Рецензия на рассказ Љ2 "Пейзажи и портреты" (http://zhurnal.lib.ru/k/konkurs_kritiki/02.shtml)
Первое, о чем хочется сказать после прочтения рассказа, - хоть это и незначительно, - что у меня по спине пробежали мурашки - признак того, что рассказ удался. Нечасто у меня возникает подобная реакция организма, но если возникает, то неспроста.
С чего бы хотелось начать? Думается, что с внешности, с заявленного жанра. Три слова: проза, фантастика, фентези. С этим я в корне не согласен - слишком уж глубокое произведение, особенно для последних двух, можно сказать, таких легкомысленных жанров. Вместо них, как мне кажется, следует написать два других понятия, более, на мой взгляд, подходящих: философия и мистика.
Далее, рассказ я выбрал неспроста - мысли автора мне очень близки. Не раз мою, не побоюсь этого слова, парадоксальную голову посещала идея, что мы живем в недописанной книге писателя, моменты гениальности которого, порой, сменяются периодами откровенной банальщины и бездарности. Но если мы живем в чьем-то романе (или картине?), то почему бы нашим произведениям искусства не "жить" своей собственной "жизнью"? Честно признаться, первый раз, когда меня посетила данная мысль, мне стало грустно: "Жаль мне людей, живущих в моих мирах" - подумал я. И ошибся. Почему обязательно им должно быть плохо в моих корявых, блещущих пробоинами ляпов, мирах? Может они наслаждаются лишь тем, что они существуют, что я "оживил" их?
Идеи эти нашли очень грамотное воплощение в этом рассказе - автор рассуждает достаточно близко, о чем мы можем судить из слов молодого художника, курящего на ступеньке стремянки: "Все придуманное, написанное, нарисованное или воплощенное каким-либо способом, существует. Все, что получило своё воплощение на бумаге, стене, на пленке - уже реально. Другое дело, что в той жизни, которую мы называем реальной, мы - люди - не сталкиваемся с подобным. Вот, например, ты разговариваешь со мной и этим подтверждаешь свое существование, но сколько других не существует для меня только потому, что не заговорили со мной? Не отказывать же мне в возможности существования тех других, основываясь только на том факте, что я по какой-то причине не являюсь для них интересным собеседником? Не будет ли чересчур самонадеянным ставить себя в центр мира, который возможно даже не осознает моего существования? То, что нарисовано мной, может быть выдумкой, но может быть и озарением или, если угодно, прозрением. Мы же с тобой разговариваем? И нам не нужно доказывать друг другу своё существование, хотя мне наверняка пришлось бы доказывать другим реальность нашей беседы. Особенно если учесть, что я даже не знаю, с кем разговариваю". Эта фраза - один из двух ключевых моментов рассказа. В этой фразе автор выражает мысли, о которых я уже упомянул выше, но кроме них тут есть еще и другие, более прозаичные, но оттого не менее интересные.
В этой, как бы невзначай брошенной фразе весь художник: он осуждает тщеславие людей, их эгоцентризм и эгоизм. Эти люди не чтят ничего, кроме того, что на их взгляд реально - это их маленький мирок, где у них есть несколько друзей, таких же как они, есть своя, в большинстве случаев, нелюбимая работа, которая приносит маленькое стабильное жалование, есть маленькая сфера развлечений, как то: поход в какое-нибудь питейное заведение, либо к друзьям или подругам, есть еще другие мелочи, из которых и строится для них весь мир. Эти люди жалки и мелки и все, что выходит за рамки их понимания, они с легкостью и буйностью урагана отвергают. Так же они относятся и к искусству: для них это - бесполезная трата времени, продукция безделушек, "неедячество" (пользуясь чуть измененным термином братьев Стругацких) и отлынивание от "настоящей" и полезной работы. Они не в состоянии понять, что искусство - это всегда рождение, "оживление" чего-то нового, продукт страдания человека, такой же реальный, а может даже и реальней, чем они сами. Ведь если вдуматься, что для читателя реальней: портрет Джоконды или существование в далеком прошлом некоего светского чиновника Никанора Петровича? Мне кажется, что первое.
