Призвание. И всего-то несколько букв в этом слове! А как много смысла! Все ли мы знаем своё призвание? Как его обрести? И самое важное, - когда оно рождается? Кто и почему заставляет нас, - думать ли, чувствовать ли, так или иначе? Откуда спускается вдруг желаемое, иногда неведомое даже нам самим? И ведь безропотно подчиняемся ему, словно до этого мы додумались без помощи свыше. "Если бы свободно падающий камень мог мыслить, он думал бы, что падает по свободной воле" - говорил ещё Спиноза.
И поэтому, когда моя мама поступала на физмат, то она особо не задумывалась, откуда такаястрасть к математике? Ей хотелось. Виделось. Чувствовалось. И просто быларадость. От поступления. От происходящего. От чего-то потаённого, чему она не находила объяснения да, впрочем, и не пыталась найти. Всегда ли мы ищем объяснения тому, что переполняет нас от макушки до пят? Я так и вижу её, семнадцатилетнюю, в распахнутом плаще, какого он был цвета мама уже и не помнит, но мне представляется песочным, и она, подобно плащу, вся светлая-светлая, точнее, - просветлённая. И бесшабашная растёгнутость устремилась навстречу не осеннему ветру, а грядущему - такому ликующему в своём свершении. Всегда аккуратно убранные в косы, слегка волнистые волосы, сейчас больше волнующиеся, упивались свободным полётом, ласкали лицо хозяйки и приветствовали её безудержный порыв, который выпустил их на волю. А она шла по городу, где по асфальтированным тротуарам, а где по ямам и лужам, но неизменно ощущала под ногами не эту грязь от нудных дождей и людской безалаберности, а планету-мячик. Да, именно мячик. И ей казалось, что держалась она твёрдо. Хотя только-только училась на нем балансировать.
Это чувство - чувство покорённости и подвластности захватывало, пленяло. И сдаваясь на милость победителя, являлась, не побежденной - нет, а сама - победителем. Ведь мир с его разнообразием манил безмерными далями, призывал снова и снова изучать его - покрытоготайнами и, самое главное, приручать его.
И оба, она и мир, находились в состоянии полной гармонии и понимания друг друга. И вместе им было хорошо - каждому от своей победы.
Да, она не задумывалась, откуда у неё страсть к математике. Это придёт позже. А тогда просто знала за собой эту любовь с самого детства, можно сказать, с малолетства, когда впервые отец выстрогал ей счётные деревянные палочки. До семи лет считала и пересчитывала палочки, дворовых кошек, голубей, - в общем, всё, куда проникал её внимательный взгляд.
Я смотрю на мамину детскую фотографию - и с трудом представляю её крошечной. Для меня она всегда - мама. А не эта малышка в шапочке с помпончиками. Держу в руках пожелтевший снимок, и, кажется, ещё чуть-чуть и появятся дырки на этом хрупком листе бумаги и не от давности лет, а от моего взгляда, желающего проникнуть в самую суть момента встречи прошлого с будущим.
Математика в школе маме давалась легко. Но окрыленности от новизны, от узнавания - не было. Не было и увлеченности, как в детстве, когда пересчитывала всё, вдохновлённая процессом.
Всё вернулось неожиданно. Её родителям дали квартиру, недалеко от вокзала. Пятиэтажный дом сталинской постройки, в который они переехали, и школу, где маме, двенадцатилетней девочке, теперь предстояло учиться, разделяла железная дорога.
Однажды привычный путь в школу ей преградил товарный состав. Он летел с невероятной скоростью, и было в его появлении что-то властное, могучее, от чего казалось - весь мир прижался к земле. Она же, словно видела это впервые, ошеломлённая, вдруг стала считать вагоны. Очнулась, когда услышала, будто со стороны, будто не себя, что повторяет и повторяет: "сорок семь... сорок семь... сорок семь...". На первый урок, безусловно, опоздала.
Теперь у неё появилось дело, - теперь она считала вагоны. Когда проносился пассажирский, и мелькали окошки, казавшиеся игрушечными, где занавешенные, где раскрытые, и она, иногда сбиваясь, замирала в странном оцепенении, то счёт заканчивался быстрее.
Особенно ей нравились товарные составы, - вагонов у них всегда полно, только успевай, выкрикивай наперекор шуму. И отдаваясь, переполнявшему все её детское существо восторгу, забывая, что она - отличница и примерная ученица, прыгала и хлопала в ладоши, когда удавалось сосчитать все вагоны. Поэтому каждая следующая встреча с железной дорогой дарила непередаваемое чувство открытия.
И уже позже, в десятом классе, вернувшись на вокзал, как домой после длительного путешествия, и, провожая неотрывным взглядом незнакомых людей, которые виделись маленькими, где-то там за быстро меняющимися окнами, и, желая всем пассажирам счастливо приехать к намеченной станции, мама вышла на свой путь.
И когда я спросила, почему она пошла на физмат, то она, улыбнувшись, и, варьируя многозначностью русского языка, ответила: "По чему? По железной дороге".