Аннотация: Согласно одной из версий, причиной гибели неандертальцев (а также других рас - всех, кроме кроманьонцев) послужил гигантский метеорит. А вот если бы его не было...
Чудовище
- Хозяин, хозяин, д'брый хозяин!
Ар медленно повернул голову. Нгуу поймали недавно, и хотя мальчишка был общительным, он всё ещё побаивался громадины, повелевающей им. Не стоит лишний раз пугать малыша.
- Д'брый хозяин, беда! Г'сподина Ханаки мёртвым нашли, ой, совсем мёртвым! Г'нец к вам, д'брый хозяин!
Нгуу раскачивался и, похоже, искренне переживал. Маленький народ всегда слезами провожал покойников - неважно, чьих. Слабые духи слабых существ не могли достойно встретить мёртвых: Ар наслушался племенных сказаний в бытность торговцем. Объяснять мальчику разницу между божествами людей и жалкими покровителями рабов сейчас рано. Да и другим следует заниматься.
Расспрашивать Нгуу о гонце и о слухах хозяин не стал. Потрепал бурую шёрстку на голове, оправил на хрупких плечах душегрейку цветов поместья - и отпустил. А сам поторопился на веранду. Негоже заставлять вестника печали томиться ожиданием.
Ханаки, межевой враг, что случилось? Ещё третьего дня ты купил в Тхалани боевой молот - хороший, как говорили лазутчики, и советник Ара ревниво выспрашивал, чьё оружие лучше. А вчера ты вернулся к себе в поместье - здоровый, полный желания вновь встретиться на меже и проверить удачу...
Гонцом оказался Ханори - Ар не удивился. Младший брат врага, с детства посвящённый в жрецы Опекуна-Тарми - кто может лучше поведать о несчастье?
И, похоже, в поместье не придётся менять служителя богов - свой долг юноша выполняет безупречно.
- Ар из семейства Карган, слушай! Брат мой, хозяин поместья Хали-Рен, вчера умер. Сыновья его слишком малы, а мне, жрецу, не пристало владеть телами. В округе сейчас ты - сильнейший, и это подтверждает межевая вражда с покойным братом моим, в которой ни один не смог одержать победу. Так возьмёшь ли ты под опеку детей брата моего, и жену его, и поместье, согласно обычаям?
Ар с лёгкой грустью подумал о собственной жене: он обещал Ренке не жениться более и не заводить внебрачных связей. До сих пор слово удавалось держать. Впрочем, кто-кто, а его женщина достаточно умна, и уж долг от страсти отличить сумеет.
- Обычаи заповеданы предками, и не нам их менять. Я должен одеться подобающе. Не устал ли ты? Не голоден ли? Выдержит ли твоя лошадь обратный путь?
- Лошадь моя здорова, и сам я бодр. Но если ты предложишь еду - приму её с благодарностью.
Да, воспитан Ханори отменно.
- Пройди в трапезную. Еду принесут туда. Я скоро присоединюсь к тебе.
***
Дорога стелилась вдоль реки. Полноводную Сурмаз не зря называли отрадой земледельцев: поля орошались исправно, и жители поместий не бедствовали. На другом берегу качал тысячами голов лес - то ли с ветром соглашался, то ли реке пенял: не туда, мол, течёшь.
Лес, в котором вчера собирался поохотиться Ханаки из семейства Хали-Рен.
- У него лопнула подпруга, Ар, - верно говорят: "У дороги свои обряды". Вдали от алтарей и памятных браслетов предков юный жрец перестал нанизывать слова на смысл, будто бусины на нитку. Заговорил попроще. - Лопнула подпруга, он вылетел из седла, головой о корень - и шею сломал. Помочь нельзя было.
Ар степенно кивнул. Поинтересовался, наказали ли конюха. Получил в ответ: "Госпожа распорядилась". Для себя решил проверить, соответствует ли наказание вине. Женщина, да ещё в горе, может полпоместья перебить из-за чепухи.
Хотя в этом случае наказать раба было необходимо.
Рассказав о смерти брата, Ханори завёл беседу о посторонних делах. Скорбь - удел родственников, от опекуна её не ожидают, а потому невежливо навязывать горе тому, кто согласился взять на себя заботу о чужом добре.
- Знаю, что есть у тебя смышлёный раб из ночного народа, - жрец, как и его брат, не признавал советников-нелюдей. Ар часто слыхал подобные рассуждения: как может слабое существо, рождённое повиноваться, управлять хозяином? Скорее уж Гиганты пожелают добра людям, извечным врагам своим. Бывший торговец не спорил, просто в уме держал, благодаря кому он выбрался из Жарких земель живой и с прибылью. А ещё - отчего в поместье Карган рабы послушнее, а расходы на содержание дома - поменьше, чем у соседей.
- У меня хватает смышлёных рабов с чёрной кожей. Которого ты имеешь в виду? - Ар еле заметно улыбался. Разговор был ему приятен.
- Того, который с зимы носит подарки старшей дочке нашего привратника. Глядишь, скоро она сделает ему маленький вопящий подарок.
- Прибавление имущества - это хорошо, - Ар скорчил серьёзную мину. Ханори учтиво прикрыл ладонью глаза.
- Несомненно. Только вот что хочу спросить: правда ли, будто ночной народ прозвали так из-за любви охотиться и нападать во тьме?
