Аннотация: Кто о чем, а вшивый - о бане.
Тщета С.Ч
ТЩЕТА СПЕКТРАЛЬНОЙ ЧИСТОТЫ
Не слушайте тех, кто будет говорить, что этот смешной человечек, - Иван, Джонни, Ванятка, - один из величайших мыслителей современности. Плюньте в глаза тем, кто сравнит его с Форестом Гампом, Джимом Моррисоном или Куртом Кобейном. Подымите на смех его почитателей, последователей и комментаторов.
Если же случится такое, что стальное дуло упрется вам в лоб, и стоящие по ту сторону мушки зададут самый прямой вопрос о нем, скажите: он - гремучая смесь из бравого солдата Швейка, Гаутамы и Пантагрюэля... И умрите, когда вас спросят о точном процентном соотношении!
Потому что в этом низеньком толстеньком человечке весом почти в два центнера всё было уникально, внемифично, трансассоциативно. Вобщем, совершенно недоступно пониманию.
Еще в роддоме врачи поставили ему много диагнозов, один страшнее другого - в списке значились и врожденный порок митрального клапана, и какой-то хитрый диабет, еще парочка наследственных болезней, в совокупности по всем прогнозам отводивших ему не более полугода мучительного младенчества.
Но Ванятка прожил год, потом еще один... За это время его родители смогли убедиться, что даже безнадежно больной сын - это всерьез и надолго. Глотая литрами детские молочные, плодово-ягодные и овощные смеси, кашки и вообще всё что ему предложат, мальчик рос и рос, скорее вопреки мольбам родителей (боже милосердный, сколько денег они тратили на насыщение этой прорвы!), нежели благодаря им.
К четырнадцати годам он весил ровно центнер при росте метр шестьдесят, и имел обильную растительность в паховой области и под мышками, словом, стоял у порога половой зрелости. Притом ни дня не посещал общеобразовательную школу по причине инвалидности, неконтактности и нежелания соблюдать простейшие ритуалы личной гигиены.
Это почти всё, что известно о детстве и отрочестве Ванятки.
В первый день мая 2001-го года все желающие могли лицезреть его сидящим на скалах у подножия водопада Учан-Су - того самого, что срывается с Ялтинской яйлы и устремляется к морю одноименной рекой. Ванятка был почти гол (ярко-красные плавочки терялись в складках его тучного тела, создавая самую полную иллюзию совсем не античной наготы), красен от весеннего крымского солнца как новорожденный поросенок... и он играл на гитаре. Толстые короткие пальцы его летали над струнами, правая титька весом не менее трех килограммов свешивалась на переднюю деку, а на левой багровел длинный косой след от угла гитары.
Как уже указывалось, было самое начало мая, и яйла поспешно избавлялась от лишней влаги, скопившейся на плато после таяния снегов. Поэтому водопад, многоводный как никогда, гремел во весь свой могучий голос, разбиваясь о скалы облаками мельчайших радужных брызг. Немногочисленные экскурсанты могли убедиться, что даже самого себя не слышно рядом с этим пенным певцом-виртуозом, бесконечно долго держащим одну низкую ноту. Тем больше озадачивал их вид Ванятки, самозабвенно терзающего гитару, и, судя по открывающемуся рту, что-то при этом напевающего. А учитывая то, что это действо происходило на фоне из переливающейся радужной завесы, колеблемой порывами ветра, картина складывалась совершенно сюрреалистическая.
- Для кого он играет? - задавались вопросом невольные зрители, щелкали мыльницами на лоснящуюся потную тушу и спешили к экскурсионным автобусам, чтобы продолжить путь по серпантину к вершине Ай-Петри.
Уже тогда нашлась у Ванятки первая последовательница. Юная дева отстала от своей группы, подкралась к нему сзади и приложилась ухом к его мощной спине. Наверное, надеялась что-то расслышать в этом грохоте, глупая.
