Теннисонъ А. : другие произведения.

Святой Грааль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Святой Грааль

   От шумного оружья и деяний доблести в бою и на турнире
   Сэр Персиваль, кого Артур и рыцарство его назвали Чистым,
   Ушел к безмолвной жизни с часословом,
   В молитва и посте и подаянье; и променяв свой шлем
   На куколь в некоем аббатстве далеко от Камелота
   Там, краткий срок спустя, скончался.
  
   И среди братьи остальной один монах,
   Амвросий, возлюбил его превыше прочих
   И почитал его, и в сердце путь себе соделал
   Любовью для любви, что пробудилась для ответа ей; и вот,
   Когда они под тисом сели, старым, словно мiр,
   Что затенял собою очертанья монастырского двора,
   Апрельским утром ветреным, качавшим ветви
   Над ними в ранней дымке, перед наступленьем лета,
   В которое скончался Персиваль, разспрашивал его монах Амвросий:
  
   "О брат, над этим тисом дымку, от весны к весне,
   Я вижу вот почти уж полстолетия; зане
   Я мiра никогда не знал и в жизни за ограду этих стен
   Не забредал; но ты, когда пришел сюда впервые -
   Такое вежество вещало в голосе и стати - понял я,
   Что ты один из тех, кто ест в Артуровых палатах; ведь
   Вы хороши или дурны, и как монеты, -
   Что полновесныя, что нет, но все вы, как один,
   Обличьем Короля отмечены, и ныне разскажи мне,
   Что увлекло тебя от Круглого Стола,
   Мой брат? Земная страсть ли то восстала?"
  
   "Нет", рыцарь отвечал, "не знал такой я страсти,
   Но сладкое видение Святейшего Грааля увлекло меня
   От всякой славы суетной и сопернических споров,
   Земного пыла, что проистекает и бурлит
   Меж нами на турнирах, покуда наблюдают дамы
   За тем, кто победит, а кто падет; и так мы тратим силы духа,
   Нам данныя, что возносить достойней жертвой Небесам".
  
   Ему монах: "Святой Грааль! Я верю, что пред Небом
   Мы зелены; но здесь без меры плесневеем мы - в делах мiрских,
   Я разумею, - всеж один из рыцарей из ваших, гостем быв у нас
   Нам в трапезной разсказывал о нем, но говорил он
   Печально так и тихо, что едва ли половину слов его
   Мы слышали. Что ж он такое? Призрак чаши, что приходит и уходит?"
   "Нет, инок! Что за призрак?" Персиваль ответил, "Чаша,
   Чаша истинная, из которой наш Господь
   Пил на последней вечери печальной с братьями Своими.
   Она же, из страны блаженной Ароматов, когда прошел день тьмы,
   В который мертвые ходили в Мории - была
   Святым Иосифом Арима?ейским, в путь пустившимся далекий,
   Принесена в Гластонбери, где терн зимою в Рождество
   Цветет, о Господи воспоминая. И там осталась чаша эта некий срок;
   И если кто ее коснется иль увидит, излечится тотчас
   По вере ото всех своих недугов. Но затем
   Настали времена, когда зло преумножилось настолько, что святой сосуд
   Восхищен был на Небеса, с земли исчезнув".
  
   Ему монах: "Из наших книг я знаю,
   Что в древности Иосиф в Гластонбери приходил, и там
   Языческий властитель, Арвираг, ему дал остров на болотах,
   Чтоб строиться на нем; и выстроил Иосиф из акации болотной
   Храм малый, одинокий в дни былые;
   Ведь так оне, те книги старыя, вещают, но, похоже,
   О чуде нет ни слова в них, насколько я читал.
   Но кто святыню первым видел ныне?
  
   И Персиваль ответил: "Женщина, монахиня, по крови
   Мне близкая - сестра родная; и если камни пола
   Когда нибудь стирала, на колени становясь, святая дева,
   Она была святой; хоть никогда, с тех пор как девой
   Отроковица стала, не пылала пламенем она земной любви:
   Неловко, жестко погасили в ней его, и после вновь
   Оно вдруг вспыхнуло и просияло вновь - к святыням;
   Молитвам, литаниям, милостыне и постам
   Она всецело отдалась. И всеже,
   Хотя бы и монахине, соблазны при Дворе,
   Грех против Короля и Круглого Стола, и странный слух
   О племени прелюбодейном, сквозь железную решетку в келье
   Ея пробился, и она усиливала пост с молитвой.
  
   И тот, кому она свои поведала грехи иль то,
   Что в вопиющей простоте невинности своей она звала грехами,
   Муж, сто без малого годов проживший, часто
   С ней о Святом Граале говорил, - легенде, коя через пятерых
   Иль шестерых, из них же каждый в сотню зим считал свой век,
   Дошла до нас от времени Спасителя. Когда ж Король Артур
   Свой Круглый Стол устроил, и сердца всего народа
   Очистились на время, он решил конечно, что Святой Грааль
   Вернется ныне вновь; но проявился грех.
   Iсусе, если б возвратилась эта чаша
   И исцелила мiр от всех его пороков! "Отче", призывала дева,
   "Когда бы снизошла она ко мне
   Молитвой и постом моим?" "Нет", молвил инок,
   "Не знаю я, зане чиста душа твоя как снег". И дева
   Молилась и постилась до тех пор, пока не просияло солнце
   И ветер не поднялся от нее, и я подумал,
   Что вознесется вдруг и поплывет по воздуху она, ее увидев.
  
   Зане однажды призвала она меня для разговора.
   Когда ж она заговорила, се ея глаза вдруг засияли
   Красой, какой я в них не видел прежде
   И чудом, что я них не видел прежде, той красою,
   Что светом святости озарена. И "Персиваль, мой брат",
   Она сказала, "милый брат, я видела Святой Грааль;
   Зане, в глухой ночи проснувшись, слышала я звук
   Как будто звук серебряного рога, над холмами
   Звеневший, и подумала: "Нет у Артура
   Обычая охотиться при лунном свете"; легкий звук,
   Идущий словно б из дали далей, делался сильней,
   Ко мне все приближаясь, - о никогда ни арфа и ни рог,
   Ничто иное из того, во что трубим мы иль рукою ударяем,
   Подобно было этой музыке, все ближе, ближе
   Звучавшей; и затем в моей пролился келье
   Холодный серебристый луч, и на конце луча
   Стоял Святой Грааль, светясь и розовым и алым, а внутри
   В нем билось нечто, словно бы живое, и все стены в келье
   Моей окрасились тем розоватым светом; и затем
   Утихла музыка, слабея, и Грааль ушел, и луч, бледнея,
   Растаял, и со стен живая розовая краска
   Пропала, сгинула во мраке ночи. Так Святыня ныне здесь,
   Вновь среди нас, мой брат, и ты молись и пост держи
   И братьям рыцарям скажи молиться и поститься, дабы, может,
   Видение вам явится, тебе и им, и исцелится целый мiр".
  
