Будут проходить дни, будут рождаться и умирать люди, день за днем, миг за мигом, но что-то это должно сцеплять вместе и вроде как тормозить, останавливать эту суматоху, и тогда будет казаться, что времени нет. Что это?
Я хочу рассказать вам странную и удивительную историю, произошедшую со мной четверть века тому назад. Я был проездом в столице, жил у своей тети, в то время я остался без работы и отдыхал. Любимыми моими занятиями были хождения по театрам, концертам и просто прогулки по переулкам и старым улочкам города, я любил смотреть на себя в лужах, кормить птиц и слушать музыку и пение ветра. В одной из таких прогулок я наткнулся на двоих, они стояли в центре площади рядом с фонтаном и смотрели друг другу в глаза, и, казалось, даже больше, в самую глубь, было ощущение, что они не здесь, а где-то в другом, не ведомом нам мире, они стояли так довольно долго, а я все наблюдал, они меня заворожили, стало жутко интересно, и я решил каким-нибудь образом познакомиться с ними. Я ждал, и наконец, они как бы проснулись, улыбаясь, они пошли в сторону остановки, я за ними. Может это вам покажется странным, но я стал следить за ними. Я ехал с ними в метро, пошел за ними и после, они пришли к какому-то зданию, оказавшемся клубом, я зашел следом, но меня остановил охранник, сказав, что сейчас клуб не работает, а через час будет концерт, я спросил, кто эти люди, мне ответили, что именно они и будут сегодня выступать. Я купил билет и стал ждать начала их выступления. Минут через десять в клуб вошла девушка (совсем молодая лет пятнадцати, не больше) и что-то странное я ощутил в этот момент, она повернулась ко мне с задумчивым лицом, но лишь на долю секунды.
Через полчаса в клуб стали заходить люди, я подумал, что уже пора заходить. Я встал в углу, но так, чтобы сцена была мне вполне видна. Начался концерт, эти двое и та девушка появились на сцене. Они начали играть, какие-то песни я уже слышал, мне очень понравилось, как они играли, как пели, я просто влюбился в их музыку, их голоса сливались с их музыкой, были видно, что растворяются в ней. Концерт кончился, но я не собирался уходить, я должен был как-нибудь с ними познакомиться, заговорить. Я подошел к сцене и окликнул их, они обернулись, я спросил, можно ли с ними поговорить. Они сказали, что можно, конечно, и мы прошли за кулисы в гримерную. Я шел и усердно искал в своей голове какую-нибудь тему для разговора, но понятия не имел о чем с ними заговорить.
- Что вы хотели? - спросил один из них.
Я стоял, как вкопанный, и, казалось бы, потерял дар речи, тысячи мыслей роились в моей голове, но я не мог поймать ни одну из них. Они вопросительно смотрели на меня:
- Ну?
С мыслями я так и не определился, поэтому так и сказал:
- Не знаю.
- Не знаете? - казалось, с ухмылкой спросил он.
- Ну ладно, если быть честным, впрочем, вы подумаете, что я дурак, я следил за вами с того момента, как вы вдвоем стояли на площади, не отрывая взгляда друг от друга, что-то странное повлекло меня за вами, потом ваша музыка, голоса... вот так, - стоял я смущенный, но я сказал правду, хотя с трудом облачил ее в слова.
- Ну, на будущее - никогда не говорите, что "вы скажете", "вы подумаете", вы же наших мыслей не знаете, но, если уж так, прибавляйте к своим словам "наверно", "я думаю" и так далее в этом же роде, ну, мы не думаем, что вы дурак, наоборот, неужели, наконец, нашелся такой человек, точнее сам нас нашел, да еще пошел за нами, вы что нас догнали? - спросила она несколько скромно, такое ощущение, будто с людьми она сходилась тяжело.
- Догнал? Я наверно понимаю, я что-то ощутил.
- Это было странно для вас? А музыка, вы вошли в нее? - спросил он.
- Кажется, да.
Мы быстро познакомились, узнали, как кого зовут. Оказалось, что она и та девушка друзья. Я узнал, что сегодня он, она и ее друг поедут к ней в деревню, причем сегодня ночью, на завтра они не станут откладывать, чтобы не терять время. На какой-то миг мне показалось, что я теряю этих людей, вот мне с ними так интересно, я что-то странное, влекущее в них нашел, а сейчас они уедут, и я наверно их никогда не увижу и никогда не пойму, что же я увидел в них и услышал в их музыке и взгляде друг на друга. Я так это не оставлю.
- Извините за хамство, а можно с вами? - оборвал я разговор.
- Зачем вам это? - спросил он.
Зачем он ко мне на вы? Я же его младше лет на десять.
- Я должен это понять, я никогда не видел такого, что видел сегодня, меня что-то влечет к вам, в вас, не надо, я знаю, вы не откажете. Мне нужен ответ...
- Пусть и размытый, - добавила она.
- Да, - сказал я и посмотрел им в глаза, надеясь разыскать там ответ.
Минута молчания прошла.
- Ну, если так, я думаю, меня не убьют, если привезу с собой на одного человека больше. Собирайте вещи, через час мы ждем вас, - сказала она.
Через час я был в назначенном месте с вещами и продуктами. Тетя очень удивилась, куда я, ночью, с кем, но я кое-как объяснил ей, и она вроде бы успокоилась. Ну что ж, в путь, какие ответы я ищу? Что меня ждет? И что, наконец, влечет меня, что я увидел, услышал, ощутил?
Ночь. Мы едем в машине, уже выезжаем из города, на мне лежат гитары.
- Вы надолго едете?
- Нет, на пару дней, - ответила она.
- А зачем тогда вы взяли столько инструментов?
- Без музыки даже день, полдня кажутся вечностью, - сказал он. - Ты играешь на чем-нибудь?
- На гитаре и пианино, - ответил я.
- Значит, еще не дошел, если пошел за нами, что весьма странно, ты, возможно, вскоре не выживешь без музыки и дня, - говорил он. - Когда ты играл в последний раз?
- Сегодня.
- А что еще вы любите делать? - спросила та девушка, ее друг.
- Я люблю рисовать. Мои рисунки (не хватает меня назвать их картинами) выставлялись на мелких выставках. Такая радость для меня. Еще я люблю фотографировать, готовить, писать...
- Стихи, музыку, прозу?.. - спросила она.
- Да.
- Все, я влюбилась, - сказала она.
Я недоумевающе смотрел в ее сторону. Ее друг это заметила и сказала:
- Влюбиться можно не только, как парень в девушку, ну вы понимаете, ну и просто в человека какого-то особенного.
