Нашего плотника (он же старший матрос - правая рука боцмана) звали Романом. Высокий, статный, девятнадцатилетний молдаванин. Природа в шутку, с иной ли целью немного (лично моё мнение) подпортило кое что на его лице немужским румянцем - соответствовало чтобы модной журнально-рекламной красивости.
Одним словом, Рома был первым парнем на деревне. Если считать трехпалубную жилую надстройку на корме нашего теплохода-десятитысячника селением. А в нем всего-то представителей мужского и женского пола тридцать восемь душ.
Плотник не главная фигура в событиях, о которых попытаюсь рассказать. Начал с него, потому что живем в эпоху патриархата с его многочисленными преимуществами и некоторым количеством несущественных недостатков.
Ничего из паспортных данных главной героини так и осталось неизвестным для меня. Девушка безусловно была с фантазией: когда плотник назвал себя Рома, Роман, Ромка, всё переиначила его в Ромео и со смехом представилась почему-то не Джулетой, а Джулит. Надо полагать, что у неё были представления о Шекспировской трагедии, которой "печальней нет на свете". И помнила, что ей не четырнадцать, а пятнадцать или шестнадцать лет.
Когда увидел Джулит, невольно почувствовал себя малоквалифицированным и беспринципным болельщиком, который смотрит на футбольное поле - где за "круглым" мячом гоняются ему незнакомые команды. Когда из двадцати суетящихся на поле выбираешь одного и оба тайма следишь только за его беготней - болеешь в основном за него. А проиграла его команда, выиграла с каким-то счётом - вспоминаешь мимоходом при посадке в трамвай на ближайшей от стадиона остановке.
Это моё сравнение -- как всегда получается! -- хромает. Но что делать?
2
В тот рейс мы привезли на громадный остров Мадагаскар первосортный новороссийский цемент. После победы в очередной революции, "всенародно избранный" или самоназначенный на пожизненно президент затеял строительство для себя нового дворца или версальских масштабов резиденции. Посчитав это наинеобходимившим для блага страны и народа (ничего необычного в эпоху "оглупления и кривляний").
Представители высокого грузополучателя в военных мундирах с нетерпением ждали нас и после нашей ошвартовки долго не уходили из каюты капитана, расхваливая русскую водку и закуски к ней за счёт капитанских представительских. В послешвартовочной полусуете никто не обращал внимания на такие мелочи, например, кто с кем и как общается. Чем и воспользовались боцман и старший мат рос -- в их по сути не рабочее время.
Прибытие судна в порт Таматави событие первостепенной важности для каждой, кто овладел древнейшей женской профессией. Исключение составляли только советские суда - на них, мол, и ломаного гроша не заработаешь. Но Джулит стояла и смотрела всю нашу швартовку и после её окончания не спешила уходить.
Боцман послал ей воздушный поцелуй. Она ответила и даже пританцовывала при этом. Что вдохновило бывалого моряка на повторное послание. Причём такое - что сразу с двух ладоней. На что ему в ответ была энергичная отмашка головой: не тебя, пойми пожалуйста, хотелось бы мне поцеловать, а другого. Того, что глаз с неё не сводит и не дышит наверно - над чем она громко - на весь причал смеётся.
Так они познакомились. Потом встречались ежедневно в "адмиральский час".
На советских военных кораблях и транспортных судах в двенадцать дня обеденный перерыв. Кому потом не на вахту - успевают в своих каютах отдохнуть. Тишина при этом как бы для того, чтобы не потревожить адмирала, если на корабле он со своим штабом и вздремнул.
Джулит приходила, маневрируя между приходивших за цементом военными автомашинами, ловко уклоняясь от рук солдат, пытавшихся поймать её и лапать. Всегда на одном и том же месте она пряталась - под нависавшим над причалом отвалом носовой скулы теплохода.
Он торопливо обедал, ускоренным шагом приходил туда, где брашпиль (огромная лебедка, подымать чтобы якоря с морского дна) и за ним прятался. Плашмя ложился на отогнутый фальшборт, свешиваясь через его кромку так, чтобы головой быть на дюйм хотя бы, на полдюйма ближе к Джулит.
Она запомнила два его русских слова "моя хорошая". Он их часто повторял на разный лад, иногда и немного менял. Но всё равно оставалось они таким, что нельзя было не запомнить и хотя бы раз их не повторить в первую минуту при их каждой встрече.
С дюжину знали они более или менее подходящих английских слов, но в своих разговорах ими не пользовались.
Когда ему девятнадцать, а ей на три-четыре года меньше, вполне можно обходиться без общепринятых звуковых символов - слов на его или её языке. Даже и общепринятые жесты для них вещь второстепенная, не обязательная - всё написано у каждого на лице и о многом-многом самом нужном умеют сказать глаза.
