как и обученные инженеры под них. И как только осадные монстры химейцев пересекли определенную черту, снаряды взлетели в воздух.
Нельзя сказать, чтобы эффект вышел очень уж впечатляющим - Чест, как и окружающие его люди, надеялись на большее. Но всё же требушеты защитников были давно пристрелены и два или три камня попали в цель. Одна из осадных башен, дернувшись, остановилась, её корпус приобрёл заметный наклон. Другая получила удар куда-то в область верхней площадки - во все стороны полетели доски и щепки, возможно мелькнула и парочка тел - но, тем не менее, продолжала двигаться вперед. К стенам.
- Не туда, - прошипел Сигур, стражник, стоявший рядом с Честом, - по низу надо бить! По низу!
- Умник, тоже мне, - бросил в ответ какой-то лучник, - без тебя разберутся куда бить, наверно. Им там видней.
- Ну-ну.
Следующий залп остановил ещё одну осадную машину герцога. Причем снаряд, очевидно, снёс какую-то опорную балку - башня накренилась так, что казалось, до падения считанные секунды. Были видны люди, прыгающие на землю и бегущие прочь. Второй камень прошёл сквозь корпус другой башни, но каких-то серьезных повреждений, судя по всему, не принёс.
- К стрельбе огненными - готовьсь, - пронеслась по цепочке лучников команда.
Враги подошли уже достаточно близко и скоро должны были выйти из зоны поражения требушетов. А для стрелков дистанция стала вполне в самый раз.
Последним залпом инженеры выпустили бочки, полные огня. Чест не знал, почему с этим ждали так долго - толи такой тип снарядов был менее точен, толи не мог далеко летать. А возможно, огненных запасов в принципе было очень немного - кто знал?
- Бей! - тут же заорал где-то далеко сотник и десятники, почти сразу за ним: - Бей! Бей! Бей!
Выполняя команду, Чест мгновенно обмотал древко стрелы паклей, опустил в чан с маслом, сунул в огонь. Чуть выше наконечника вспыхнуло яркое пламя. И две секунды спустя горящая стрела уже летела в сторону ближайшей башни.
А Чест уже заматывал другое древко.
Стрел было огромное, дикое количесто. Их метали сотни людей. Плюс бочки, разбившиеся о бревна осадных башен - на сей раз, с максимально близкого для требушетов расстояния, попали практически все. Пламя лизало стены приближающихся машин, где-то мощно и страшно, где-то более робко, огоньками нескольких стрел. Но огня было много и казалось, что дело сделано - ещё немного и черные монстры вспыхнут, подобно факелам. Загорятся снаружи и изнутри.
Ещё совсем чуть-чуть.
И лучники стреляли - каждый с той скоростью, которой мог, без всякой команды и равнения на других. И башни всё ползли и ползли вперед, а пламя, игравшее тут и там на их бревнах, никак не хотело перекидываться на строения целиком. А на верхних площадках приближающихся монстров постоянно мелькали тёмные фигуры и окатывали стены водой. Стены, полностью оббитые мокрыми шкурами различных зверей.
А потом, в какой-то момент, стало совершенно ясно, что всё это напрасно, огонь не вспыхнет, башни не поджечь. Не силами одних только лучников, без поддержки требуштов, по крайней мере.
- Отставить огненные, - пронеслось по цепочке, - Обычными, по людям, бей.
А машины герцога подползли уже совсем близко. Были хорошо видны бойницы и закованные в сталь фигуры, мелькающие на верхних площадках нет-нет. Из пяти осадных башен Оттона до стен добрались лишь три, а если без серьезных повреждений, то и вообще две, но и этого, на взгляд Честа, более чем хватало.
Лучник наложил стрелу - бронебойную, собственно, он и не брал с собой сегодня других - но натягивать лук не спешил. Нужно было определить подходящую цель, он итак уже кучу стрел, считай зря, спустил. А они дороги - общий запас, который принесут позже, будет куда хуже к его оружию подходить.
Башня, ближайшая к Честу, остановилась. Миг - и на стены упал деревянный мост. Массивный и довольно громоздкий, шага в четыре шириной. И, дождавшись наконец своего часа, вперед повалили мечники герцога - химейская бронированная пехота. Закрытые шлемы, кольчуги и пластинчатые доспехи, круглые, со стальной каемкой, щиты.
У них было некоторое преимущество перед дружинниками на стенах - доски моста легли на зубцы, подарив нападающим высоту. Но для стрелков - и справа, и слева - химейцы представляли отличную мишень.
И защитники своего упускать не собирались. Перекидной мост буквально за несколько секунд бешенной стрельбы наполнился раненными и убитыми - в основном первыми, всё же пехотинцы герцога были в хороших доспехах, которые было непросто пробить. Кое-кто, громко крича, полетел вниз, к основанию стены. Выжившие, закрываясь щитами, двигались вперед - но это было уже не так просто, учитывая необходимость постоянно переступать через стонущих товарищей под ногами.
Те несколько воинов, что проскочили на стену первее всех - в лучшей экипировке, очевидно самые сильные бойцы - столкнулись с многократным перевесом дружинников и необходимостью драться в полуокружении, потому что подкрепление было перебито практически всё. А тут может быть лишь один финал, несмотря насколько ты хорош.
Сейчас Чест очень тщательно целился - в отличии от минут, когда огненными в башню стрелял. И старался попасть в ноги врагам. Во-первых, во время войны, от раненных мороки куда больше, чем от мертвецов. А лучник специально обмазывал наконечники стрел - не слишком, к слову сказать, хорошо закрепленных - грязью. Во-вторых же, чаще всего ноги у рядовых мечников не были закрыты броней. В то время как попадание в пластинчатый доспех, который носили многие люди герцога, оставляло высокий шанс что стрела просто соскользнет, уйдет в сторону или вверх.
После двух довольно досадных промахов, лучник наконец увидел, как здоровый детина, не по человечески взвыв и схватившись за колено, упал на доски - выронив разом и щит и меч. За край мостика не перевалил, что досадно, но, в принципе, сойдет.
Дорожка между осадной башней и стеной, тем временем, уже была полностью забита телами - стонущих, кричащих или замолчавших навечно людей. Ноге негде было ступить. Атака забуксовала, а из химейцев, кто успел спрыгнуть на стены, в живых остался всего лишь один.