Так или иначе, в этой фразе затрагивается тема художника и общества. Затрагивается она и чуть ранее: в картине. Наиважнейший момент в этом пейзаже - игра теней: как только человек сходит со светлой стороны, стороны познания, искусства, необычности, света, он постепенно трансформируется, оболванивается и сливается с серой массой безглазых людей (отсутствие глаз, на первый взгляд, очень незначительная деталь, но если вспомнить известное высказывание: "глаза - зеркало души", то становится ясно - у этих людей души нет) с маленькой табличкой на груди, где в нескольких словах описана вся их прошлая, настоящая и будущая жизнь, беспросветная, однообразная. На картине есть и другие люди - они бредут в тени и даже не пытаются приблизиться к свету (который уже, наверное, и не видят), не пытаются ничего изменить, идут по течению - смирившиеся. С жизнью, с темнотой, скучной работой, скучным существованием и неизбежной смертью в конце. Для таких людей есть подходящее название: социальная единица (значимость которых описывал Замятин в "Мы").
Часть же улицы на картине обласкана яркими солнечными лучиками. Люди здесь соответствуют: яркие, живые, индивидуальные - это, без сомнения, Личности. Они живут своей собственной жизнью, которая на матово-серую карточку поместится лишь в том случае, если буквы там будут размером с молекулу. Они часто идут против течения, видят мир таким, какой он есть - без предрассудков и стереотипов, но главное - они творят. Творят может не в прямом смысле этого слова, но самозабвенно, с полной самоотдачей, от которой они бывают счастливей любого другого обычного человека, в момент его наивысшего счастья. Среди них, правда, как деготь среди меда, бродят безупречно серые единицы, страшнее и отвратительней которых людей нет. Эти индивидуумы кое-как добиваются на своем поприще у серой и пошлой, как они сами, толпы признания, а затем кичатся своим достижением (которое и не достижение вовсе) весь оставшийся им в жизни срок, при этом нещадно высокомеря и унижая действительно достойных и талантливых людей.
Последняя же и самая интересная категория людей - яркие Личности в тени. Это - неизвестные мастера, непризнанные гении. Они бродят среди серой массы, страдая от непонимания и забвения. Порой, эти люди даже не понимают, что они талантливы и их гложет сильнейший диссонанс между их жизнью и их чувствами, их знаниями об окружающем и их мыслями. На этих людей выпадает большинство гонений со стороны толпы и они, либо под натиском этой толпы, либо просто из чувства безысходности, кончают жизнь самоубийством, или, что еще хуже, смиряются.
Оба персонажа рассказа принадлежат к последнему типу людей (все же это существо, на мой взгляд, гораздо человечнее многих людей), они бредут в тени и все никак не могут обрести свет (в Булгаковском смысле этого слова). Но все меняется при первой же их встрече. Существо замечает, что "увидело странную комнату: почти на всей противоположной окну стене была нарисована картина. Изображенная улица, старенькие дома с окнами, в которых можно увидеть кусочки Обстановок, трамвайчик, спешащие куда-то люди, деревья и птицы. Художник изобразил на стене вид из окна с вашей стороны", это завлекает все его внимание своей необычностью и оно не замечает человека. От его оклика существо впервые пугается, то есть чувствует какие-то изменения в рутине жизни и убегает. Но волна новизны уже захлестнула его и оно решает сделать то, чего никогда не делало прежде - вернуться.
Во время разговора мы видим, что судьбы этих двух, таких близких по несчастью (а может быть и дару) существ впервые перекрещиваются. Каждый из этого диалога выносит для себя что-то важное, например, существо отмечает бесплотность прошлых скитаний: "Я представляло себя не просто механическим кем-то, безлично перебирающим обстановки, а неким снобом, зрителем-собирателем пейзажей, коллекционером картин, на которых изображены виды в окнах. Мой мир неожиданно обрел не то чтобы смысл, а некий еле уловимый оттенок, новую грань, благодаря которой жизнь моя получила эстетический стимул. С новым энтузиазмом я начало рассматривать ваш мир. Теперь меня интересовало другое. Экспрессия неожиданной композиции мебели волновало больше, чем разгадка, почему письменный стол расположен посреди комнаты. Я поняло, что раньше мои созерцания были пустыми". Обновленное, оно уже не просто смотрит в окна, но ищет необычность, ищет свет среди теней.
