Сергеев Кондратий. По первопутку

КАССАНДРА

Здесь когда-то был город. Здесь ныне

край земли. Здесь когда-нибудь будет

океан. Здесь отчаянно стынет

горизонт. Здесь последние люди

смотрят голодно и не мигая

на парящие в воздухе горы.

И бормочет старуха нагая,

что когда-нибудь будет здесь город.

* * *

На краю глухого оврага растягивать, как минуты,

глотки из заветной фляжки, поёживанья, затяжки.

И вздрагивать чуть заметно, когда товарняк тормознутый

иль скорый безбашенный рядом взрываются на растяжке.

На краю провального лета, осыпавшегося наземь

всеми своими фибрами, молящего: бросьте! - не сглазьте... -

голыми рёбрами рыбьими... Но - всё равно, мы сглазим,

и значит - курить, продлевая агонию страсти и сласти.

На краю транзитного мира, под выспренней эстакадой,

под выгнутыми быками, на самом краю ойкумены

растягивать куревом лёгкие, надорванные блокадой,

раскрашивать марево охрой - и в этом не видеть измены.

* * *

(К "Торжественному закату")

Когда солнце плыло величаво над кромкою леса,

А плоистое поле легко к небесам подымалось -

Между явью и навью <мерцала сквозная> завеса,

И душа расширялась, а сердце, напротив, сжималось...

Когда солнце погасло за кромкою <низкого> бора,

И слоистое поле свернулось <сиреневым> студнем -

Оказалось, <достаточно лишь одного> разговора

Между <праздничным вечным закатом> и вечером будним...

* * *

(После праздников)

Косые разномастные домишки

ощипанны ухватистым дождём...

Уж ежли пораскинуть здесь умишком -

окажется, что не того мы ждём,

что - словно перезревшая девица,

косясь в окошко на раскисший шлях -

не видим, как - за ним - большая птица

крылом поводит в мокрых тополях...

"Звездец^* подкрался незаметно..."

Август - астры...

Sonette Ю l'automne

(l'Иpigraphe) Как в туз с шестнадцати шагов из пистолета,

как в лист - на хлёстком мизере заход -

убито лето - как в висок кастетом...

Всё в масть - и на червях сыграет год.

(из неизданного)

I * * *

Ан мы того и не заметили,

как он прокрался под оконце к нам -

всё прихорашивались, медлили,

всё выгораживали солнце, а

потом моргали перед помпою

его - кротами-слепышами,

когда он - водородной бомбою -

вставал над теми камышами.

II * * *

(Романс)

Ворованного винограда

Непоправимо кислый вкус...

И жаркой памяти укус

В сырой глуши чужого сада.

Я наконец-то сочинил,

и в жанр жестокого романса -

любви и крови мезальянса -

добавил чуточку чернил.

И наконец-то этот год,

Как некогда - бедняга-Листьев -

Остался в луже душных листьев

Под мой медлительный уход.

III * * *

Шелест лёгкий, шелест вкрадчивый

По шатру листвы густому...

- Стал быть, паря, поворачивай

Да держись поближе к дому.

После лета вёрсты длинные

Зарядившего ненастья.

И откос крутой да с глиною.

И тропа червонной масти...

...Дождик шепчет осторожненько,

Косит лживыми глазами...

После кроит всю дороженьку

Клён бубновыми тузами.

IV * * *

("Докажи, что ты не верблюд...")

Рыскать. В вороха листвы

Внюхиваться до потери

Пульса... Уксус...гул молвы...

- Где вы, люди?.. Кто вы, звери?..

(из чернового)

Рыскать. В вороха листвы

внюхиваться до забвенья

(если само- , стал быть, вы -

всё одной цепочки звенья).

И вовек не разобрать:

в чём тут опыт?.. чей тут запах?

где листва, а что тетрадь?

Кто кружит на мягких лапах?..

Но сжимаются круги... -

Озаряется опушка

золотой иглой из мги

и сквозит игольным ушком...

V * * *

(Поэт и Жизнь)

И жизнь, и слёзы...

Ну вот мы опять с тобой.

И волны заводят речь.

И ходит сама собой

невнятица наших встреч.

Нелепица наших лет

уходит на третий план

туда, где оставил след

беззвучный аэроплан.

