Из старого приемника приглушенно звучит джазовая песенка Джона Кандера в исполнении Фрэнка Синатры. Гигантский город засыпает. В черноте ночи ярко светит реклама, мигает, движется, скачет, но этого буйства света и красок никто уже не видит, кроме таких ночных сов, как я.

  

   На Парк-авеню, куда выходят мои окна,. почти смолкает шум бесконечной конвейерной ленты машин.. Только иногда прорежется далекий вой и кваканье сирены полицейской машины. Пьяницы, выгнанные из баров, расползаются по домам. Лишь одинокие проститутки маячат по углам и у ночного кинотеатра "Таффи", показывающего порнографические фильмы.

   "Нью-Йорк, Нью-Йорк..." - негромкий голос Синатры звучит спокойно, без надрыва. Под стать меланхолии поздней ночи.

  

   Но очень скоро на востоке небо светлеет. Утренний туман ползет по ущельям улиц. А сверху низкие тучи поглотили верхушки гигантских билдингов. Огромные дома с мертвыми окнами постепенно начинают оживать. Там, сям зажигается свет в панорамных окнах, и, если посмотреть в телескоп, можно увидеть полуодетых хозяек этик окон, которые в своих воздушных пеньюарах готовят утренний кофе, жарят яичницу с беконом и тосты, отжимают свежий сок из апельсинов. И вот уж выходят мужья в пижамах или в тишотках, целуют в щеку жен или дают тумака...

  

   Шум машин все нарастает. Сюда, ко мне, на 34 этаж доносятся гортанные звуки голосов уличных торговцев. Гигантский город Большое Яблоко просыпается, потягивается в высоту небоскребами, растягивается стритами и авеню. Я пью кофе, смотрю в окно на Нью-Йорк, на реки и речушки, спешащих на работу нью-йоркцев, на бесконечный лакированный поток каров. Уличная световая реклама поблекла, нет той ночной интенсивности цвета. И это хорошо, не слепит глаза.

  

   Я открываю створку окна, и сейчас же уличный шум вместе с утренним воздухом, пахнущим бензином, врывается в мой номер. Проверяю еще раз винтовку, установленную на штативе; вставляю крупнокалиберный патрон в гнездо, задвигаю убийственный снарядик в ствол, припадаю глазом к оптическому прицелу.

  

   Жирный боров, мистер Булл, который только что вернулся домой от любовницы, пьет апельсиновый сок. Я вижу его затылок, собранный в складки. Навожу перекрестие на его розовое темечко и плавно нажимаю на спусковой крючок. Винтовка кашляет негромко, но очень сильно бьет в плечо прикладом. Мистер Булл плавно сползает под стол, на кафельном полу кухни растекается черное пятно крови.

  

   Я оставляю все, как есть, выхожу из номера, сажусь в лифт и, слившись с бодрой толпой, выходящих людей, покидаю отель.

   Я не сожалею о смерти мистера Булла, отнявшего у меня мой бизнес, изнасиловавшего мою сестру и укравшего мою Библию.