Помню тот ласковый вечер. Мы собрались плотно повечерять. Ждали Валеру Бовза, которого как самого молодого отправили с кучей купонов и рублей в гастроном. Хотелось грусти, хотелось счастья, задушевной сырокопчёной, нежности пошехонского сыра, тонкого вкуса олив в банке с рижскими шпротами.
Володя Цимбалюк и Гриша Василюк -- оба отменные игроки в шахматы -- решали трёхходовки Чигорина, какие-то дебюты. Я приставал к ним с профессиональными вопросами, типа почему тура не может ходить по диагонали, а лошадью можно перескакивать даже через короля.
Достойного ответа они не находили, но и отпускать от себя, похоже, не решались. Ведь на кухне Женя, володина жена, что-то жарила, парила и резала кусками. Там же стояли две банки с перваком общей ёмкостью в шесть литров.
Вернулся Валера, из опущенных рук его выпали листы с отрезанными купонами и с тихим шорохом легли на узоры ковра. На наш молчаливый вопрос он печально ответил:
-- Хуй там ночевал, да рано поднялся.
-- Но что-то там было? -- спросил я.
-- Была консервированная морская капуста в банках.
Лучше бы этого ему не говорить. Вспомнили тайную вечерю в спорткомитете с закусью из этого дерьма. Восстановить аппетит нам удалось только после гранённого стакана первака.
Гриша, отъявленный оптимист, с гордостью заявил: "Какая мощная держава, наш СССР. Достать со дна океана водоросли, сделать из них консервы и доставить за десять тысяч километров на Украину!"
Его поддержал Володя, тоже член партии: "И при этом оставить на полях Украины весь урожай капусты, помидоров и прочих огурцов из-за нехватки горючего".
В эту патриотическую патетику пришлось вмешаться мне -- безродному космополиту: "Ребята, фильтруйте овощные базары. Хватит нам собственных закруток. Я со своей дачи собрал банок двадцать консервированных патисонов, вот стоят они у меня в горле".
Тут послышался треск радиоточки. Мы притихли. Все уже привыкли к веерному отключению-включению света, воды, тепла, ТВ. Только ещё воздух продолжал поступать бесперебийно. Пока.
"Работают все радиостанции..., -- тут диктор споткнулся. -- Передаём чрезвычайное сообщение. 8 декабря 1991 года в 14 часов по московскому времени после продолжительной и тяжёлой болезни в Беловежской пуще, там, где заросли гуще, покончил жизнь самоубийством Союз Советских Социалистических Республик. При этом присутствовали..."
Этого мы слушать не стали. Быстро разлили по второму. Опять донеслось: "Почтим покойного минутой молчания".
Хорошо приняли. До меня доносились обрывки фраз, отдельные слова: строили, работали, защищали, отстаивали.
Ребята на них имели полно право. Гриша был командиром роты тяжёлых танков, участвовал в событиях 1968 года. Володя работал начальником цеха на Буммаше в Ижевске, Валера входил в состав молодёжной сборной по волейболу.
Последне слово, дошедшее до моего сoзнания перед уходом в нирвану, было "Энтузиазм". Дальше -- тишина.
Энтузиазм. Двадцать лет спустя
С володей Евсеевым я учился в одном институте. Он был на курс старше меня, но по жизни на целую эпоху. Страстный любитель Надсона, Игоря Северянина, Андрея Белого. Есенин и Блок были его богами. На этом мы и сошлись.
В начале 1946 года в возрасте 16 лет Володя был задержан и доставлен в милицию. В ментовке с ним побеседовали и отправили в КПЗ, где беседу продолжили ментовские положенцы из блатных. Чуть живого его оттащили на новый допрос. В заплёванном и забрызганом кабинете Володю уже ждали два Жеглова. Было предложено два варианта: первый -- вернуть в КПЗ с последующей перспективой получить пятёрочку, если, конечно, выживет, что весьма сомнительно; второй -- вступить в ряды Ленинского комсомола и влиться в ряды ястребков. Так именовались истребительные отряды по борьбе с бандеровцами и "лесными братьями" на западных границах СССР.
Володя выбрал чуму.
Энтузиазм комсомольцев-добровольцев у меня вызывал ысегда некие сомнения. И вот почему. В моём городе среди массы хулиганов выделялись двое: Кеса и Сага. Готовились к переходу в более высокую категорию -- в полуцветы.
Однажды я встретил их на выходе из Райкома ЛКСМУ. Осторожно поинтересовался, что они там забыли? А вот что, ответили приблатнённые и показали мне новенькие комсомольские билеты. Я только спросил, кто им дал рекомендации? "Гурьянов", -- ответили хулиганы. А Гурьянов был начальником Угро РайМВД.
-- Он нам сделал предложение, от которого нельзя отказаться.
-- А именно?
-- Либо вы вступаете в ряды членов Ленинского комсомола и добровольно отбываете на стройки коммунизма, или всё равно окажетесь там, но уже под конвоем. Срок гарантирую.
С новоявленными энтузиастами-строителями я попил пивка и пожелал им успехов в строительстве светлого будущего в сплочённом коллективе таких же расконвоированных комсомольцев-добровольцев.
Вернусь к Володе Евсееву. Многое из того, что он рассказывал о пребывании в ястребках, я постарался забыть. Бандеровцы славно погуляли по Западной Украине. На их счету тысячи убитых специалистов -- агрономов, учителей, врачей и, конечно, работников административных органов. Да и просто тех, кто попал под горячую руку. Последние выстрелы прозвучали в Парке Костюшко аж в 1954 году.
Зверская жестокость была характерна и для противостоящей стороны.
Ястребкам володиного подразделения удалось обнаружить схорон бандеровцев. Сделали засаду, двоих пленили, остальных перестреляли. Одного подвели к наковальне и ударами молота размозжили ему половые органы. У другого попросили поделиться информацией о базах, схоронах.
У гражданской войны свои законы и логика. С равным успехом Володя мог оказаться на другой стороне, но уже добровольцем УНА-УНСО.
Нет желания проводить паралели с сегоняшними событиями в Украине.