   И инокиню бледную оставив, я об этом говорил со всеми;
   И сам постился и молился каждый день, и многие из нас
   Неделю не одну держали пост с молитвою, порой чрезмерной,
   С надеждой ожидая, что явится чудо.
  
   И между нами был один, всегда ходивший
   Средь нас в доспехах белых, Галахад,
   "Подай Господь тебе такую ж доброту, как подал красоту!"
   Сказал Артур при посвященье его в рыцари; никто
   В столь юном возрасте не удостоился стать рыцарем
   До Галахада; и, сей Галахад, услышав о виденье
   Моей сестры, меня исполнил изумления: его глаза
   Такими ж сделались как у нее, настолько, что казались
   Точь-в-точь ея, и словно бы не я, а он ей братом был родным".
  
   Ни брата, ни сестры он не имел; но кое кто
   Его звал сыном Ланселота, а иные говорили, что родился
   От волшебства он, - болтуны, как птицы,
   Что на лету щебечут, там и тут хватая мух - не знаем мы,
   Откуда шли они, ведь был ли Ланселот когда неверен в обещаньях?
  
   Она же, дева светлая и бледная, состригла
   Все косы пышныя свои, что были ей как шелковое платье
   До самых пят; и перевязь широкую и длинную сплела из них,
   И в ней вплела девиз необычайно-странный
   Из серебристых и багряных нитей:
   Грааль багряный на серебряном луче; и с рыцарем младым
   Увиделась, и повязала перевязь на нем,
   Сказав: "Мой рыцарь, мой возлюбленный, небесный рыцарь мой,
   О ты, любовь моя, в ком та же, что во мне любовь,
   Я, дева, на тебе, на девственном мою
   Повязываю перевязь. Ступай же, ибо ты
   Увидишь то же, что и я увидела, и через все
   Пробейся, и в конце тебя венчает некто царственным венцом
   В далеком граде духа", и за ея словами следом,
   В его глаза ея вливали очи страсть
   Безсмертную, и тем его душа переполнялась, покоряясь деве,
   Ея души печать приемля, и одну и ту же веру.
  
   Затем настал год чуда: брат! В палате нашей главной
   Одно сидение пустым стояло, - Мерлин
   Его сработал прежде чем исчезнуть. Странныя фигуры
   На нем он вырезал: и вверх и вниз, как змеи, свитки
   Развертывались, с буквами на языке, прочесть которыя никто
   Не мог. "Погибельным Сидением" его назвал создатель Мерлин,
   Погибельным для доброго и злого; "ибо", он сказал,
   "Никто сюда не сможет сесть, погибели не избежав", и раз
   Сам Мерлин сел неосмотрительно на это место
   И потому пропал. Когда же Галахад услышал
   Об участи, что Мерлина постигла, он воскликнул:
   "Погибну если я, то обрету спасенье!"
  
   И вот однажды летней ночью,
   Когда был пир большей в палате, совершилось:
   Сел Галахад на Мерлина сиденье.
  
   И тотчасже, как сели мы, раздался треск
   Разрыва балок крыши, грохот ветра, но сильнее
   Был слышен гром, и в громе - крик. А с ветром
   Грохочущим пронзил палату луч, светлее семикратно
   И ярче света дня, и на конце луча стоял Святой Грааль,
   Весь светлым облаком окутан, и никто
   Не видел несшего, и чаша проплыла, но каждый рыцарь
   Собрата видел облик словно осиянным славою, и встали
   Все рыцари и, глядя друг на друга, точно онемев,
   Стояли, до тех пор, пока не произнес я, голос обретя, слова обета.
  
   Пред ними всеми дал обет я в том, что я,
   Зане Грааля не увидел, проведу в пути
   Двенадцать месяцев и день, ища его повсюду,
   Доколе поиск мой не увенчается успехом и Грааль
   Я не увижу, как сестра моя, монахиня, его увидела; и Галахад
   Тот повторил обет, и повторил сэр Борс
   Наш добрый, что приходится кузеном Ланселоту,
   И Ланселот принес обет, и многие из рыцарей еще,
   И клялся в том Гавейн, всех прочих громче.
  
   И рек монах Амвросий и спросил его:
   "Что Государь сказал? Принес ли сам Артур обет?"
   "Нет", Персиваль ответил, "ибо мой владыка, наш Король
   Тогда в палате не был: в этот день заутра
   Из логова бандитского в пещере вырвавшись, девица
   В палату прибежала, вопия о помощи: ея сияющия пряди
   Землей испачканныя были, руки,
   Молочно-белыя, - все в алых шрамах от шипов терновых,
   А весь наряд ея - изодран в клочья, точно парус,
   С каната бурей сорванный: и Государь поднялся
   И поспешил покончить с этим улеем позорным диких пчел,
   Что делают подобный мед в его державе. Всеж
   Остаток малый чуда увидал и он,
   Держа обратный путь, когда сгущалась тьма над Камелотом;
   И потому Король взглянул, воскликнув: "Ох!
   Гремит палаты главной нашей крыша в громовых раскатах!
   О Небо, сохрани ее от молнии!" Зане Артуру
   Была палата эта дорога, в которой он так часто
   Со всеми рыцарями пировал, и потому еще,
   Что ей в красе подобных не было под небом.
  