3
Планета Земля, как наши предки выяснили, крутится безостановочно. Отчего пассат всё время дует с Индийского океана, проветривая остров Мадагаскар, его порты с их причалами. Заодно освежает он и воздух в каютах жилой надстройки нашего теплохода. Из-за чего двери в каюту капитана и в мою распахнуты во всю ширь.
-- Выгляни в дверь! - слышу голос капитана. Между нашими дверьми всего шага четыре. -- Или возьми трубку - по телефону говорить будем. - Словами и тоном их произношения пытается подражать популярному герою из вчерашнего кинофильма "Волга-Волга".
Выглядываю в дверь.
- Там задержали "диверсанта". Сходи узнай...Не перестарался бы вахтенный штурман - дров не наломал.
"Диверсантом" оказалось чудо из чудес земных. По совместительству может была она и чудо небесное.
Левой ногой успел перешагнуть через порог и оказался в столовой. Но что надо перешагивать и правой - что-то (не знаю до сих пор что!) не позволило. Внезапно забыл, а может и на какое-то время разучился это делать.
Перешагнул когда и правой -- так почему-то за собой дверь оставил открытой. Вахтенный штурман Юра сам должно быть испытал подобное умопомрачение - пришёл мне на помощь. Прервал служебное расследование так, что этого "диверсантка" и не заметила. Он как бы сделал и всего-то ему крайне необходимое: поправил нарукавную повязку и проверил строго ли по центру у него "краб" - правильно ли держится на голове форменная фуражка.
Юра с полуслова понял мой жест и продолжил в основном бессловесный разговор с Джулит. Жестами рук и головы они успели кое-что сказать друг другу до моего прихода . Конечно же в их "разговоре" активно участвовали и глаза.
А они у неё карие и все время открыты больше, чем надо. При этом лице всё время борьба полудетской доверчивой наивности и страха. В первую же минуту мне стало понятно: страх у неё не за себя - за Ромео, за его судьбу.
Не зря же его сразу поставили по ту сторону стола с карандашом, большим блокнотом и за которым сидел моряк-офицер в фуражке и с нарукавной сине-белой повязкой. Он трижды предлагал ей стул -- тоже сесть и чтоб она была поближе к столу. Но Ромео такого ни разу не предложил. Такой значит порядок: виноватый должен всё время стоять.
Если невиновный стоит, как же она - во всем виноватая - будет сидеть на стуле?
И ещё (от чего страху у неё должно быть стало втрое или в десять раз больше): Ромео стоял один. Все, кто первыми оказались в столовой и кто приходили потом, -- толпились у двери - в противоположной от него стороне.
В советика экипажах, мол, такой порядок (ей рассказывали): если кто чуть провинился, ошибся нечаянно - никто за него не заступится. Все его будут осуждать, ругать, гнать подальше от себя.
Почему Джулит и повторяет-повторяет советика офицеру русское слова "она хорошая". И видит, что он её правильно понимает: она хвалит не себя, а своего - Ромео.
Дважды сказала она эти слова. После чего, прижимая указательный палец ко лбу, настойчиво качала головой из стороны в сторону - всё-всё, что есть нехорошего,
моя, мол, голова придумала. А когда она тот же палец прижимала к груди - это по её мнению должно было убедить Юру, что вся она прився очень плохая.
И она-то плохая?
Когда, на что ни посмотришь, - всё "прелесть что такое". Один светло-светло каштановый цвет лица и всего, что у нее не прикрыто платьем - в голове солнечной яркости радость от её красоты. Творец с большой любовью мастерил Джулит, а потом по рассеянности или ошибся в спешке -- определил её не куда надо было. На грешную землю.
"Не упоминай Господа в суе!" - убежденнейший атеист одергиваю себя. - "Никакая не ошибка - с целью великой, нам смертным непонятной Он это сделал!"
4
Среди собравшихся в столовой оказались две из лучшей - как мы это признаем -- полвины человечества.
Наша прелестная пекарь-золотые руки. Она стояла у двери на камбуз и, надо было ей туда ну прямо-таки бежать (неотложных дел там полно!), а она всё не уходила из столовой - не получалось у неё заставить себя это сделать.
Потому, что лицо она была вроде как заинтересованное. На неё у старшего матроса (похоже что и у неё на него) были виды с вполне серьезными намерениями. Вот и скажите после этого: кому, как не ей, оставаться бы до конца дознания-расследования?
Другой была наша легендарная дневальная Зиночка. В столовой она хозяйка: за всё-провсё отвечает. Из-за чего скорее всего и пропустили её вперед - никто и ничто не мешали чтоб ей всё видеть и слышать. Сероглазая, с красивыми веснушечками. Из всех на судне самая пугливая -- от чего и такая пронзительно визгливая. Платья, кофточки, юбочки у неё всё какого-то не городского покроя. Но до чего же старательно выстиранные, заботливо выглаженные, что по красоте не сравнится с ними никаким самым что ни несть модным городское.