А нам остаётся плеск

и шелест...

Камыш. Лоза.

И солнечных бликов блеск.

И слёзы -

глаза в глаза.

VI * * *

(Куриный бог)

Ртуть реки. И золото осинника.

Серебро трепещущей ольхи.

Интересно, верят ли в Алхимика

Искорки пугливые - мальки?..

Непроглядна синь небесной колбы.

И дрожит хрусталик... и уже

Обкатали жизненные волны

Философский камушек в душе.

VII * * *

Наша скудная молодость тем же отмечена,

что горит на верхушках бестрепетных сосен

в этот час, когда страшная, будто неметчина,

на закатных лучах воздвигается Осень.

- Чем же?.. чем же? - А той же больной быстротечностью,

той же призрачной, той же прозрачной печалью,

что сквозила в дымах всё того же Отечества,

проштампованных солнца сургучной печатью.

VIII * * *

На самом деле я прозрачнее, чем призрак -

жилец туманный пустырей и подворотен.

Я постоянен вечерами, будто признак

дурной погоды. Я бесповоротен,

как наступление последних дней веселья

с губами жадными и кислыми от сока,

недобродившего ещё в хмельное зелье -

уже пьянящего предчувствием порока...

Я безыскусен, как осиный сладкий танец,

и, как укус осы - почти безвреден,

и невесом - как потерявший глянец

осины лист, что осенью изъеден.

Я - беспризорен... Я почти неподнадзорен.

И солнечным лучом так точно схвачен,

что, несомненно, был бы подзаборен,

когда бы не был призрачно-прозрачен...

(вторая половина 80-х прошлого века)

IX * * *

(Классическая поэзия)

Неразговорчивой порой

пустынны здешние тропинки,

и забираются личинки

поглубже в щёлки под корой;

и этот шорох изнутри

и шёпоты в листве опавшей -

вот отклик Музе, накропавшей

стишок на отблесках зари...

X * * *

(Лес земной и лес небесный)

Значит надо шаг за шагом

вдоль опушки прошагать.

И осинке над оврагом

мерным сердцем не солгать.

Значит надо прежде слова

услыхать небесный такт,

Вдоль вышагивая снова

беспредметно и за так.

Значит надо, чтобы стопы

отрывались от земли -

Чтоб в воздушные пустоты

корни смысла проросли.

... и осинник над оврагом,

и берёзок стройный ряд -

машут сучьям, пням, корягам -

в чистом воздухе парят...

XI * * *

("Долой быт!.." -"Долой стыд!..")

Я дал разъехаться домашним...

<...>

Ты так же сбрасываешь платье...

Ну, здравствуй, Природа! - эть, старая шельма... -

ну вот вам: обрушилась крыша листвы,

ан вместо дразнившей зрачок синевы -

навыкате осени мутные бельма.

И голые стены стволов и ветвей

ободраны вплоть до газет под обоями...

Ей в кайф изгаляться над нами обоими:

"А помните, как вам тут пел соловей?.."

XII * * *

И некому молвить...

Вот они - сумерки шалого духа:

Табором улиц - по табору леса...

Точат кору загрубевшего слуха

Черви из черни, жучки из железа.

И отзываются экие дали! -

Так что и вздох застревает, как дышло...

Вот и скажи тут кому - что видали,

Что здесь почём,

О чём слыхом неслышно...

XIII * * *

(Купчины)

Пушки с пристани палят,

Кораблю пристать велят...

Сытно ели, сладко пили -

с княжьим быдлом наравне,

да рассказывали были

о заморской стороне:

там-де филины да совы,

вепрь свирепый, мудрый лось...

где в разгар охоты псовой

не пилось и не спалось.

...а попивши и поевши

повалились с лавок ниц -

приморил, как видно, леший

из родимых небылиц...

XIV * * *

("Не пей, Серый Волк,

козлёночком станешь...")

Зима!.. Крестьянин, торжествуя...

<...>

Его лошадка, снег почуя...

Поражены гораздо глубже,

чем просто слухом, просто зреньем -

мы пьём из поднебесной лужи

отвар из листьев и кореньев.

Мы глушим слух грибным настоем

и прутьями сечём сетчатку.