Те звуки, что она смогла уловить сквозь грохот водопада, мало походили на музыку, ибо были порождены спазматическими сокращениями пищеварительной системы Ванятки (не из злого умысла, поверьте, - исключительно от неожиданности). Девушка отпрянула, покраснела... Но не убежала, а села рядом на нагретую солнцем скалу, чтобы неотрывно следить за его пальцами, с неожиданным изяществом порхающими над грифом гитары.
Спустя час Ванятка повернулся к ней, посмотрел настороженно огромными бирюзовыми глазами, и на минуту обнажил верхние резцы, построив пухлые обветренные губы приоткрытой раковинкой. Потом губы его разошлись, и девушка поняла, что он попросту представился: "Ваня".
Почему столь короткое имя произносилось целую минуту? Вы знаете, "В" - очень трудный звук для заики; его можно тянуть долго, пока хватит дыхания, изображая низколетящий самолет, - и только на самых остатках воздуха удастся произнести всё остальное.
Такое представление могло оттолкнуть кого угодно, но юная дева, похоже, была совершенно зачарована Ваняткой. Она провела рядом с ним у водопада несколько часов, потом проводила до детского санатория, где он жил у сторожихи, и за скромным ужином поклялась в вечной любви и преданности. Хотя об этом ее никто не просил.
В тот день Ванятке исполнилось восемнадцать, а его первая последовательница отобрала у него девственность.
На вид Ванятке можно было дать и шестнадцать, и пятьдесят. Его круглое лицо с крохотными прозрачными бровками, большими наивными глазами и терявшимся между дутых щек вздернутым носиком оставляло широкие возможности для подобных гаданий. Но многие были склонны сильно завышать его возраст из-за ранних морщинок-лучиков в уголках глаз. Особенно, женщины. Им бы очень хотелось, чтобы Ванятке было около тридцати пяти.
Женщин, - и дам в возрасте, и хрупких худеньких девушек, - к нему тянуло невыразимо. Мужики вокруг удивлялись - "Чего бабы нашли в этом жирном борове"? Но, видимо, что-то находили, раз после ухода от родителей в шестнадцать лет, Ванятка ни дня не оставался голоден, грязен и бездомен. С той лишь оговоркой, что до инициации на водопаде Учан-су, отношения его с женщинами строились сугубо по схеме "сынок-мамочка".
Уязвленными мужиками высказывались всякие скабрезные предположения, касавшиеся его анатомических особенностей и сексуальных умений. К слову сказать, предположения эти оказались отчасти верны - мужские стати Ванятки были непропорционально крупны по сравнению с прочими частями тела, с той лишь оговоркой, что отыскать их под ниспадающими жировыми складками было столь же сложно, сколь навести систему в том, что годом позже назвали его интуитивным учением.
Он очень мало говорил (потому что чудовищно заикался), но любил петь. Однако, мало кто не знал, что за голос у него, фальцет кастрата или глубокий шаляпинский бас - ведь пел он по-своему, только вопреки грохоту водопада. Тишина же побуждала его стать еще тише.
Принцип этот - действия вопреки - он применял практически во всем, что делал. К примеру, он очень любил рисовать... да-да, вы почти угадали: кистью на асфальте. Правда, лишь на мокром асфальте, на котором кисточка оставляла мгновенный пузырящийся след, вырисовывавшийся в эфемерные причудливые узоры.
В то знойное крымское лето Ванятка с верной своей спутницей кочевал по Крыму, переправлялся в Тамань, добирался до Сочи и дальше - до Абхазии, а потом по тому же маршруту - обратно. Достоверно не известно, чем они занимались все эти месяцы, но одно можно сказать определенно: где бы ни появлялся Ванятка, он везде находил повод и способ полностью отдаться какому-нибудь бестолково-завораживающему занятию, подобному игре на гитаре под ревущим водопадом, неизменно собирая вокруг себя толпы любопытных.
В октябре того же года прохожие могли увидеть Ванятку на Гоголевском бульваре с метлой в руках. Он гнал перед собой вихрь опавших листьев, а в трех шагах за ним деревья столь же старательно вновь забрасывали дорожку. В этом противостоянии шествию осени было что-то настолько пронзительное, что на него засматривались даже из проезжающих мимо машин.