У неё ни на кого никаких видов. Не только Зина в этом -- ни в чём не допускает ни малейшей недисциплинированности. Что не мешает (или наоборот - очень мешает?) матросу Облапу не забывать о ней ни на минуту.
Он, так думаю, всё равно увезет её когда-нибудь любимую Тамань.
Если бы не запорожские, а кубанские казаки писали письмо Турецкому султану - его предок наверняка активно участвовал бы в сочинении этого письма.
Баскетбольного роста был Облап. Ширина груди - вровень с дверным проёмом. За его одну ладонь какой угодно матёрый медведь охотно бы отдал две своих лапы. И при таких-то, казалось бы, непроворно-неуклюжих данных у него зоркий глаз и меткий удар в два, три случалось и в четыре шара - когда он играет в бильярд.
Скорее всего он случайно оказался в тот день за спиной Зины. И, естественно, вынужден был смотреть на русую макушку визгливой девушки больше, чем на вместе взятых Джулит, Юру и Романа.
Раз он заметил, что при его выдохе шевельнулся на макушке у Зины крохотный прозрачный локон. С перепугу (вдруг повернет голову и увидит его глаза) в панике - без её визгу не получилось бы конечно - чуть было не сбежал из столовой.
Боится она его - понять не может почему. Спросить у нее? Ни боже мой! Она и сама, скорее всего не знает почему. И такое между ними -- с их первой встречи.
В первый же день, когда Зина прибыла к нам, случилось, правда, не одно только это.
5
Начались недоразумения с того, что Зина появилась у трапа нашего теплохода за три часа до того, как нам должны были закрыть границу перед очередным дальним плаванием -- рейсом на два или три месяца.
На запросы капитана из отдела кадров радиограммы одного и того же содержания. Дневальную нам направили, документы она получила, выписалась из гостиницы-общежития "Моряк" -- должна была значит и выехать в Новороссийск. Может заблудилась или несчастье с ней какое приключилось в дороге, не дай Бог. Три дня и три ночи едет-не-приедет, когда у других на дорогу уходит менее суток.
Наконец вот она. Приехала.
Навстречу ей по трапу сбежал вахтенный матрос - помог перенести на верхнюю палубу сумку с её вещичками и лёгонький рюкзак. Осторожно пересчитывая ногами ступеньки трапа и не отставая от матроса, несла она огромный букет из роз, тюльпанов, пестреньких цветочков и длинной травы.
-- Здравствуйте! - с разрешения старшего помощника капитана вошла к нему в каюту и представилась радостно-весёлая: - Зина!
У того от злобы всё кипит и не вырывается наружу только потому, что кипяток сплошь из непечатных слов. Молча смотрит на неё перед тем, как высказать приличными словами то своё справедливое решение, которое - если в двух словах: "Вон, разгильдяй, - никогда чтоб и духу твоего не было на теплоходе нашем!"
С цветочками-василёчками своими и вещичками гуляй, мол, в обратном направлении: трап, причал, проходная порта, вокзал, вагон - и к инспекторам отдела кадров.
Слишком жестоким ему показалось наверно: в один миг и наотмашь гасить веселье-радость на лице девушки. Но скорее всего интуиция в который раз проявила себя: посоветовала не высказывать принятого им единственно правильного и самого справедливого решения. Почему и снизошёл он до воспитательного характера беседы с разгильдяем.
- Читаю выписку из приказа по отделу кадров, - из аккуратно ею построенной стопки документов он взял вчетверо сложенный лист и комментирует напечатанное на нём: "Такая-то назначена дневальной такого-то числа и вот мы -- четвертый день её ждём и ждём.
Зина предчувствует неладное и кивает головой, гася в себе веселье-радость.
- Дисциплина, дисциплина и ещё раз дисциплина - самое главное на судах загранплавания. А вы что выделываете, милая девушка: не начала работать - и сразу вон какущий прогул? На три рабочих дня!
- На три! - согласилась кивком и наконец пробившимися сквозь слёзы словами.
- Пешком что ли шла? Не поездом ехала, а на черепахе?
- Поездом...Дома была два дня, - искала и наконец нашла в сумочке свежий платочек взамен мокрого от слёз. - Меня предупреждали...
Поубавилось у старпома жестокой строгости и стали пробиваться совсем вроде бы ненужные отцовские чувства: на самом-то деле хорошая вроде бы девчушка - вон аккуратненькая какая, ни слова не сказала неправды. Не стала оправдываться - призналась, что её предупредили.
-- Видишь: и сказали тебе, что надо -- а ты (чуть было снова не ляпнул некстати "милая моя").
А побуждала ляпнуть - во время догадался - его левая рука. Не спросясь потянулась к полусонному бутону розы из чужого букета.
Если уходило судно из порта приписки, жена всегда приносила ему в каюту "на дорожку" три розочки - и никогда никаких других цветов.
Не из-за этих ли розочек и пришло в голову: третий помощник только что приходил - ставил ему печати на судовые роли (списки членов экипажа) для пограничников. Там у него над подписью капитана хватит места - если допечатать и только что прибывшую дневальную.