   О брат, когда бы видел ты высокие палаты,
   Что Мерлин много лет назад воздвигнул для Артура!
   Зане гора святая Камелота,
   И весь богатый, но не пышный город, крыша к крыше,
   И башня к башне, шпиль за шпилем
   От быстрых струй реки и грота на лугу прибрежном
   Бегут наверх, к палатам, что построил Мерлин.
   Он их в четыре яруса устроил и украсил каждый
   Толпой таинственных изображений.
   И в нижнем звери, что людей терзают,
   А во втором - зверей сражают люди,
   А в третьем - воины, мужи в сияньи совершенства,
   В четвертом же - мужи с растущими крылами.
   Вершину же венчает изваяние Артура,
   Что Мерлин создал, в золотой короне
   И с крыльями, что устремлялись ввысь, к Звезде Полярной,
   А изваянье на восток взирает. Чистым златом
   Горят венец и эти крылья на рассвете, и в полях
   Далеких, дикое опустошение познавших
   От орд языческих так часто, люди
   На блеск тот глядя, восклицали: "Есть у нас Король!"
  
   И, брат, когда б ты видел ту палату изнутри,
   Просторнее и выше всякой на любой земле!
   Двенадцать окон там больших являют славу войн Артура,
   И свет, что нисходил на стол, струился весь
   Сквозь образы двенадцати великих битв
   Владыки нашего. Но нет, там есть еще одно,
   В конце восточном, в пышном украшенье гибких линий гор
   И озера, в котором Государь обрел Экскалибур, свой меч.
   А в западном конце, напротив, есть еще одно,
   Пустое; кто же нарисует в нем эмблему? Как? Когда? -
   Тогда, быть может, как окончатся все наши войны,
   И меч Экскалибур заброшен будет прочь.
  
   И так помчался Государь к палате этой, ужасаясь
   При мысли, что работа Мерлина, подобная загадочному сну,
   Вдруг пропадет, проглоченная пламенем, что жалости не знает
   И угрызений совести, в разливах буйных. Внутрь
   Он въехал, и когда я поднял взгляд, увидел я дракона,
   Сверкавшего над всеми, кто спалил то лиходеев логово, и их самих
   С зазубренным оружием, суровыя их лица, черныя от дыма
   В ожогах, вслед за Королем вошедших среди нас,
   И наши лица, впечатлением виденья полныя, сияли; и Король
   Сказал мне - я стоял к нему ближайшим: "Персиваль",
   (Зане в смятенье вся пришла палата, - кто то
   Давал обет, а кто то отрицался), "что такое?"
  
   О брат, когда я разсказал ему о том, что было,
   О сестрином виденье и о прочем, тень упала на его лицо,
   Как видел я не раз, когда впустую совершалось славное деянье;
   И "о горе мне, мои собратья рыцари!", воскликнул он,
   "Будь с вами я, вы б не дали обета". Мой ответ
   Был смелым: "Будь и ты средь нас, мой Государь,
   Ты сам бы дал обет". "О да", промолвил он,
   "Ты так отважен, но Грааля ты не видел?"
  
   "Нет, Государь, я слышал звук, я видел свет,
   Но оттого, что не увидел я Святой Грааль,
   Я дал обет итти за ним, доколе не увижу".
  
   Когда ж затем он опросил всех рыцарей по одному,
   Не видел кто ль из них, все отвечали то же, как один:
   "Нет, Государь, и потому мы принесли обет".
  
   "Так что же", рек Артур, "вы облако узрели?
   Что увидать вы уезжаете в пустыню?"
  
   И тут вдруг Галахад воззвал к Артуру, и пронзительно звучал
   Его в палате голос: "Но я видел, сэр Артур, Святой Грааль,
   Да, видел я Святой Грааль и слышал зов:
   ` О Галахад, о Галахад, ступай за мной!'"
  
   "Ах, Галахад", Король ответил, "Галахад, ведь для подобных
   Тебе, а не для них виденье это. Преподобная черница
   И ты знаменье видели, - никто, мой Персиваль,
   С ней не сравнится святостью, - знамение во вред
   Мной созданному Ордену. Но вы, идущие за колокольцем вожака
   (Суров, мой брат, был к рыцарям своим Король),
   Гортань Талиесина песнями богаче всех у нас, и вот
   Он спел один, и все немые захотели петь.
   Наш Ланселот есть Ланселот, и пятерых за раз
   Он опрокинул, и отныне всякий юный рыцарь,
   Не будучи еще испытан, сам себя равняет с Ланселотом,
   Пока его не выбьют из седла, и так проходит школу, - вы же,
   Что вы такое? Галахады? - нет, нижИ и Персивали"
   (Зане угодно было Государю оценить меня
   Так близко к сэру Галахаду); "нет", он рек, "мужи,
   Владеющие силой вместе с волей исправлять несправедливость,
   И мощью сокрушать насилью буйную башку,
   Вы - рыцари, в двенадцати великих битвах
   Разбившие во прах могущественного Белого Коня и утопившие его
   В его языческой крови, - но было одному виденье,
   И увидать его охота всем слепцам. Ступайте ж,
   Раз дали вы обеты, то они священны: всеже -
   Ведь вам известно, как со всех концов моей державы
   В палате этой раздаются, - как нередко, рыцари мои,
  
   Когда со мною рядом пустовать сиденья будут ваши, случай
   Свершить деянье благородной, представившись, уйдет,
   Ненужный, между тем как вы скитаться будете за огоньками,
   Блуждающими над болотною трясиной! Сколькие из вас,
   Пожалуй, большинство, уж не вернутся боле: вы сочтете,
   Что я пророк излишне мрачный: разойдемся ныне,
   А завтра вновь сойдемся в поле, в благородном времяпровожденье,
   Чтоб раз еще один ваш Государь, пока
   Вы не покинули его, пустившись в этот Поиск,
   Мог сосчитать еще нетронутую силу
   Всех рыцарей своих, гордясь и радуясь тем Орденом, который создал он".
  
   И так, когда наутро солнце поднялось из под земли,
   Сошел весь великий Круглый Стол Артура
   В турнире многолюдном, многозвучном, - столько копий
   Там было сломано, что никогда еще не видел Камелот
   Подобного, со дня пришествия Артура,
   И я и Галахад, зане была в нас сила от виденья,
   Столь многих рыцарей свалили из седла, что весь народ,
   Едва в пылу не снес ограды, с громким криком: "Галахад и Персиваль!"
  
