Однажды летней ночью во время мира, двадцать конных пуритан под началом благочестивого сэра Фредерика Гамильтона разбили ворота Аббатства Белых Братьев, стоявшего на Лох Гарра в Слиго. Когда ворота, грохоча, упали, они увидели небольшую кучку монахов, собравшихся у алтаря, и длинныя белыя рясы блестели в стойком свете святых свечей. Все монахи были на коленях, кроме аббата, который стоял на ступенях алтаря, держа в руке большое бронзовое распятие. "Разстрелять их!" воскликнул сэр Фредерик Гамильтон, но никто не шевельнулся, ибо все, как новообращенные, страшились распятия и святых свечей. Белые огни от алтаря отбрасывали тени кавалеристов на крышу и стены. Когда кавалеристы задвигались, тени начали фантастический танец вокруг карнизов и мемориальных досок. Некоторое время все было тихо, а затем пять кавалеристов, состоявшие телохранителями сэра Фредерика Гамильтона подняли мушкеты и застрелили пятерых из братьев. Шум и дым разсеяли таинственность бледных алтарных огней, и прочие кавалеристы приободрились и начали избиение. В мгновение братья лежали у ступеней алтаря, и их белыя рясы были запятнаны кровью. "Поджечь здание!" крикнул сэр Фредерик Гамильтон, и по его слову один воин вышел и вернулся с кучей сухой соломы, и положил ее у западной стены, и сделав это, отошел назад, ибо страх перед распятием и святыми свечами все еще оставался в его сердце. Видя это, те пятеро телохранителей сэра Фредерика Гамильтона, ринулись вперед, и каждый взял по святой свече, и солома стала пылающим костром. Красные языки огня рвались вверх, отражаясь мерцанием на карнизах, и ползли по полу, обращая в костры сиденья и скамьи. Танец теней окончился, и начался танец огней. Кавалеристы отступили к двери в южной стене и глядели, как эти желтые плясуны прыгают там и тут.
Некоторое время алтарь оставался невредим, обособленный, окруженный собственным белым светом; и глаза кавалеристов обратились к нему. Аббат, которого они считали мертвым, встал на ноги и теперь стоял перед ним, обеими руками воздев распятие над головой. Вдруг он громко воскликнул: "Горе всем, избивающим тех, кто пребывает во Свете Господнем, ибо они будут блуждать среди неуправляемых теней вслед за неуправляемыми огнями!" И прокричав это, он упал замертво ниц, и бронзовое распятие покатилось по ступеням алтаря. Теперь дым весьма сгустился, настолько, что выгнал кавалеристов на свежий воздух. Перед ними пылали дома. За ними сияли раскрашенныя окна Аббатства, исполненныя фигур святителей и мучеников, которые словно бы пробудились от священного транса к жизни, вдохновленной гневом. Глаза кавалеристов ослепли и какое то время не видели ничего, кроме пылающих лиц святителей и мучеников. Наконец, однако, они увидели запыленного человека, который бежал к ним. "Двух гонцов", крикнул он, "послали от разбитых ирландцев поднять против вас всю округу поместья Гамильтон, и если вы их не остановите, вас задавят в лесах раньше, чем вы вновь доберетесь до дома! Они скачут на северо-восток между Бен Булбен и Кашел-на-Гэл".
Сэр Фредерик Гамильтон призвал к себе тех пятерых, что первыми стреляли в монахов, и сказал: "Быстро в седло и скачите через леса к горе, и опередите этих людей, и убейте их".
В одно мгновение кавалеристы умчались, и очень, очень скоро они проскакали, расплескивая воду, через реку в месте, что ныне зовется Бродом Бакли, и нырнули в лес. Они шли нахоженною тропой, извивавшейся вдоль северного берега реки. Ветки берез и рябин (quicken trees) сплетались листьями и закрывали свет луны, затененный облаками, оставляя тропу почти в полной темноте. Они скакали быстрою рысью, то болтая друг с другом, то разглядывая какую нибудь заблудшую ласку или кролика, стремительно исчезавших во тьме. Мало-помалу, по мере того, как мрак и молчание леса наступали на них, они сжимались ближе друг к другу, и начали поспешно разговаривать; это были старые товарищи, и каждый знал жизнь другого. Один был женат и говорил о том, как жена обрадуется, увидев его вернувшимся невредимым из этой опрометчивой экспедиции на Белых Братьев, и услышать, что опрометчивость окупилась состоянием. Старейший из пятерки, у которого жена умерла, говорил о бутыли вина, ожидавшей его на верхней полке; в то время как у третьего, бывшего самым молодым, имелась возлюбленная, ожидавшая его возвращения, и он скакал немного впереди всех, ни говоря ни слова. Внезапно юноша остановился, и они увидели, что его конь дрожит. "Я что то видел", сказал он, "и хоть я не знаю, но это могла быть одна из теней. Это было похоже на большого червя в серебряной короне". Один из пяти приложил руку ко лбу, как если бы хотел перекреститься, но вспомнив, что он переменил религию, опустил ее и сказал: "Я уверен, что это всего лишь тень, ибо много их было вокруг нас, и самого странного рода". Дальше поехали молча. В начале дня прошел дождь, и капли падали с веток, делая мокрыми их волосы и плечи. Вскоре они опять начали разговоры. Они были вместе во многих битвах с мятежниками, и теперь каждый заново разсказывал другим историю своих ран, и с тем в их сердцах пробуждалась сильнейшая на свете дружба, дружба по оружию, и почти забывалось грозное одиночество лесов.