В один из таких моментов он был заснят сразу несколькими начинающими фотографами, вышедшими на практические занятия. Так получилось, что все они сдали пленки для проявки в одну и ту же минилабу, а у оператора проявочной машины как раз та ночная смена совпала с празднованием юбилея. Так что из десяти пленок, которым надлежало запечатлеть осенний танец Ванятки, выжило только два-три не самых удачных кадра. Они-то и положили начало его известности.
Та зима была для Ванятки весьма насыщенной событиями. С ним стали здороваться на улице, просили автографы, предлагали попозировать для очередного глянцево-эпатажного журнальчика, поучаствовать в ток-шоу или презентации одежды для полных - настолько он был колоритен и харизматичен. И на следующую весну он прибыл в Крым уже достаточно известной и узнаваемой персоной.
Конечно, в начале мая он начал с Учан-су, потом перекочевал к перекатам "Большого каньона", прошел по всему южному побережью, задерживаясь ненадолго здесь и там, на удивление широким массам отдыхающих и аборигенов.
К июню он обзавелся многочисленными последователями из числа молодой интеллигенции двух российских и двух украинских столиц. Вернее, эта самая молодая интеллигенция пристала как банный лист к его тучному телу. Они ловили каждое его движение, каждое слово, комментировали в теософическом ключе его заявления вроде "Схожу, поссу". Вся эта орава кочевала между Коктебелем, Лисьей Бухтой и Судаком вслед за Ваняткой и становилась палаточным лагерем в любом месте, где он пожелает задержаться.
Он ко всем относился одинаково приветливо, никого особо не выделяя, даже свою первую последовательницу, буквально обожествлявшую его. Среди его последователей не было ни любимых учеников, ни особо приближенных. Вообще, никакой упорядоченной структуры, дисциплины, правил и запретов. Так что если это и была секта, то весьма необычная. Люди просто приходили поглазеть на хеппенинги Ванятки и оставались в лагере. Чем-то Ванятковский лагерь цеплял их. Уж не коллективными ли попытками выхлебать Черное море?
Начало этому идиотскому и небезопасному для здоровья ритуалу положил, конечно, сам Ванятка в благословенной Лисьей бухте. Как-то посреди полуденного пекла он поднялся на ноги, бурый и чешуйчатый как огромный валун, в корке из высохшей якобы целебной грязи. Подошел к тихо плещущему морю, поймал качавшуюся на легкой волне крохотную пластмассовую ложечку от йогурта и стал зачерпывать ею морскую воду, поднося хлебало размером с ноготь к огромному рту.
За те шесть предзакатных часов, что продолжалось это однообразное действо, на пляже успело собраться немало народу: голозадые патлатые хиппи, московские растаманы, феодосийские путаны на отдыхе и много кого еще, неформального, анархического, панковского, холотропного и прочего и прочего. Не меньше сотни пар глаз следили за каждым движением Ванятки.
Выпить море - вот что он собирался сделать. Таково был мнение большинства присутствующих. И многие, наслышанные о его подвигах духа, убеждали маловеров, что он осилит и это, дайте ему только времени побольше.
Когда стемнело, он ушел спать в палатку к доброй харьковской учительнице физики, нимало не обеспокоенный тем, что десятки человек стоят на коленях перед засыпающим морем и крохотными глоточками пьют соленую воду. Кого-то тошнило прямо здесь же, в набегающую волну. Видимо, он не уловил сути этой забавы для взрослых и славно похлебал горькой водички.
- Выскочка! - удивительно синхронно думали другие, - только в тщете возвысимся мы духом.
Словечко это - Тщета, - представляет собой ярчайший пример понятия, вывернутого наизнанку. Комментаторами оно признавалось средоточием учения Ванятки, а потому приобретало отчетливо-положительную эмоциональную окраску. Для этих людей тщета - означало не то, чего надо избегать в жизни, но наоборот, самое желаемое и труднодостижимое пронизывающее ощущение своей человечности. Если усилия твои тщетны, то ты - истинно человек, а не тупой прагматический муравей.