   Но утром новым солнце поднялось из под земли -
   О брат, когда б ты знал наш Камелот, построенный былыми королями
   За веком век, столь древний, что и Государь страшился
   Того, что он падет, столь странный и богатый,
   И сумрачный: там крыша к крыше, в небо возносясь одна другой напротив,
   Заполонили встречными рядами толпы тех,
   Кто наблюдал за нашим шествием; и ниже, там, где галереи,
   Роскошныя и полныя прекрасных дам, подобныя драконьим шеям,
   Прильнувшия к безумным стенам, проливались гуще капель
   В грозу, цветов потоки нам на головы, когда мы шли;
   И взрослые и дети, оседлав гвиверн,
   Драконов, львов, грифонов, лебедей на каждом на углу,
   Нас выкликали каждого по именам и прибавляли: "Поспешай с добром!"
   Но в улицах еще пониже рыцари и дамы не скрывали слез,
   И плакал бедный, и богатый плакал, и Король
   Сам говорил с трудом в печали, ехавшая ж рядом с Ланселотом
   Срединой улицы рыдала Королева, громко восклицая:
   "Нашло на нас безумье это воздаяньем за грехи!"
   И так мы прибыли к Вратам Трех Королев,
   Где в образах таинственных представлены Артура войны,
   И каждый далее пошел своим путем.
  
   И я вознесся сердцем, размышляя
   Об удали моей, какую показал я на турнире этом,
   Как крепкое мое копье сбивало наземь рыцарей столь славных
   Столь часто; и дотоле никогда столь голубым
   Мне не казалось небо, и такой зеленою - земля,
   Зане вся кровь моя во мне играла, и я понял,
   Что будет мне дано свет на Святой Грааль пролить.
  
   Но после мрачное остереженье Государя
   О том, что большинство из нас пойдет вослед блуждающим огням,
   Тяжелой тучей мне пришло на память. И тогда
   Все злыя речи, сказанныя мною, помыслы дурные,
   Что в голове моей издАвна были, скверныя дела,
   Что я когда либо содеял, пробудились и кричали:
   "Не для тебя сей Поиск". И подняв глаза,
   Увидел я, что я совсем один, среди песков и терна,
   И до смерти возжаждал я и закричал: "Не для тебя сей Поиск!"
  
   И поскакал я далее, и вот, когда мне показалось, что от жажды
   Уже я умираю, я увидел сочный луг,
   И в нем - ручей, с теченьем быстрым на стремнине,
   Где гребни белые вставали над бегущей вниз волною,
   И завлекали вместе слух и зренье; над ручьем же
   Стояли яблони и яблоки роняли близ ручья на луг.
   "Я здесь останусь", я подумал, "недостоин
   Я Поиска"; но в самый миг, когда испив воды ручья,
   Я откусил от яблока румяного, все обратилось в прах,
   И я наедине с моею жаждою остался, средь песка и терна.
  
   Потом явилась женщина, сидевшая за прялкой
   У двери дома, и красив был этот дом, а ея глаза -
   Добры и безгреховны, и изящны все ея движенья; и она навстречу
   Поднялась мне, объятия раскрыв, как будто говоря:
   "Останься здесь"; но вот, ее коснулся я, и тотчас
   Она в ничто оборотилась, в прах, а дом
   Разрушенным сараем сделался, и мертвый в нем лежал младенец;
   Затем и это стало прахом, и остался я один.
  
   И я поехал дальше, все сильнее мучим жаждой,
   И вдруг коснулся мiра золотистый луч,
   И там, где падал он на плуг в открытом поле,
   Крестьян пахоту бросал и ниц пред ним бросался;
   А на подойнике тот луч сверкал, - и тотчасже доярка оставляла вымя,
   И падала пред светом, и не зная отчего, подумал я: "восходит солнце",
   Хотя оно уже взошло. Потом увидел я, как некто,
   В доспехе золотом и в золотой короне самоцветной
   На шлеме, скачет на меня; и конь его носил броню
   Из золота, всю в самоцветах. И сиянье приближалось,
   И я почти ослеп, и всадник мне казался Господом вселенной, -
   Так он огромен был. Когда ж подумал я, что хочет
   Он раздавить меня, все прямо на меня скача, он тоже вдруг объятья
   Навстречу мне раскрыл, и я подъехал и его коснулся,
   И он распался в прах, и я один остался, средь песка и терна.
  
   И я поехал дальше, и увидел мощный холм,
   А на его вершине - город за стенною; шпили
   Невероятных крыш остроконечных возносились в небо,
   А у ворот толпа собралась, и кричали люди
   Мне, к ним идущему: "Привет тебе, о Персиваль!
   Тебе, сильнейшему, чистейшему средь всех людей!"
   И я был рад и поспешил наверх, но на вершине
   Не встретил ни души, ни голоса. И я проехал
   По города развалинам и видел, что когда то
   Здесь жили люди; но найти сумел лишь
   Единственного старца дряхлого необычайно: "Где
   Вся эта славная толпа", его спросил я, "что кричала
   Так громко для меня?", и у него
   Едва достало голоса, чтоб мне ответить, задыхаясь:
   "Откуда ты и кто ты?", и на этом самом слове
   Он в прах разсыпался и сгинул, и опять
   Остался я один и закричал от горя:
   "Что это! Если и Святой Грааль я отыщу
   И прикоснусь к нему, он разпадется в прах!"
  