Мы говорили. Обычно как бывает? люди тебя спрашивают о каких-то поверхностных, банальных вещах, чтобы просто поддержать разговор, а они спрашивали о чем-то внутреннем, что касалось души, а не тела, просили прочитать мои стихи. Так мы доехали до деревни, въехали на участок, большой как поле. Было очень темно, но звезд на небе было еще мало, или облака закрывали их, мы куда-то шли, я смутно понимал, куда, мы остановились около постройки, в темноте напоминавшей сарай, и крохотного домика. Она подошла к двери, что-то там делала, видимо, что-то искала:
- Блин.
- Что? - спросила ее друг.
- Я ключи найти не могу.
- А ты звонила? Они должны были оставить ключ на месте? - спрашивала ее друг.
- Должны. Вот только их и мое понимание, где должно быть это место, может быть разным.
- Я на улице спать не буду, - сказала девушка.
- Кажется, нашла. Да, нашла.
Домик открыли, внесли туда вещи, я зашел и не мог выпрямиться, настолько был низок потолок. Там стояли две большие кровати и одна раскладушка.
- Так, ну как расположимся? Ладно, ты - здесь, ты - там, а мы - тут, - сказала она. Теперь поясню, как все вышло - я лег на кровати поменьше (хотя очень отпирался, хотел лечь на раскладушке), он - на раскладушке, а она и та девушка - на большой кровати. Тут начались истории из ее детства, которые были связаны с этим домиком, и о картине, висящей здесь, на которой появлялись двери, и о ежиках, и о мышонке, и многом другом. Но все хотели спать, и это продолжалось недолго.
Наутро мы проснулись совсем на других местах, это как-то само собой получилось, я оказался на раскладушке, он и она - на кровати побольше, а девушка - на другой кровати.
Самого утра началось путешествие в ее детство, целый день мы ходили по деревне, по всяким местам, знакомились со всеми. Там было очень красиво, особенно в поле. Я и та девушка были здесь впервые, потому для нас и местами для него, проводилась экскурсия. Столько историй за один день я никогда не слышал, они так и сыпались, и это была лишь малая часть, как она сказала, всего, что здесь с ними происходило. Вечером я узнал, что они пойдут в другую деревню ночью, будут там играть в клубе.
- Сегодня будет последний концерт лета здесь, на даче мы уже отыграли, - сказала она.
- Мы поедем или пойдем? - спросила ее друг.
- Идти два километра, я всегда ходила и нормально, но нести так много инструментов, мне все равно, вы как хотите, - говорила она.
- Поедем, - сказал он.
Погрузились, поехали. В деревенском клубе они играли, играли, и, казалось, не собирались заканчивать. Но концерт кончился, включили музыку в предбаннике (комнате перед основным залом), люди стали танцевать. На обратном пути с нами попросилось много народу, удивительно, что такое количество могло поместиться в машину. Положив в домике все инструменты, мы пошли гулять. На небе было много, бесчисленное множество звезд, вы бы видели их радость, я никогда не видел, чтобы люди так по-детски, так искренне, так долго очень, очень радовались звездам. Мы шли по дороге около ее домика (ее дом был крайним).
- Почему здесь есть звезды? Почему их видно именно отсюда? Почему здесь они видны практически каждую ночь? - спрашивала она неизвестно кого.
- Если бы я мог, я бы ответил тебе на любой твой вопрос, - сказал он.
Она посмотрела на него, задержала свой взгляд на несколько секунд, и было видно, что она говорит ему - спасибо.
- Туман! - воскликнула она. - Я так давно не видела тумана, я люблю в нем ходить!
Они бегали в тумане, танцевали, выкрикивали слова! "Я ежик в тумане, мы ежики в тумане". Мы с ее другом смотрели на них, иногда они исчезали в тумане, потом опять появлялись. Они валяли дурака, дурачились как дети, хотя почему же как? Потом они нам сказали, что будут ночевать сегодня на крыше амбара.
- Холодно, - сказала ее друг.
- Тепло, только подумай - целая (хотя уже не целая) ночь на чистом родном воздухе под звездами, - сказала она.
Мы ночевали с ее другом в домике, они взяли с собой матрас, одеяло и ночевали там, где сказали. Утром они пошли в лес, а мы на их предложение пойти с ними отказались.
Они ушли, мы, не зная, чем заняться, пошли гулять, так, чтобы не потеряться. Мы разговорились, девушка рассказала мне историю о том, как прошлым летом у них на даче они ночевали вместе на чердаке, всю ночь говорили, играли в города, ассоциации и другие игры, потом решили встретить рассвет, сели у окна, сидят, ждут, а она потом говорит: "Вот сидим мы, как два дурака, а сзади нас (из другого окна) рассвет такой поднимается, поднимается, а мы этого не видим". Так они смотрели то в одно, то в другое окно. Потом решили, что проголодались, пошли есть и встречать рассвет на улице по пути в сарай, но рассвета они так и не дождались, но зато в пять часов утра наелись макарон, а после все-таки решили поспать. После наш разговор сместился в сторону их. Я спрашивал, как они такие, как они хотя бы познакомились. А она мне говорила:
- Ты знаешь, мы с ней друзья с детства, наверно с моего рождения. Она несколько лет тому назад стала говорить о человеке, который должен появиться в ее жизни, она верила, что он появится, что они будут понимать друг друга и не с полуслова, а без слов, будут растворимы друг в друге, будут одним целым, он - это она, она - это он, будут читать мысли друг друга и ощущать досконально, никогда не будет ссор, раздражений и ничего подобного. Я иногда ее понимала, иногда нет, она писала о нем, верила, но иногда ей казалось, что она никогда его не встретит. Мне казалось невероятным, что такое вообще может быть. Они встретились так, как она и предполагала. А, кстати, до того, как они встретились, она все боялась, что будут сомнения. Ей надо было, чтобы ее сердце в том момент было открыто этому, чтобы она сразу поняла. Ну вот, это было совсем недавно, мы поехали в Москву с моей мамой, потому что, не знаю, как ее, но меня точно бы не отпустили. Мы выступали там. А потом бродили за кулисами, нам было все так интересно. И стоим мы в коридоре с ней и разговариваем, и вдруг она перестает говорить, смотрит даже не на меня, а как будто сквозь, с каким-то тревожным взглядом, потом поворачивается, а сзади стоит он и смотрит так же, и вот они смотрят друг на друга, и такое ощущение, будто у них дыхание сперло, слезы выступили на глаза, и что-то такое, напряжение некое вокруг, что-то мощное вокруг пронеслось, я кричу ей, она не отзывается, а потом они одновременно даже не сказали, а выдохнули: "Ты". Я глазам своим не верила, я вообще не понимала, что происходит. После этого, я не знаю, как, они больше не расставались, они сразу стали вот так вот как сейчас. Я до сих пор не совсем понимаю, это так странно, они меня иногда пугают. Тут недавно они такое отчебучили - мы втроем были на даче, и они уговорили моих родителей, чтобы я у нее осталась переночевать, ну как всегда мы полночи говорили, но уснули мы довольно быстро, обычно позже спать ложимся, если вместе ночуем, просыпаюсь я где-то часу в пятом, их нет, где они, куда делись. Я посмотрела в доме, нигде нет, думаю, пошли в сарай - ничего подобного, я начинаю нервничать, мало ли, где они; уже светло на улице, я стою, жду около дома, через пару минут они приходят, довольные, радостные, а я тут нервничаю. Ну и где, ты думаешь, они были?