И ничего уже не стоим -

зарывшись с головой в клетчатку.

Мы - потерпевшие по полной.

Верхи! оставьте нас в покое -

какой бюджетною строкою

вы воздух можете исполнить,

чтоб компенсировать такое?..

Каким, о Боже, нацпроектом

вы тужитесь исправить это:

вот - лающий plusquamperfectum

и в клочья порванное лето!..

Вот то, что нам родня, нам - ровня,

что внятно нашему рассудку...

Вот что угрюмо кинет в дровни

Мужик, плетясь по первопутку...

Осень 2010-го...

_______________________________

^*Звездец - "Собачья звезда", Сириус

* * *

(Белая пыль)

По синему полю - цветочки-ромашки.

По белому полю - все крошки, рюмашки...

Засыпали солью, забыли в крахмале.

И белою былью заткали, зашили.

И белою молью ловили - поймали.

И синею далью - крошили, крошили...

* * *

(Собачьи свадебки, кошачьи сказочки)

Кошка Мурка - шмыг в печурку -

и свернулася клубком.

Всем знакомы эти жмурки,

и сюжет - ахти - знаком:

пред придурком Сивке-Бурке

стыть трепещущим листком -

и скрести по штукатурке

сказок вещим языком.

Полог небосвода писан мёдом,

Молоком топлёным писан полог.

Не намётом - гарцевать с намёком...

Только ты поймешь ли, милый олух?

За морями дразнят жары-птицы.

За горами во шатре высоком

Сладок голос, долог волос царь-девицы...

Так что, долетишь ли - ясный сокол?..

Разгулялась свадебка тупая:

Кровь по кругу черпают ковшами.

За рядном - закут: переступаю,

Прядаю дремучими ушами...

ПЕРЕКЛИЧКА ПЕРЕГОНОВ

" ...и был мне глас..."

(1)

Тяжеловоз взбирается на насыпь... -

и здесь заметно, как дрожит земля,

и как дрожит осинник голенастый,

как дрожью пробирает тополя,

и даже дуб плечами передёрнул,

нутром почуяв переплёты тяг,

и лишь шиповник с обречённым тёрном

легко на этих стелется путях...

(2)

Упав на дно большого глаза,

дивишься: внове, как с иголочки -

столбы светящегося газа,

деревья - палочки и колбочки...

И столько в этом точек зрения

и величин, к нулю стремящихся -

и этих - мнимых без зазрения,

и настоящих, настоявшихся...

(3)

В морозном воздухе тягуче

поют далёкие гудки -

сон этих жалостных созвучий

на алые на лоскутки

рвёт сердце, душу гложет, мучит,

вгоняет память в закутки

исповедально-заповедных

доисторических времён,

что гонгами закатов медных

венчали шествие племён

в тартарары... А барабанщик -

он вот он - рядом, на стволе!..

Когда б я был подлец, обманщик,

а не чудак навеселе -

н а в е р н о е б, совсем иное

вам заповедал мой петит...

Но без закуски прямо к Ною

наш паровоз вперёд летит!..

(4)

Какая горечь в этих сквозняках...

Потусторонний мир - он здесь таков:

Со вкусом меди детских пятаков

На кипячёных голубых висках.

Какой оскоминой до дрожи в дугах скул

Зев наполняет утренний зевок!..

Холодный пот струится по виску,

Насквозь пропитывая ветреный песок...

(5)

От чего оттолкнуться?.. от узкой и хрусткой лыжни,

от ветвистых тропинок, от выставленного рожна...

За леском на буграх пионерские кличи слышны,

но слышнее твоя монархическая тишина... -

В ней гуденье и шелесты высоковольтной дуги,

переклички дрезин и пульсация крови в ушах...

Я всё медлю... А пристальный ворон сужает круги

над стальным полотном. До него остаётся лишь шаг.

* * *

...Да тополя, и свод светло-зелёный...

(А.А.А. "Воронеж")

Опять одно - пить разведённый спирт.

Так зелен Glas, что кажется, что вечен:

Как вечно-славен лавр, и зелен - мирт,

И как прищур небес - бесчеловечен...

О, где оно - пасхальное вино?

И горечь роз, и пурпур из Фалерна...

Закат померк - и путь один... И, верно,

Вот так и было всё предрешено.