   Оттуда я спустился в низкую ложбину,
   Столь низкую, как был высоким холм, и в самом нижнем месте
   Ея обрел часовню и отшельника в уединенной хижине; ему
   Поведал я о призраках, которых видел, и отшельник рек:
  
   "В тебе смиренья истинного нет, о чадо,
   Вершины добродетелей и матери им всем. Зане
   Когда Господь Всецарь совлекся славы, превратившись смертным,
   "Возьми мой плащ", она рекла, "ведь все принадлежит Тебе",
   И облик весь ея вдруг просиял, настолько,
   Что изумились ангелы, и с Ним она сошла,
   И как летучая звезда премудрость седовласую Востока
   Вела, но ты ее не знал: ведь что такое значит,
   Что мыслишь ты об удали твоей и о твоих грехах?
   Ты сам себя не погубил, чтоб обрести себя,
   Как Галахад". Когда отшельник кончил слово,
   В серебряных доспехах просиял внезапно перед нами Галахад,
   И положил копье напротив двери
   Часовни, и вошел, и мы колена преклонили на молитве.
   И утолил отшельник моей жажды пламя, и во время
   Священнодействия за литургией видел я
   Вино и хлеб святые только; "Больше ничего
   Ты не узрел? Я, Галахад, Грааль увидел,
   Святой Грааль, сошел на жертвенник: и яркое лицо,
   Подобное лицу младенца превратилось в хлеб и скрылось;
   И я пришел сюда; и никогда пока что
   То, что сестра твоя дала мне видеть изначально,
   Святыня, быть со мной не преставала и покрытой не являлась,
   Но со мной летела рядом днем и ночью,
   Бледнея днем, но ночью непременно
   Кроваво-красная, и опускаясь к черноте болот,
   Кроваво-красная, и на нагих вершинах горных
   Кроваво-красная, и возле дремлющей озерной глади -
   Кроваво-красная. И силою ея я двигался вперед,
   Везде громя обычаи дурные, и проехал чрез державы
   Язычников и покорил себе, и в битвах
   Сшибался с ордами язычников, и одолел их,
   И через все преграды проходил, и силою Святыни этой
   Всегда одерживал победу. Но меня торопит время ныне,
   И прочь я ухожу: и некто увенчает королем
   Меня в далеком Граде Духа; и туда иди и ты,
   Ведь там и ты видение узришь, когда уйду я".
  
   И между тем, как говорил он так, его глаза
   Моих не отпускали и влекли меня могучей силою, и вот,
   Я сделался единым с ним, и верил в точности, как верил он.
   А после, как клониться начал день к закату, он ушел.
  
   Там возвышался холм, и на него лишь человек
   Взобраться мог, он был изрезан сотней зимних
   Ручьев, и буря выла на вершине, а когда мы поднимались,
   Била нас, и смерть нас окружала; каждое мгновенье
   Ея серебряныя руки простирались с мрачным блеском:
   Так быстро и так плотно молнии сверкали,
   И вот уже стволы деревьев мертвых,
   Сухие, гнившие в столетней смерти, занялись огнем; а там, внизу
   По обе стороны, куда мог взгляд достичь, чернело
   Болото смрадное, и в черноте его белели человеческия кости,
   И не было через него тропы, но некий древний
   Король над ним построил цепь мостов
   На тысяче столпов, тянувшихся до Моря
   Великого, и Галахад бежал по тем мостам, и каждый мост,
   Едва он пробегал его, тотчасже рушился в огонь
   И исчезал, меня же жгло при том желанье
   Итти за ним; и трижды в вышине над ним разверзлись небеса,
   И гром прогрохотал, как будто восклицанья всех сынов Господних;
   И в первый раз Галахада я увидел далеко у Моря
   В доспехах, просиявших серебристым светом, ясным,
   Как звезды; а над головой его Святая Чаша
   Плыла, парчой покрыта белой или облаком лучистым.
   И необычно быстро шел корабль, - когда то был корабль, -
   Не видел, откуда шел он. И когда вторично
   Разверзлось небо с грохотаньем, словно бы серебряной звездой
   Его я видел - парус ли он поднял иль корабль
   Живым созданьем стал, крылами наделенным? А над головой
   Его Священная парила Чаша, алая, алее всякой розы,
   И мне то было в радость, ибо ныне понял я, что отнята завеса.
   Когда же в третий раз ударил гром, и небеса открылись,
   И видел я мельчайшую из малых звезд
   Внизу над пустошью, а прямо под звездою
   Узрел я Город Духа, шпили всех его чертогов
   И створы врат во славе, как единый перл, -
   Не больше, будучи, однако, целью всех святых, -
   И со звезды упала искорка кроваво-красная на Город,
   И знал я: то Святой Грааль, который на земле ничьи глаза
   Не Щзрят боле. И затем потоп пролился над ложбиной.
   И как назад прошли мои стопы чрез гибельную гору,
   Моя не сохранила память: помню только то я,
   Что на заре я ко двери часовни прикоснулся; и оттуда,
   Взяв у подвижника святого своего коня,
   Довольный тем, что призраки меня не безпокоят больше,
   Вернулся я туда, откуда в путь пустился: ко Вратам Великих Войн Артура".
  
   " О брат", спросил Амвросий, "ибо, истинное слово,
   Те книги древния - и им попадешься в плен, - кишат,
   Но только в них не обретал я о Святом Граале
   Разсказов дивных и чудесных, как твои разсказы,
   Но и совсем не схожих не встречал; я часто их читал,
   Дотоле одолевший только часослов, и голова моя шла кругом;
   Тогда я выходил и шел к деревне небольшой, что близ отсюда,
   И ласточки гнездом почти что кажется, что к этим старым стенам
   Приделано - и там мешался я с народом,
   И зная среди них все лица честные, как знает
   Пастух всегда овец своих, и все секреты
   их очагов домашних в их сердцах, я наслаждался
   Старушками и болтовней их о соседях, хворях и недугах,
   О первых зубках у младенцев, родах,
   И прибаутках радостных, рожденных в этом месте,
   Безсмысленных всего в поллиге от него, иль перебранках,
   Когда оне бывают, сонных побродяжках,
   Подколках, толками на рынке, - возрадуйся, смиренный человече,
   Здесь, в маленьком моем мiрке, - да, даже курам их и яйцам, -
   О брат, помимо Галахада, в Поиске твоем
   Ты только призраков встречал, ни женщин, ни мужей?"
  