Я покачал головой.
- Они говорят: "Мы ночью проснулись, ты спишь, не стали тебя будить, решили погулять". Они в чем спали пошли гулять.., - тут она вздохнула иронично, ей, видимо, было смешно, - в лес, сначала пошли погуляли по лесу, потом по лагерю прошлись, причем им было все равно, что в лагере сейчас смена, их могут увидеть, а они там, как привидения, ходят в пижамах, мягко говоря, потом они пошли на речку, походили по воде, побегали по мокрой траве, роса уже выпала, и встретили рассвет.
- Удивительно, - да мне именно так и показалось.
- Она мне, кстати, давно предлагала - пошли ночью в лес, пошли ночью в лес, - сказала девушка, изображая ее голос.
- Расскажи еще что-нибудь про этих... уместно ли назвать их чудиками?
- Я думаю, она бы не обиделась. Я могу много чего рассказать. Был, например, такой странный момент, который меня слегка напугал. Мы были вместе на его концерте, и перед выступлением они сидели в гримерке, а я пошла купить воды, прихожу, стою в дверях и вижу нечто непонятное. Она сидит с закрытыми глазами, она напротив, тоже закрыв глаза. Протягивает руку к ее лицу, подводит к щеке, не дотрагиваясь, потом так немного отводит, а она следует за его рукой, протягивает к нему руку, и он так же, и сидят они и будто, что рядом с ними происходит, ничего не слышат, не видят, вдалеке отсюда находятся. Вот, если бы ко мне кто-нибудь с закрытыми глазами руку протянул, он бы мне глаз выбил.
Мы немного помолчали, а потом она вновь стала рассказывать:
- Они без башки вообще. Один раз, не знаю, что на них напало, они целый день смеялись. И это наверно будет совсем уж странным, но я иногда просто не могу понять, где он, а где она, их... жесты как бы слились воедино, сегодня он - это она, она - это он, а завтра они вновь поменяются местами. Они слышат музыку, которую никто рядом не слышит, и говорят друг с другом на расстоянии. Да, да, не ухмыляйся, это правда, потом расскажу подробнее. Когда ей очень грустно, это передается ему, и он приходит, и они... и им вместе становится легче. Она говорит: "Он - мой покой". А иногда они сядут напротив и смотрят друг на друга, и такое томление, такая тоска, любовь в их глазах, и будто они не могут дотронуться друг до друга и обливаются слезами, наверно понимают...
- Что?
- А? Да так, - сказала девушка, будто очнувшись после моего вопроса.
- Я помню, еще в прошлом году она говорила о нем, мечтая, еще не встретившись с ним, и это было грустно, а сейчас просто не до конца понимаю, что они вместе, да она сама себе не верит, да и он, в общем-то, тоже, я чище их любви ничего не видела, - в это я могу с ней согласиться, как и во всем другом, что эта девушка говорила, правда, я не понимал, как это - слушать музыку, которую слышат только они, и говорить на расстоянии, - это так не по-земному.
Когда мы подходили к дому, они уже пришли.
- Пойдем в тот конец? - спросила она.
- Через полчасика, ладно? - сказала ее друг.
- Ну ладно, мы пойдем поиграем в конец участка, а вы будете гулять?
- Да, - ответил я.
- Полчаса, не заблудитесь, - сказала она, они взяли гитару и ушли.
Мы пошли гулять, и разговор наш все еще вертелся вокруг них.
- Вот знаешь, как многие люди пытаются друг друга перевоспитать, как хотят искоренить вредные привычки, как дарят банальные вещи, не от души, это все не про них. У них вот не от мира сего. Говорят, что нет ничего идеального, а я верю, что есть, и одно из много или немного идеального это то, что между ними, в них, через них проходит, и, знаешь, я хочу так, я не в том смысле, чтобы все было именно так, нет, я хочу, чтобы меня кто-то так же ощущал, как я себя, ощущал полностью, я хочу так же, - девушка сказала это с грустью, и это было как-то не так, не совсем свойственно ей, ведь была она очень жизнерадостной, веселой, оптимистичной, на этом наш разговор о них прекратился.
Мы говорили о чем ни попадя, было весело, оказывается - у нас много общего.
На следующее утро мы провожали эту девушку, ей пора было уезжать, а мы оставались еще на день. Он повез ее домой, когда машина поехала, девушка высунулась из окна и стала махать руками, выглядело это забавно, это было трогательно и смешно. А потом мы с ней немного погуляли, потому что было еще раннее утро, и все наверняка еще спали. Я завел разговор о нем, а она отвечала:
- Какой он? Замечательный. Больше я не скажу. Я не люблю, когда говорят об этом. Ну, не сейчас, да и не мое это в данное минуту. Я не люблю, когда начинают говорить, что вот я полюбила за то-то и то-то, а я вот просто и всё. Конечно, я еще не верю, что мы вместе, что он вообще есть. Я просто не могу им надышаться. Вот его нет лишь полчаса, а меня уже начинает трясти, - она говорила это, а потом улыбнулась, но не мне и сказала, - ладно не буду... а вы где уже?.. через сколько приедешь?.. передавай ей привет... я с тобой...
Я смотрю на нее с ужасом, мне вдруг стало явно не по себе, страшновато, я на миг подумал, что поехал за психами, и пора отсюда бежать. Она увидела это и сказала:
- А, ты не знаешь, это я с ним говорила, да ты не пугайся, мне самой это было удивительно. Я тебе расскажу, как это началось. В тот день, когда мы друг друга увидели, мы были вместе до самого позднего вечера, а на утро мы должны были уезжать, а он оставался там, и вот мы ехали в поезде, и мне стало очень тоскливо, будто я его теряю, и я стала звать его про себя. Я и раньше так делала, когда лишь могла предполагать, кто он, и не знала, кто он, но тут я услышала его голос, ясно, где-то внутри себя, и я так удивилась, это было так необычно, он услышал меня и ответил, я настолько удивилась, что стала говорить с ним вслух, он тоже был удивлен, мы с ним говорили, а все прохожие, пассажиры в поезде не весть что думали. Теперь я могу с ним говорить, когда угодно, и вслух, и про себя. Мы иногда, когда он в другом городе, а я где-то еще, поем вместе, просто захочется нам и поем, часто вслух, все вокруг смотрят... с интересом.