-- Мне сказали, - наконец Зина справилась в который раз и с глазами, и с носом - не хлюпал чтобы и не мешал говорить, - чтобы ни шагу на теплоход, пока не исполнится восемнадцать лет.
В тот же миг у старшего помощника в руках её паспорт и распахнут на нужных страницах:
-- Ты что? В поезде отмечала день рождения?
Спрашивается: зачем спрашивать Зину о том, что у него перед глазами - в её паспорте чёрным по белому написано.
-- Ну да. В Ростове купила большое мороженое себе в подарок цветов. Мне сегодня уже восемнадцать!
Одной рукой старпом сгреб стопку ее документов и придвинул к себе поближе. В другой руке у него телефонная трубка и в неё он строгим старпомовским голосом приказывает:
-- Боцман, кого-нибудь попроворнее быстро ко мне. Срочное дело на пару минут.
Зина осторожно собирает со стола цветы - готовится уходить.
- Сейчас твои вещи отнесут в каюту буфетчицы - с ней будешь жить.
Она и дверь успела открыть, когда оглянулась и старпому вместо "Спасибо", "Извините" или другое похожее на них -- вдруг сказала самое неуместное:
-- Хотите, я все цветы вам оставлю?
Интуиция оказывается не только своевременно подсказывает нам самое нужное - пока мозг выбирает соответствующую программу перед тем, как в полную силу начинать работать. Обнаруживает себя интуиция вдруг и там, где казалось бы у боцмана места для его души его и для сердца. Но на тебе: подсказало ему что-то или даже потребовало: чтобы в распоряжение Зины (старпом здесь всего лишь случайное промежуточное звено) если даже и на пару минут ни кого другого - именно Облапа.
6
К моему прибытию в столовую в главном-наиглавнейшем Юра, при активной помощи Джулит успел разобраться. Между ней и Ромкой ничего "существенного" не случилось. Не только потому что они в каюте плотника наедине оставались не более двух-трёх минут.
Она ещё и при мне ему втолковывала, что её Ромео такой "моя хорошая", что ничего такого и не могло быть. Причем "такое" обозначалось плотными складываниями ладоней. А когда разъединяла их, одну двигала в сторону Романа, а другой - вместе с головой делала отмашки вправо-влево. И получалось у неё для Юры для меня и не только для нас двоих, думаю, - достаточно убедительно.
Подозреваю, что не сумели они даже и поцеловаться. Вполне возможно, что и с пристрастием у неё всё выспрашивавший Юра был того же мнения: вот он и решил считать одну из главных тем разговора исчерпанной.
Решил поставить точку. Не подвести черту - обозначив это соответствующим жестом. А жестом (по его мнению, никто бы не стал жестикулировать по-другому в той конкретной ситуации), после которого он и Джулит вот уж действительно дров наломали.
Он собрал все пальцы левой руки в крепкий кулак, оставив свободным только большой палец. Который к тому же отогнул покруче и вытянул на всю длину. Кого ты, Джулит, мол, считаешь лучшим из лучших, - мы о нём того же мнения: во, мол, какой он парень!
Для уточнения вышесказанному, улыбнулся он и начал кулаком с отогнутым пальцем водить перед своей грудью вверх-вниз, вверх-вниз.
Невдомёк было вахтенному штурману, что у женщин древнейшей профессии могло таким жестом обозначается и ещё что-то.
Джулит из правой ладони слепила такой же кулак с отогнутым пальцем.
Затем почти е до глаз подняла подол своего платья. Расставила ноги -- были чтоб немного шире плеч и в дополнение к этому прогнулась животом вперёд.
У Юры мечутся руки: не знают какой жест в авральном должны делать. В их адрес никакой внятной команды-распоряжения из голова - там тоже паника.
Мадагаскарка переполнена возмущением от бестолковости всех, кто её видит. Значит вынуждена втолковывать истины еще и по-другому.
Почему и вот он где её кулак: у неё в промежности. А отогнутым пальцем то и дело прикасается к неширокой перемычке трусов. Головой всё время упорно отматывает одно и то же: "Нет! Нет! Нет!"
И чертям собачим ваш и мой стыд, когда решается судьба самого хорошего человека! И если все вы настолько бестолковы - что показанного через трусы вам недостаток - готова их сдернуть, и платье, и всё-всё...
7
В столовой кто был из мужиков, ни один из них не дрогнул, не испугался - единогласно проявили мужество.
Но среди женщин в один миг началось такое, что далеко-далеко за пределами страха и просто паники.
По столовой из угла в угол метнулся перепуганный воздух и в ожидании худшего затаился под столами, стульями и, где можно, под ногами людей. Всё это из-за того, что взорвавшейся миной громыхнула стальная дверь камбуза - куда перед этим успела влететь пулей пекариха.