Глава семейства Карган фыркнул.
- Тот раб, о котором ты говоришь, ложится спать раньше меня. И уж всяко раньше тебя - если вспомнишь, сколько времени занимают вечерние молитвы. А ещё - смешно сказать! - ночной народ в темноте почти не видит. Да разве в поместье Хали-Рен нет чернокожих? Понаблюдай за ними - и всё узнаешь сам.
"Тот раб..." Свист летящих в лицо острых отравленных палок - устраивать ловушки ночной народ любил. И резкий, подлый удар по коленям. Падение, боль... Палки втыкаются в древесные стволы над головою. Там, где мгновением раньше были твои глаза.
Аннеан. "Тот раб..."
- Согласен, потому и спросил. Не верится, что такой слабый народ столь искусен по ночам. А ты долго торговал с ними, видел их там, в Жарких землях...
- Да, я неплохо их знаю. Они рано ложатся спать, но и встают гораздо раньше нас. Сразу после рассвета.
Кстати, а почему Аннеан сегодня не торчал у спальни хозяина с ворохом "неотложных дел"? Неужели купленная пять дней назад рабыня всё же оправдала надежды? Забавно: теперь-то вовсе ни к чему отваживать советника от чужой девицы...
***
Кайша Хали-Рен ждала соседа на крыльце своего дома, обряженная в ритуальное платье, строгая и печальная. Рядом стояли дети, наученные быть серьёзными.
- Здравствуй, хозяйка Хали-Рен, - сказал Ар, останавливаясь в нескольких шагах от семьи межевого врага. Бывшего межевого врага.
- Здравствуй и ты, хозяин Карган, - голос женщины не дрогнул, не выдал скорби. Там, где вершатся дела, нет места переживаниям.
- Я слышал твоё горе. Скорблю с тобой - Ханаки был мне хорошим врагом, а значит, и хорошим другом своим друзьям.
- Когда осыпается зерно, не о горе надо думать. Пора решать, а на этой земле некому решать.
- Есть - твои дети вырастут. А пока я стану решать за них, как добрый сосед и рачительный хозяин. Пойдёшь ли ты в мой дом, Кайша?
- Примешь ли ты под свою руку меня, моих детей и эту землю, Ар?
- Да, приму.
- Да, пойду.
- В доме моём будешь хозяйкой, как в этом.
Подав руку соседу, Кайша медленно спустилась по каменным ступеням; дети сошли следом. Обряд был завершён, чему свидетелем стал Ханори и полпоместья рабов Хали-Рен.
Когда-то Ар мечтал владеть этой землёй. Почему же так грустно сейчас? Правду говорят книги жрецов: счастья не испить из чаши, из которой кто-то до тебя испил горе.
Вместе с Ханори и старым управителем обошли поместье. Рабы усердно готовили всё к обряду погребения, ленивых не нашлось. Тем более удивился Ар, увидев, как порют чернокожего раба. Почему-то - всего на миг! - показалось, что это его Аннеан вздрагивает под ударами плети.
- Ханори, почему в день скорби по умершему льют кровь?
- Он заслужил - быстро и, показалось Каргану, чуть смущённо отвечал жрец. - Молол чушь, недостойную быть облечённой в слова, позорил господина над ещё неостывшим его телом. Пусть и скорбный день, а прощать такое нельзя.
Ар кивнул, соглашаясь. Пошли дальше, но ещё долго ему вспоминалась чёрная спина в крупных каплях пота и крови.
***
- Хозяин, можно?
Появление советника в поместье Хали-Рен вовсе не удивило Ара. Странно, скорее, что Аннеан дотерпел до вечере. Впрочем, о чести господина чернокожий пёкся неустанно, вне дома вёл себя более чем скромно, а раз так - зачем нужен советник, держащий мысли при себе? Уж лучше он посидит у очага, сведёт счёт деньгам, заодно за порядком приглядит. А в конце дня, когда хозяин разберётся с неотложными делами, съездит с докладом.
- Заходи, Анье. Здесь хорошее вино - выпей, согрейся.
Советник поклонился, скользнул к очагу. Для слабого нечеловека Аннеан двигался на удивление ловко и бесшумно - только меховая накидка шуршала по полу. Свершив обряд над телом Ханаки, Ар сбросил всю одежду - день выдался чересчур жарким. Но чернокожий раб раздевался только в комнате и рядом с огнём. Зимой советник ходил сразу в трёх накидках, а челядь бегала по дому с охапками дров: на этот счёт хозяин был строг. Аннеан простуживался слишком быстро, а выздоравливал чересчур медленно.
- Да, хорошее вино. Благодарю, хозяин.
Ар пригляделся: определённо, его любимец нервничал. Однако возбуждение было, скорее, радостным. Предвкушение чего-то хорошего. Впрочем, о делах Аннеан рассказывал по обыкновению сухо и чётко. Выходило, что в поместье всё идёт, как обычно. Заречное поле пропололи, гадателю заплатили - неблагоприятных знамений нет; старший сын хозяина пытался утопить в котле с вареньем материнскую накидку, но вовремя нянька подоспела... Ар слушал, иногда хмыкал устало. Наконец не выдержал:
- Не для этого места разговор, хозяин. Давай за ворота. Тебе ночь тёплой покажется, а в поле хорошо... далеко видно.