Я все еще был под впечатлением и не мог поверить до конца.
- И через сколько он приедет?
- Через два часа.
Он приехал через два часа. Но, возможно, это было простое совпадение, я не знаю, я подошел опять и спросил у нее:
- Ладно, он приехал тогда, когда ты сказала, но это может быть просто совпадение. Давай сделаем эксперимент, пусть он уйдет далеко от тебя и скажет слова...
- Нет, - оборвала она меня, - нет, никаких экспериментов, доказательств и подобной ерунды, как я сказала - так оно и есть, мы слышим друг друга, а ты, ты поймешь, потом.
- Ну, хотя бы скажи, ты слышишь его голос так же, как сейчас слышишь мой?
- Нет, не совсем, это ощущение и понимание, это не такой четкий голос, но это именно то, что, я слышу, он хочет мне сказать, это нечто такое... короче, это сложно описать, лучше вообще даже не стараться.
- Мне не дано это понять.
- Дано, наверно, - сказала она.
Потом они пошли к ее другу из деревни, а я захотел остаться в домике и стал читать. А вот вечером, хотя скорее уже ночью, мы пошли на пикник. На том месте, куда мы пришли, был шалаш на дереве, и место, где уже явно разжигали костер, это было в поле рядом с полосой деревьев, с другой стороны которой была дорога и опять поле, и, конечно же, со всех сторон нас окружал лес, ну... почти со всех сторон. Все как положено - все взяли с собой много еды, были и арбуз, и яблоки из заброшенного сада, и печенье, пряники, конфеты, хлеб, картошка, огурцы, помидоры, сухари и многое-многое другое. Пришло много людей, ее знакомых и не очень знакомых, в общем, пришли все, кто ни попадя. Мы сидели у костра и жарили хлеб и яблоки, большинство из нас были в фуфайках и пропахли костром, мы закопали в костер картошку, чтобы она там сварилась, а еще она сказала поджарить нам сухари, я удивился, зачем, но действительно получилось вкусно и очень необычно, сухари стали похожими на жвачку. А потом все стали развлекаться, как могли, некоторые забрались в шалаш, что касается ее, то она и ее друг (это была девушка, с которой она переписывалась (они жили в разных городах)) легли на фуфайки около огня и смотрели на звезды, считали, сколько их упало, говорили тихо, мало, и пели (она сказала, как в старые добрые времена). А мы с ним говорили, говорили о разном, о том, как она помогала ему восстанавливать его мир, а он помогал ей восстановить ее мир, но немного он говорили об этом; он говорил о многом другом, в том числе мы говорили и обо мне, раньше я немного его сторонился, сам не понимаю почему, а теперь я увидел, каким он оказался, хорошим, милым, добрым.
Несколько людей встали и пошли за дровами, костер начал затихать, тогда она подошла к нам и сказала, что несколько лет назад здесь же те же люди пошли за дровами и принесли целое сухое дерево. В этот раз они сделали так же, нам теперь было на чем поудобнее сидеть; костер опять разожгли так, чтобы он пылал. Она, ее друг (та девушка, с которой они сидели у костра) и он пошли в поле и гуляли там под звездами, их практически не было видно, но было слышно, что они там. Они вернулись и втроем сели у костра и смотрели на звезды, это было странное и печальное зрелище, они смотрели так, что, казалось, их затягивают звезды, что иногда они, будто действительно приподнимаются к ним, они смотрели на них с такой тоской, грустью и даже скорбью, что, казалось, прощаются с ними навсегда. Почему-то, когда я посмотрел на их лица, а потом на звезды, мне вспомнилось лицо девушки, ее друга, что сегодня уехала в город, когда она с грустью сказала: "Я хочу так же".
Попрощавшись, все разошлись по домам, до домика она шла грустная и молчаливая, ему это передалось, так что мы молчали. И на следующее утро это повторилось, мы встали рано, не совсем выспались (но лучше встать раньше, чем позже), она сидела с гитарой, уже зачехленной, на табуретке и задумчиво с грустным видом смотрела вперед, как сквозь. Он увидел, что я не понимаю, почему она такая (хотя она чаще была грустной, чем веселой, но все же), он сказал лишь два слова:
- Кончается лето.
Ехали мы обратно (правда, я не знал, куда именно "обратно" мы ехали) в основном молча, но я все-таки спросил:
- А куда мы едем?
Он назвал город. Услышав название, я обрадовался, ведь здесь жил мой двоюродный брат, и я мог бы у него пожить и общаться с ними.
Он спросил:
- Ну что - тебя достаточно загрузили или ты все еще хочешь остаться с нами?
- Если вы не против, я останусь, - сказал я.
- Только у нее ты жить не сможешь, места нет, а я живу в другом городе.
- Я не буду жить у вас, у тебя, то есть, - обратился я к ней, - у меня здесь брат живет, двоюрный, я у него буду. Но вы, если хотите, вернее, если я смогу, куда-то с вами пойти, вы мне звоните, и дайте мне ваши телефоны.
Выгрузив вещи, перед тем, как ему уезжать, они стояли, смотрев в глаза, потом как бы настал момент, и он сел в машину и уехал, а она смотрела, пока машина не скрылась из виду, они ничего не сказали друг другу, по-крайней мере, я не слышал. Мы стояли около ее подъезда, я не удержался и спросил:
- А почему вы ничего не сказали?
- Ну, это не прощанье, и потом, сказать, что? Вообще мы ведь все равно можем говорить, когда я где-нибудь, а он не там, но есть понятие, что он уехал или я уехала, хотя знаю, что вернемся, ой, да ладно, это вообще сложно. Легче всего, конечно, вовсе так не стоять, а сразу зайти в дом и не видеть, но мы, верно, иначе, не умеем... Ну ты когда к брату поедешь?
- Пойду, он не далеко отсюда... что дальше? Что я еще увижу? Что вы будете делать завтра, через неделю?
- Не знаю, а у твоего брата есть домашний телефон? Позвони ему от меня, а то он наверно и не знает, что ты здесь.
- Да, действительно.
Мы поднялись к ней, и я позвонил брату, он был дома. Она предложила пойти к нему со мной, чтобы положить вещи, а потом пойти погулять. Так мы и сделали.