Там на все рычаги-запоры она стала задраивает за собой дверь. Дважды, а какие-то и по четыре раза проверяет задрайки и, для надёжности, кулаками бьёт по их рычагам.
Как от всемирного потопа спастись пытается - от мерзкого безобразия, что увидела только что хотя и всего-то в полглаза. Ни щелочки между резиновых прокладок не оставляет нигде - ни полглотка воздуха, насыщенного бессовестностью-нечистью не проникло чтоб в камбуз. Не прикоснулся чтобы он её ароматно-душистой выпечки, приготовленной на ужин. Ии нигде, нигде чтобы не было от безобразного вблизи девушки - той, что эти сласть готовила.
А Зина секунду или две столбом стояла - отказывалась верить своим перепуганным глазам. Перестали они вдруг узнавать хорошо ей знакомую столовую Не узнавала ни самой столовой, ни что в ней и никого, кто в это время там был. Полуопомнившись, крутнулась -- чтобы в тот же миг убежать. И - ни шагу. Её всегда спаситкельный с изо всей силы визг "У-у-о-о-о-и-и-и..." захлебнулся в том, что его за миг перед этим породило.
Её лоб, нос и подбородок уткнулись в такое, чего не может быть страшнее - в грудь Облапа. И по ней намеревалось её лицо скользнуть вниз. После чего, она вся должна была опрокинуться навзничь или сесть на палубу, разбросив куда попало руки и ноги.
Ни того, ни другого не случилось и не могло случиться - длинные широченные ладони кубанского казака в замок обхватили её талию, через который все остальное само прильнуло к его могучему торсу.
Лишь носками тапочек Зина прикасалась к палубе, когда его ладони выносили её из столовой по коридору и на верхнюю палубу. Где она в полусдавленную грудь вдохнула влажный пассат Индийского океана.
Так и не вспомнила потом, сколько не пыталась: что самое первое увидела, когда открыла глаза и те научились снова видеть. Не поняла: почему не испугались, когда увидела Облапа, и не рванула куда глаза глядят, когда поняла что это его руки обхватили её талию.
Он бы наверно до конца дня её так и держал - обрадованный тем, что она его узнала и не визжит, не собирается убегать. Как это было всегда.
Зина сначала нащупала под собой палубу: одной, а потом и другой ногой убедилась, что палуба настолько твердая, что о неё можно опереться - на ней можно стоять. Таманец это почувствовал, а потом и понял - разрешил ей сначала попробовать получится ли у неё не упасть, если ослабит замок из своих ладоней. По лучилось.
-- Больше не надо! - попросила девушка доверчиво. Такое при этом было в её голосе, чего кубанский казак ни в ее, ни в чьем-либо другом голосе никогда не слышал.
Может забыла, а может нет успела, да и пассат был такой желанный - мог помешать. Сразу не сказала ему "Спасибо!". А только вечером во время ужина сказала. Когда за столом он сидел один.
На ужин были макароны по-флотски. Зина знала и всегда помнила - это его любимое кушанье. Принесла ему на двух тарелочках двойную порцию.
Может в её запоздалой благодарности был и аванс. Появилась уверенность: не будет он больше ей сниться не таким, какой на самом-то деле. Перестанет бояться на него смотреть не только издали, но если он совсем близко.
И всё оказывается всего лишь потому: просто вот сказала ему "Больше не надо" - и он всё сразу понял. Никто из членов экипажа -- у Зины потом с каждым днём всё больше было уверенности, её бы так сразу не понял, как он.
Лично для меня вся эта история с неожиданным концом - ещё одно подтверждение тому, что нет худа без добра.
8
Одно из замечательных чёрт в характере второго помощника капитана: безошибочная ориентировка в любых обстоятельствах и, следовательно способность почти мгновенно принимать правильные решения --- не "тратя время попусту". Обстоятельства -- была сплошная круговерть и такой стремительности, что и у меня в голове неразбериха возобладала на какое-то время над здравым смыслом.
Трусики сбрасывать с себя Джулит, слава Богу, не пришлось.
Вместо этого вдруг стала на колени, руки прижала к груди, ни Юру с его блокнотом и вообще никого не видит. Глаза промелькнули - нисколько не карие, а чёрные. С изгибом книзу губы шевелятся - она говорит, Причем так, чтобы никто из нас не слышал как следует её слов и не понимал что она говорит.
Она разговаривала с Богом и не сомневалась, что нас всех он образумит. Юру -- в первую очередь. Чтобы тот поверил ей: Ромео ничуть не виноват, а только она, она - во всём виновата она.
Сначала жесты руками, их Юра протянул к ней: держись, мол, за них - помогу встать. И смотри в мою физиономию: я тебе верю-верю - неужели сомневаешься?
Так-перетак, тебя, упрямая мадагаскарка! Тогда вот на тебе: он перед ней опустился на одно колено. Не встану, мол, пока ты не согласишься подняться с колен.