- Что у тебя за секреты? - Ар кривовато улыбнулся. День, что ни говори, был тяжёлым, хотелось растянуться на шкурах, закрыть глаза... Но Анье смотрел требовательно.
Ладно, сам спросил, мог промолчать.
-
Хорошо, иду.
***
- Что ты сделал?!!
Обычно Ар не переспрашивал. Но сейчас он страстно хотел ошибиться. Услыхать не то. Пусть уши обманут, пусть! Лучше, чем...
- Я хорошо всё продумал, хозяин, - Аннеан плутовски ухмыльнулся. - В Хали-Рен я примелькался: полгода уже хожу к Наймари. Нож взял из их кухни, потом назад положил. Риска никакого: ну, царапина на подпруге, кто заподозрит? Могло ведь и не выйти, как раньше. А сейчас хорошо получилось. Дети его теперь в твоей власти...
- Молчи! - Ар не хотел слушать. Не хотел слышать.
Как же так? Вот он, его раб, его... друг, наверное. Аннеан, советник, умница, на которого полагался всецело. Как вышло, что приблизил к себе чудовище, маленькую змейку со смертельной отравой?
Ханаки, мой доблестный враг, ты честно сражался. Всегда. Но как мечом отогнать болотную лихорадку? Оползень? Проклятие?
Чудовище бьёт незаметно.
Чудовище, вскормленное Аром.
Советник хотел сказать что-то ещё. Осекся. Даже в темноте было видно, как тяжёлые хозяйские брови смыкаются в неприступную горную гряду. Огромный лоб пошёл морщинами, крылья носа раздулись...
- Зачем? - одно тяжкое слово. Заменившее боевой рёв.
Аннеан уже видел хозяина таким. В сражении. Однажды Ар ударом кулака сломал небольшое деревце. Меч выбили, понадобилась дубина...
- Зачем, Анье?
Брови... Тяжёлые, косматые брови, глаз под ними почти не видно. У всех Рыжих так. Мужчин, женщин...
Надо отвечать.
- Я... Благо дома... - как он не понимает, что слова не лезут на язык под этим страшным взглядом?
- Благо дома?!!
Ар смотрел на чудовище. Чудовище, которое было всегда вот здесь, рядом - а он и не замечал. Не видел.
- Ты... огорчил меня, Аннеан.
Огорчил! Да что за слово, когда хочется с рычанием схватить, тряхнуть, ударить... пока слабое и подлое существо не издохнет! Может, тогда, в посмертии, снова вернётся Аннеан? Анье, что прикрывал тебя в бою, что был прост и понятен?
Никогда Анье не был прост.
Ты его не знал. Никогда.
- Езжай домой. Не выходи из своей комнаты. Скажи, чтоб тебе приносили еду и питьё. Я вернусь и решу, что с тобой делать.
Аннеан вздрогнул. Прикрыл глаза, склонил голову.
- Я всегда был тебе предан, господин, - еле уловимый шёпот, просто выдох. И серая лошадь унесла хрупкого сына ночного народа.
***
Похоже, на этот раз Лунный Волк настиг отступника, сменившего родовое ожерелье на меховую накидку. Подаренную рыжим чудовищем.
Аннеан бездумно вертел в руках маленький глиняный кувшин, покрытый причудливыми чёрными узорами. Хозяин и его молодая жена любили посуду простую и крепкую. Такую, чтобы служила не один год. Но Анье-Советнику нравились необычные безделушки, и ему их покупали. Витой браслет, резная шкатулка, искусно вышитое полотенце... Госпожа Ренка как-то пошутила, что комната чернокожего советника гораздо больше походит на женскую, чем её собственная.
Куда всё это денут после его смерти?
Может, продадут.
В том, что смерть близка, Анье не сомневался. Он прогневал хозяина... знать бы ещё, чем! Может, Ар непременно хотел убить врага своими руками?
Неважно. Теперь всё неважно. Он, Аннеан, ошибся, и ошибка стала роковой. Человек, рождённый в Ночной степи, не должен и подходить к жилищам Рыжих, если не собирается убить кого-то из них. Иначе случается беда. Аннеан часто подолгу смотрел в зеркало - не появился ли в чёрных волосах рыжий клок?
И не появится. Он не смог стать чудовищам своим.
Оно и к лучшему.
Как всё было просто в детстве! Белое называлось белым, чёрное - чёрным. Мир делился на две части: в одной - Ночной степи - жили люди, а в другой - злобные твари, достойные лишь смерти за свои преступления. Каждому ребёнку племени рассказывали о набегах Рыжих, отнимавших много рук жизней; о дубинках Великанов, что раскалывают голову, словно спелый орех; о Коротышках с их костяными капканами, зубья которых смазаны ядом листоуха. Они жили далеко, эти чудовища, но ненависть к ним простиралась до самых их земель. То ли дело гнилозубые, дети Медведя - они пусть ближе, и нападают чаще, и воинов от их копий и стрел полегло побольше, но они свои. Люди. Не чудовища. И потому была между племенами вражда - но не было ненависти. Нападали друг на друга, убивали, - но раненых всегда добивали, не оставляли зверям, а пленных, случалось, отдавали за хороших быков или лошадей. И, умыкнув женщину, любили её и детей от неё.