Мы прошлись по району, погуляли на поляне, у реки, около ее школы. Мне понравился ее ответ на вопрос, почему она пошла работать, а не выбрала учебу на дневном, она сказала: "Я выбрала музыку". Теперь же она купила все нужное и хочет учиться очно. Она пригласила меня поиграть на концерте в честь 1-го сентября, я не отказался.
После концерта на крыльце ее школы мы поехали с ней в город праздновать 1-е сентября, там мы должны были встретить ту девушку, ее друга, что ездила с нами в деревню тогда.
- У меня только два самых близких человека, друга, если не считать его, - говорила она, пока мы ехали в автобусе. Она спросила, хочу ли я, чтобы она мне рассказала что-нибудь о той девушке, на встречу с которой мы едем. Я согласился, конечно. - Вот она меня принимает, говорю "принимает", потому что не всегда понимает, ну и понимать всегда - не бывает такого, если только в редких очень случаях, как у нас с ним. Мне кажется, что вот пришло время, и ты начал писать по-настоящему прозу, стихи, музыку, ну то есть преодолел какой-то порог, но при этом я все равно считаю, что она мне вроде как помогла этому, ускорила. Я по-настоящему стала писать прозу года два назад, и когда я написала первую страницу и прочитала ей, она сказала мне писать дальше, что я обязательно это напишу, и что она потом отнесет это в типографию или будет собственноручно переписывать и распространять, мне, конечно, было очень приятно... А помнишь ту девушку, с которой мы у костра тогда лежали и песни пели, из деревни которая.
Я утвердительно кивнул.
- Вот она тоже друг. Мы с ней много лет переписывались. Она мне никогда не врет, единственный раз был, когда она мне соврала, да и то это была не ее идея. Мне она кажется такой сильной, она прямолинейная и мылящий человек, ей надо докопаться, а почему так; так и надо. А один раз был такой случай - мы пошли в соседнюю деревню, а там ходить грязно, ну ты сам знаешь, ты ходил, а я была в кроссовках, я раньше кроссовки мыла каждый день, они у меня блестели, а она знала, что мне нравится, когда они чистые, и вот мы вышли на асфальт, естественно в грязной обуви, и она достала носовой платок и сказала: "На, вытри", представляешь, носовой платок! чистый, хороший носовой платок! Она заступается за меня, если ко мне начинают лезть и приставать, она говорит мне то личное, что другому не скажет, а если наши письма почитать, то о чем мы только не говорили, о таких вещах, на такие темы, то о Боге, то о добре, о расах, она однажды даже написала: "Интересно, что будет дальше?". И вообще наши письма такие... и добрые, и злые, и грустные, и веселые... Вообще она очень сильная и много в своей жизни пережила, она - мой друг... - замолчала она, ей стало грустно, но потом она сказала и явно не мне, - ...не надо... спасибо тебе... я с тобой...
Никак я не мог привыкнуть и поверить, что они так говорят, всё мне казалось, что это шарлатанство, какой-то фокус.
- Вообще я могу очень-очень долго о них говорить, - сказала она мне. - Мы приехали.
Выйдя у областной библиотеки, мы встретили ее друга.
На следующий день я пришел к ней домой, мне почему-то вспомнился тот разговор у костра, когда он сказал что-то про то, как они восстанавливали миры друг друга, не совсем я сообразил, что он имел тогда ввиду, поэтому решил у нее поинтересоваться. Но она сразу помрачнела:
- Я об это не хочу, - сказала она. - Это слишком - смотреть, как твой мир рушится, а ты бегаешь и подбираешь эти кирпичики, вставляешь обратно, пытаясь вновь собрать воедино, но без толку, все снова рушится, и ты можешь только смотреть.
Я задел больное место и не знал, как дальше продолжить разговор, поэтому мы сидели молча, она была очень грустна, я себя чувствовал виноватым. Но тут хлопнула дверь, и в комнату вошел он, сел напротив нее, взял ее руку, прижал к своим губам, и так они замерли на полминуты, а потом он прижал ее руку к своей груди, обнял ее и поцеловал в голову выше лба, так они сидели. Было такое ощущение, будто меня они не видят даже, я здесь был явно лишним. И как он оказался здесь, его же в городе не было.
Он встал и сказал ей собираться.
- Ты поедешь с нами? - спросил он меня.
- Да, - ответил я, вот дурацкая у меня привычка, сначала соглашусь, а потом узнаю, на что согласился.
Быстро сходил я к брату, они меня уже ждали возле машины. Оказалось, что мы просто поехали к нему.
У него дома я спросил ее:
- Я слышал, ты пишешь прозу, дай почитать.
- "Слышал", я сама тебе и сказала, - ухмыльнулась она, - сейчас дам, если найду.
- А еще я хочу послушать ваши песни.
- Его или наши?
- И те и другие.
- Держи, и если надо - задавай вопросы, мне интересно, правда, смотря какие вопросы.
Рассказы и песни я отложил на вечер.
Было отчего-то холодно, хотя шел всего лишь второй день сентября, отопление еще не включили, но ведь, считай, лето еще. Мы, сидя втроем на диване и укрывшись пледом, говорили:
- Извини, я вижу, ты грустишь, я виноват, что затронул больную тему, - сказал я ей.
- Да нет, ты не виноват, просто мне сегодня особенно хреново.
- Ты знаешь, что такое "особенно хреново"? - спросил он.
- Видимо, сейчас я это узнаю.
- Ну ладно, что уж там, скажем. Когда человек теряет, боль остается с ним навсегда, существует с ним нераздельно, а особенно хреново - это, когда ты вспоминаешь ярко или, ну с чем еще сравнить, это как действующий вулкан, она спит какое-то время, но внутри него всегда бурлит лава, а в какой-то момент происходит ее извержение. Понятно? - говорил он.
- Ну... да.
- Ну, давайте телевизор посмотри, - сказала она, - где пульт? - он дал ей пульт, она включила телевизор и стала щелкать по каналам и наткнулась на пошлый фильм, - вот уроды, - с отвращением сказала она и сразу выключила, - даже всё желание смотреть что-либо отпало. Ненавижу.
Он дотронулся до ее волос, и она облокотилась на него.
- В этом мире одно лишь зло, - сказала она.
- Почему же так критично? - спросил я.