Что любопытно, сам Ванятка не только не высказывал таких идей, но даже не произносил и самого слова "тщета". Слишком уж сложнС оно было для произношения, да и едва ли входило в его лексикон.
А произошло открытие этого слова как-то тихим июльским вечером, когда человек десять последователей вели диспут вокруг костра - на повышенных тонах, точнее на уровне крика и визга. Спорили о материях совершенно недоступных присутствовавшему тут же Ванятке, как, впрочем, и любому, кто мог подслушать из темноты. Но что-то заставило все орущие глотки смолкнуть разом - услышали они протяжный шелестящий звук "тщщщщщ...", прорывавшийся между зубов Ванятки.
- Именно, Джонни! Тщета - вот что главное. Тщета! - подхватил один московский эрудит.
- Тщета! Это гениально! - подхватили другие. - Тщета!
Все восприняли эту находку с невероятным восторгом. Ванятке достались славословия, объятия загорелых девушек, восхищенные рукопожатия их небритых кавалеров. Наконец-то нашлось емкое определение тому, чем они занимались здесь уже второй месяц. Тщета страстей и желаний человеческих, без всяких религиозных, идеологических обоснований и оправданий. Если уж занимаешься полной херней, то следует признать это без стыда и жеманства.
Но любой, не обделенный серым веществом в черепушке, мог понять, что Ванятка всего-то хотел сказать "Тише!"
Со временем опытным путем и в спорах была составлена некая иерархия тщеты. С точки зрения здравого смысла, в этом плоде совместного творчества разношерстной Ванятковской братии было полно странностей. К примеру, грести против течения могло считаться тщетой только если гребущего вопреки его усилиям сносит по течению. Если карабкающийся вверх по ледовой горке ни на сантиметр не продвигается вверх. Если сифилис лечится чем-нибудь совсем неподходящим, вроде анальгина.
То есть понятие тщеты, в понимании этих крезанутых мудрецов, определялось не поставленной целью, но использованным методом.
Принципу победного недеяния восточных философов они противопоставляли принцип Тщетного Деяния. Ритуала без цели и утилитарного смысла, не имеющего целью задобрить заоблачных бородачей или забронировать себе место на райских лужайках. Когда некто, вообразивший себя слишком умным для этого сборища, заявил, что новоизобретенное тщетное деяние, по сути своей есть ни что иное как давно и хорошо известная человечеству Игра - непродуктивная деятельность, в которой важен лишь сам процесс, - его осмеяли, освистали, вынудили заткнуться, а затем - и покинуть лагерь.
Ванятка, казалось, каждым своим поступком подтверждал правильность философских выкладок своих последователей. Надо ли говорить, что приведенные примеры были взяты из его практик. Отчего-то только он владел даром изобретать новые ритуалы тщеты в самом чистом ее проявлении - как говорят химики, ч.д.а. (чистой для анализа) или даже с.ч. (спектрально чистой). Если последователи брались подражать ему, то скатывались к пародии или еще того хуже - профанации тех концепций, что сами же себе напридумывали.
Апогеем этого движения стал спонтанно организовавшийся Ванятковский фестиваль - как интеллектуальный противовес бесноватому КаZантипу, прошедший в Лисьей бухте под девизом "Выпей море - почувствуй себя Ваняткой".
Конечно, не обошлось без портвейна, пива, беспонтовой крымской травки и прочих атрибутов крымских тусовок. Но морской воды на этом фестивале идиотизма было выпито гораздо больше, чем прочих напитков. Этим здесь занимались круглые сутки, на спор и на скорость, на принцип и на дурость, а также распевали под гитары, блок-флейты и губные гармошки простенькие песни, в которых часто встречались слова "истина", "свобода", "любовь", ну, и конечно "тщета". И тусовщиков нисколько не смущало то, что Ванятка не желает принимать участия в их шумных забавах.