   И Персиваль: "Мужей - всех связанных подобным же обетом,
   А женщины все были точно призраки. О брате,
   Зачем ты посрамленья моего желаешь и признанья
   О том, как низко пал я и как далеко
   Я заблудил от Поиска и данного обета? Ибо
   Когда я множество ночей провел на общем ложе
   С улитками, ужами, змеями в траве и лопухах,
   Я сделался и немощен и тощ, виденье ж все не приходило;
   И мне попался на пути красивый город; посреди него
   Стоял огромный дом, и я пошел туда, и там с меня доспехи сняли
   Девицы, каждая цветку пригожестью подобна, но когда
   Они меня ввели в гостиную, и се, Княгиня,
   Владевшая тем замком, оказалась той одной на свете,
   Что некогда смогла заставить сердце мое прыгать; ибо
   Когда давно я, худощавый паж, служил в палатах
   Ея отца, о ней, девице тоненькой, всем сердцем
   Мечтал я страстно; никогда однако поцелуем
   Мы уст друг друга не касались и взаимных клятв
   Мы не давали. И теперь опять ее встретил,
   И замужем она была, и умер муж ея, и титул,
   И земли, и иныя все богатства ей оставил. И пока
   Я не спешил с отъездом, все богаче
   День ото дня она мне накрывала стол; зане ея томленье
   И воли страсть ко мне лишь одному стремились, как когда то;
   Наконец, одним прекрасным утром я гулял
   По-над ручьем искристым, что бежал чрез сад
   Под замка стенами, и на тропу мою она пришла и встала,
   И, величайшим рыцарем на свете
   Меня назвав, объятия сплела с моими и впервые
   Меня поцеловала, и себя и все свои владенья
   Мне отдала. И вспомнил я Артура упреждающее слово
   О том, что большинство из нас пойдет вослед
   Огням блуждающим, и жажда Поиска во мне увяла,
   И тотчасже старейшины всего ея народа подошли ко мне,
   И, сопрягая уст мольбу с коленопреклоненьем, говорили:
   "Мы о тебе слыхали: величайший ты у нас
   Средь рыцарей, так госпожа нам говорила,
   И мы охотно верим этому: женись на нашей госпоже,
   И нами правь, и в наших землях будешь как Артур".
   Увы мне, брате! Но однажды ночью мой обет
   Обжог мне внутренность, и я поднялся и бежал,
   В слезах, однако, и стеная, ненавидя сам себя,
   И даже Поиск наш Святой, и все вокруг, но только не ее.
   Когда же после с Галахадом мы сошлись,
   Я не печалился о ней, - и ни о чем на свете".
  
   И тут монах помолвил: "Бедный люд, в мороз на Рождество,
   Доволен должен быть, у крошечного сидя огонька;
   И то же самое со мною оттого, что ты
   Мне уделяешь сколь нибудь заботы; да, благословляю Небо
   За то, что тебя оно послало в нашу бедную обитель,
   Где братия сурова слишком, чтобы дружеским теплом
   Мне сердце отогреть: но что за жалость
   Вновь первую любовь найти, держать ее в объятьях,
   Обнять богатою невестой, лишь обнять - и прочь отвергнуть,
   Уйти, все прелести ея оставив как бурьян, - ведь мы взыскуем
   Здесь теплоты сугубой жизни, нас одолевают
   Мечты о чем то сладком, сладости превыше всякой
   В богатой этой жизни, - милостивый Боже,
   Я слишком по земному говорю, при том, что никогда
   Из кельи я и носа не казал, но жил, как старый
   Барсук в норе подземной и вокруг себя одну лишь землю видел,
   При всех постах и епитимьях. Никого еще
   Из рыцарей из ваших ты не видел?"
   "Видел", Персиваль ответил,
   "Однажды ночью путь мой повернул к востоку,
   И я заметил пеликана на верхушке шлема сэра Борса
   Посередине круга лунного; и шпоры дал коню ему навстречу,
   И поприветствовал его, а он - меня в ответ,
   И оба были мы друг другу рады; и затем спросил он:
   "Где он? Его ты видел, - Ланселота? - было раз",
   Мне добрый Борс поведал, "он мчался на меня в безумье,
   В безумной скачке возраставшем; а когда я крикнул: "Так то
   В запале мчишься ты на столь священный Поиск!",
   Он в ответ мне громко крикнул: "Не пытайся
   Меня остановить! Бездельником я был,
   И ныне я спешу, зане в здесь на дороге лев".
   И с тем исчез".
   И далее сэр Борс поехал,
   Неспешно, погружен в печаль о нашем Ланселоте,
   Из за того, что прежнее его безумья, что некогда причину
   Давало сплетням и соблазнам, возвратилось вновь; зане
   Для кровных родичей своих был истинным героем Ланселот,
   И в поклоненье этом боль его была их болью; Борсу -
   Сильнее прочих; он бы был доволен,
   Виденья не узреть, когда б такой ценою Ланселот
   Узрел целительную Чашу. И, конечно, сердце
   Его влекло не сильно за Святым Граалем: если будет
   Угодно Богу ниспослать ему виденье, то и хорошо; а нет,
   И Поиск и он сам - всецело в вышней воле.
  
   Потом, больших не встретив приключений, Борс,
   Попал на самый отдаленный тракт державы,
   И там в утесах отыскал народ, единой с нами крови
   И расы остаток, верящий упорно прорицаньям каменных кругов,
   Они рвались на небо самое; их мудрецы
   Искусны были в древней магии, что пути светил небесных
   Следит, и посмеялись сэру Борсу
   Они и Поиску его великому, как будто самому обыденному делу,
   Сказав, - почти что слово в слово как Артур, -
   Что за огнем блуждающим он скачет: "что еще,
   Какой еще то может быть огонь, когда не тот,
   Чьей силой кровь бежит, цветут цветы, гуляют волны в море,
   И целый мiр согрет?"; когда ж его ответ их разсердил, толпа
   Несмысленная, услыхав, что спорит он с жрецами,
   Его схватила и связавши, бросила в темницу
   Из глыб наваленных, и лежа в узах там во тьме
   Безсчетные часы он слышал гулкий звон вращавшихся небес,
   Пока не совершилось чудо - как иначе? - вдруг валун
   Огромной тяжести, для ветра непомерной, соскользнул
   И рухнул, и в отверстие стремительный пролился свет;
   А после ночь пришла, такая же глухая, как был ясен день,
   И сквозь отверстие явилось семизвездье Круглого Стола -
   Так, брат, однажды ночью мы прозвали эти звезды,
   Исполненные радости сообществом своим и нашим Государем, -
   Так кружатся светила эти в высоте небесной, и оне,
   Как очи ясныя друзей, над Борсом просияли; "мне",
   Сэр Борс сказал, "превыше всех надеж и чаяний моих,
   Хотя о том не прилагал молитвы, - в свете семизвездья,
   Вышней милостью ко мне, - подобный цветом
   Перстам руки, простертой пред пылающей свечою,
   Грааль предивный вспыхнул и исчез, и тотчас
   Раздался быстрый и пронзительный раскат". И после дева,
   Хранившая святую нашу веру в тайне средь своей родни
   Пришла, и узы Борса развязав, дала ему уйти".
  