- Да потому что я вижу. Большинство погрязло во лжи и разврате, и очень мало таких людей, которые мыслят, не просто живущих по законам государства, у которых день выглядит как дом-работа-дом. Правильно у одной хорошей группы есть такие строки - "нищие молятся, молятся на то, что их нищета гарантирована". А таких людей, мыслящих, мало. Но они пытаются докопаться до истины, не принимают все за чистую монету, они живут не по законам государства, а Бога, - говорила она. - И я не хочу иметь ничего общего с теми людьми, что считают, что деньги решают все, вообще денег в мире не должно быть, так же, как и судов, тюрем, государств, границ, какой же ты свободный человек, если ты не можешь просто так пройтись по миру, это уже не свобода; не должно быть правителей, никто не должен управлять кем-то, и политики тоже не надо. Вот бы мир изменился. Зря говорят, что, как говорил мой учитель, когда я училась на экономическом, все беды происходят из-за плохо устроенной экономики - ни фига подобного, все беды от людей, от их глупости и бездуховности. Я хочу изменить мир, но весь мир изменить невозможно, и все это звучит на редкость наивно. Но нельзя же просто сказать, что ничего не получится, и не замечать, что тварится вокруг, это легче всего, но так нельзя. Вообще люди дошли до того, что, что говорят, я это слышала по радио, что добро, хорошие поступки - это проявление слабости, - это чудовищно. Если это так, хотя это не так, то я хочу быть слабой и вам того желаю. Я считаю - надо попытаться изменить хоть что-нибудь.
- Как это сделать? - спросил я.
- Молодец, что спросил, - сказала она, - вот давайте думать. Я не смогу ответить четко и абсолютно правильно на этот вопрос, но у меня есть такая мысль, что...
- Можно было бы повлиять на кого-нибудь, - продолжил он. - Можно начать с семьи или с кого-нибудь незнакомого, надо рассказать ему, что ты думаешь, или подойти к человеку и спросить, как у него дела, не из вежливости, спросить, чего он хочет, ведь всех почти не волнует, чего ты на самом деле хочешь, спросить о важном, о душе, помочь ему чем-нибудь, может, тогда человек станет мягче, чуточку добрее, может, ему только и надо, чтобы из безликой толпы выделился тот человек, которому он не безразличен, люди, они ведь меняются, я теперь это понял.
- И я это поняла; это в принципе не так сложно, просто надо преодолеть в себе то, что мешает тебе это сделать. И если так начнет делать то меньшинство, что сейчас есть, и пусть не каждому удастся кого-то пробить, но все же кому-то удастся, мы покажем им то, что поняли мы, они нам то, что они, и в мире станет больше стремления к добру, а потом другие, что изменились, сделают то же самое и протянут руку, и так пойдет-поедет, и так все дальше и больше. Скажи нам, как ты думаешь, не бред ли мы несем, не слишком ли это наивно, есть хоть какой-то шанс, что такое может быть?
- Я думаю, есть, - ответил я.
- Спасибо, - сказал он, - грязно в мире, очень грязно. Где же чистота истинная?
- В вас, - сказал я, не задумываясь. Они на меня посмотрели, будто с благодарностью и детской радостью, но ничего не сказали.
- Всё, я больше не хочу о плохом, - сказал он.
Вечером я читал ее рассказы, мне понравилось, но самое удивительное - что она писала о нем, хотя еще его не встретила, и многое, о чем писала, совпало с тем, что есть. Сбывалось.
Следующий день был погожий. Она осталась дома, а мы с ним пошли на репетицию его группы. По дороге я спросил:
- А вы собираетесь жениться или вы уже женаты?
- Не женаты, ну, в плане общем, и не собираемся. Меня "радует" выражение "узаконить отношения", по-моему, весьма оригинальное, если ему верить, мы сейчас вне закона... Мы уже обручились, не знаю когда, но это так.
- Расскажи.
- Что?
- Что-нибудь.
- Ну... есть одна удивительная штука, когда мне снится сон и я вижу ее в нем, мы во сне говорим и что-то делаем, ей снится то же самое, и мы вместе даже ночью, мы можем сказать друг другу то, что не успели сказать днем, и это не просто одинаковые сны, я могу во сне сказать ей: "Ты запомни это, а завтра мне расскажешь", и она утром говорит мне об этом: "Ты просил запомнить и тебе рассказать". Знаешь, она, когда бывает такое, мы как-то, одно, всё я не могу это выложить в слова, она дрожит.
- Отчего?
- От того, от чего и я.
Спрашивать дальше было бессмысленно, и он продолжил:
- Это странно. Она ведь видит и принимает все близко к сердцу, и, как можно, понимая, все еще верить в добро и сказку... хотя и я верю, - он замолчал и будто кого-то слушал, но я-то не говорил, - ...хорошо... мы уже подходим... я с тобой... Она приедет скоро, - сказал он уже мне (вы ведь догадались, что он говорил с ней).
Через пару дней мы вдвоем с ней гуляли:
- Слушай, а ты не пытался создать группу? - спросила она.
- А я играю в группе, - сказал я.
- Да ну! и я об этом узнаю только сейчас.
- Просто у нас это не так серьезно, и у нас редко бывают выступления.
- Если ты играешь, то почему тогда спрашивал, зачем мы с собой инструменты берем, хотя уезжаем ненадолго, зачем я училась заочно, чтобы играть, ты что этого не понимаешь? - спрашивала она.
- Понимаю, только в отличие от вас я два, три дня без музыки вполне нормально, хотя теперь уже не так.
- А?! значит, теперь всё, заболел окончательно и бесповоротно?
- Похоже на то.
- А ты что бы делал, если бы, ну, у тебя бы не было возможности слушать, писать музыку или играть?
- Ну... сошел бы с ума,.. ну во всяком случае мне было бы не хорошо, - ответил я.
- Вот и мы тоже. Знаешь, когда я еще не писала и не умела играть, и не было у меня любимой группы и каких-то предпочтений в музыке, я думала, слушая понравившуюся песню, вот бы мне такое написать, теперь же, когда я пишу, есть понятие, что это делаю я, что это мое, но в то же время это и вне меня, и я уже не думаю - жаль не моя песня. Я хочу писать то, что мне нравится, хотя мне не все нравится, что я пишу, но все-таки мне нравится моя музыка. Хотя я еще не написала того самого. Я хочу написать такую музыку, говорила она, смотря вдаль, - это сложно объяснить словами, и я смогу передать лишь ничтожную часть того, что хочу сказать. Такую музыку, чтобы в ней были одновременно и высочайшее блаженство, и глубочайшая скорбь, чтобы она подхватывала тебя и уносила в неведомые дали, чтобы можно было в ней парить и раствориться без остатка, чтобы в ней было то самое томление, любовь, будто ты видишь любимого человека, но не можешь дотронуться до его лица, рук..., тоска, боль, печаль, словно ты вынул всю свою душу и утопил ее в музыке, словно эта музыка и есть твоя душа, чтобы, когда услышишь ее, слезы выступили на глазах и от блаженства и от скорби, и чтобы каждый в мире ощутил это.
