Задерживая глупо на спор с самим собой дыхание
Крепко держу щепотью синицу жизни окаянной,
Слушая как крылья изящного весеннего журавля
Наносят надо мной в этот миг рисунок смерти зазря.
Скорбя о каждой секунде бытия, расслабляюсь вдохнув.
Как молодой ворон, ловлю кайф над известной горой Мориа,
Падаю вниз, невнятно крича гимн, сквозь сломанный ветром
Клюв, слушаю, уши закрыв, ритм будущей ночи и минувшего  дня.
На этой сумасшедшей, неощутимой, слегка вязкой скорости 
Скользя по меняющемуся рисунку серого расписного камня
Мой взгляд не сможет уловить ничего, что было бы зря. 
Тормоза придумали трусы. Расскажи всем, что не имело никогда
Вектора и мощи усилие вещего сна, который на самом деле
Меняет время, быстро создает узы и медленно рвет узлы.
Идеальная красота не бывает полна ощущением полной скорби. 
Вокруг тишина-песня полной сосредоточенности, смотрю на себя
В зеркало монитора, пробиваются глаза между строчек глядя 
В черные, мутные, слепые, непобедимые никем и никогда небеса. 
Не видно ни зги где-то там за окном и очень, собственно, не зря 
Горит свеча и лампадка мысли и языка, а значит для меня 
Не значит ничего, что будет в тот час когда, не глядя на игральный
Стол ярко-красной жизни и смерти банально одетой в черный колор,
Вдруг резко и больно кто-то скажет кому-то, по-восточному
Растягивая сладкое как дешевая пахлава истинное слово: "Потом".
Большой северный слон, состоящий из мириад звезд и галактик
За большими наполненными морем снега с дождем облаками
Висит, чему-то своему улыбаясь, невидимый прямо надо мной.
 Облом, когда не видно Плеяд даже в полесской глуши за письменным столом.
Нигде, никому и никогда не говори и не лги о том, что только и только тебе 
Пропела та одинокая сова в полной и абсолютной, летней, убивающей время 
И смысл, и запах, и ощущение Света и Тьмы лесной сосновой тиши.
Затуши вереницей церковно-славянских, слегка странных заклинаний-слов, 
Ставший привычным костер иллюзий и мнений о чудесном мире ином.