Плетенныя хижины в Тулла, где Братья по обычаю молилась или склонялась над многим рукоделием, когда сумерки сгоняли ее с полей, были пусты, ибо суровость зимы свела братию в деревянный домик под сенью деревянной часовни, и аббат Малатгеней, Брат Голубь, Брат Лысый Лис Брат Петр, Брат Патрик, Брат Биттерн, Брат Прекраснобровый, и множество слишком юных, чтобы стяжать имя в великой битве, с раскрасневшимися лицами сидели у огня, кто то чиня удочки, чтобы опустить их в реку для ловли угрей, кто то строя силки для птиц, кто то починяя сломанный черенок лопаты, кто то писал в большой книге, а кто то обделывал самоцветный ларец для этой книги, а на тростнике у их ног лежали школяры, коим надлежало однажды стать Братьями, и для кого здесь были и школа и дом, и в помощь нежным летам которых, как считалось, плясал и искрился огонь. Один из них, мальчик восьми-девяти лет, по имени Олиолл, лежал навзничь, глядя в дыру в крыше, через которую выходил дым, на звезды, появлявшиеся и исчезавшие в дыму, кроткими глазами, подобными глазам полевых зверей. Наконец, он повернулся к Брату, писавшему в большой книге, послушанием которого было учить детей, и сказал: "Брат Голубь, на чем держатся звезды?" Брат, обрадовавшись тому, что видит столь великое любопытство в глупейшем из своих школяров, отложил перо и сказал: "Есть девять хрустальных сфер, и на первой из них держится Луна, на второй - планета Меркурий, на третьей - планета Венера, на четвертой - Солнце, на пятой - планета Марс, на шестой - планета Юпитер, на седьмой - планета Сатурн, и это странствующие звезды; а на восьмой держатся неподвижныя звезды; девятая же сфера - это сфера из сущности на которой в начале проходило дыхание Божье".
"А что дальше?", спросил мальчик. "Дальше этого нет ничего, там Бог".
И тогда взгляд мальчика набрел на самоцветный ларец, на котором один огромный рубин сверкал при свете огня, и сказал: "Зачем Брат Петр вставил большой рубин в сторону ларца?"
"Рубин - это символ Божьей любви".
"Почему рубин - это символ Божьей любви?"
"Потому что он красный, как огонь, а огонь сжигает все, а там, где нет ничего, там Бог".
Мальчик погрузился в молчание, но вскоре сел и сказал: "Там кто то есть за дверью".
"Нет", отвечал Брат, "это лишь волки, я слышал, как они бродили какое то время по снегу. Они сделались весьма свирепы теперь, когда зима гонит их с гор. Они ворвались в загон прошлою ночью и унесли много овец, и если мы не позаботимся об этом, они сожрут все".
"Нет, это человеческие шаги, потому что они тяжелые, но я могу слышать и волчьи шаги тоже".
Он еще не закончил говорить, как кто то постучал трижды, но не очень громко.
"Я пойду открою, ему ведь должно быть очень холодно".
"Не открывай, ведь это может быть волколак, и он сожрет всех нас".
Но мальчик уже отодвинул тяжелый деревянный засов, и все лица, большей частью чуть побледневшия, обратились к медленно отворявшейся двери.
"У него четки и крест, он не может быть волколаком", сказал мальчик, в то время как старик, на длинной клочковатой бороде которого и на сбившихся в колун волосах, покрывавших его плечи и доходивших почти до пояса, лежал тяжкою ношей снег, падавший каплями с изношенного плаща, еле прикрывавшего его коричневое изсохшее тело, вошел и взглянул каждому в лицо кротким и изступленным взглядом. Встав в нескольких шагах от огня и остановив наконец взгляд на аббате Малатгенее, он воскликнул: "О благословенный аббат, позволь мне подойти к огню и обогреться, и обсохнуть моей бороде и волосам от снега, дабы мне не умереть от холода горд и Господнего гнева самовольною мученическою смертью".
