Невыносимую лёгкость бытия в эмиграции наполнил смыслом звонок из Hameln'а от моего одноклассника Вовы Клейнбурда. Я довольно часто присутствовал в классе, где он учился. Вова сообщил мне, что в Германию к своему сыну приезжает ещё один наш одноклассник, Виталий Бабич. Было бы неплохо встретиться. Я уточнил дату и время. Через пару дней я уже ходил по улицам этого сказочного города. Город чтит легендарного Крысолова, извлекая солидную маржу из легенды о дудочнике. Толпы туристов заполняют средневековые улочки города, в котоый раз выслушивая сказку из уст обряжённых в костюмы 14 - 15 веков экскурсоводов и без особого вдохновения расстаются с реальными дублонами. Ну, увёл из города под звуки волшебной дудочки детей этот мифический крысолов. Но и город ведь не рассчитался с ним за дератизацию и, вообще, был ли мальчик? А реальные дублоны, таллеры и прочие - вот они!
Мы встретились в уютной готеприимной квартире Вовы. Сын Вити, увидев нашу встречу, сказал, что мы более похожи не на пожилых людей, а на старшеклассников, вернувшихся с летних каникул и живо обсуждающих события прошедшего лета. А лет этих прошло ровно 55. Школу мы закончили в 1956 г. и было нас ровно 32 человека. Писатель Приставкин назвал наше поколение подранками. Отцы были меньше чем у половины класса. Война унесла многих, но и не только война. Мы уселись за стол, уставленный всякой вкуснятиной, заботливо приготовленной милой хозяйкой Галей. Вова выставил батарею бутылок с коньяками, виски и водкой "Grau Gans". Открыли "Белый Аист" да тут же и забыли о нём. За столом царило лучшее блюдо - общение. Так у Шекспира. Чтобы не возвращаться к этой теме, замечу - я не остался на день позже Вити, набил рюкзак недоеденным и на крыльях "Белого Аиста" отбыл, довольный. Не пропадать же втуне продуктам, да и хозяйка обидится, нехорошо это, неблагородно.
Потекла беседа о друзьях-товарищах, о тех, кого уже нет с нами. Как там у Саади: "Иных уж нет, а те далече".
Я хочу рассказать о жизни и судьбе присутствующих, биографии которых в полной мере отражают жизнь нашего поколения. Наш хозяин Володя Клейнбурд рос в семье без отца. Отец и родной дядя , оба капитаны-артиллеристы, погибли на фронте в 1941 - 1942 гг. Семья из четырёх человек - он, старший брат, мама и бабушка - остались без какой-либо поддержки. Жили в крохотной квартирке, куда я и ещё пару таких как я наведывались, чтоб списать домашнее задание по физике или математике, а таже прихватить пару горстей семечек, которые так вкусно жарила бабушка. Вот откуда мой рюкзачёк. Вова отлично учился, после окончания школы год проработал на железной дороге, поступил на энергетический факультет Львовского политеха, сделал хорошую каръеру. На какие семечки он учился, знали только его мама и он. Какую роль в моей судьбе сыграл Вова, он узнает только сейчас. Мягко говоря, я был проблемным учеником. Сильно доставали меня уроки русской литературы. Гнусный пафос хрестоматийных произведений доводил меня до рвоты. Однажды весной мы изучали Чернышевского. Наш учитель Михаил Маркович со слюной у рта рассказывал о гржданской казни разночинца. Дошёл до оргазма: "И вот, когда над головой Чернышевского ломали шпагу, какая-то девушка бросила в него...". Тут я не выдержал: "Бросила в него булыжник" - крикнул я и выпрыгнул через открытое окно со второго этажа. Лучше уже смерть. Зимой, уже с закрытыми окнами, мы проходили Горького. Надо было готовиться к сочинению на тему "Мать его". Вот тут я без бабушки всё дальше уходил в лес. Буквально. На Втором Казатине. Володя словил меня и дал томик Горького с романом "Жизнь Клима Самгина"
- Прочти, - сказал он.
Я повиновался, в мозгах просветлело. Даже выучил "Буревестника", не подхватив птичьего гриппа. Прививка "Климом" оказалась сильнее. Володе я обязан многим, но, главное - он научил меня читать. Я ему пожаловался на Достоевского. Он ответил просто: "Возьми две книги, одну Достоевского, другую Оскара Уайльда, "Портрет Дориана Грея". Прочти пару страниц "Преступления" затем прочисти мозги "Дорианом". Таким образом я позднее прочёл много гнусных книг. Наверняка я один из немногих, который дочитал до конца "Доктора Живаго". Параллельно со "Швейком". Володя говорит всегда тихо, по делу и с паузами, давая время собеседнику для размышлений, соблюдая заповедь - если ты желаешь быть услышанным, говори тихо. Лично мне очень жаль, что Володя не стал учителем. И это несмотря на то, что он стал крупным специалистом по теплотехнике.