Но как страшит норы дремучий лаз!.. -

И, как в стаканах - в жилах иней стынет.

И в небесах горящий немо глаз.

И глас незрячий в ледяной пустыне.

* * *

Живое ищет утешенье в неживом -

слепым щенком, что, внюхиваясь в тапок,

боготворит не человека - запах,

за то, что на посту сторожевом

его жилья он (запах) - столь надежен,

его оплот так ощутимо твёрд -

как замок на скале у входа в фиорд,

как меч вождя, блистающий из ножен

не часто - а, даст Бог - и никогда -

на всем веку слепой щенячьей жизни,

когда земля тождественна отчизне,

а время - только беглая вода...

И блеск огня (живого) где-то там -

на недоступных памяти высотах -

внушает страх, как в темноте тамтам,

и жалит ужасом - как сладость в диких сотах.

...когда то станешь псом сторожевым

при сна в ночи не ведающем Лорде,

и отблеск факела, скользнув по узкой морде,

сверкнет твоим оскалом ножевым -

когда твой взгляд, презрев свое жильё,

пронзит насквозь клубящуюся нежить:

полет валькирий - только остриё

для твоего копья, оно - мое.

Мы суть одно. И нечем нас утешить.

<?..>

* * *

(Гиперборейские дары)

Быстро смеркается в зимнем лесу.

Я на заимку гостинцы несу:

фляжку со спиртом, да сала шматок,

да малую книжку в полтысячи строк.

Холодно, грустно: из фляжки глотну.

Да козью ножку коряво сверну -

тускло мерцает её огонёк:

в чаще пропащей - как я, одинок.

Холодно, пусто - лишь в тучах звезда

тянет и тянет свои провода,

цедит и целит златую иглу

прямо мне в сердце - в промозглую мглу.

Мало-помалу всю фляжку допил.

Серым воронам всё сало скормил...

Бог даст - из книжки в полтысячи строк,

глядь - и займётся пустой костерок -

будет хоть что-то на зимнем пути

<к вашему хлеву>, что мне не дойти...

23 дек. 04г.

ДВА ФЕВРАЛЬСКИХ СОНЕТА

"Заветный вензель..."

* * *

Вообрази меня, мой друг!..

Хоть зимний вечер безобразен,

И внешний вид мой несуразен,

И вещи валятся из рук...

Но вещий смысл свистящих вьюг -

Он нам по-прежнему не ясен.

И неразгаданно прекрасен

Заснеженного света круг.

Но ветер ломится в дома.

И валится на крыши тьма.

И оплывает воск на свечке.

Мой друг! вообрази: - зима,

Не дай мне Бог сойти с ума...

Ты видишь? - свет на Чёрной речке...

Начало 80-х.

* * *

Морозно. Весело. Трагично.

Ему и больно и смешно...

Но все уже предрешено

(и этим несколько вторично).

...под скатом крыши черепичной

Мерцает теплое окно.

И даже, может быть, вино

(что, впрочем, было бы логично)

Там разливают не спеша

По индевеющим бокалам...

Душа довольствуется малым.

А впрочем, где она - душа?..

...Душа ночует по вокзалам,

Где пальчик вмест карандаша.

Конец 90-х.

(Два стихотворения)

* * *

Ан не пробиться занесённым

поверх калиток и заборов

не полем - полюсом снесённым,

наваленным на косогорах,

надутым, как лобастый купол

шелома в царской оторочке...

Так вот где девок я не щупал,

какой я с плеч не рвал сорочки.

Жизнь нынче выросла как тесто -

да столь чудна её опара,

что даже коль была б невеста -

я чую: я уж ей не пара.

И коли с этих крутояров -

поди, переломаешь ноги.

Тут подавай нам кудеяров,

а прочих вымышлых - в остроги.

А под ракитою, где Маша

ждала поручика Гринёва,

такая заварилась каша,

что и чертям с неё хреново.

Одернув куцые шинели,

переметались мелким лесом,

когда по воздуху метели

перемещались старшим бесом.

* * *

Что ж вы, давние стихи! -

что ж вы - шустрые ребятки?..

Ну, понятно: как грехи -

всё хи-хи, а после - в прятки.