Смог бы кто-то полюбить Рыжую тварь? Да скорее Солнце встретится с Луной, и они пустятся в пляс, чем человеческий мужчина захочет женщину чудовища! И даже без любви не станут жить вместе, потому что от такой мерзкой связи не родятся дети - разные духи не велят быть в согласии.
Но смерть пришла именно от гнилозубых.
Они напали, когда мужчины Волка охотились. Защищали племя немногие, ещё не вполне оправившиеся от ран, которые получили в последней стычке. Среди этих защитников был и Аннеан.
Надо ли удивляться, что племя погибло в тот день? Вернувшись, охотники нашли пепелище и пять рук воинов Медведя, оставленных, дабы умертвить их. Некому было заплатить за Аннеана быка, и победители решили отпраздновать смерть врага, как подобает. Есть ли большая радость, чем заполучить сына вождя уже несуществующего племени?
Анье был готов встретить переход в небесный дом, как подобает мужчине. Судьба сделала его последним сыном своего народа; на его глазах умерли все. Собственная жизнь казалась лишней, сохранившейся случайно, как рисунки на стенах, оставленные далёкими предками.
Но та же судьба решила зло подшутить над ним. Не успели тяжёлые барабаны, наполненные соком дерева тараиб, грянуть, возвещая начало праздника, как часовые племени Медведя забились в сетях, брошенных Рыжими. Воины похватали копья, вмиг забыв о пленнике; Аннеан тоже напрягся, пытаясь разорвать стягивающие его путы. Разве имело значение, что напали на убийц людей Волка? Важным было лишь то, что нечеловеки пришли со своими палками, выстреливающими сетями, и с дубинами, способными переломить ногу или шею. Важно то, что волосатые руки Рыжих готовы рвать человеческую плоть. А значит, каждый из людей должен взять камень или палку и убивать чужаков, пока не упадёт с проломленным черепом. Или не убьёт всех пришельцев до единого. Даже если после битвы те, с кем он сражался плечом к плечу, всё же устроят праздник его смерти.
Но верёвки были крепки, и Аннеан только зря рвал кожу на запястьях, пытаясь утолить ненависть. И когда рядом с ним встал Рыжий, он ничего не мог ему сделать.
Маленькие глаза, глубоко спрятанные под бровями, с интересом рассматривали беспомощного человека. Ярость схватки медленно уходила из них, уступая место любопытству. Пробурчав что-то на своём языке, Рыжий поднял нож, ещё тёплый от крови, и перерезал верёвки.
Аннеан хотел вскочить, и драться, и погибнуть в драке, лишь бы не сгорать от стыда, глядя на битву и не участвуя в ней... Но ноги подкосились, и он упал, и руки, долго стянутые верёвками, отказывались слушаться, и пальцы бессильно скребли землю у сандалий Рыжего.
Тот спросил что-то ещё; потом, странно шепелявя, с трудом выговорил человеческие слова:
- Хочешь биться?
- Хочу, - прохрипел Аннеан.
- Зачем? Они хотели убить тебя. Теперь ты жив. Из-за нас. Зачем биться?
- Они - люди. Вражда людей - дело людей. Вы чужие.
- Но ты жив, потому что мы пришли.
- Это неважно. Я вас ненавижу. Лучше бы меня убили люди Медведя, чем рыжие твари.
Аннеан напрягся, но бровастый не ударил. Он смотрел на человека, задумавшись; медленно падали в песок капли пота с его низкого лба.
- Мы не хотим убивать. Вы будете жить. Служить нам. Они убили бы тебя, мы - не станем. Твоё племя убито?
- Да, - в горле что-то сжалось при мысли, что ни один из детей Волка больше не будет ходить по Ночной степи.
- Тогда тебе нельзя умирать. Ты - последний. Что скажут ваши боги о том, кто не попробовал возродить своё племя, зная, что больше никому это не под силу? Племя не мертво, пока есть ты. Если умрёшь - убьёшь его.
Теперь настал черёд Аннеана удивляться. Это чудовище странно понимало долг перед племенем, но... но, гром и молния, в чём-то оно было право! У его племени не прервалось дыхание, пока дышит он. Конечно, смешно думать, будто он один сможет возродить весь народ, но возьмёт ли он на себя смелость стать тем, кто закроет глаза тотемному зверю? Став проигравшим, захочет ли он стать убийцей?
Согласиться служить ненавистному Рыжему - и тогда каждый из его детей будет сыном племени. Или отказаться - и обречь Волка долгими одинокими ночами выть на Луну, вспоминая мёртвые лица своих воинов.
Если служить, то быть верным, иначе Рыжий убьёт, и всё будет зря. Сможет ли он стать хорошим слугой тому, кого ненавидит? Хватит ли ему сил следить за домом хозяина, пока сам он поедет убивать людей ещё одного племени?..