- Это... невероятно...
- Может быть, скорее всего, да... Вообще музыка - это... чудо. Когда я беру гитару, я как бы открываю дверь в другой мир, и для меня гитара - это нечто живое, я не воспринимаю ее как кусок дерева, она для меня живет, у нее свой характер, и иногда мне кажется, что наши с ней голоса сливаются. И не только гитара, а и другие инструменты. Я хотела бы научиться играть на скрипке, ее голос иногда похож на плач человека, плач ребенка. У меня наверно страсть к любому инструменту. Музыка - это нечто, я бы сказала, совершенное, это... это... средство от земли, - говорила она. - В одной песне очень хорошо сказано "в музыке только гармония есть". Когда я играю или слушаю ее, я начинаю уходить дальше от своей жизни, а когда я играю свою музыку, забываю, начинаю забывать все, что хочу забыть. Или наоборот все острее. Все сложно... Знаешь, когда я играю, мне кажется, что я дышу...
Мы дошли до остановки, и вот мы уже едем в метро.
- Кстати, вот вы недавно говорили о том, как можно повлиять на человека, я по себе сужу - на людей влияют музыка, книги, кино, живопись..., - сказал я.
- Ну да, конечно, причем сильно. Я восхищаюсь некоторыми группами, и не понимаю, когда говорят, что музыка это профессия, мне смешно, когда говорят "профессиональный поэт", - а потом она стала рассказывать мне о своих любимых писателях, музыкантах, и вот, что она сказала о Гофмане. - В его книгах я нашла музыку, живопись, он пишет, как поет, все так гармонично в его книгах, он великий художник, он описывает картины в своих новеллах так, что ты их видишь очень ярко, они оживают, живут, и ты даже можешь услышать музыку леса и пение его героинь, это гениально...
- Мне очень нравится, - продолжала она, - смотреть кино, я люблю кино, драмы, русские фильмы 80-х годов, люблю, чтобы с глубоким смыслом, знаешь, я очень хотела бы снимать кино, просто очень, или хотя бы музыкальные клипы. Когда я слушаю музыку, передо мной встают картины, просто готовый клип перед глазами проходит. Я хочу снимать кино, потому что, во-первых, я этого действительно хочу, а во-вторых, понимаю, что в своих рассказах, не могу часто выразить свои мысли, ощущения словами, а фильмы - это визуальный ряд, это ты видишь. Я хочу быть и режиссером и оператором и так далее. И еще я хотела бы сыграть какую-нибудь хоть вот такусенькую, - показала она какую маленькую, - роль в театре или в кино, но лучше в театре, потому что театр - это живое общение со зрителем, нет камер, и это идет непрерывно. Ой, что это я говорю, живое общение со зрителем, это совершенно мне непонятно, то есть я никогда не воспринимала связи какой-либо между актером и зрителями, тем более я еще ведь не играла в нормальном театре. Но я, кажется, начинаю понимать, что хотела сказать этим... Я начинаю бредить, не обращай внимания, и такое бывает.
На следующий день я проснулся и уже с утра чего-то хотел, но что именно никак не мог понять. Она заметила это и сказала, что расскажет мне о ее друге (о той девушке, о которой неоднократно уже шла речь). И, правда, мне хотелось именно этого, но вот с чего бы?
- Но вот почему ты поняла, что я хочу, а ты нет? - с негодованием и даже с нотой обиды в голосе спросил я.
- Я сама не знаю. Просто, как мы с ним встретились, мы стали понимать других людей лучше, не говоря уже друг о друге.
- Странно, но ладно расскажи мне, вот только не ясно, почему я хочу узнать больше о почти что не известном мне человеке.
- Расскажу. Она самая светлая и жизнерадостная из нас, оптимистичная, смешная, добрая, всегда помогает, если надо, да и не надо. Хочет стать, кстати, как ты, журналистом-международником, она такая... это сложно, она еще не теряла, она счастливая, но она и не видит мир в розовых очках, ну.. почти не видит. И вот, когда такой светлый ребенок с горящими глазами вдруг чем-то расстроен и сидит грустный и плачет, и пишет такие ужасные по пониманию и прекрасные сами по себе стихи, это чудовищно. Она понимает, о чем меня не надо спрашивать, и даже, если рядом со мной какой-то человек начинает говорить на запретную для всех тему, она переводит разговор в другое русло. А на позапрошлый мой день рождения она написала мне такие стихи, прям в точку, я чуть не расплакалась. А на прошлый ее день рождения она пригласила меня и еще двух человек в город и сказала мне, чтобы я оделась, как положено, и чтобы я сделала два хвостика, потому что я так выгляжу не такой груженой, сказала, что хочет, чтобы веселилась, будто это был не ее день рождения, а мой. Мы с ней любим сидеть в библиотеке, гулять по городу, она без ума от канцтоваров, а я их терпеть не могу, вообще с каждым разом все больше убеждаюсь, что не люблю ходить по магазинам, уж тем более по канцтоварным. Она очень трудолюбивая, любит учиться, и ей нравится, когда весь день загружен, ей нравится, когда с учебы на курсы, семинары, - она еще многое рассказала о своем друге, а меня то, что она сказала, как бы это сказать, напугало что ли, вы узнаете потом, о чем я.
- Слушай, ты извини, - сказала она, - но я еще расскажу немного о другом своем друге, о той девушке из деревни, я тебе уже о ней говорила. Просто не могу отделаться от желания рассказывать об обоих, если уж говорю об одной, надо и о другой рассказать. Ну так вот. Она, я уже говорила, сильный человек, ей нелегко пришлось в этой жизни, она все видит, понимает. Она не видит почти в этом мире добра,.. она почти в каждом письме извиняется за свой почерк, ты бы читал ее стихи, хотя ты уже слышал песни на ее стихи. Когда она мне их в первый раз написала в письме, то спросила: "Ну что? Стало веселее?", нет, веселее не стало, наоборот. Она говорила, что если все друг друга перебьют, перестреляют, то значит так надо, и ей все равно, она устала на это смотреть, мы тоже устали. И у нас, кстати, много общего - мы слушаем одну музыку, почти, мы видим и не преувеличиваем увиденное, мы любим звезды, любим петь. Когда мы были маленькими, лет восемь назад, мы расковыряли болячки и поменялись кровью, ну, громко сказано, но все-таки, и после этого мы стали сестрами, вроде как... Она изучает немецкий и часто пишет мне всякие немецкие фразы. Как-то раз она мне написала очень важное, бесценное - Du meine Freunde! - ты мой друг! и Ich Libe dieh - я люблю тебя. Бывает, мы понимаем друг друга с полуслова, это так замечательно! Я люблю своих друзей.
