Аннотация: Про несвоевременную любовь и неудачное стечение обстоятельств. СВ = "среднего возраста".
Этот маленький конверт просто-таки обжигает правый бок - из внутреннего кармана, через прокладку пиджака и грубую рубашку. На конверте моё имя. Без фамилии. Я знаю, от кого этот конверт. Больше не от кого. Мне удается спрятать его в карман, прежде чем Антонина Викторовна - моя тёща - успевает спуститься по лестнице. Я выбрасываю рекламные листки в корзину для мусора и борюсь с глупым сердцебиением. Я прячу своё смятение в кашле - будто поперхнувшись пылью, и пытаюсь разглядеть в тёще хоть намёк на подозрительность. Напрасно - Антонина Викторовна безмятежна и расслаблена, она готовится к встрече с внуками. Ей дела нет до меня, негнущимися пальцами очищающего почтовый ящик от красочной макулатуры.
В автомобиле я немного успокаиваюсь - включенный двигатель создает фон, на который можно опереться. Антонина Викторовна ни на минуту не закрывает рта, позволяя мне окончательно спрятаться среди пересаженной в новый горшок азалии, соседа-злодея, загадившего лестничную клетку, и ценами на картошку. Я становлюсь для тёщи невидимым, поэтому могу спокойно сосчитать дни с того самого момента, когда пропал Котенок. Ведь это письмо от неё.
Наши руки первый раз соприкоснулись, потянувшись за последней буханкой бородинского в супермаркете. Мы смотрели в разные стороны, и это касание чужой плоти ужалило нас обоих. Я пришел в себя первым. "Мадемуазель, я вижу: этот хлеб не причинит вашей фигуре ни малейшего вреда. В отличие от моей. Спасите мою угасающую стройность - заберите его побыстрей отсюда". Откуда во мне такой слог? Я всегда казался себе угрюмым молчуном, а тут вдруг такое выдал... И кому! Девчонке, чей возраст угадывался в широком диапазоне от 14 до 20. В любом случае, в два раза младше, практически ребенок. Ребенок...
Она светилась изнутри. Мягкое сияние ровным слоем окутывало её лицо, шею и открытые плечи. Её глаза, на мгновенье распахнувшись, окатили меня искрящейся влагой. Девушка просто замерла, обдумывая мою идиотскую тираду, я же стремительно слеп рядом с ней, я не смог даже глядеть на неё. Мои колени слабели, а свет из девушки приникал прямо в меня, в самые захламлённые, тёмные закоулки. Я чувствовал, как он больно жжёт меня изнутри, как под его напором с хрустом отламывается где-то в груди ледяная короста. И вдруг сияние пропало. Хвост из русых волос гордо уплыл, скрывшись между рядов с консервами. Восторг, захвативший, было, меня целиком, тут же рассыпался, уступая место досаде и разочарованию.
Растерянный, я бродил с пустой тележкой по торговому залу. Язвил и смеяться над собою. Хотя, что такого? Ну, ляпнул глупость... А ведь девчонка - хороша, просто несказанно хороша. Я вдруг перестал себя ханжески стыдиться и признался, что такого совершенства в жизни не видел. И ведь, вроде, ничего особенного. Только свет. Свет, превращающий девочку в топе и джинсах в абстрактный символ какой-то бесконечной женственности. И даже многочисленные детские черты, - все эти припухлые щеки, острые локти, - нисколько не гасят вызывающую, притягательную женственность. И в этом, кажется, крылась главная причина моего замешательства - я не имел права думать об этой девчонке, как о ровне. Не имел права даже в мыслях преступить табу, отделяющее ребенка от взрослого человека... Не имел права, но не мог иначе. Образ девушки снова и снова яркими вспышками возникал в моем мозгу, заставляя замирать от прикосновения к волшебству.
И я столкнулся с этим волшебством снова - теперь уже на кассе. Я смог изобразить на своем лице скорбную маску равнодушия. Оттуда, из своей засады мне удалось, наконец, толком разглядеть, мысленно разобрать на детали ослепившее меня существо. Я смотрел на него сбоку и видел маленькое розовое ушко с двумя простыми колечками в мочке, видел порхавшие над пакетами руки, невероятно тонкие, длинные, со светлым пушком, который искрился от супермаркетовского галогена, видел теплую тень, что спряталась в ложбинку ключицы - всё отзывалось внутри меня волнами сладкой дрожи. Я вдумчиво, как гурман, смаковал каждое движение девушки, пока до меня ни дошло, что сейчас она исчезнет. От одной этой мысли мне сделалось дурно. Вдруг стало очевидно, что теперь, когда я узнал о существовании подобного чуда, я уже не смогу жить где-то в отдалении от него. Теперь возможность любоваться им стала для меня такой же насущной потребностью, как питаться и дышать. Я судорожно копался в своей памяти, пытаясь вспомнить, как было принято завязывать знакомства, но моё унылое прошлое стыдливо молчало. Ему нечего было мне предъявить. Ведь выбирали всегда меня, а я лишь подчинялся этому выбору.