Он всегда был в поиске, всегда искал новых граней тщеты, не забывая и о старых, ставших уже классическими, эпических подвигах - расчесывании ручьев, лизании скал, пересчитывании песчинок и прочих, не менее захватывающих и не менее бессмысленных.
О нем говорили, что он достиг уже совершенства в тщетном деянии, так зачем же снова и снова повторяться? Его спрашивали об этом, и он смущался как подросток, заикаясь пуще прежнего. Цели и средства - как раз те понятия, которые не входили в интеллектуальный инструментарий Ванятки.
В конце августа из Феодосии в сопровождении ментов прибыла комиссия с неизвестными полномочиями, но большим желанием разобраться с новой тоталитарной сектой. Ванятку пригласили для беседы в милицейский УАЗик... Потом из уст в уста стала передаваться легенда о том, что после той беседы все члены комиссии стали последователями Ванятки. Вот это несомненная ложь! Промучавшись с ним больше двух часов, они пришли к выводу, что Ванятка, как минимум, слабоумен и косноязычен, а значит - никак не может быть организатором-вдохновителем тщетного движения. Да и действительно - ну какой из него, заики, вдохновитель?
Но те, кто раньше смеялись над ним, теперь повторяли каждое его движение и каждый звук, даже начинали заикаться почти как он.
Отношение самого Ванятки к тому безмерному почитанию, что окружало его, да и к тому учению, что ему приписывали, хорошо иллюстрирует один эпизод, имевший место во время одного из ранних осенних штормов.
Просто представьте себе эту картину: трехметровые волны набрасываются на берег, порывами ударяет ветер, вспучиваются палатки, колья выдергивает из земли. Но почти все из Ванятковского лагеря собрались на берегу, чего-то ожидая... или предвкушая. По их мнению, такой разгул стихии Ванятка никак не мог пропустить.
Кое-кто подурнее рисковал лезть в бушующее море, считая, что в непосредственной борьбе со стихией сможет обрести истинное чувство тщеты. Таких выбрасывало обратно на каменистый берег с синяками во всю задницу, вывихнутыми пальцами и выбитыми зубами. Они познавали боль, но не тщету.
И вот, когда вой ветра и рокот волн слились в единый оглушающий грохот, на берегу появилась бочковидная фигура Ванятки. Он с видимым удовлетворением оглядел пляж и вдохнул йодистый воздух полной грудью. Последователи замерли: что он сделает, чем удивит их?
Ванятка разорвал на себе белоснежную футболку, выпятил и без того огромный безволосый живот и с размаху ударил в него кулаком. Потом другим - еще раз и еще. В странном ритме, с экспрессией гориллы или гиппопотама, жаждущего самки, с животной яростью и грустью. И столько ярости было в той части движения, когда кулаки обрушивались на выпяченный живот, и тот начинал прогибаться, пока не гасил импульс удара и не возвращал руке, выталкивая ее прочь! Столько грусти - в расходящихся по всему телу ударных волнах, заставлявших двухсоткилограммовую тушу колыхаться будто кусок желе.
Горло его вибрировало, рот был широко раскрыт, стекленели глаза. Несомненно, он что-то пел под аккомпанемент стихии и своей собственной плоти.
Его последователи и обожатели были в экстазе. Они восхитились простотой решения, смысловой насыщенности этого тщетного подвига. Ведь столько бесценных откровений было в его движениях. Стихия и человеческая тщета. Яростные волны, громогласный ветер и бубен шепота из натянутой человеческой кожи. Они решили повторить всё за своим учителем. Так же рвали на себе майки-футболки. Так же выпячивали животы и нещадно лупили по ним кулаками в надежде если не превзойти учителя, то хотя бы приблизиться к его тщетному умению...
Скоро ветер стих, начало успокаиваться море, и над пляжем стали слышны стенания тех, кто в угаре тщеты поломал себе ребра и отбил печень. Ванятка же просто залез в ближайшую палатку и принялся уестествлять ее хозяйку, которой и в голову не пришло возмущаться такой бесцеремонностью. По доносившимся из палатки страстным женским крикам никак нельзя было сказать, что усилия его в этом занятии были тщетны.
|