А как время пропадать -

без запинки, без оглядки -

ни хрена вас не видать

из-под жизненной подкладки.

Ну, понятно: кабы знать,

что оно вот так бывает:

что бы жизни ни сказать -

а она всё прибывает,

помаленьку топит лёд -

мы б под этой подоплёкой

припасли б, скорей, кулёк

с лягушачею молокой...

А всё ж жаль, что не судьба

зачерпнуть из той криницы:

страдна - стадна! - молотьба

человеческой пшеницы...

Домотканое рядно

их - на номере казённом.

Проворонили зерно,

вот и вышли чернозёмом.

ЕВРИДИКА И ОРФЕЙ

(из "Стихов о русской поэзии")

* * *

(Орфей...)

Перекрестись на образа

их изб в берёзовых окладах -

и Бог с тобой: куда глаза

глядят и никакого сладу

с чем нет - ступай туда пешком,

дай волюшку ногам и носу,

перепоясав ремешком

свою бесхитростную ношу.

Блаженно: протирать очки,

со вкусом внюхиваясь в сырость,

и зло поддергивать портки,

однажды сшитые на вырост.

И сладко замирает дух,

и слезы застят взор, и оком

сморгнешь - когда тебя меж двух

огней в лампадках повитух

подхватит ледяным потоком.

И, сжавшись книзу живота,

твоя душа тихонько ахнет,

сообразив - чем пустота -

и чьим она дыханьем - пахнет.

И - босиком по углям в ад -

ступая горестно и гордо,

перепоясав наугад

свое заливистое горло...

* * *

(... Евридика)

А дальше хозяйка - судьба,

И переупрямит над Камой...

(Арс. Тарк.)

Вот ить - обувка плохонька,

И одежонка ветхая.

А смерть настоль близёхонько.

А даль такая светлая -

Что с ветки да на ветку я,

А с кустика - на травушку.

И песенка заветная...

Ан - обстирай оравушку!..

Ужели распотешится

Народец мал-зарёванный?..

Что за причуда - вешаться,

Коль жизнь уже - верёвочкой...

* * *

Служба цепкая, двоякая -

ай - не любит тех. кто якая

на плацу ценой бахвалится -

да снопом во поле валится.

Эта служба, эта службишка -

аль дружка не приголубишь-ка -

как полюбит да побалует -

перстеньком за то пожалует.

Перстень этот не простой-ка, слышь:

надевая его ойкаешь...

вишь, как молодцы топорщатся -

да тайком от боли морщатся.

Токмо службишка та цепкая -

на гвозде верёвка крепкая.

Девой плачет, волком рыщется...

Не всегда и крестик сыщется.

БЕЛЫЙ СНЕГ / ЧЁРНАЯ РЕЧКА

* * *

(Зальцбург)

Крошка Моцарт.

Морозным вечером <кирхе>

не видна за окном игрушечной <кюхе>.

Лишь снежок горазд танцевать и пырхать

у соседского фонаря на брюхе...

Ах, златые цепуры ревизских сказок! -

В телевизоре царствует <лэди> Винтер:

норовит украсть из резных салазок

наших неземных

гениальных

<киндер>

* * *

(Чёрная речка)

"Чур-три - нет игры..".

Няня, можно - понарошку

Я мочёную морошку

попрошу?..

Попрошу печатный пряник,

Попрошу хохлацкий драник,

анашу...

Попрошу покой и волю,

Попрошу кузэна Колю

и Annette...

Только - можно? - понарошку...

А себе оставлю крошку:

белый свет...

* * *

(Воронеж)

Идёт направо - песнь заводит,

Налево - сказку говорит...

Рыжей кисточкой втравливает язычки,

потешает полешки весёлый огонь...

Ты сними - не держись - жестяные очки,

и раскрой - не стесняйся - в мозолях ладонь...

Это - просто тепло...

Это просто - тепло

проникает гораздо живее, чем мысль.

И уже можно просто смотреть на стекло -

и разглядывать просто морозную пыль...

И рассматривать в кущах немыслимых пальм

затаённый могучий и кряжистый дуб.

И тогда можно запросто слышать букваль-

но слова из ещё не родившихся губ...

И - как это ни странно - но есть Коктебель,

как есть Зальцбург, Тоскана, Воронеж и Псков...

