31.

   Мы въехали в городок, когда смеркалось. Многие дома стояли покинутые хозяевами. Продуктовый магазин был разграблен, стекла в окнах побиты, дверь болталась на одной петле. Возле крыльца валялись какие-то жестяные банки с рассыпанной крупой, разорванные мешки. Видимо, власти не препятствовали мародерству. Ну, не оставлять же продукты врагу.

  

   То, что городок готовится к эвакуации, было видно сразу. Лошади, запряженные в телеги, потряхивали гривами, ждали, когда закончится погрузка каких-то тюков, ящиков. Такая же суета была и у военных. Только они грузили боеприпасы в машины, цепляли орудия.

   Штаб дивизии и госпиталь находились рядышком, в старых каменных домах. За то, что мы доставили раненых и никто из них не умер по дороге, медсестру Ефросинью Кондратьеву повысили в должности до старшей медицинской сестры и оставили при дивизионном госпитале. Впрочем, и он готовился к эвакуации, санитарный поезд стоял на станции. Так что я с Фросей не прощался. Меня ждала отправка в Москву долечиваться на том же поезде.

  

   За очень ценные трофеи - радиостанцию и взятие в плен её оператора и разведчика Абвера - меня обещали наградить и повысить в звании. Сам полковник Григорьев, заместитель командира дивизии, жал мне руку и пожелал скорейшего выздоровления.

   После полковника ко мне подошел особист в чине майора и сказал:

   - Товарищ Мельников, мы ждем от вас подобнейшего раппорта обо всём, что случилось с вами в лесу. Как вам удалось взять живыми немецкую радиогруппу вместе с радиостанцией. Подробнейший рапорт, вам понятно?

  

   - Так точно, товарищ майор госбезопасности. Опишу всё, как помню.

   - Какими языками владеете?

   - Немецким, но не в совершенстве.

   - Ничего, мы вас подучим. Такие как вы нам нужны. После лечения в Москве зайдите в приёмную Первого Главного управления разведки. Оставите свои координаты, с вами свяжутся.

   - Будет исполнено, - козырнул я и сделал "налево кругом".

   Забегая вперед, сообщу, что уже в Москве вручили мне медаль "За отвагу" и повысили в звании до младшего сержанта. Я так понял, что это мой потолок, потому что сержант или старший сержант на должности командира отделения должен иметь способность руководить личным составом и быть в хорошей физической форме.

   А какая у меня сейчас физическая форма с прострелянной-то грудью? Хреновая. К марш-броску не годен - задыхаюсь, к окопным тяготам тем более.. Так что о военной службе на фронте не могло быть речи.

  

   Простился я также и с Сафьяновым. Его оставляли при дивизии, определили в стрелковый полк. Он пытался извиниться передо мной за то, что тогда, в лесу, не понял моих действий и сожалеет, что чуть не испортил всё... и даже подверг наши жизни опасности. Ведь тог немец мог нас положить всех. Я ответил, что вряд ли он стал бы стрелять, демаскировать себя... так что не переживай, Анатолич, ты хороший солдат и службу несешь исправно. Я видел, что он относился ко мне как отец к сыну. Мы тепло расстались.

  

   К отходу состава я успел написать рапорт и передать его майору госбезопасности. Фрося постаралась устроить меня в свой вагон.

   Конечно, между мной и Фросей возникла взаимная симпатия, но обстановка совершенно не располагала заводить военно-полевой роман. Жизнь нас явно разводит. Но пока ехали, я видел, как она, проходя по вагону между ранеными, каким-то особо подчеркнутым вниманием смотрела на меня, но я быстро опускал глаза. Не знаю, почему я не завел с ней интрижку с поцелуйчиками в тамбуре. А ведь многие бойцы пытались довольно активно (если позволяло здоровье) флиртовать с Фросей. Но она была уже не так отзывчива на проявления ласки, как это было в полевом госпитале. Тогда раненым очень была нужна моральная поддержка. Впрочем, она и сейчас важна, но уже не так остро стоял вопрос выживаемости.

  

   Хотя... тогда, на станции наш санитарный поезд номер 312 попал-таки под бомбежку. Пикирующий бомбардировщик "U-88" сбросил на эшелон две зажигательные бомбы, но пожар удалось потушить. Дивизионные зенитки открыли огонь по "Юнкерсу" и не дали ему сделать второй заход. А вскоре подоспели два наших истребителя "И-16". Юркие "Ишаки" догнали и сбили гитлеровского стервятника. Вот так бы всегда. Но, к сожалению, это были временные победы.

   Что касается моего сравнения "Юнкерсов" со стервятниками, то они и в самом деле были похожи на летающих хищников своими широкими крыльями и неубирающимися шасси, которые напоминали выставленные когтистые лапы.

  

   И в дальнейшем нашему санитарному поезду так же сопутствовала удача. Вообще этот поезд стал легендарным. 26 июня 1941 года, в первые дни войны, на рельсы вышел военно-санитарный поезд N 312, который с этого дня и до января 1946 года без остановок и перерывов спасал раненых бойцов, курсируя от линии фронта к тыловым госпиталям.

   Итак, к началу июля я уже был в Москве со всеми соответствующими документами. Поместили меня в Боткинскую больницу, где только-только разворачивали военный госпиталь.

   Почти каждую ночь объявлялись воздушные тревоги, но никто из персонала не бежал в бомбоубежища, никто не бросал больных. Хирурги сутками не отходили от операционных столов. Если вырубалось электричество, зажигали керосиновые лампы.

  

   Из больницы меня вскоре выписали. В разведуправление что-то меня не тянуло. Начнут под микроскопом изучать "мою биографию". Можно конечно, сослаться на контузию, дескать, не помню свою прежнюю жизнь, но это только усилит их подозрения. Наверное, неделю я ночевал на вокзалах. Днем читал объявления и газеты, в надежде найти для себя какую-нибудь работу и нормально легализоваться.

   Было странно читать заголовки газет и знать наперед, что произойдет дальше. Напряжение снималось, зато появлялась грусть, ибо время было трагическим.

  

   Неожиданно мои художественные таланты пригодились. На этот раз в качестве уличного граффитиста. Конечно, в 1941 году такого понятия не было. Но рисовать приходилось на улице, а точнее, рисовать на асфальте ложные дома. Кремль так же маскировали под обычные кварталы. Кроме того вокруг Москвы создавали ложные аэродромы, ложные цели для вражеской авиации: макеты самолетов, ложные нефтехранилища. Так что и мне работы хватало. И я свой паёк получал на законном основании.

  

   И как полезному члену общества мне наконец-то выдали ордер на комнату в Столешниковым переулке. Это в 21 веке Столешников превратился в зону элитных магазинов и дорогих дамских бутиков. А тогда это была жуткая дыра, страшная в своей нищете.

   Столешников N 6. Вход во двор был со стороны Пушкинской улицы. Рядом со входом во двор было отделение милиции, которое все называли "полтинник" (номер 50). А еще был маленький бакалейный магазин. Напротив, через переулок, находилась столовая, в которой можно было пообедать за деньги или за талоны. Талоны нам выдавала заведующая "Мосхудофондом".

  

   Будни Москвы военной поры: апокалиптический вой сирен воздушной тревоги вдруг разрывает тишину ночи, тяжелый гул налетающей авиации люфтваффе, феерия прожекторов, грохот разрывов бомб, рявканье зениток, истошный вой сбитых самолетов, огонь и железо...

   Из темной комнаты я смотрю в окно и думаю, неужели это все со мной происходит на самом деле, а не мои предсмертные галлюцинации?

  

   ------------------- Продолжение следует -------------------