   И молвил тут монах: "Я помню пеликана
   На шлеме: это был сэр Борс, чей голос
   Звучал так низко и печально за столом у нас;
   Он могучее почтенье к нашей благодати
   Выказывал; муж крепко скроенный и честный, и его глаза,
   Над дверью в сердце вывеска, свидетельство сердечной теплоты,
   С его устами улыбались вместе, и улыбка
   Была как бы прикрыта облаком, но в светлом небе,
   И облаком, пронизанным лучами солнца; да,
   Да, сэр Борс, кому то быть иному? Но когда
   Вы в Камелот вернулись, всех ли рыцарей застали
   Вы возвратившимися, или оказалось правдой
   Пророчество Артурово, скажи мне, и что каждый разсказал, и что сказал Король?"
  
   И Персиваль ответил: "Это я сказать могу,
   Поистине, мой брат, зане слова живыя
   Мужей таких великих как наш Государь и Ланселот
   От двери к двери не слоняются, но остаются дома. О, когда
   Мы возвратились в Камелот, то наши кони спотыкались,
   Ступая между грудами руин, единорогов
   Безрогих, василисков в трещинах и раздавленных драконов
   И на куски разваленных грифонов, пьедесталы
   Которых, ими брошенные, голые стояли на пути к Дворцу.
  
   И там Артур сидел на троне с балдахином,
   И часть десятая едва ль из уходивших в Поиск,
   Опустошенные, без сил, и те, кто не ушел, пред Королем стояли,
   И он, меня увидев, встал и обратясь ко мне с приветом,
   Сказал: "Спокойный свет в твоих глазах опровергает
   Наш страх пред гибельной случайностью в твоей дороге
   В горах иль на равнине, в море иль в неверном броде.
   Столь яростная буря учинила здесь разгром недавно
   Средь страдных символов старинных королей; и сотрясла,
   Да, и палаты эти наши новыя, построенныя крепче,
   И с изваянья, что для нас воздвигнул Мерлин,
   Наполовину сорвала одно крыло златое; но скажи мне
   О Поиске и о видении - узрел ли ты Святой Грааль,
   Который в Гластонбери некогда принес Иосиф?"
  
   Когда ж я разсказал ему все то, что ты, Амвросий, только что услышал,
   И твердое, хоть и пришедшее совсем недавно,
   Мое решение уйти к покою в келье,
   Он не ответил мне, но, отвернувшись резко,
   Спросил Гавейна: "Был ли для тебя, Гавейн, сей поиск?"
  
   "Нет, Государь", сказал Гавейн, "Отнюдь не для таких, как я.
   О том я пообщался с мужем, святостью известным,
   И он меня уверил, что не для меня сей Поиск,
   Зане меня весьма тревожил Поиск; я нашел
   На поле шелковый шатер, а в нем - веселых дев; потом, однако,
   Шатер с шеста сорвала эта буря, и с собою дев
   И все мое благополучие забрала; впрочем
   Двенадцать месяцев и день прошедшие мне были в радость".
  
   Он замолчал, и обернулся Государь к тому,
   Кого сначала не заметил, ибо Борс, войдя, через толпу
   Помчался к Ланселоту, за руку его схватил и сжал,
   И так стоял, полуприкрыт его плечом, пока Король
   Не высмотрел его, "Привет тебе, о Борс!", сказав,
   "Коль искреннему верному дано его увидеть, ты Грааль увидел",
   И Борс в ответ: "Не спрашивай меня: я говорить не в силах;
   Его я видел", и в глазах его стояли слезы.
  
   "И оставался только Ланселот: все остальные
   Лишь о неведомых угрозах бури все твердили,
   Как, верно те, кто спал на озере Геннисаретском,
   О коих сказано в Писании; обычно Государь
   Все лучшее пускал последним в дело.
   "А ты, мой Ланселот", спросил Король,
   "Средь нас сильнейший, был ли Поиск твой успешен?"
  