И хрустальная мреет меж них колыбель,

крепко спаянна миром замёрзших замков.

Вот ужо! - мы протопим могутную печь,

вот уж - не пожалеем медвяной струи

и затеем - займётся - горячую речь...

- Чьи же это слова?.. - Ан, мой друг - не твои...

...Скулы сводит, когда соберутся врачи

и начнут обнажать вплоть до грязных носков...

Но когда рыжий котик в печурке мурчит -

не страшны ни они...

ни Шварцман,

ни Вайскопф..

* * *

Чтоб сказать с последней прямотой,

Нужно долго набираться немотой,

Не копить её, как злато в сундуках -

Ворохами гресть, наваливать в стогах,

Набивать под верх высокий сеновал,

Исподлобья меря взглядом звёзд оскал,

Чьи зрачки прямые мертвенно молчат,

Меря глазом кость и стать слепых волчат.

24/05-04

* * *

(Станционный смотритель)

Мужичок, приговаривая что-то,

работал над железом...

("Анна Каренина", 7, XXXI )

Станционные фонари

дребезжат из-под жирных колёс.

Говори, mon ami, говори!.. -

я и тем уже тронут до слёз,

что не помню, который тут год

в толщу, где провожать и встречать

надлежит, я - смотрю... о, mein Gott!..

На губах закипает печать.

* * *

Человеческое сердце -

ледяной бубенец,

карамельный леденец,

златобрачный венец...

Человеческое сердце -

тугие меха,

стерляжья уха,

заливные потроха...

Человеческое сердце -

заплечный мешок,

каравай да посошок... -

вот и сказки конец.

СОЧЕЛЬНИК (Холодильник)

Темнота за окном живёт собственной жизнью, далёкой от нужды

того, кто, вперясь в неё, сидит на стуле в собственной съёмной кухне.

Её (темноты за окном) обольщенья ему (сидящему в кухне) чужды,

как чужды шалости злого Сашуры печальному Кюхле.

Время от времени за спиною сам собой рычит холодильник.

И хотя мороз за стеклом не шутя намекает на происхожденье из вечной камеры

тех казематов, в которые только Имперский Светильник

только и может проникнуть X-rays, ибо стены - глухи и каменны,

он (холодильник) за честь не почтёт соотнесение с Вечностью,

тем паче - с январскими звёздами и городскими огнями.

Он - как почтовый ящик, что полон письмами - и все отвечены...

как избушка - от ставенок и до конька в свежей изморози - меж дремучими пнями...

как короб - в который Машенька сможет втиснуться

с румяными щёчками своими - меж пирожками,

наливками, графинчиками, страничками, на которых - амуры, виселицы,

и ножки, и профиль, и фас - и флажки со штыками...

Ему, как медведю - чужды искушения обезьяньих дебрей,

тигрового глаза, клико, осетрины, омаров, лангустов...

Пожалуй, на лысых боках его ещё различимы царапки свирепых вепрей,

но главное - что в нутре он просто сгусток

живого (точней - свежезамёрзшего, точно морошка) прошлого -

вечного спутника ссылок, забвений, изгнаний.

И потому его домашним ворчаньем, как мягким снежком, припорошена

неизбежность последних (в т.ч. - и его) роковых содроганий.

От них (содроганий) звякает колба стеклом о прожжённую глину

крынки, и, ежели не оборачиваться в темноте, то кажется: кто-то

то ль постукивает строгим карандашом по пустому графину,

то ль предлагает по полной поднять во здравье кого-то...

(скорее - во светлую память, ибо светлая память -

это как раз и есть залог окончательного здоровья, к которому - кто ж неволит...)

... А вот уж что ж тут упомнишь?.. когда - кругом темнота, огни, змеиная заметь...

и пар клубами - морозный, драконий, дремучий - из прорубей - как над Невою...

... Лучше б спросонок своих сослал Император всех в родовую вотчину

под надзор к батюшке, как бы строгому... вроде как лучше бы...

Ан, где же и впрямь внимать нам в утробном урчании ворчанью Отчему,

как не в сочельник, в вертепе - в избе, в этой крайней излучине...

Янв. 08г.

* * *

(Ностальгическое)

Космос предпразднично приукрашен.

