Аннотация: Попытка понять уставшую женщину с непоседами-детьми.
ЯЖЕМАТЬ
Действующее лицо:
Мария - молодая женщина лет 23-25, мать близнецов.
Кухня. В раковине - посуда. На столе - чашка из-под кофе. На полу - раскрытый женский журнал. Входит Мария в халате и тапочках. В руках - две пустые бутылочки от детского питания. Бросает в раковину, устало опускается на табуретку. Поднимает журнал, машинально перелистывает страницы.
Мария: Уснули. Ну и день был. И откуда столько энергии в тех, чей рост едва превосходит табуретку? С самого утра обваливают у соседей штукатурку с потолка. Вера Павловна два раза к нам поднималась. "Не можете", - говорит, - "за детьми уследить! Вы бы их хоть ремнем приструнили. Я в вашем возрасте троих имела, в декретах не сидела - все на работу их с собой брала, так они у меня там шелковые были - пикнуть боялись!" Оно видно, Саша-то Веры Павловны до сих пор без матери слова не скажет, даже поздороваться не смеет, пока та не разрешит. А уж тридцать годков ему, кажется... Видно, неказистая из меня мать: не научусь строгой быть. И унимаю их, а, признаться, сердце радуется, как ребята мои веселятся, шумят. Кажется, была б поменьше - так с ними бы носилась.
Отложила журнал. Отхлебнула кофе. Поморщилась.
Холодный совсем. Муж обедать сердитый пришел. "Почему суп вчерашний?" - говорит. - "Ты чай не работаешь, в декрете сидишь, могла бы и новый сварить". Я уж молчу, не хочу ссориться. А Федор к раковине. Увидел, что с утра посуду вымыть не успела - как пошел хаять: "Лентяйка! Не к реке же ходишь! Что, рук нет в посудомойку сложить?" Я ему говорю, машинка уже два дня как сломанная, он сам обещал к выходным починить. А Федька давай кричать: "И с каких пор ты раковиной пользоваться разучилась?! Вот у Мишки Сонька - так та с ребенком и на работу ходит, и за собой следит, и дома у них порядок идеальный! А ты - неряха!" Ушел. И как объяснить ему, что наши близнецы все вместе делают - едят, плачут, на ручки просятся - когда я успею кухню прибрать? Мишка ведь посуду сам моет, сына развлекает, пока Сонька отдыхает, да и мама им всегда поможет. А я-то одна дома целый день. Муж на работе круглые сутки. Говорит, замучили ночными совещаниями. Вторую неделю под утро приходит.
Идет к раковине, протирает посуду, ставит в шкаф.
Я ведь не жалуюсь - сама знаю, хозяйка я плохая, да и мама посредственная... А все-таки обидно бывает. Гуляю днем со своими сорвиголовами. Они бегают, резвятся. Я наблюдаю тихонько. Мимо женщина проходила. Сенька мой мячик неудачно кинул - со свистом мимо пронесся, едва не задел ее. Она как подскочила к моему, такими выражениями его осыпала - вслух повторять не решусь. Сенька перепугался, чуть не ревет, шепчет: "Тетя, простите". Я сейчас к ним. Извинилась, спросила, не ушибли ее. А женщина не унимается: "Распустили личинок, нормальным людям прохода нет! Драть их надо, как коз сидоровых!" Тут уж я не выдержала. Почему мой сын - личинка?! Чай из него не гусеница вырастет, а человек! Нормальный, такой же как и ее ребенок, как и все остальные! Дама губы скривила, фыркнула. Бросила вдогонку: "Ха! Вот вам и яжемать классическая!"
Откладывает посуду, выходит вперед, обращается к залу.
А я думаю: ну и что? Что ж тут такого? Да, я - мать, верно. Я - мать! Почему я должна этого стыдиться? Почему я должна внимать педагогическим советам Веры Павловны? Трепетать перед любым прохожим? Терпеть нотации мужа, который сам и ни дня с ребятами один не оставался? Слушать, как добрая родня говорит: "Ты - женщина. Ты терпи. Не спорь. Вот рассердится Федор, уйдет. Кому ты нужна будешь с двумя троглодитами на руках?" А я знаю, что буду нужна. Троглодитам моим буду нужна!
Крик за сценой: "Мамочка, мы проснулись. Иди скорее к нам!" Мария несколько мгновений стоит, улыбается.