   "Сильнейший среди нас!" со стоном
   Ответил Ланселот, "О Государь" - и помолчал немного,
   И мне казалось, что в его глазах
   Я тлеющий огонь безумия заметил, -
   "О мой Король, мой друг, коль я могу быть Вашим другом,
   Счастливее меня, кто ко греху привык,
   Как свиньи, что не видят грязи
   В своей канаве; но во мне живет
   Столь странный грех такого рода, что в моей душе
   Все вежество и рыцарская чистота,
   В нелепом раздвоенье к скверне льнет; как если б
   Цветок целебный с ядовитым на одном и том же корне
   Возрос, так что один не вырвешь без другого;
   Когда же Ваши рыцари клялись, и я
   Поклялся, но одной надежды ради,
   Что коль Грааля я коснусь иль хоть его увижу,
   Добро и грех во мне разделятся. Я говорил
   С подвижником великим; со слезами
   Он мне сказал, что если не смогу я
   Их разлучить, мой Поиск будет тщетным;
   Я дал ему обет в том, что его согласно воле
   Я поступлю во всем, и прочь уехал.
   И, силясь разорвать нелепую ту связь,
   Я разбудил в себе старинное безумье,
   И им гоним, помчался в пустошь;
   Там карлики меня с коня свалили, - прежде
   Лишь взмаха моего меча иль тени
   От моего копья хватило б их разсеять:
   Потом в безумьи и отчаяньи на берег
   Безлюдный, плоский, я пришел - один лишь
   Бурьян там рос; и вдруг, о Государь великий,
   Поднялся с берега могучий шквал, за воем
   Его не слышно было грома волн, хоть серыми горами
   Оне вздымались и дробились в клочья пены,
   И тек рекой песок, и сумрачное небо
   От рева и ударов содрогалось.
   И между пенных гор пятном неясно-черным
   Возник корабль, и был опущен якорь
   Его, и сердце мне безумное шепнуло:
   "Хочу взойти я на корабль и с ним погибнуть,
   И волны мощные мой грех навеки смоют".
   Я якорную цепь разбил и заскочил на борт.
   Семь дней и семь ночей носился я над бездной
   С луной и звездами; а на седьмую ночь
   Спал ветер, и под днищем скрежет гальки я расслышал
   И ощутил: корабль земли коснулся; и глаза
   Подняв, увидел зачарованные башни Карбонека, -
   Скалою на скале тот громоздился замок,
   Глядя воротами на бездну над волнами;
   От волнолома к ним вели ступени, но никто
   Меня не у них не ждал, лишь пара львов
   Их охраняли под луною полной. С корабля я спрыгнул
   И у ступеней обнажил свой меч, и тотчас львы
   Взмахнули гривами и встали, точно люди,
   И каждый мне в плечо когтями впился;
   Когда ж я меч занес, раздался голос:
   "Ступай вперед не сомневаясь; если ж усомнишься,
   Львы разорвут тебя" И клинок порывом мощным
   Вдруг кто то вырвал из руки моей, и он упал, звеня.
   И я поднялся в зал под гулким сводом,
   Но ни души в том зале не увидел,
   Ни лавок, ни стола, ни рыцарских щитов
   На голых стенах, - только круг луны
   Сквозь узкое окно над бурным морем.
   Но непрерывно в тишине я слышал -
   Так высоко и ясно, точно жаворонка трели, -
   Пел голос в самой верхней башне,
   Что на восток смотрела; тысячу ступеней
   Я одолел, измучен, как во сне,
   Что мне казался вечностью; но все же
   Я до двери добрался и увидел свет сквозь щели
   И услыхал: "О слава, радость, почесть
   Владыке нашему и Чаше Пресвятой Грааля!"
   И я в безумии моем толкнулся в дверь, -
   Та подалась, и сквозь огонь, дохнувший ураганом,
   Как семь печей, оцепенев, почти ослепнув, опаленный,
   От ярости его сознание теряя, -
   Да, мнится мне, Святой Грааль я видел,
   В парче малиновой и окруженный
   Архангелами, чье обличье грозно,
   А крылья сплошь усеяны очами.
   И я, хоть был безумен и в грехе,
   И в обморок упал, но все ж клянусь: я видел
   То зрелище; но пал покров
   И скрыл его; и не моим был сей великий Поиск".
  
   Так молвив и окончив здесь разсказ, оставил Ланселот
   В безмолвии просторную палату, но потом Гавейн -
   Нет, брате, незачем мне повторять тебе те глупыя слова, -
   Он опрометчивый и дерзкий рыцарь, и к тому же
   Ему молчанье Государя придавало смелость, - все же
   Я для тебя их повторю: "О мой Король, мой повелитель",
   Сказал он, "было ли когда, чтоб с поиском, порученным тобою,
   Не справился Гавейн? Когда я поскупился на удары
   На поле боя? Но в твоей затее, Персиваль,
   Мой добрый друг, монахиня твоя святая и ты сам
   Мужей вели к безумию, и самого могучего из нас
   Безумней самого последнего вы сделали. Клянусь
   Глазами собственными и ушами, что останусь глух
   Я больше, чем голубоглазый кот и слеп
   Как три совы в полуденное время
   К экстазам девственниц святых отныне".
  
   "Большей глухоты", рек безупречный Государь,
   "Гавейн, и большей слепоты к святыням
   Стяжать и не надейся суетным обетом, будучи слепым
   Излишне, чтоб желать прозреть. Но если в самом деле,
   Знамение с небес явилось, то блаженны
   Борс, Ланселот и Персиваль, зане узрели
   Они по мере зренья своего. Ведь каждый яростный пророк
   В былыя времена, и бардов все священное безумье,
   Когда чрез них Бог музыку Свою являл, они
   Как арфа, деками и струнами, могли лишь вторить
   Той музыке; и вы, зане видение узрели, говорили верно.
  
   Но нет, ты в заблужденье, Ланселот: еще доселе никогда
   Все благородное и искреннее в рыцаре и муже
   С грехом одним не прорастало корнем, чем бы ни был
   Тот грех, но порознь всходят оба, если только
   И в правду этот муж - не та свинья, что ты упомянул;
   Есть некий корень рыцарства и благородства
   И чистоты, и ты следи за ним, и прорастет на нем цветок.
  
   И, рыцари мои, не слишком ли я говорил вам правду?
   Явилось ли пророчество мое излишне мрачным
   О том, что большинство из тех, кто этим Поиском Святым увлекся,
   Пойдет вослед блуждающим огням над тиною болотной? -
   И будут для меня потеряны, меня оставив
   Глядеть на опустевший стол и отощавший Орден -
   Едва ли вас и часть десятая вернулась -
   А среди тех, кому дано было виденье, величайший мой
   И сам не верит, видел ли он или нет; второй
   Узрел издалека и, бросив кривду меж людей
   Своею силой превращаться в правду, и печется
   О том лишь, чтоб уйти в безмолвие. Еще один
   Узрел видение лицом к лицу и ныне
   О нем его взвывает тщетно место,
   Хоть он и где то далеко увенчан кем то.
  
   И некие из вас сказали, что когда б Король
   Сам видел это диво, он бы тоже дал обет:
   Не так то все легко, поскольку должно Государю
   То охранять, чем правит он, - как нанятый батрак, не больше,
   Что получил надел под пахоту, который он не может
   Оставить, прежде чем работу не окончит; но потом,
   По окончании его трудов, пускай виденья
   Приходят ночью или днем, как им угодно; и неоднократно
   Оне приходят, и потом земля, что под ногами у него,
   Уже как будто не земля, а свет, касающийся зИниц
   Его, - как будто бы не свет, и воздух, овевающий его чело -
   Уж более не воздух, но виденье, - да, и руки самыя его и ноги -
   В мгновения, когда он чувствует, что умереть не может
   И знает, что он сам - не видение в его же собственных очах,
   И не виденье - Вышний Бог, и Тот Единый,
   Воскресший: вы ж узрели то, что вы узрели".
  
   Так рек Король: что разумел он этим, не совсем я понял".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   20
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"