Сплошь от чукотского мишки до англицкого лёвы

вызвездило. И за каждой звёздочкой Женя Лукашин

близоруко щурится Наде Шевелёвой:

"Как же нас угораздило оказаться здесь вместе??.

Кто ж догадал здесь родиться с душой и талантом?..

Нам - обручённым своему жениху и своей невесте...

Нам, обречённым - как тем атлантам..."

В душных коробочках со слюдяными окошками

бинтами повязаны - сами себе подарки... -

нам бы - как тем собакам и этим кошкам -

сквозь проходные дворы в продувные арки...

Призрачными шарами жмурятся ветхие ёлки.

С веток сыплется прах на соски и ключицы.

И подымают шерсть на загривках волки.

И не сводят холодных зрачков с них волчицы.

Космос, лишённый тепла, чёрен и страшен.

Звякает колбочками за зеркальной витриной провизор,

но сквозь снежную муть щурится наде женя лукашин,

а за стеной у соседки бубнит телевизор.

* * *

(Осечка)

((15-й годовщине августовского путча))

- Глупая шутка! - подхватил другой.

- Держу 50 рублей против 5, что пистолет

не заряжен!..

( М.Ю.Лермонтов "Фаталист")

Не зацепиться слабым словом

за кромку ветхих облаков:

так словно механизмик сломан,

как будто гномик - был таков...

И остаётся на насесте,

пригретом местной алкашнёй,

рассказывать как о невесте

о крабе с красною клешнёй

и вдруг осечься, обнаружив

не городской облезлый сад -

а вороха брабантских кружев,

осыпавшихся век назад...

ВОСПОМИНАНИЕ О СЕМЕЙНОЙ ССОРЕ

Просыпали соль. Прогнали собаку приблудную.

В стаканах остался (запомнилось) чай недопитый.

Потом... бесконечно - в окно: на площадь безлюдную,

На серый снежок, заметающий серые плиты...

Да... кажется, громко бубнил телевизор за стенкой...

По-моему, что-то о счастье служенья отчизне.

А прямо у глаз - голубоватою венкой

Дрожал на стекле исчезающий след нашей жизни.

И счастьем казалось - увидеть бы старого друга,

Спешащего наискосок через площадь к подъезду...

Но... лишь пионеры бегут по фанерному лугу

Навстречу теперь уж не помню которому съезду.

Середина 80-х.

ПИСЬМО ТАТЬЯНЕ

Для того чтобы умирать от любви

потребно время; ну хотя бы недели две,

которые напролёт можно умирать от любви

без единой мысли, без будильника в голове.

Без будильника в головах умирать, засыпать и сны

видеть; какие - не столь уж и важно для

переживания лета, зимы, весны,

осени; января, февраля

И т. д. и т. п. - как роковой черты,

как мига, в котором сошлось/развязалось всё;

а не как бесконечной горизонтальной черты,

о которой писал, скорее, Лаплас, чем Декарт, тем паче - Руссо.

Для того чтоб умирать от любви - нужна возможность порхать,

биться крылышком, падать, взмывать, будто птичка та,

подбитая влёт, которой Господь заповедовал не пахать,

не сеять - а петь напролёт, с листа

Утолив росинкой жажду, а голода не

познав; поелику, когда твоя грудь в крови,

не думаешь о скудной, о горизонтальной стерне,

а только о небе - чтоб умирать от любви -

Для того чтобы умирать от любви, в груди

вмещая весь ужас предсмертный, всю сладость цикад...

В общем, желательно, чтобы вся жизнь была впереди,

и было совсем не страшно взглянуть назад.

* * *

("Тутиздат")

Здесь люди редки, здесь больше птичек.

Звонок каретки внутри кавычек -

Клюют так зерна, галдят и злятся...

Им не зазорно в пыли валяться.

Они задиры и дети праха.

Пока над лирой слепая пряха

Клевала носом в объятьях дрёмы -

Взвились доносом из-под соломы!..

Пучки пустые и забияки -

Их запятые всегда двояки.

И в иглах снежных сквозных скворчаний

Стога падежных их окончаний.

Их своеволий двоятся жала.

- А для тово ли тя мать рожала?..

Раскинут сети, собьются в круг ли... -

Белы - как нети, черны, как угли.