Через день она уехала к себе домой, сказала, что приедет через два дня, на мое предложение поехать с ней ответила отказом, сказав, чтобы лучше я остался здесь.
Мы с ним гуляли.
- Вот странно, а почему вы никогда не говорили о счастье, при мне, по-крайней мере? Здесь что-то есть? - спрашивал я.
- Ну.. не знаю, а зачем говорить о том, чего нет?.. Хм.. Ты не заметил, что люди часто говорят такие слова - "женское счастье", ну и реже "мужское", а вот где оно, человеческое, просто счастье?.. Да что мы все время о нас, давай уж рассказывай что-нибудь о себе, что-то из ряда вон.
- Сразу как-то и не вспомнишь.. А! знаю, вот например, когда мне было семь лет я сбежал из дома и оставил записку: "Ушел туда, где не врут", правда, я вернулся в этот же день, но дело-то не в этом. Меня убивало то, что врут все, как обычно врут детям маленьким, чтобы они не приставали, чтобы отвязаться от них или от лени нормально ответить на вопрос, хотя и потом они врут, думая, что тебе это на пользу.
- Ну и как тебя встретили?
- Нормально, сначала в слезах радовались, что я пришел, а потом взяли ремень и по полной программе со словами: "Попробуй еще раз так сделать", и у меня почему-то появилось желание уйти обратно.
- Вот поэтому я никому не доверяю, кроме нее, и дело не только в том, что врут, но еще могут сказать и не сделать, вот она так никогда, а другие.. - есть и такие, что крайне редко могут отойти от этого, а она - никогда.
Мы шли по проспекту и увидели, что неподалеку была драка, и вокруг собрались люди, встали в круг и смотрели на дерущихся.
- Придурки, - сказал он, - вот так всегда, видят двух дерущихся дураков и подходят только из жажды зрелища, слетаются как стервятники, крови хотят, смотрят, как они бьют друг друга, зубы вылетают, ссадины, синяки, кровавые подтеки, и им это нравится. Жестко. Люди. Скажи мне - кто, какое существо, живущее на земле, в этом мире, самое жестокое, а какое самое доброе. Нет, я отвечу сам - это человек, он может быть и самым добрым и чудовищно жестоким, в последнем случае он уже нечеловек. С самого детства в человека всячески вливаются тупые убеждения, насилие, детские игры, компьютерные, всякие там денди, в основном стрелялки, где нужно убивать, я говорил им это, а они мне - что это все не по-настоящему, но когда-нибудь будет по-настоящему. Тебе просто прививается убеждение, что стрелять, убивать, бить, врать - это все нормально. Игры, которые родители, не думая, покупают детям, те же танки и фигурки с оружием, дети играют в войнушку, они еще не понимают, но в их восприятие, дурацкое воспитание уже входит это, эта дрянь и это нормально, так в общем должно быть. Да нет же, не должно.
Вечером я рисовал, рисовал почти всю ночь. Но только я уснул, как он разбудил меня.
- Слушай, поехали за ней, - сказал он мне.
- Зачем?
- Ну, просто. Или оставайся здесь, мы завтра, то есть сегодня уже приедем.
- Ты же никому не доверяешь.
- Ой, ну не об этом же, не так же мелочно. Оставайся.
- Ладно, поехали.
Мы ехали ночью по трассе, он сказал, что мы сразу к ней на дачу поедем, откуда он знал, что она там, я не знаю. Мы приехали уже утром, постучались, она открыла, и мы пошли в сарай пить чай.
Когда мы втроем ехали обратно, она сказала, что смотрела телевизор и увидела людей, которых она уважает, в совершенно непотребной компании, она подумала: "Какого фига они там делают", расстроилась, а потом оказалось, что это были не они.
- Лучше ошибиться, чем убедиться, - сказал я.
- Как, как ты сказал? - переспросила она.
- Лучше ошибиться, чем убедиться, - повторил я удивленно.
- Смотря в чем, ты наверно не понимаешь, - сказала она странно, как сквозь дымку.
- Что?
- Да так.
- Нет, ты скажи, что, я не люблю, когда начинают что-то говорить, а потом не доводят до конца.
- Вот, вот, но я не скажу, я еще сама не совсем догоняю, - сказала она, и дальше мы ехали почти молча, а она была задумчива.
Уже у него дома, я решился показать им, что рисовал ночью, а рисовал я портрет той девушки, о которой она мне недавно рассказывала. Увидев портрет, они удивились и поначалу просто молчали, а потом она сказала:
- Я поняла... Ты рисовал ее по памяти?
- Да.
- Почему?
- Не знаю.
Она посмотрела на меня такими глазами, сложно даже сказать какими:
- Это она, не просто сходные черты, это эмоции, это.. нечто, эта картина, она на ней живая..
- Ты замечательно рисуешь, - сказал он, - а самое главное ты смог передать не то, что внешне, а внутреннее состояние, душа, увидеть бы другие твои картины.
Я был в восторге, был поражен, я не ожидал, что моя картина произведет такое впечатление на них.
Вечером на следующий день они выступали в одном клубе, а после этого мы пошли вместе со всеми, кто участвовал в концерте, в кафе, прилежащее к этому клубу. Поначалу говорили о музыке, причем мы, особо не были разговорчивыми. Какой-то не знакомый нам музыкант представил нам своего брата, которому было уже где-то за сорок. Его, кажется, в этой компании все знали, но не мы.
- Эх ты, когда ж ты женишься, уже на покой пора, а ты все еще так болтаешься, - стал подтрунивать над братом тот музыкант.
- Не боись, скоро, ребят, вы же знаете, чтобы завести семью...
- Завести тараканов, - сказала она чуть слышно, но кроме меня и его никто этого не расслышал.
- Надо иметь устойчивый материальный фундамент, - продолжал брат того музыканта, - ну вот я заработал достаточно денег, я же теперь главный экономист, и тем более нельзя необдуманно жениться, мне нужна молодая, но не очень, симпатичная, но не красавица, чтобы не увели, хозяйственная, из приличной семьи, и пусть лучше сидит дома, не работает.
- И ни слова о любви, - опять сказала она, и опять никто, кроме нас, не услышал.
- Думаете, это легко найти хорошую жену, это не так-то просто, еще обязательно надо заключить брачный контракт...
- Брачный - слово говорит само за себя, - сказал на этот раз он, никто, кроме нас, опять же, не расслышал или не соизволил расслышать.
- А то вдруг она изменит, хотя это маловероятно, но я точно продумал, что в таком случае она немного получит, - продолжал тот экономист.
- Вы думаете, что просчитали всю свою жизнь? - спросила она.