Аннотация: Рассказ на конкурс "Мёртвые цивилизации"
Малахова Валерия
ДВА ПИСЬМА ИЗ КРЕМОНЫ
***
"На вечерней заре собрались все силы флавианской армии. Увидав горы трупов и следы только что разыгравшегося сражения, солдаты решили, что война кончена, и стали требовать, чтобы их вели на Кремону - либо противник сдаётся, либо они возьмут город штурмом. Все они повторяли эти красивые слова, про себя же каждый думал совсем другое: "Колония лежит на равнине, и захватить её внезапным налётом нетрудно. Что днём, что ночью, храбрость нам потребуется та же, а грабить в темноте свободнее. Дождёмся дня - пойдут мольбы и просьбы, разговоры о мире, и за все труды, за всю кровь достанутся нам только пустая слава и никчемное звание великодушных воинов, а богатства Кремоны прикарманят префекты да легаты. Каждый знает: если город взят, добыча принадлежит солдатам, если же сдался - командирам". Солдаты не давали центурионам и трибунам говорить, заглушали их слова звоном оружия, потрясали мечами и копьями, угрожая поднять бунт, если их не поведут на Кремону".
Корнелий Тацит, "История", Книга 3, 19
***
ПИСЬМО I
Гней Юний, декурион второй пилы Седьмого легиона, приветствует брата своего, Квинта.
Надеюсь, письмо моё дойдёт к тебе без задержек. По крайней мере, Персей, вольноотпущенник, который сейчас промышляет ввозом евнухов в Рим, клялся Юпитером, что доставит его тебе. Эх, послал бы я с ним и подарок, да не слишком доверяю этой греческой физиономии. Марсова задница, до чего же надоела война! Легче отослать письмо в Африку, чем тебе. Скорей бы уже подошло основное войско! Горазды они все переплывать Рубиконы на наших шеях.
Ладно, это дела цезарей. Как ты там? Как жена, как малыш Авл? Что вообще творится в Вечном городе? Говорят, ваше брюхо (I) проело уже двести миллионов сестерциев? Послушай меня, Квинт: закупай хлеб. Болтают, будто Веспасиан уже в Александрии, так что египетского зерна Риму пока не видать. Как вы там продержитесь - понятия не имею. Всё на ладонях богов. Но зерно закупи, не сквалыжничай. Лучше продай пару рабов, которые пообжористей. ЕслиМеркурийбудет ко мне благосклонен, я тебе невольников довезу. Ну, и ещё кое-чего, по мелочи. Жди, думаю, мы рано или поздно войдём в Рим с триумфом!
У меня всё по-прежнему. Воюем. Всё то же жалование, которое неизвестно когда нам выплатят; всё та же протухшая солонина; всё те же трибуны и префект лагеря (скотина редкостная! Когда Парки перережут нить его жизни и он встретится с Цербером, пёсик убежит и души толпой повалят из Гадеса). Пятый день как вышли из хорошей бойни. С победой вышли, ты не думай. Но вначале нам досталось... У вас, небось, про Кремону уже слыхали? Так я оттуда и пишу. Взяли мы её, родимую. Однако перед этим вителлианцы здорово зажали наш Седьмой между Сцибдой и Хариллой (II). Вителлиане - они ж ненормальные, точно тебе говорю! Ни один приличный легионер ночью, без приказа, не полезет резать врага. Слушай, мы ж в темноте все одинаковые, понимаешь? Поди разбери, где чужие, где свои! Тем более, что пароли все наизусть знают, столько раз уже орали их... Вымпелы - и те перемешались. У нас после той ночи шесть центурионов отправились с Плутоном винцо попивать, ШЕСТЬ!!! И среди них - Атилий Вер из первой пилы. Эх, славный был человек, хоть и скупердяй редкий. Но дело знал. Он орла нашего спас, понимаешь? Вокруг него - мы потом посчитали - семнадцать чужих солдат валялось. Сам не выжил, понятно, но трибу себе устроил получше патрицианских, как по мне... Нашей центурией теперь командует Марк Фурий Камилл. Он родом откуда-то из-под Перузии, но больше я о нём ничего не знаю, из него слова клещами тащить нужно. А кулак у него здоровый... ну и не связываемся.
Вот не люблю преторианцев, много они о себе воображают, но в ту ночь ребята нам здорово помогли. И знаешь, что ещё помогло? Луна! Она в спину светила, мы тени отбрасывали... в мою тень дротов десять метнули, вот не меньше! Ну а мы, когда разобрались, уже стреляли, куда надо.
Вот веришь - когда в Кремону вошли и там случайно на храм Селены набрели, так всей декурией жертвы принесли. И не одни мы, я видел. Храм, правда, сгорел потом, но это уже не наша вина. Там вообще много чего сгорело, такой пожар был - у Нерона рука бы отвалилась стихи писать.