АНТИТЕЗА

I Сумерки над рекой

(Тавтологический опыт)

"Сова Минервы вылетает в сумерки..."

...и как рыбак в глухом дождевике -

свинец дождя он превращает в олово

реки, и рябь на льющейся реке

рябит в глазах и проникает в голову

его, и дождь (как вспомнит Пастернак)

спринцует ухо мышьяком и серою

глухого дня, и рядом в трёх соснах

сова Минервы чинит перья серые ...

II Лес в излучине

(Следопытский экзерсис)

Я захожу в поэзию что в лес -

что полон тайн и детски непосредствен,

и каждый гран невиданных чудес

здесь упакован - как орехом грецким -

коленцем звонким злого соловья,

он - царь царей: и ветрен, и невидим...

а кто же виден здесь? - наверно, я:

наверно - Пушкин, Дант, Шекспир, Овидий...

* * *

(В чужом пиру)

"За стеной, у Кирсанова, играла

гавайская гитара..."

(Ахмат.)

Поволока искусства,

закорючки сызнанки -

немудряща закуска

под хорошие пьянки.

Разбрелись по конурам

переборы гитары.

В вожделеньи понуром -

нервный тик стеклотары...

Кабы крепкие вожжи!.. -

что нам степь?!. что нам чаща?..

Но - на старые дрожжи

жизнь, что веща и вяща...

* * *

Любите существование вещи

больше самой вещи и своё бытие

больше самих себя...

(М - мъ)

Die Spitze des Speers...

(M.Heidegger. Unterwegs zur

Sprache. TЭbingen, 1965, S.37.)

То кокон, а то - остриё

незримого миру копья -

вот так оно - место моё,

таков он - который есмь я.

И кабы не дом и семья,

когда б не война и не мир -

осталось бы - льдом острия

пронзать - словно кокон - эфир.

Но эта туманная весть

с гудками дрезин вдалеке -

вот что ни на есть - оно - есть.

И жжёт, словно мёд в молоке.

НА СМЕРТЬ ПОЭТА

"За городом вырос пустынный квартал

На почве болотной и зыбкой..."

<...>

"Больная, тихая Кассандра..."

Там закололся Митридат...

<...>

Что за фамилия чортова?!.

<...>

Поэта - далеко заводит речь...

Чудна она, вишь, эта ваша, ей-богу, Таврида!..

Готовили фиш - получилась ну точно ставрида

в столовке в рабочий пивком озабоченный полдень...

а после второй - понеслось: "ну и хто ж этот Болдин?!."

пошло и поехало, выдохлись только за чаем;

"эк занесло!..." - озираемся, курим, скучаем.

Крестимся, в мёд золотистый макаем пампушки:

"Вечная осень вам, Осип Иванович Пушкин..."

II <повесть>

...начяти старыми словесы ...

Всех и дел тут - на полразговорца:

не болтлив ни хазар, ни сармат...

И дорожка от Цны до Икорца -

ей-же-ей - не романный формат.

Мимо церкви, поодаль базара

пылью уличной съеден был полк.

Так за час до степного пожара

уходил за волчицею волк.

Этот путь до тебя был озвучен -

и не к ночи его поминать -

ей-же-ей - если ты не приучен

с полуслова его понимать.

III

(Серо-сине-сиреневый туман)

А небо, небо - твой Буонаротти...

Трудно поверить, что в этом бесплотном бесплодном тумане -

город с мостами, вокзалами, почтой, большими домами;

что в получасе ходьбы обнаружил бы дивные дивы:

скверы, бульвары, проспекты, огни перспективы;

в то, что рукою подать от ворон, их дурного фасона,

до ресторанов, витрин, лимузинов, блатного шансона...

Кто тут поверит, что этот туман - только зримая влага,

и что ошиблись вороны, слетаясь - и жив бедолага.

Ноябрь 2010

Комментарии: 8, последний от 02/01/2014. © Copyright Сергеев Кондратий (kondratij1@yandex.ru) Размещен: 14/12/2013, изменен: 14/12/2013. 91k. Статистика. Сборник стихов: Поэзия Собачья Родина Иллюстрации/приложения: 2 шт.		Ваша оценка:

Сергеев Кондратий : другие произведения.

По первопутку