Как просто было в детстве, когда всё имело свой цвет, а Рыжие приходили к костру племени только в страшных сказаниях. Даже в тот день, скребя занемевшими пальцами землю у ног победившего врага, он не думал, каково будет на самом деле жить с Рыжими. Чудовища, прикидывающиеся людьми, они были вовсе не такими, какими он привык их представлять. В их поместьях служили и люди, и Коротышки, и даже Розовощёкие с южных островов, о которых он раньше слыхал только сказки. Но Рыжие заботились о своих рабах, и те никогда не жаловались на хозяев. И к нему, Аннеану, Ар, и его жена всегда были добры. Чудовище, которое умеет быть добрым, - в этом было что-то неправильное, безнравственное; если бы они расхаживали с хлыстами и наказывали слуг только за то, что те оказались рядом, это было бы правильнее. Во всяком случае, для Аннеана с его ненавистью.
Чем дольше он жил у них, тем с большим трудом оставался верным. Хотелось убить Ара и других Рыжих, уничтожить этих неправильных чудовищ, которые заботятся о врагах. Аннеан терпел из последних сил - пока не принял решение.
Зимы в краях Рыжих суровые, и рождённый в Ночной степи не выдержал поездки, в которой сопровождал господина. Жестокий кашель разрывал ему грудь, жар не выпускал его из цепких когтей, всё время хотелось пить, но глотать не было сил. Аннеан метался в отведённой ему постели, а Рыжий ездил к знахарям, выведывая, какими травами лечить больного раба. Ренка, хозяйка, сменяла рабынь у его постели, мокрым вытирая ему лоб и поя его целебным отваром.
Ему ещё раз спасли жизнь. Не потому, что он был таким уж ценным рабом, а потому просто, что принадлежал к их дому. Тогда Аннеан и понял, что должен делать.
Отринуть ненависть и стать по-настоящему преданным было непросто. Даже лица их, такие нечеловеческие, всё время напоминали, что они ему чужие. Но человек справился. Его во многом можно было обвинить, но не в предательстве. И тем не менее, он виноват. Это было ошибкой; если бы Аннеан продолжал ненавидеть, не кинулся бы помогать, не стал бы устранять соперника.
Да что уж теперь...
***
Ар часто повторял: хозяева в ответе за всех обитателей поместье, из какого бы народа те ни происходили. Люди или нет, они принадлежат его дому, и как заботится он о том, чтобы не прогнили и не рухнули балки, поддерживающие крышу, так должен заботиться и об их благополучии. Ренка была согласна с мужем и господином. Это справедливо.
Кроме того, женщине нравился Аннеан. Слабый болезненный раб умел творить чудеса - прислуга в его присутствии работала втрое усерднее. А ведь Анье почти не жаловался хозяевам на строптивых невольников. Как же у него получалось?
Смешно, однако Ренка исподтишка пыталась учиться у чернокожего. Ар понимал. Ар одобрял. Говорил, что хороший хозяин перенимает любые полезные ухватки - и неважно, кто их показывает.
Естественно, хозяйка приглядывала за ценным рабом. И когда Анье не вышел к ужину, Ренка заволновалась. Ночи тёплые, но советник, случалось, болел и в жару. Лёгкий ветерок - много ли чернокожему надо?
- Анье! - женщина шагнула в комнату. И охнула. Хрупкое тело раба безвольно висело между полом и потолком. Крепкая верёвка была захлёстнута на опорную балку.
Больше Ренка ничего не говорила. Она бросилась к рабу, на ходу вырывая из ножен подаренный мужем кинжал: символ благородной замужней женщины. Лезвие рассекло верёвку, и Анье свалился в руки хозяйки.
Носить чернокожего советника Ренке приходилось не раз: болел он часто. Сын ночного народа был лёгким, словно двенадцатилетний человеческий подросток. Сильные руки женщины разорвали верёвку на шее, будто гнилую нить, которой нерадивая рабыня пытается заштопать своё платье. Затем хозяйка принялась массировать Анье грудь, одновременно дуя ему в рот. Пахнуло сластями и мятой: с тех пор, как раб впервые попробовал ароматные тянучки, он с ними не расставался, жевал каждый день...
Чернокожий дёрнулся. Раз, другой. Вдохнул самостоятельно, закашлялся. Ренка прекратила сдавливать грудь Анье, начала растирать. На багрово-синюшную полосу не смотрела. Было слишком страшно. И не понятно.
- Хо... хозяйка, - советник не заговорил - прокаркал. И закашлялся снова.
Малыш - любимец хозяйки - в отсутствие Ара ходил за ней хвостиком. И недаром: ему всегда перепадало что-нибудь вкусненькое, да и лаской женщина подростка не обделяла. Нгуу весело вбежал, ойкнул, закрыл рот мохнатыми ладошками...
- Нагрей горячего молока и принеси сюда! Побыстрее!
Ребёнок пискнул что-то утвердительное и выскочил. Ренка продолжала гладить грудь Анье. А чернокожий раб смотрел хозяйке в глаза... и женщина не могла понять, как живое существо могло вместить столько отчаяния.
- Хозяй... ка...
- Молчи! Сейчас выпьешь молока, отлежишься. Нгуу съездит за хозяином...
- Нет! - и снова сухой кашель, выгибающий тело. Отдышавшись, Анье заговорил значительно тише, но не менее страстно. - Нет, хозяйка, прошу. Ему не надо знать. Он огорчится... если придётся самому.
Появился запыхавшийся Нгуу, споткнулся на пороге, едва не выплеснул тёплое молоко, выровнялся, подбежал к хозяйке. Ренка взяла грубую глиняную чашку, устроила Анье поудобнее, поднесла напиток к губам чернокожего.