Мы в Кремону не первыми попали, первым кто-то из Третьего легиона прорвался, имя мне говорили, но сейчас не упомню (III). Ну, Третий - он вообще боевой, они и парфян громили ещё при Марке Антонии, и армян разнесли, и вот сарматов недавно... А знаешь, сложно это - против своих воевать. Мы, римляне, и осаждать умеем, и осады держать. Пусть боги прекратят гневаться, и мы снова будем бить германцев, а не друг друга... Так вот: мы вошли в Кремону вторыми - задержались, когда на нас баллисту скинули. Нет, Квинт, это варварство! Много у меня там друзей раздавило. Но мы отплатили! Эти вителлианские недоноски у нас в крови захлебнулись и в собственных испражнениях, клянусь Марсом! Опять же, добыча неплоха. Наш Антоний Прим - он понимающий, он знает, что простому легионеру надо. Он нам город на четыре дня отдал. Да знаю, своих как бы грабить нехорошо. Но какие же они свои - они здесь все до одного предатели и христиане (IV)! Они ещё хуже парфян, эти вителлианцы! Даже женщины у них сражались - тоже мне, нашлись амазонки! Наши таких старались живьём взять - ну, сам понимаешь, надо же дурам объяснить их место!
Собственно, о добыче я и хочу с тобой поговорить. Я как-то с рабами старался не связываться, и декурии своей сказал, что живой товар - дело муторное, сестерции - они вернее. Но троих я себе взял: двух мальчишек и девчонку. Девица весьма неплоха, один из парней тоже хорош. А вот с третьим выходит весьма интересно. Его папаша носил перстень (V), и в Риме у мальчишки имеются родственники. Он говорит, богатые. Если не соврал - отпущу мальца, как только получу деньги. Соврал - будут ему пурпурные полосы... только не по тоге. Да и мал он для тоги ещё...
Вот пощадил парнишку, спас его от наших галлов - теперь морочусь.
Я разрешил ему написать письмо этим самым родственникам в Рим, прилагаю его послание к своему. Доставь по назначению, а? Некому Марку Публию Валерию, проживающему на Эсквилине, на полпути между Золотым дворцом и Лабиканской дорогой. И ещё подумай: двадцать тысяч сестерциев за такую пташку - это много, мало или в самый раз? Четверть, само собою, твоя. Это ведь можно будет себе увольнение устроить, скажем, в связи с увечьем - чего б хорошего, а увечий у меня хватает, сам знаешь. Я знаю, кому нужно деньги всунуть. Получил бы надел земли в провинции, обустроился, женился...
Вот и все мои новости. Ты извини, сам знаешь: не умею я письма сочинять. Почерку не удивляйся: пишет тот самый раб, с пальца папаши которого я и снял перстенёк. Кстати, скажи, что если побрякушка им дорога, то за отдельную плату я её верну.
Устал я, Квинт. Очень устал. Скорее бы выйти в отставку. Заберу у тебя Мириам (привет ей), сделаю вольноотпущенницей... Не продавай её никому, ладно? Будь здоров.
***
"Сорок тысяч вооружённых солдат вломились в город, за ними - обозные рабы и маркитанты, ещё более распущенные. Ни положение, ни возраст не могли оградить от насилия, спасти от смерти. Седых старцев, пожилых женщин, у которых нечего было отнять, волокли на потеху солдатне. Взрослых девушек и красивых юношей отнимали друг у друга солдаты, за них дрались и убивали. Одни тащили деньги и сокровища храмов, другие, посильнее, нападали на них и отнимали добычу. Некоторые не довольствовались богатствами, бывшими у всех на виду, - рыли в поисках спрятанных кладов землю, избивали и пытали людей. В руках легионеров пылали факелы и, кончив грабёж, их кидали потехи ради в пустые дома и разорённые храмы. Не было недозволенного для многоязыкой многоплемённой армии, где перемешались граждане, союзники и чужеземцы, у каждого были свои желания и своя вера. Грабёж продолжался четыре дня. Когда всё имущество людей и достояние богов сгорело дотла, перед стенами города высился лишь храм Мефитис, уцелевший благодаря своему местоположению или заступничеству богини."
Корнелий Тацит, "История", Книга 3, 33
***
ПИСЬМО II
Гай Валерий приветствует Марка Публия Валерия.
O, тяжкий рок мой, о, судьба суровая
И горькая всегда, щадит ли, гонит ли! (VI)
Во имя отца моего, твоего брата, Гая Аннея Валерия, молю тебя, внемли моей просьбе. Ныне он погиб, а моя жизнь висит на волоске, и Парки уже наточили ножницы. Я знаю, что даже боги подвластны Ананке-Неотвратимости (VII), и не смертным спорить с судьбой, однако ты читал мой гороскоп, когда я был младенцем - отец об этом как-то упоминал. Скажи, разве мне суждено умереть молодым?