Пытаюсь вспомнить: конечно же из какой-то оперетты разыгрывает сцену. Музыкальные комедии его слабость - многие из них Юра знает от корки до корки. С одинаковым удовольствием поёт мужские и женские арии - нередко получается у него вполне прилично.
От её губ до его совсем-совсем близко. Чуть наклонись он или она - на тебе и нечаянный поцелуй. Дышат и не знают наверно свое или не своё вдыхают. Может и смутило это мадагаскарку. Не одно дыхание могло быть виной - ведь и аурами они соприкоснулись. Во всём этом если и ещё что-то растворилось -- нам пока неведомое?
В Джулит само сердце от всего этого дрогнуло и Юра уловил - она согласна встать. Попытался ей помочь - под локоть подвел свою ладонь. И это лишь укорило её почти прыжок: с колен сразу встать во весь рост.
Перекрещиваю ладони перед своим глазами: Юра, мол, кончай всё это. Семафор мой принят, но в ответ показывает растопыренные пять пальцев. Уверен, что ему вахтенных у трапа "не заметил" - пропустил на теплоход постороннюю личность? В его-то как раз суточное дежурство!
9
Взаимопереплетение аур ещё ли почему, произошло такое, чего до сих пор не понимаю.
Пока стояли на коленях Юра и "диверсантка" - они как бы изобрели невидимое, беззвучное, не осязаемое средство связи. Не только изобрели, но и в совершенстве им овладели. После чего, казалось бы, самые необходимые жесты им теперь как бы и не нужны.
Юра был всё время лицом к двери, вблизи которой стол, за которым я сидел. Лицо опрашиваемой мог я видеть изредка. Поэтому и не вправе утверждать, что в их обновившихся отношениях обмен информации осуществлялся и всего-то с использованием зрения - только через его или её глаза. Подтверждением чему будет все, что вскоре и произошло.
Меньше чем за минуту Джулин убедила не только вахтенного штурмана, что на борт "советика" судна поднималась не по трапу. У верхней площадки которой всегда стоит один из вахтенных матросов.
Пробралась она к нам по швартовым концам. Юра сомневается - проявил, выходит, недоверие. Что вызвало у неё улыбку, а потом и смех: "Он что? В чём-то всё тот, каким был до их коленопреклонением друг перед другом?"
Она ладонями рисует подобие наклонных линий - это, мол, два толстенных ваших каната. Юра даже головой не кивнул - согласен. Могла бы, мол, и одной рукой это выразить.
Понятно и другое. Когда наклонилась она и опустила вниз ладони - на двух канатах как бы стоит на четвереньках. Пальцы рук полусогнуты - как бы в обхват чего-то круглого. Швартовых канатов разумеется.
И здесь всё правдоподобно. Юра согласен: такое вполне возможно.
Так высотища же? Не морочь мне голову, Джулит: не каждый опытный матрос отважится лезть по канатам на такую высоту.
Раздвинул руки так, чтобы между пальцами было метр с хорошим запасом и в воздухе нарисовал подобие шести крутых ступенек.
Ты что сумасшедшая: полезла на высоту, считай, телеграфного столба? Когда ни страхового пояса у тебя и никаких приспособлений нет?
Мадагаскарка в смятении: он снова сомневается - ей не верит?
Показывает одну ладонь, сразу же и другую. На них должно быть осталось кое-что от наших канатов далеко не стерильной чистоты.
Труднее было объяснить другое. Юра понял чтоб: "высказанные" им задним числом предсказания оправдались. На большой она была высоте, когда правая нога соскользнула. Но не упала она - успела на канаты сесть верхом.
Произошёл очередной серьезный сбой в их взаимопонимании.
Ему само собой представилось: девушка сорвалась с канатов и летит вниз головой на кромку бетонного причала. Если даже и представилось - уже немало, но в то же время - и всего-то воображаемая трагедия.
Произошла временная пауза.
У Юры она заполнилась воображаемой жуткой картиной. У Джулин - опасениями: снова, мол, не верят мне.
Отчего она и решилась на невероятное (уверен - что не только один я так оценивал): показать нам вроде как вещественное доказательство.
Смелости при этом было хоть отбавляй. Ума если бы и совсем немного - вряд ли. А стыда (с нашей привычной точки зрения) - ни с маковое зернышко.
Подол своего белого искусственно кружевного ли гипюрового платья подоткнула под подбородок. Правую ногу задрала через в сторону вверх и придерживает рукой. Для подстраховки - прикасается к столу бедром другой ноги.
Этого было достаточно: Юра ладонями обеих рук не знает что защищать. Свои ли глаза или попытаться от всех прикрывать девичью промежность. Вот если бы не каких-то у него две ладони, а хотя бы четыре! Если бы каждая при этом ну хотя бы в ползонта - если даже не мужского, а дамского!
Джулит не обращает внимания на его панику: ничто не остановит, пока не поймет Юра - самый понятливый из всех - о чём она рассказывает-показывает, было именно так и нисколько не по-другому. И нет никакого дела что о ней в эти минуты и обо всём этом думает собравшаяся в столовой толпа.