- Спасибо, малыш. Теперь беги на конюшню, выбери лошадку поспокойнее и езжай в Хали-Рен. Знаешь, где это?
- По д'роге, х'зяйка, за р'кой влево...
- Да, знаешь. Расскажешь хозяину, что видел. А ты молчи!
Анье дёрнулся, но возражать больше не стал. Откинулся на шкурах, смотрел, как Ренка подбрасывает дров в очаг. На лице застыло выражение покорности.
Вот только отчаянье никуда не исчезло.
***
Ар сидел, подперев кулаком щёку, и упрямо смотрел на звёзды. Будто надеялся получить от богов ответ.
Первый запал прошёл. Теперь хозяином Каргана владели два чувства: стыд и решимость.
Как же это, оказывается, горько - стыдиться себя.
Ар больше не осуждал советника. Анье чудовище, верно, но именно он, хозяин, своим недосмотром ввёл раба в искушение. Да, именно так.
Нелюди слабы. За ними нужен глаз да глаз. Пятилетнему ребёнку не доверишь управлять поместьем: он науправляет, пожалуй. Десятилетнему не прикажешь сражаться против взрослого, сильного мужчины - исход поединка известен заранее, пусть даже боги потом карают детоубийц. Нелюди - вечные дети. Как цыплята насмерть заклёвывают друг друга, так и они в своих жестоких играх не ведают, что творят. Вот почему им нужен хозяин. Мудрый, справедливый хозяин, который сможет защитить слабых от невзгод мира и от других слабых, не умеющих рассуждать здраво.
Что же сделал он, Ар? Обращался с Аннеаном, будто с равным. Будто с сыном-подростком - вот до чего ему стал дорог этот раб!
А ведь прежде чем вложить в руку сына боевую палицу или поводья горячего жеребца, нужно пройти долгий путь. Нужно объяснить, где добро, а где зло, где боги, а где чудовища. Чудовища...
Разве твоя рука, Ар, качала колыбель Анье? Разве ты рассказывал ему первую в жизни сказку? Так не возлагай же свою вину на ребёнка - пускай ребёнок и видел семнадцатую весну.
Твоя вина. Твой недосмотр. И глаза детей Ханаки, у которых чудовище отняло отца.
"Дети его теперь в твоей власти..."
Что же ты имел в виду, Анье?
А вот сейчас и узнаем.
***
В поместье Хали-Рен было тихо; только сверчки громко распевали о том, что дождь ещё долго не упадёт с небес, что бы там ни говорили предсказатели.
И люди, и чудовища готовились встретить завтрашний день.
Ар злился. Здесь, вдали от Жарких земель, он вёл себя, как перед боем. Там, в мире врага, где человеческий голос казался чужим, всё было просто и правильно - осторожность и страх спасут тебе жизнь. Но в собственной стране, где привык отдавать распоряжения, прикрываться плащом из страха? Не бывать этому!
Найти раба, которого пороли утром - занятие несложное. Конечно, он отлёживается там, где от огня накалился воздух.
Возле больного крутился зверёк, ещё совсем детёныш. Он чем-то напомнил Ару вездесущего Нгуу, хотя и был другой породы. Карган поймал его за плечо, не без труда остановил - малый слишком торопился. Почему? Или все, кроме людей, знают: с чудовищами надо иметь поменьше общего?
Ар сам толком не понимал, почему избитый чернокожий занимал его мысли. Это было сродни боевому озарению.
Может, чувства лгали. Может быть. Но разве не следует дёргать за все нити, пытаясь распутать узел?
- Что ты несёшь ему?
- Воду, господин, - паренёк смутился, но не растерялся. - Разбавить отвар, который класть на спину.
- Это подождёт. Расскажи мне о нём.
Ханаки не делал из рабов советников. Но если чернокожий живёт в доме и спит один в комнате, это о многом говорит. Чудовища любят комфорт, но не каждое из них посмеет требовать отдельную нору.
- Это Курмете, его называть ещё просто Кур. Он делать... делал скамьи, столы, чаши из дерева. У него под началом быть пятеро рабов. Хозяин Ханаки любить Курмете, хвалить много-много, давать комната...
- За что Курмете били? Он что-то сказал, верно?
- Я не знать, господин. Мне никто-никто не говорить, я сам не слышать. Он говорить с хозяйка. Но она всегда наказывать за дело, господин.
Испуганный паренёк ответил быстро, не запинаясь.
Слишком быстро?
Ар не стал думать об этом. Ему показалось, что мысль, воровито проскользнувшая в мозг, была мыслью чудовища.
Входя в комнату чернокожего, Ар не сомневался, что тот узнал нового господина. Потому и не удивился, встретив подозрительный взгляд тёмных глаз. И не стал томить ожиданием.
- Я пришёл спросить тебя. Хочу понять: чем ты так разозлил родичей Ханаки, что тебя решили наказать в день его смерти. Что ты сказал им?
Ар ждал от этого раба жаркой ненависти, пылких взоров, попытки наброситься - всего, к чему привык в Жарких землях. Но чернокожий одарил его взглядом безмерно усталого, готового умереть зверя. В глазах сына ночного народа было признание того, что он проиграл, и бессилие не оставило места даже отчаянью.