Секунды таяли, девушка уже собирала сдачу, а я наблюдал, как твердеет внутри меня страх, как с каждым мгновением становится всё сложнее произнести вслух хотя бы одно слово, как копится в горле хриплая слизь. Оставался миг, после чего моя жизнь лишалась всякого смысла. Но тут, что-то несвойственное мне, дикое и бесшабашное, вырвалось из самых темных глубин моего нутра, оттуда, где тихо дремлют древние инстинкты, и куда я сам не решаюсь заглядывать. Оно знало, что делать, и я уступил ему себя, уступил своё тело.
Антонина Викторовна - отличный партнер для сокровенных воспоминаний: её болтовня не занимает мысли, но хорошо мобилизует внимание. Я веду автомобиль и слово за словом пытаюсь реконструировать искрометный поток, выплеснутый мною тогда на юную незнакомку. Но это, кажется, был не я. Не тот я, каким себе казался целую вечность. Что-то переключилось во мне, какое-то немыслимое перерождение превратило меня в красноречивого мачо. Я ловил взгляд девушки, предугадывал каждый её жест, я настроился в унисон с её дыханием, превратился в неотделимую часть её. Непонятно, как. Что-то в её внимательном молчании, однозначных ответах, кивках головы всё больше и больше превращало меня в еле сдерживающего себя от страсти самца, безумца, приплясывающего в нетерпении около объекта своего вожделения. Слова, вырывающиеся из моего горла, были лишь упаковкой для этой страсти, распирающей хлипкую тару изнутри. Такому желанию не требуется оправдания, ему не нужны повод и логика. Это - мощный торнадо внутри тебя, которым, как поначалу кажется, ты в силах управлять, но очень скоро он сам по себе охватывает тебя с головой и норовит пожрать все вокруг тебя. В первую очередь, тот объект, который своим присутствием разбудил в тебе такую дикую стихию.
В тот момент у меня не было семьи. Вернее, она мыслилась, но совсем в другом измерении. Я хорошо помнил себя недавнего - прилежного семьянина, помнил его привязанности и стереотип поведения. Он в любой момент был готов вернуться обратно. Пока он отдыхал, я должен был испытать то, на что неоднократно намекала мне моя жизнь, но что неизбежно проскальзывало мимо. Я был уверен: теперь - тот самый шанс, который даётся лишь однажды. И пусть он несколько запоздал, но я, все равно, не вправе его растранжирить.
Я не хотел с Котёнком секса. Вернее, говорил себе, что не хочу, но теперь уже не знаю, было ли это правдой. Меня, кажется, могла удовлетворить роль старшего товарища, наставника... Глупость какая! Моя роль была предрешена, как только я отдался на волю инстинктам. Рано или поздно они бы потребовали своё. И действительно: стоило мне перестать лукавить, как все разрешилось само собой. Одним прекрасным днем я вдруг обнаружил Котёнка в своих объятьях, вдруг осознал, что в полной мере обладаю этим хрупким, идеальным телом, вдыхаю его пряный, дурманящий запах, касаюсь гладкой кожи своими губами. Я поблагодарил про себя Бога, провидение, дьявола, весь мир за счастье, обрушившееся на меня. Я чувствовал, что слезы в любую минуту готовы брызнуть из моих глаз от распирающей нежности к этим маленьким розовым ступням и острым грудкам. Я понимал, что нет и не было никогда в моей жизни ничего дороже этого темного блеска полуприкрытых глаз и кончика языка, сжатого между зубами. Мне с трудом удавалось сдерживать себя, чтобы не разорвать это гибкое сияющее тело, доведшее меня до края безумства, продолжающее медленно, по кусочкам пожирать меня без остатка. Я никогда раньше представить себе не мог, что желание может длиться, не затухая, и после оргазма.