Вдруг две первыя лошади заржали, и затем встали и не хотели идти дальше. Впереди отблескивала вода, и по стремительному звуку они поняли, что это река. Они спешились и после долгих налеганий на узду и уговоров вывели коней на берег. Посреди воды стояла высокая старуха, и ея седеющия пряди падали на серыя одежды. Она стояла по колено в воде и время от времени наклонялась, словно стирала. Наконец они смогли разглядеть, что она стирала нечто, наполовину державшееся на воде. Луна бросала мерцающий свет на это нечто, и они увидели, что это был человеческий труп, и в то время, как они глядели на него, речной водоворот повернулся к ним, и в то же мгновение каждый из пяти кавалеристов узнал в нем собственное лицо. И пока они стояли онемев и застыв от ужаса, старуха заговорила медленно и громко: "Видели вы моего сына? У него серебряный венец на голове, а в том венце - рубины". Тогда старейший из кавалеристов, имевший больше всего ран, обнажил шпагу и крикнул: "Я сражался за истину Бога моего и не побоюсь теней Сатаны", и с тем устремился в воду. Через мгновение он вернулся назад. Старуха исчезла, и хотя шпага его пронзила воздух и воду, он ничего не нашел.
Пять кавалеристов вернулись в седло и направили коней к броду, но ничего не вышло. Они пытались вновь, и вновь шли в различныя места, но кони исходили пеной и пятились. "Давайте-ка", сказал самый старый, "проедем дальше по лесу и перейдем реку выше по течению". Они проехали под ветвями, и плющ трещал под копытами, и сучья стучали об их стальные шлемы. Через двадцать минут они вновь вышли к реке и еще через десять минут нашли место, где можно было перейти реку, не погружаясь в нее до стремени. Лес на другом берегу был очень редким и разрезал лунный свет на длинныя струи. Поднялся ветер и стал быстро разгонять облака по лицу луны, так, что струи света, казалось, заплясали гротескный танец среди разсеянных кустов и небольших елей. Верхушки деревьев также застонали, и этот звук был подобен голосу мертвого на ветру; и кавалеристам вспомнилось поверье, говорящее, что в чистилище умерших накалывают на верхушки деревьев и на пики гор. Они повернули немного на юг в надежде вновь выйти на наезженную тропу, но не могли найти и следа ее.
Между тем стон делался все громче и громче, и пляска белых лунных светов - все быстрее и быстрее. Постепенно до них стал доходить звук музыки вдали. Это был звук волынки, и они поехали на него в великой радости. Шел он со дна глубокой ложбины, вырезанной подобно чаше. В середине ложбины находился старик в красной шапке и с морщинистым лицом. Он сидел у костра, в котором горел хворост, и пылающий факел был воткнут в землю у его ног, и яростно играл он на старой волынке. Рыжие волосы спускались по его лицу как железная ржа по скале. "Видели вы мою жену?" крикнул он, бросив минутный взгляд, "она стирала! Она стирала!" "Я боюсь его", сказал младший из кавалеристов, "я боюсь, что это один из Ши ". "Нет", сказал старший всадник, "это человек, ибо я вижу веснушки на его лице. Мы заставим его стать нашим проводником"; и с тем он обнажил шпагу, и остальные сделали то же самое. Они встали кольцом вокруг волынщика и наставили на него шпаги, и потом старший кавалерист сказал ему, что им надлежит убить двух мятежников, пошедших по дороге между Бен Булбен и тем высоким горным отрогом, что зовется Кашел-на-Гэл, и что ему придется пойти вперед одного из них проводником, потому что они сбились с пути. Волынщик повернулся и показал на соседнее дерево, и они увидели взнузданную и оседланную дряхлую белую лошадь. Он зашвырнул волынку на спину, взял в руку факел, вскочил на коня и помчался впереди них изо всех сил.
Лес делался все реже и реже, и земля начала подниматься навстречу горам. Луна уже почти зашла, и повсюду скрылись маленькие белые огоньки звезд. Дорога поднималась все выше и выше, пока наконец они ни проехали далеко над лесом на белую горную вершину. Леса простирались миля за милей внизу, а вдали на юге вспыхнуло алое сияние горящего города. Но перед ними и над ними светились белые огоньки. Проводник внезапно потянул узду, и показав рукой, не державшей факел, прокричал: "Смотрите, смотрите на святыя свечи!" и затем галопом пустился вперед, маша факелом в разныя стороны. "Слышите копыта гонцов?" воскликнул проводник. "Скорее, скорее, или они уйдут у вас из рук!" и он разсмеялся с наслаждением охотника. Кавалеристам показалось, что они слышат вдалеке и как бы внизу грохот копыт; но теперь дорога спускалась все ниже и ниже, а скорость с минуты на минуту становилась все более головокружительной. Они пытались остановиться, но тщетно ибо кони как будто обезумели. Проводник бросил узду на шею своей старой белой лошади и размахивал руками, распевая дикую ирландскую песню. Внезапно они увидели тонкий проблеск реки безмерно далеко внизу и поняли, что находятся на краю пропасти, которую ныне зовут Луг-на-Гэл или по-английски "Прыжок Чужака". Шесть коней прыгнули вперед, и пять воплей взвились в воздух, и мгновение спустя пять человек и пять коней с глухим грохотом рухнули на зеленые склоны у подножия скал.