- Я не скажу тебе ничего нового, Рыжий, если повторю эти слова.
Странно - почему именно ночной народ перенимает людскую речь почти безукоризненно?
- Называй меня господином.
- У меня был господин. Другого до самой смерти моей уже не будет.
- Что ты сказал им? Я не рассержусь, говори.
Курмете фыркнул - неповторимая гримаса существ, населяющих Жаркие земли.
- Не твоего гнева испугаюсь я в день, когда страх овладеет мной. Есть ли смысл в этом разговоре, Рыжий? Ты ли не знаешь, что сам послал своего раба убить моего господина, дабы завладеть его землёй? Удивлю ли тебя, сказав, что Кайше и её детям жить осталось меньше, чем надо для погребального обряда? Об этом я и сказал им; но они не поверили мне. Узнал ли ты что-то новое, храбрец, не смеющий убить врага своими руками?
Как в те далёкие времена, которые, казалось, уже не вернутся, Ару хотелось опустить тяжёлую дубину на голову чёрной твари, чтобы брызнул во все стороны мозг, и черты лица смешались с осколками костей. Наверное, так стоило сделать, но было в этих нечеловеческих, чудовищных словах что-то... очень человеческое. И это остановило Каргана.
Если забыть о чувствах, что произошло в поместье Хали-Рен? Не одну весну у них с Ханаки шла межевая вражда, и ни один не одержал победу. И когда оба стали уже уставать от распри, пришёл советник Ара и убил Ханаки.
Мог ли он это сделать сам? Советник, раб, чернокожее животное, слабое, никчемное существо, годное лишь для нетяжёлой работы, - мог ли он сам, без приказа, - убить?
Да неважно, что так и было - мог ли? Выходит, нет. Выходит, лишь приказ хозяина мог заставить его пойти на это.
А значит, в смерти хозяина Хали-Рен только его, Ара, вина. Что бы ни случилось на самом деле, для всех убийцей будет Ар.
А на самом деле? Кто виновен в том, что в маленькой темноволосой голове зашевелилась подлая мысль? Кто не уследил, не заметил, упустил чудовище?..
Чья вина в том, что Курмете наказали за слова правды, и в том, что никогда хозяева не поверят в эту правду?
- Я - гость в Хали-Рен. Хозяевами поместья станут дети Ханаки. Мы должны сделать так, чтобы они выжили. Мы - ты и я. Больше им никто не поможет. Во всём мире только мы знаем, чья рука убила твоего господина. Но тебе не верят, в этом ты убедился. А я знаю лишь, что не посылал его. Он сам решил, что будет лучше для меня. Я пришёл тебе, чтобы попытаться понять, как говорить с ним; цели пока не достиг, но понял другое. Я поручу детей твоим заботам. За исключением безумных речей, Кайша доверяет тебе, верно? И в чудовищах ты разбираешься получше меня, сам из их породы. Ему я попытаюсь объяснить; не поймёт - прикажу. А ты поможешь, если он сумеет обойти приказ. Я не говорю, чтобы ты верил мне. Просто выполни мою волю. Не думаю, что она хоть как-то может повредить наследникам Хали-Рен.
Глаза раба, непривычные к ночному освещению (дети ночи, как же...), смотрели на Ара недоверчиво, словно выискивая подвох не в словах его, а на лице. Карган не стал дожидаться ответа; в конце концов, он не обязан выслушивать подтверждение от того, кому приказывает.
В своё поместье новый хозяин Хали-Рен ехал не торопясь, тщетно пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли. Но не давало ему покоя чувство, что, говоря с чернокожим, он сам побывал чудовищем.
Испуганный Нгуу чуть было не проскочил мимо хозяина, а когда опомнился - кинулся на шею, прямо с лошади, так, как побоялся бы сделать опытный наездник. Ар еле успел подхватить плачущего малыша.
- Анн'ан... повесился... ох... Госп'жа вытащила... а у него глаза мёртвые...
***
И вновь, и опять - Аннеан. Стоит лишь вообразить, что он, Ар, понимает ход мыслей советника... бывшего советника? Похоже, нет.
Красный рубец на горле... воин людей упал бы сердцем на меч. Дабы смертью опровергнуть саму мысль о предательстве. Но оружия у Анье нет... и кто сказал, что мотивы чернокожего похожи на людские?
Какие слова, какие мысли подтолкнули тебя уйти из жизни? И какие слова нужно найти, чтобы убрать из глаз могильный холодок? Ты ведь мне нужен, Анье... Чудовище или нет - я не дам тебе уйти.
С меня хватит одной неправильной смерти.
- Я удивлён, Анье, - Ар осторожно подсел к рабу, взял тонкую руку. - Сейчас, именно сейчас, когда следует исправить то, что ещё можно исправить...
- Исправить? - Аннеан дышал часто и неглубоко, на лбу выступила испарина. - Я устранил препятствие. Что я сделал не так, хозяин?
Препятствие... Человек для этого... этой твари...
Для чудовища по имени Анье.
Говорить на языке ночного народа Ар умел. Но как говорить на языке, понятном чудовищу? Приказать? Закричать? Не то. Как доказать Анье, что правда - на стороне человека? Как заставить селевой поток посторониться и пропустить купеческий караван?
