Старика в платье, похожем на восточное, вела полиция, чем он и пакет у него подмышкой привлекли внимание мистера Слэддена, коий зарабатывал себе на жизнь в торговом центре гг. Мерджина и Чейтера, т.е., в их заведении.
Мистер Слэдден имел репутацию самого величайшего юного простофили в сем Бизнесе; чуточку романтики - даже просто намек - и его взоры, вместо того, чтобы внимать клиентам, уносились вдаль, словно бы стены торгового центра были из паутины, а самый Лондон - миθом.
Одного только факта, что грязный бумажный лист, которым был обернут сверток старика, был покрыт арабскими письменами, хватило для того, чтобы навеять мистеру Слэддену мысли о романтике, и он проследовал за этой небольшою толпой, пока она не разпалась, и незнакомец, остановившись у поребрика и раскрыв сверток, не приготовился продавать бывшее в нем. это было окошко с рамою из старого дерева и маленькими стеклами, удерживавшиеся свинцом; в ширину оно имело немногим более фута, и чуть меньше двух в длину. Мистер Слэдден никогда прежде не видел, чтобы окно продавалось на улице, и оттого спросил о его цене.
'Его цена - все, чем вы обладаете', сказал старик.
'Где вы его взяли?' спросил мистер Слэдден, ибо это было странное окно.
'Я отдал за него все, чем владел, на улицах Багдада'.
'И многим вы владели?' спросил мистер Слэдден.
'У меня было все, что я хотел,' ответил старик, 'кроме этого окна'.
'Должно быть, это хорошее окно', сказал юноша.
'Оно волшебное', отвечал старец.
'У меня с собой только десять шиллингов, но у меня есть еще пятнадцать и шесть пенсов дома'.
Старик немного подумал и сказал:
'Тогда цена окна - двадцать пять шиллингов и шесть пенсов'.
И лишь когда сделка совершилась, и десять шиллингов были уплачены, и странный старик пошел, чтобы получить свои пятнадцать шиллингов и шесть пенсов и вставить волшебное окно, в единственную комнату мистера Слэддена, до того дошло, что ему нет нужды в окне. А тогда они были у дверей дома, в котором он снимал комнату, и объясняться уже казалось слишком поздно.
Незнакомец попросил оставить его одного, пока он будет вставлять окно, и мистер Слэдден остался за дверью наверху короткого пролета трескучих ступенек. Звуков удара молотка он не слышал.
Наконец странный старик вышел в своем линяло-желтом платье, в большой бороде и со взглядом, ушедшим в дальния страны. 'Все сделано', сказал он и разстался с юношей. И мистер Слэдден никогда не проведал о том, остался ли он в Лондоне цветным пятном и анахронизмом или возвратился в Багдад, и о том, в какия темныя руки перешли потом его двадцать пять шиллингов и шесть пенсов.
Мистер Слэдден вошел в скудно обставленную комнату, где он спал и проводил все время от часа, когда гг. Мерджин и Чейтер закрывались, до часа, когда их заведение начинало работать. Для Пенатов столь замызганного жилища его чистый сюртук, должно быть, являлся предметом непрестанного удивления. Мистер Слэдден снял его и тщательно сложил, а на стене, довольно высоко, висело стариково окно. Дотоле на этой стене не имелось окон, и вообще каких либо украшений, кроме маленького буфета, и потому, бережно снимая сюртук, мистер Слэдден заглянул в новое окно. Оно висело там, где был буфет, в котором он хранил свои чайныя чашки: теперь оне все стояли на столе. Когда мистер Слэдден посмотрел в новое окно, летний вечер клонился к закату; бабочки, верно, только что сложили крылья, но летучия мыши вряд ли уже летали - но это был Лондон: лавки закрылись, а уличные фонари еще не зажглись.
Мистер Слэдден протер глаза, потом протер окно, но все так же видел перед собою ослепительно голубою небо, а под ним далеко, далеко, откуда не доносилось ни звука, и не видно было дымка из трубы, - средневековый город с башнями, коричневыми крышами и улицами, вымощенными булыжником, и белыя стены и контрфорсы, а за ними - ярко-зеленыя поля и тоненькия речки. Из башен выглядывали лучники, а на стенах стояли пикинеры, и то и дело по какой нибудь улице этого древнего мiра спускалась повозка и неуклюже выбиралась из ворот в поля; и то и дело повозка поднималась в город из тумана, наползавшего на поля вместе с вечером. Порой из решетчатых окон высовывалась головы, порой какой нибудь праздный трубадур вроде бы пел что то, и никто не спешил и не печалился ни о чем. Хотя от расстояния все виделось как в дымке, ибо мистер Слэдден, казалось, находился над городом выше любой соборной горгульи, все же он ясно разглядел одну ключевую деталь: знамя, реявшее на каждой башне над праздными лучниками, было усеяно маленькими золотыми драконами на белоснежном поле.
Их другого окна он слышал рев моторных автобусов и завывания мальчишек, продающих газеты.