Только полная потеря сил, похожая на обморок, смогла оторвать меня от Котёнка. Очнувшись, я обнаружил совсем другого себя. Во мне что-то начало неуловимо меняться с того памятного прикосновения к руке в супермаркете, и вдруг я не нашёл даже тени того неуверенного, слабого типа, так долго живущего во мне. Ещё недавно любое мое действие было обусловлено волей множества разных людей - жены, детей, начальства, сотрудников и даже совсем незнакомых личностей. Меня самого в моих поступках не было и в помине. Во мне отсутствовали даже малейшие желания, которые бы хотелось реализовать. Ну, если не считать одного: чтобы меня оставили, наконец, в покое. Теперь же, рядом с Котёнком я вдруг ощутил в своих руках поводья от всего происходящего вокруг меня, и с этими поводьями я, неожиданно для себя, умел довольно сносно управляться. Более того - мне чертовски хотелось ими управлять. Я находил в себе твердое и однозначное мнение по любому вопросу, в моем мире перестали существовать сомнения и компромиссы. Окружающие без явной причины вдруг становились послушны одному моему взгляду. Мне стало трудно носить старую маску рохли в те выходные, когда я посещал семью на даче или являлся на прием к шефу. Становилось все труднее бояться предъявить себя нового миру. И только Котёнок всегда видела только истинного меня. Проснувшегося, изгнавшего тусклую тоску из своих глаз, наполненного желаниями и силами к их достижению.
Ревнивый мой разум не раз пытался омрачить картину беспредельного счастья, бубнил, что я трахаю, возможно, несовершеннолетнюю девчонку, обманываю семью. Что я слеп в своей страсти и совершенно не хочу узнать, что за личность кроется в Котёнке. - Да! Я просто хочу обожать её, как божество, я готов угадывать сокровенную истину в её глубоких с неразличимыми зрачками глазах. Да, черт возьми, я боюсь её разговорить, чтобы не разочароваться в её интеллекте, чтобы ни малейшая тень не могла упасть на этот сияющий облик. Но она теперь принадлежит одному только мне, и уже страшно доверить её даже самой себе. Я стал совсем другим, и самопроизвольный допрос, который учиняет мне разум, не способен, как прежде, парализовать мою волю. Его нападки теперь безвредней комариного укуса. Они только дополняют остроты в мое новое мировоззрение, придают всему происходящему вокруг меня привкус исключительности, запретной для других - тех, кто навсегда остался трусом.
Антонина Викторовна смущенно замолчала, а из моей памяти натужно выплыла её последняя фраза. Я вникаю в смысл неприлично долго. Какая связь между тремя чашками чая и необходимостью остановить автомобиль? Господи, ей же нужно помочиться! Притормаживаю на обочине, где лес максимально близко подбирается к трассе. Замираю, слежу глазами за удаляющейся между деревьями громоздкой фигурой, после чего стремительно лезу в карман и достаю из конверта влажный от пота листок в клетку. Вижу подпись "Котёнок" и уже готов вздохнуть с облегчением. Взгляд же сам собой быстро пробегает по строчкам. Дыхание почему-то перехватывает, возвращаюсь к началу короткого письма, чтобы медленно вчитаться. Мозг отказывается понимать прочитанное:
"Думаю, наших контактов хватило, чтобы инфицировать тебя. Господи, ты не представляешь, как это мерзко столько дней видеть перед собой твою наглую, самоуверенную харю. Но я должна была это вытерпеть, чтобы уж наверняка. Ты сам, совершенно добровольно выбрал свою судьбу, и теперь добро пожаловать в мою личную программу мести. Как же я ненавижу таких, как ты, самоуверенных, спесивых самцов. Вам кажется, что весь мир вращается вокруг вас, что вы вправе манипулировать другими людьми, как вам вздумается. А на самом деле не способны понять таких простых истин, как любовь, семья, ответственность перед близкими. Вам плевать на окружающих, на их чувства, страдания, вы можете, не задумываясь, растоптать чужую судьбу. И при этом вы всегда умудряетесь остаться безнаказанными. Довольно! Мои добрые ангелы открыли мне глаза и объяснили: именно я должна вас, наконец, остановить. Они поручили мне священную миссию истребления вашего блудливого племени. Твоя жена, когда всё узнает, наверняка меня простит. Если у тебя есть дети, я прошу у них прощения, но такого дрянного отца им тоже не нужно. Тебе осталось немного времени, чтобы раскаяться и вымолить прощение у Господа нашего милостивого. Но только не у меня. До встречи в аду! Котёнок".