- Ты счёл меня слабым. Подобным себе. Не сердись, - Ар позволил усмешке искривить губы. - Стоит ли отрицать, что я сильнее?
Аннеан то ли рассмеялся, то ли застонал.
- Мы другие, Анье. И мы поступаем иначе.
- Иначе? - непривычный, каркающий голос советника заставил Ара вздрогнуть. - Ты хотел убить его и не мог, как ни старался. Я сделал это - и теперь виноват. Чем? Тем, что мне, слабому, удалось оказавшееся не по силам тебе?
"Поговорили кувшин и мотылёк", - всплыла в голове у Каргана пословица чернокожих. Раньше он смеялся - теперь, кажется, понял смысл. Как объяснить песку правду облака? Как свести вместе несводимое?
А если очень надо?
- Есть убийство, а есть смерть в честном поединке. Первое отвратительно, второе... правильно, - Ар говорил, запинаясь. Как объяснить то, что впитывается с материнским молоком? Солнце светит днём, трава растёт вверх, законы чести, заповеданные предками, незыблемы...
Анье слушал. Слушал внимательно. Похоже, действительно хотел понять.
Может, удастся внушить чудовищу, где добро, а где зло?
- В поединке нет преступления, а убийство всегда совершается против чести. Вот почему победа, одержанная таким образом, на самом деле есть поражение. Желая мне помочь, ты совершил бесчестный поступок, тем самым опозорив меня. Сказано: "Что сделали женщина, ребёнок и раб - сделал мужчина, владеющий ими, и вину спрашивать с него". Таков закон, Анье. Есть уже те, кто злословит на меня, и они правы. В твоём преступлении моя вин.
Чернокожий хотел что-то ответить, но смолчал. На самом деле этот Рыжий видит разницу между убийством, совершённым по его приказу, и убийством, совершённым для его блага. Обидно ему, что ли, что не смог устроить всё так красиво? А злословие - оно было, есть и будет. Доказательств нет ни у кого, он постарался.
- Ты плохо думаешь обо мне, хозяин. Я не оставил следов, а у слов нет рук. Пусть говорят, что хотят, так же станут они говорить о других.
- Не то говоришь. Не в том дело, что неправильно, - не о том. Доказательства, обвинения... Это всё не имеет значения. Важно не то, что тебя накажут за содеянное. Может никто не знать - я знаю, что теперь у меня нет чести. Как ты не понимаешь, Анье, дело не в том, сколько человек будет уверено в том, что я убийца, а сколько - в моей чистоте. Пострадала честь, вот что невозможно вытерпеть.
Аннеан смотрел на хозяина и думал: какие же мы всё-таки разные. И не в том дело, что говорим на разных языках, - мы смотрим на разные солнца. Я думал, для тебя эта вражда серьёзна, а ты... ты просто играл, да? Как ребёнок?
Сильный Рыжий, не боящийся холода, руками ломающий деревья, ты просто большой ребёнок. Взрослый знает: чтобы выжить, надо делать всё возможное, и если труп твоего врага станет мостом через реку, - положи его себе под ноги. Ребёнок знает другое: игра в любой момент может закончиться, а если не соблюдать правил, потом с тобой не захотят играть. Аннеан помнил, как был обижен, узнав, что во взрослой жизни только одно правило: правил нет.
Но что же получается, он ненавидел детей? Его народ воевал с детьми? Когда-то они вырастут и станут умными, но сейчас каждый человек может легко убить их, как сам Аннеан убил Ханаки. Убить Ара, Ренку, их детей - только потому, что они не знают, где заканчивается игра.
Нет, это неправильно. Детей нельзя убивать. Когда они подрастут, придёт время делить их на друзей и врагов, а пока их надо защищать и воспитывать. Защищать от взрослых людей.
- Да, господин, я понял тебя. Я ошибся. В твоей ... жизни есть правила, о которых я не подумал. Я виноват. Но ведь ты говорил, что-то можно исправить?
Ар вздохнул. Честь для этого чернокожего - всего лишь правило, вроде того, что нельзя появляться без одежды перед чужой женщиной. Ну, хорошо, пусть так...
- Можно, Анье. Можно быть верным долгу Опекуна. Мне трудно управлять двумя поместьями сразу. Я хотел бы оставить Карган на тебя и спрашивать твоих советов по поводу Хали-Рен, чтоб никто не утверждал, будто долг исполняется плохо.
Лёгкая, знакомая улыбка скользнула по лицу советника.
- До сих пор твой дом был лучшим - что выше по течению Сурмаз, что ниже. Два поместья - не одно, но почему нет?
- А когда придёт время, я отдам Хали-Рен детям Ханаки. Живым детям. Анье, я не шучу: если с ними что-либо случится, я убью тебя. Хотя буду горевать... как о сыне. Обещай мне. Обещай, что не тронешь их.
Ребёнок. Требует обещаний, будто они нерушимы. Да, конечно, маленький...
- Я обещаю, господин. Больше я не огорчу тебя. Я сделаю всё, как ты скажешь.
Я буду следовать правилам твоей игры, и ты будешь играть со мной, грозный Ар Карган. Играть, не зная, что есть злой взрослый мир. Я не пущу этот мир к тебе. Ты ещё должен подрасти. Ты, твои дети и внуки.