После этого дрема одолевала мистера Слэддена крышей заведения гг. Мерджина и Чейтера еще сильней обычного. Но в одном он не смыкал глаз: он вел непрерывныя и тщательныя изыскания касательно золотых драконов на белом знамени и никому не говорил о своем чудесном окне. Он познакомился со флагами всех королей в Европе, он даже немного порылся в истории, он спрашивал в магазинах, где разбираются в геральдике, но нигде он не мог отыскать и следа маленьких золотых драконов в серебряном поле. И когда показалось ему, что эти золотые драконы развеваются лишь для него, он возлюбил их, как изгнанник в некоем пустынном месте может возлюбить лилии у своего дома или как больной может возлюбить ласточек, когда ему трудно дожить до новой весны.
Как только гг. Мерджин и Чейтер закрывались, мистер Слэдден по привычке возвращался в свою замызганную комнату и глядел в чудесное окно, пока в городе не становилось темно и стражник не выходил в обход бастионов с фонарем, а ночь спускалась, точно бархат, весь усеянный странными звездами. Он попытался применить другой ключ, срисовывая созвездия, но это ни к чему не привело, ибо оне не походили ни на одно из тех, что сияют в обоих полушариях.
Каждый день, едва проснувшись, он прежде всего подходил к чудесному окну, и за ним являлся город, уменьшенный разстоянием, весь сияющий в утренних лучах, и драконы, пляшущие под солнцем, и лучники потягивались или размахивали руками на верхушках башен, овеваемых ветрами. Окно не открывалось, поэтому он никогда не слышал песен, которые пели там трубадуры под золочеными балконами; он не слышал даже соборных колоколов, хотя видел, как каждый час галки вылетают из своих гнезд. И первым делом он окидывал взглядом все башенки, поднимавшиеся над бастионами, чтобы увидеть, летят ли золотые драконы на знаменах. И, видя, как они щеголяют на белых полотнах над каждой башней на фоне дивного темно-голубого неба, он с удовольствием одевался и, бросив еще один, последний взор, шел на работу и ум его был исполнен славы. Клиентам гг. Мерджина и Чейтера трудно было бы угадать, в чем именно заключается честолюбие мистера Слэддена, когда он ходил перед ними в своем чистом сюртуке: оно было в том, чтобы стать, возможно, всадником или лучником, дабы сражаться за маленьких золотых драконов, парящих на белом знамени за неизвестного короля в недостижимом городе. сначала мистер Слэдден неоднократно обошел со всех сторон убогую улочку, на которой он жил, но не нашел никакого ключа к разгадке и скоро заметил, что под его чудесным окном дули совсем другие ветра, нежели чем за его домом.
В августе дела пошли напряженней, из за тех самых замечаний, которыя другие служащие торгового центра делали ему, так что он почти испугался, что они заподозрили его тайну, и у него оставалось гораздо меньше времени смотреть в чудесное окно, потому что огней в окнах там было немного, и гасили их рано.
Однажды, поздним утром в августе, как раз прежде чем уйти заниматься Делом, мистер Слэдден увидел, что рота пикинеров мчится по дороге, вымощенной булыжником к воротам средневекового города - Города Золотых Драконов, как он привык его называть про себя, но вслух никому об этом не говорил. Затем он заметил, что лучники держат в руках связки стрел, в добавление к надетым на них колчанам. Из окон высунулось больше голов, чем обычно, какая та женщина выбежала, зовя каких то детей домой, рыцарь проехал по улице, а потом на стенах показалось еще больше пикинеров, и все галки поднялись в воздух. Ни один трубадур не пел на улице. Мистер Слэдден бросил взгляд на башни посмотреть, парят ли флаги, и все драконы неслись по ветру. Затем ему надо было идти заниматься Делом. В тот вечер он вернулся на автобусе и взлетел по лестнице. Казалось, ничего не случилось в Городе Золотых Драконов, кроме толпы на вымощенной булыжником улице, что вела к воротам; лучники, вроде бы как обычно устало клонили головы на башнях, а потом белое знамя пошло вниз со всеми своими драконами; он не сразу заметил, что все лучники были мертвы. Кишащая толпа устремилась к нему, к той головокружительной стене, с которой он глядел; воины под белым флагом, покрытым золотыми драконами, медленно отступали, на них напирали воины под иным знаменем, на коем был один огромный красный медведь. Еще одно знамя слетело с башни. И тогда он увидел все: золотые драконы были разбиты - его золотые драконы. Воины медведя подошли под окно; что бы он ни бросил с этой высоты - утюги, уголь, свои часы, все, что он имел, - падало бы с ужасною силой, а он все еще хотел сражаться за своих маленьких золотых драконов. В одной из башен прорвалось пламя и лизнуло подошву склонившегося лучника; тот не пошевелился. Теперь чужое знамя ушло из поля зрения прямо под окно. Мистер Слэдден разбил стекла чудесного окна и кочергой вытащил свинец, на котором оне держались. В тот момент, когда стекло разбилось, он увидел, что знамя, покрытое золотыми драконами, вновь развевается, а когда он отвернулся, чтобы отбросить кочергу, до него дошел запах таинственных пряностей, а потом не было ничего, даже дневного света, потому что за разбитым чудесным окном обнаружился лишь маленький буфет, в котором он хранил свои чайныя чашки.
И хотя мистер Слэдден теперь сделался старше и знает больше о свете и даже о своем Деле, он никогда больше не смог купить другое такое окно и никогда потом, ни в книгах, ни от людей он ни разу не наткнулся и на след молвы о Городе Золотых Драконов.