Жизнь моя в твоих руках, Марк Публий. Знай, что отец мой погиб, защищая Кремону от воинов Антония Прима. Мать моя, Друзилла, также мертва - погибла в пожаре, охватившем Кремону. О судьбе брата и сестры мне ничего не ведомо.
Сам я чудом остался жив в охватившем город хаосе. Я видел, как умирали наши соседи, Эмилии; их женщины после смерти мужчин взяли мечи и пронзали себя, дабы избежать позора. Вот кто ушёл из жизни в соответствии с наставлениями Сенеки (VIII)! Память об их мужестве я сберегу в сердце до мига, когда изопью из Леты. Я видел, как солдаты пришедшей к нам армии расправлялись с гладиаторами: их казнили, как рабов, как того странного человека из Иудеи. Меня чуть было не схватили воители неизвестного мне племени: возможно, галлы или германцы - волосы у них светлее наших. Язык этих людей мне неведом, однако их намерения не оставляли ни малейших сомнений. Слишком много юношей и даже детей из знатных домов, мальчиков, ещё не снявших претексту, подверглись надругательству и позору.
И меня, полагаю, ожидала та же участь. Однако судьба решила иначе, послав ко мне доблестного декуриона Гнея Юния Таллузия, у которого я сейчас и нахожусь. Он был подобен спустившемуся с небес Громовержцу, когда разгонял варварский сброд, и руки его обагрились кровью мерзавцев, оскорбивших сына римского гражданина. Он избавил меня от участи, худшей, нежели смерть, и за свой подвиг достоин всяческого восхваления.
К сожалению, обстоятельства мешают этому уважаемому мужу доставить меня в Рим. И потому я пользуюсь его гостеприимством, что обходится ему весьма недёшево. Вот отчего я припадаю к ногам твоим, Марк Публий, с мольбою выслать с надёжным лицом двадцать тысяч сестерциев, дабы я смог обнять тебя, и мы вместе оплакали моих несчастных родителей. О судьбе же младших детей нашей бедной семьи я боюсь даже думать, чтоб не накликать беды. Пусть боги хранят тебя. Будь здоров.
***
"Так на двести восемьдесят шестом году своего существования погибла Кремона. В те времена, когда в Италию вторгся Ганнибал, при консулах Тиберии Семпронии и Публии Корнелии, Кремону основали как передовую крепость против транспаданских галлов и других народов, которые могли нахлынуть из-за Альп. Позже благодаря притоку колонистов, удачному расположению на водных путях, плодородию почвы, мирным отношениям и родственным связям с окружающими племенами город окреп и расцвёл. Внешние войны его не коснулись, гражданские же принесли горести и беды. Антоний, стыдясь преступлений, которым потворствовал, чувствуя, что ненависть к нему всё растёт, издал приказ, запрещающий кому бы то ни было держать в неволе жителей Кремоны. Пленные эти оказались для солдат невыгодной добычей - вся Италия единодушно с отвращением отказывалась покупать рабов, захваченных в Кремоне. Тогда солдаты стали их убивать; прослышав об этом, родные и друзья начали тайком выкупать своих близких...
Пока что, однако, вокруг победителей расстилалась дышащая миазмами земля, и долго оставаться в погребённом под развалинами городе было невозможно. Встав лагерем возле третьего камня от Кремоны, солдаты ловили разбредшихся перепуганных вителлианцев и возвращали каждого в его когорту. Гражданская война продолжалась..."
Корнелий Тацит, "История", Книга 3, 34-35 (IX)
____________________________________
(I) Гней Юний имеет в виду императора Вителлия, отличавшегося неумеренным обжорством и весьма внушительным животом.
(II) По всей видимости, образованным человеком декурион Гней Юний не являлся. Он хотел сказать "между Сциллой и Харибдой". То есть, попросту говоря, Седьмой легион попал в окружение.
(III) Гай Волузий
(IV) Никаких сведений о том, что жители Кремоны исповедовали христианство, не имеется. По-видимому, Гней Юний просто хочет оправдать свои действия.
(V) То есть, был из всаднического сословия. Об этом же Гней Юний намекает, когда говорит о "пурпурных полосах", украшавших праздничное одеяние всадников - трабею.
(VI) Сенека, трагедия "Медея"
(VII) Здесь и далее Гай Валерий, как мальчик образованный, употребляет, в основном, греческие имена.
(VIII) См., к примеру, "Нравственные письма к Луцилию", письмо 4
(IX) Цитаты приведены по изданию: Тацит Публий Корнелий. Анналы. Малые произведения. История. - М.: ООО "Издательство АСТ"; "Ладомир", 2003