Спешу представить второго собеседника - Виталия Бабича. Лучше было бы процитировать газету "Правда" за примерно 1973 г., где ему, как лучшему капитану дальнего плавания, посвящена вся первая полоса. На моей памяти такой чести удостаивался только Ю. Гагарин. Капитаном он проходил 35 лет. Один раз я увидел его в форме, просчитал нашивки и спросил: "А больше бывает?". "Нет, - ответил он, - просто одна может быть широкой".
Писать биографические заметки о человеке такого масштаба очень сложно. Мальчишка, отец которого сложил голову на фронте, рос в Казатине на Аллейке, куда милиция ходила только в сопровождении ВОХР'а. С детства мечтал о море, писал картины маслом, подражая Айвазовскому. Моря в Казатине и окрестностях не наблюдалось. Не считая грязи. Морскую каръеру начал в Килийском речном училище. Затем Астраханская мореходка, Высшее мореходное училище. Производственная биография - интересное дело, но я пишу об однокласснике, товарище со школьных лет. И чисто человеческие черты мне интересней. Свою судьбу он связал с морем, вернее, с Мировым океаном, который избороздил вдоль и поперёк, ведя своё судно по самым сложным проливам и заливам без лоцмана. Я был знаком с девушкой по имени Эмма, ставшей его женой. Но это была жена капитана дальнего плавания. Этим всё сказано.
Виталий служил в Черноморском пароходстве. Всё тип-топ - квартира на юге, блестящая каръера. Но тут заболевает его жена. Врачи (а Эмма сама была врачом) рекомендуют ей срочно сменить климат. Виталий ни на минуту не раздумывает. Оставляет должность, квартиру и уезжает в никуда на Балтику. Тут я позволю себе процитировать Бруно Понтекорво: "Такие люди не редки - они единичны". Вскоре и на Балтике поняли, с кем имеют дело, вручают ему сухогруз, и он продолжет свои дела. Писать о Виталии ещё и потому нелегко, что он удивительно немногословен. Так, отдельные малозначительные эпизоды, о которых он рассказывает с явной неохотой. Так я и не узнал, за что он был удостоен высших международных наград для судоводителей, в том числе Тростью св. Лаврентия, какие ураганы трепали его корабль на Бискае и многое, многое другое.
В 2006 году Эмма умирает. Капитан сходит на берег, сдаёт капитанский паспорт и корабль. В одной отдельно взятой стране Латвии разгул демократии. Витя живёт в Риге. Ему, как русскому, паспорт не положен. Вручают справку, наподобие той, которую получали советские колхозники до 1956 года на право посещения райцентра. Титульная нация получает паспорта с Шенгеном. Молодые привлекательные девушки уезжают на Запад, где быстро осваивают горизонтальную профессию. С юношами сложнее. Витя получает пенсию в 180 лат, ограничен в правах. Это его не очень огорчает - всё равно президентов привозят из США, так что голосуй, не голосуй... Но Виталий не из тех, кого можно сломать или прогнуть. Он продолжает писать картины, режет камеи из дерва, создаёт макеты исторических парусников. Вот уж действительно, кого Бог хочет одарить, то даёт ему сполна.
Я сижу рядом с Витей и Володей, и как-будто ещё один парень из нашего класса сидит с нами. Не имеет значения, что физически в это время он находится в Ленинграде. Зовут его Юрий Бурдынский. Его судьба покруче. В 1938 году его отца, как врага народа, расстреляли. Сам он до 1956 года носил королевский титул СИР, хотя истинным изменником Родины была другая особа, именовавшая себя скромно честью и совестью нашей эпохи. Меньше ни-ни. В 1957 году Юра на отлично сдаёт экзамены в Ленинградское арктическое училище. Политкомиссия проваливает его кандидатуру. Основание веское. Он, как сын изменника Родины, хоть и реабилитированного, может затаить некую злобность по отношению к СССР. И вот этот парнишка со справкой о полной реабилитации отца и выпиской из экзаменационной ведомости пробивается к секретарю Ленингрсдского обкома. Боюсь ошибиться, но мне кажется, что им в то время был Толстиков, родной брат знаменитого полярного исследователя. Первый внимательно выслушивает парня, звонит в секретариат и отдаёт распоряжение. Юра ждёт минут 15 - 20. Затем раскрывается дверь и в кабинет влетает с подозрительно оттянувшимися на заднице штанами командуюший училищем адмирал Х. О чём беседует первый с адмиралом, неизвестно. Известно, что ещё через несколько минут Юра на ЗИМ'е приезжает в казарму уже в качестве курсанта. Хэппи энд.
Дальнейшая судьба Юры складывается благополучно. Он работает конструктором в институте Бонч-Бруевича. Разрабатывает некие системы, о которых мы с ним никогда не заговаривали. Всё ОК. Но я помню библейские глаза его мамы.
С осторожным оптимизмом мы заговариваем о возможности встретиться на следующий год в Казатине.
- А ты бывал в нашей школе после выпуска? - задаёт мне вопрос Володя.
- Один раз, на выпускном вечере моей дочери Наташи, я был председателем родительского комитета в разгар горбачёвщины.
- Ну и как там? - интересуется Витя.
- Да я был занят, больше половины вечера стоял у почётной доски медалистов школы и между именами моего брата и дочери искал своё.