Художник тоже получает от этой встречи выгоду: он получает путь к свету, получает возможность видеть мир по-другому и творить: "Твое посещение разбудило во мне то, что дремало до этого. Если раньше прозрения посещали меня редко, и были смутными и нечеткими, то после тебя мир стал являть мне себя так... Так. Так странно... Я увидел мир по-другому. Он стал красочней, стал живым".
Но если для существа время не играет особого значения: "несмотря на то, что я прекрасно понимаю такое понятие, как время, прочувствовать его до конца я все же не в состоянии. Моим мерилом времени является окно. Два окна назад, сто, двести. Продолжительность созерцания не одинаково. Я смутно осознаю, что в это окно я смотрело очень мало и, по какой-то причине, будь-то неожиданной приход людей, или просто Обстановка показалась мне неинтересной, созерцание было прервано. Но у меня нет возможности сказать, сколько именно времени оно отняло. Не могу сказать: "Хм. Я смотрю в это окно уже два часа, пора бы и дальше". Я не ощущаю времени", то на человека оно оказывает огромное влияние. Лишившись этого источника света и оставаясь в тени, - в конце он сам признается, что не знаменит, а всего лишь известен, - он начинает скатываться в пропасть серости и отчаяния. Выпивка, распутство - все это способствует разложению и растворению его собственной Личности, души. Он ищет, но не находит, потому что вокруг нет больше ничего, что могла бы взбудоражить его воображение.
Вторая встреча через два года явилась знаменательным событием для обоих героев: существо узнает, что оно умеет царапаться, может изменять мир и представляется художнику как женщина (и действительно, что может быть стимулом стремления к свету сильнее, чем любовь? Что, как не любовь, может сподвигнуть человека измениться? Что, как не любовь, помогает человеку обрести свое истинное я?), а человек понимает, что она - его проводник в мир света и та, без кого он не может представить свое дальнейшее существование.
Но увы. Сознание художника опошлено, он уже обычный и даже серый человек во много большей степени, чем художник. Он пытается задержать существо, его музу, его возлюбленную насильно: грубо, неэстетично, по-человечески. Этот поступок губит его, но и в некоторой степени спасает одновременно. Существо сбегает, а человек остается один на один со своей выросшей серостью. Но ведь осознание своей болезни - это уже наполовину осуществленное лечение. Художник начинает бороться с собой и больше не позволяет себе опускаться. И все же, к истинному свету он уже прийти не может, что сам прекрасно понимает: он предал (в пылу отчаяния, в состоянии аффекта, но - предал) свет когда бросился на существо в чулане. Отражение этого находится в его автопортрете, где он изображает себя распятым на оконной раме, здесь все: и существо-светоч, его любовь, тень которого видна на картине, и распятый художник, что свидетельствует о том, что он признает свою вину и готов понести любое наказание, и, собственно, окно, за которым серость и обыденность - то, что погубило в этом человеке истинного художника.
Финальный диалог сводится к непрозрачному намеку на "хеппи-энд", но здесь он оправдан, даже более чем. Ведь после своей роковой ошибки художник всеми силами пытается загладить свою вину, вернуть существо и обрести, наконец, свет, он начинает бороться, идти против течения, против серости в себе. И мы, в конце концов, получаем эту маленькую, но такую вожделенную толику надежды, что к концу жизни он получит то, что заслужил своими страданиями.
Итак, мы имеем перед собой очень неординарный рассказ. Здесь умещено то, что многим не удается уместить в сотнях страниц романов, но хоть главная идея, - без любви художник - не художник, - и не нова, но воплощена во-первых, прекрасным литературным языком, а во-вторых, интересно, завлекающее и, скажем, "мыслевыжимающе".
Вердикт - читать, с удовольствием, причмокиванием и бурными аплодисментами в конце.