Пальцами она копошились, отгибая и перебирая кромку трусов, пока не нашли ей нужное. Всего-то были в два пальца шириной следы от чумазого каната на ноге почти в самом паху.
"Ежу понятно" -- сидела значит на канатах верхом, чтобы не упасть. А перед этим - карабкалась по ним на четвереньках.
После того, как доказала советика офицеру что считала нужным, на задранная нога опустилась и нашла опору на одной из ковровых дорожек у стола, подол платья расправила и со всех сторон оправила - досталось мне при этом какое-то короткое время видеть её лицо. Таким значит видел его и Юра - и читал в нём упрек, что вот-вот мог сорваться в горькую обиду. Но и готовую тотчас же навсегда исчезнуть, если они вместе засмеются.
Советика моряк, ты что? Мы же с тобой теперь не такие, какими были - какими остаются другие? Боялся - вдруг покажу недозволенное? Неужели мог подумать, что у меня нет стыда! Нё знает - не понял?
Неужели не понял, что имею право ему (и никому больше) показывать что показала, а он (кроме него никто) -- имеет право у неё всё-всё видеть?
10
Пролапушил. Углубился в исследование пустяковых переживаний, фактов суть которых не стоит выеденного яйца. Наверно и ещё что-то меня отвлекло. Не видел, как расставались Джулит с Ромео. И на полшага, скорее всего, им не досталось при этом приблизиться друг к другу. Слов таких не успели вспомнить, чтобы успеть их сказать на прощанье. Может был с чьей-то стороны жест ли два. Но взгляды могли быть полны готовностью сохранить верность друг другу и верой в неминуемое счастье.
Не знали, что видят друг друга последний раз. Что не встретятся долго-долго. Скорее всего - никогда.
Пролапушила и Джулит. Но совместными усилиями успели мы кое-что исправить.
Она всё время была уверена, что судьбу Ромео решит советика офицер. Его слово будет и последним и решающим, когда капитан (в порту не новичок - знала кто на судне такой, что главнее его нет) станет определять меру наказания матросу за его проступок. А разговор - двумя-тремя словами кто из советика перебросится -- с иностранкой конечно своеобразно будет истолкован.
Если же разговаривал с проституткой - слышала о таком в порту - советика говоруну не позавидуешь.
Почему Джулит и пошла туда, куда вели Ромео - ни на шаг не отставала. Её-то никто на иностранном судне и пальцем бы не тронул.
Когда он свернул вправо, ей следовало бы идти прямо, выйти на верхнюю палубу, к трапу и по нему спуститься на причал. Чьё-то могло быть улюлюканье, посвист, хихиканье - к такому придётся привыкать при её профессии. Когда неудача - не плачь!
Джулит оставалось шага три до двери из столовой, когда заставило её что-то обратить внимание на непонятное что говорил советика офицер с кем-то. Он сказал что-то предназначенное для Ромео. После этого у него много слов - для моряка, что совсем близко от неё.
Тот сначала сидел за столом. А когда поднялся со стула и слушал офицера - всё время смотрел на Джулит.
Никакая не интуиция - женский здравый ум ей подсказал, что судьбу Ромео будет решать не столько тот, что с нарукавной повязкой и в фуражке. А вот этот - что смотрит на неё. И не важно, что он, как и еще двое-трое всего-то в самодельной безрукавке из флотской тельняшки и в обыкновенных модных у моряков шортах - синих и с белесыми "потёртостями".
Её тревожный взгляд он погасил появившейся у него спокойной улыбкой - будь, мол, и ты спокойна. На её вопросительный жест ладонью вверх-вниз и мельком взгляд на Ромео - ответ положительный. И этот его ответ казалось бы ничем не отличимое от только что вверх-вниз колебаний её ладонью.
Оказывается этого мало: от неё ещё один жест-вопрос - не одной, а двумя ладонями. Двумя его ладонями ей ответ - еще и с добавлениями в улыбке. Столько добавил, что когда вышла в коридор и даже когда по трапу спускалась, ей трудно было не улыбаться: знала, что самого плохого с Ромео не случится - тот, что в фуражке и с повязкой, и другой - что в короткорукавой тельняшке ей поверили и теперь знают, какой для нее "моя хорошая" -- такой, что она лучше его никогда нигде не найдёт.
11
После того, как "финита ля кмедия" в столовой завершилась, у меня со старшим матросом был в его каюте откровенный мужской разговор.
Вопрос у меня был один-единственный: с чего началось и почему дошло до такого, что дальше, мол, некуда? К этому вопросу не было ни одного наводящего или дополнительного. Он рассказывал всё, что считал нужным.
Увидел он её, когда по окончании швартовки теплохода стояли с боцманом и рассматривали привычное столпотворение в порту. Разница (так им казалось вначале) и всего-то одна - у него певучее название Таматаве. Завораживал до опьянения, правда, и запах приятного благовония из мадагаскарских знаменитых пряностей - корицы, гвоздики, ванили.
