- Не может такого быть. Помирают обязательно от чего-то: от болезни, или вот от старости. У нас Матвевна о прошлой неделе от старости померла. Дак, она жила-то сколько! Царя видела. Век свой выжила, вот и померла. А просто так не помирают.
Три румяные девахи в одинаковом чистеньком исподнем с распущенными по белым плечам длинными косами смачно лузгали семечки на пороге рая. Одна - которая не знала, от чего померла - осторожно трогала босой ногой пушистое облако. Облако слегка пружинило, на розовых пальчиках искрились мелкие веселые капельки.
- И сколько нам тут сидеть?
- Не знаю. Как очередь подойдет. Или спешишь?
- Да нет. Куда теперь спешить...
- Ты вот чем глупые вопросы задавать расскажи-ка лучше, от чего померла.
- Да не знаю я! Легла и померла.
- И не болела? Не может того быть! Вон Надюха болела - да, Надюха?
Надюха равнодушно кивнула:
- Болела. Шибко болела. В Москву возили. Кровь меняли. А толку-то? Только измучили зазря. Худая стала - страсть, волосья повылазили, - Надюха улыбнулась и погладила густую русую прядь на груди. - А все равно померла, - она вздохнула и вернулась к семечкам.
- Вот видишь - болела наша Надюха. А я вот не болела, я от любви померла.
- Это как же - от любви?
- А вот так. Был у меня полюбовник - Гришка. Ой, чумной! И любил он меня до невозможности. Бывало, заберемся с ним на сеновал, он ручищи-то бесстыжие сразу мне под юбку, а сам все приговаривает: "Ох и люблю я тебя, Верка - сил никаких моих нету!". Так до утра и кувыркалися. А утром, как уходить, все грозился: "Смотри, курва, увижу с кем - убью!". И убил.
- Батюшки, страсти-то какие! - перекрестилась новенькая. - А за что убил-то?
- А ни за что. Петюня-пастух к калитке подозвал - корова наша что-то захромала - а этот и увидал. Да с налитых глаз-то и разбираться не стал, подлетел да оприходовал меня топором по темечку. Хотел и Петюню, да тот на ногу скорый. Ох и горячий был мой Гришаня!
- Страх-то какой, Господи Иисусе! А теперь-то? Теперь-то с ним что?
- А мне что за беда? Живет - хлеб жует.
- Так его в тюрьму, небось, теперь...
- Небось...
- Да... Вот она, любовь-то... - сплюнула лузгу с пухлой губы Надюха.
Девушки помолчали, задумчиво разглядывая желтый круг солнца.
- Тебя как звать-то? - Верка толкнула локтем соседку.
- Люба.
- Так от чего ж ты, Любаня, померла-то? Может, ты руки на себя наложила?
- Господь с тобой, Верка! Или ты писание не читала? Таких сюда не пускают, им гореть в геенне огненной! - Надька истово перекрестилась.
- И то правда твоя, Надюха, не пускают. Выходит, правильно ты, девка, померла. А чего рассказывать не хочешь?
- Ну почему не хочу - слушайте, коли хотите. Только ничего в том нет интересного, померла и померла. Прилегла после косьбы на стожок, да сделалась со мной в одночасье горячка нестерпимая. А к утру и померла.
- Значит, болела все-таки, - подначила Верка.
- Да нет же, не болела. Фельдшер приходил, все руку щупал да грудь слушал. Порошки давал, уколы делал. А потом и говорит: не знаю, говорит, что с тобой приключилось. Потому - здоровая ты, девка, на зависть, а вот что за горячка с тобой сделалась, и почему ни одно лекарство ее не берет, знать не знаю и понять не могу. Может, нервическое что. Ничего, говорит, к утру, глядишь, оклемаешься. И ушел. А я вот померла.
- Да... - Верка запустила ладошку в мешочек с семечками. - И зачем Он нас забирает прежде времени? Жили бы себе да жили. Детишек бы нарожали. И померли б от старости. Как наша Матвевна.
- А я все Колюню вспоминала перед смертью, - Люба горестно качала головой, не слыша и не слушая. - Все вспоминала кудри его соломенные да глазоньки лазоревые. И чего вспоминала? Два раза всего за околицу и прогулялись. Раз за руку подержались. На крестинах у снохи за столом рядком посидели. Чего вспоминать-то? А вот все вспоминала...
- И чего Колюня? Никак на другой женился?
- Помер Колюня. По неудаче обидной помер: полез матери крышу латать, да с самого конька-то и сорвался.
- Вот матери горе-то! - запричитала Надька.
- Горе. Мамка евонная на всю деревню криком кричала над его головушкой. Мы ажник в поле услыхали. А потом мальчонка соседский прибежал: расшибся, говорит, Колюня-то, насмерть расшибся. Тут голова-то у меня и закружилась. Да так, что терпеть мочи не стало. Прилегла я на стожок. Враз и горячка сделалась. А к утру померла я.
- Да... Вон оно как бывает... И правда ведь - ни с чего померла-то.
- Да...
Девушки вздохнули тихонько и пригорюнились, забыв о семечках, - каждая о своем.
А за порогом, за белой опрятной калиткой шелестел в ожидании новых насельников безмятежный райский сад.