Боцман обратил внимание на такую красивую девушку, будто никаких пряностей нет без нее и не может быть. (Старший матрос об этом сказал не так полно - вот и уточняю обстановку своими словами. Полагая, что от них - только ближе к сути происшедшего.)
Сбросив брезентовую рукавицу с ладони, боцман послал вниз на причал воздушный поцелуй. Такой тотчас же пришел в ответ от на редкость красивой мадагаскарки. Что вдохновило бывалого покорителя морей и океанов на большую щедрость - для чего пришлось воспользоваться обеими ладонями. Тогда-то и выяснилось: ни самый первый, ни одновременно слетевшие с двух ее ладоней поцелуи адресованы плотнику, а не боцману.
В тот же день и представился он ей. Сразу привык и стал называть её Джулит. Пробовал называть по-шекспировски Джулетой - звучало хуже, менее красиво и, как бы, совсем не для неё такое имя. Своей далеко не освоенной профессии не пыталась она скрывать - знала, что он сразу обо всём догадался. Просто: об этом, не то что говорить не стоит ни слова, - даже и думать на какое-то время каждый сам себе запретил.
Она была неугомонная фантазёрка и выдумщица смешного и самого неосуществимого. Например, два дня уговаривала его спустить на причал веревку, чтобы она сделала петлю. В неё сядет - и он подымет Джулит к себе на полминутки, на две секундочки хотя бы.
Или - насчёт иллюминаторов три дня фантазировала.
Увидела приоткрытым в чью-то каюту иллюминатор и давай возле него устанавливать рекорды по прыжкам в высоту. Зацепятся, мол, сначала пальцы и ладони. Ты подхватишь меня за руки и втащишь в каюту. Не лучше этого был и другой вариант: он головой, ногами ли как можно больше высовывается из иллюминатора и она своими руками помогает ему выбраться на причал.
Вопрос был снят с повестки дня после того, как он сумел ей объяснить, что его каюта в надстройке теплохода не со стороны причала - с противоположной стороны. А в их распоряжении, увы, нет ни шлюпки, ни хотя бы надувной резиновой лодки.
Не меньше, чем над иллюминаторным вариантом, смеялся он и когда Джулит решил проявить себя и канатоходцем - с причала вскарабкаться к нему по швартовым канатам. Отговаривал, смеялись вместе над её затеей - Джулит оказалась непокорно упрямой.
Взгромоздилась на канаты и пошла. Далеко не так уверенно и красиво, как в цирке, получался у неё каждый шаг.
Никогда в жизни у Ромки не было такой силы желания, как тогда - чтобы у Джулин все получилось, как она придумала. И уверен, что она-таки на самый верх докарабкалась потому, помогло ей небывалой его желание. Оно и помогло, когда оступилась её правая нога, удачно упасть на канаты. Помогало и потом -- в обхват за них пока сидела верхом.
Наконец вот она -- от него совсем близко. Другого и не оставалось: он подхватил её подмышки и помог перебраться через отогнутый фальшборт - к себе на верхнюю палубу.
12
Во многом, может и всего-то во второстепенном, лирические признания Ромео дополни очевидец того, что происходило в каюте плотника. Кстати единственный очевидец и в этой роли он оказался не по своей желанию. Вынужден был - выполняя служебные обязанности вахтенного матроса у трапа.
Кто-то из мотористов заметил "полуголую девицу" -- как она шмыгнула в каюту плотника. Только это он и сказал матросу, что стоял у трапа. Тот сразу доложил вахтенному помощнику капитана. И все на теплоходе, как по пожарной тревоге, включилось и безотказно заработало.
- Сюда - ко мне плотника! - посылает Юра вахтенного матроса и вместо него остался у трапа. Вдогонку еще и добавил: -- Его - в столовую! Голую бабу - в шею. Пакости никакой на судне - и духу чтоб не осталось!
Оказалась в каюте плотника никакая не пакостная баба, как ему сказали, а барышня. Такая, что матрос всю жизнь о ней рассказывал и никак не мог рассказать всего. В своих рассказах сто раз повторял "с ума сойти - какая красивая" - после чего ему на какое-то время становилось легче. Снова надеялся: наконец-то, мол, о ней сказал всё самое нужное.
И никакой не голой она была, ни полуголой, а в белом платьице. Правда коротенькое - колени едва закрывала. И сшито из очень решетчатой ткани: сплетено из ниток и цветочков разных, листиков. И было разного другого много, но между ними сразу увидишь сколько хочешь всё -- что было под её таким платьем.
Когда вышли из каюты плотника, по коридору шли, а потом и вверх по трапу -- впереди был Ромка. Ни на шаг не отставала от него она. За ней вахтенный матрос -- выстукивал подобие строгого строевого шага растоптанными кедами.