"Подойди к огню", сказал аббат, "и обогрейся, и поешь того, что принесет тебе отрок Олиолл. Ибо сказано, что каждому, за кого умер Христос, надлежит быть таким же бедным, как ты".
Старик сел у огня, и Олиолл унес его плащ, уже сочащийся водой, и положил перед ним мясо, хлеб и вино; но тот поел только хлеба и отодвинул вино, попросив воды. Когда его борода и волосы начали понемногу обсыхать, а чнеы его тела перестали дрожать от холода, он заговорил вновь.
"О благословенный аббат, сжалься над бедняком, сжалься над нищим, который уже много лет бродит по свету, и дай мне какую нибудь работу, самую трудную, какая только есть, ибо я беднейших из всех Божьих бедняков".
Тогда Братья стали совещаться о том, какую работу они могли дать ему, и вначале без особого усердия, ибо не было такой работы, чтобы не нашла своего делателя в этой занятой общине, но, наконец, кто то вспомнил, что Брат Лысый Лис, чьим занятием было крутить большой жернов в мельничном сарае, ибо он был слишком глуп для чего либо еще, стал слишком стар для такого тяжелого труда, и так с утра нищий был назначен на мельницу.
Холода прошли, и весна превратилась в лето, а жернов никогда не был праздным, и вращался не трудом недовольного, ибо кто бы ни проходил мимо, он слышал, как нищий поет, вращая рукоять. Последняя мрачная тень также отошла от этой блаженной общины, ибо Олиолл, всегда бывший глупый и неподвластный учению, поумнел и тем более чудесно, что это случилось как бы вдруг. В некий день он был тупее, чем обычно, и ему задали порку и сказали, чтобы наутро он знал урок получше, или его отправят в младший класс к малышам, которые будут насмехаться над ним. Он ушел в слезах, а когда вернулся на следующий день, несмотря на то, что его глупость, рожденная в голове, готовой прислушиваться ко всякому блуждающему звуку и задумываться над всяким блуждающим светом, так долго была присловьем в школе, он так хорошо знал урок, что стал первым в классе и с этого дня был лучшим в школе. Сначала Брат Голубь подумал, что это ответ на его молитвы Приснодеве и счел это великим доказательством любви, которая Она питала к нему; но когда от множества жарких молитв ни единого пшеничного колоса не прибавилось к урожаю, он начал думать, что мальчик якшается с бардами, или с друидами, или с ведьмами и решил последить и понаблюдать. Он разсказал свои помыслы аббату, и тот повелел ему придти к нему, как только отыщет истину; и на другой день, бывший воскресным, он встал на тропе, когда аббат и Братия шли с вечерни в своих белых рясах, и взял аббата за рясу, и сказал: "Нищий - из из величайших святых и чудотворцев. Я последовал за Олиоллом только что, и по его медленным шагам и склоненной голове я видел, что тягота его глупости лежит на нем, и когда он подошел к леску у мельничного сарая, по тропе, проложенной в подлеске и по отпечаткам ног на тех местах, где была грязь, я понял, что он приходил сюда неоднократно. Я спрятался за кустом там, где тропа разходилась на склоне, и по слезам в его глазах понял, что глупость его была слишком застарелою, а мудрость - слишком юною, чтобы спасти его от страха перед розгой. Когда он вошел в мельничный сарай, я приблизился к окну, и птицы спустились и сели мне на голову и плечи, ибо оне не знают робости в этом святом месте, и волк прошел рядом, задев мою рясу правым боком, а левым - листья куста. Олиолл открыл книгу на той странице, что я велел ему выучить, и заплакал, и нищий сел рядом с ним и утешал его, пока тот не заснул. Когда его сон сделался весьма глубок, нищий опустился на колени и громко молился, и говорил: "О Ты, живущий над звездами, яви Свою силу, как вначале, и да ниспошлется Тобою бдящее познание его уму, в коем нет ничего от мiра, дабы девять ангельских чинов прославляли Твое Имя!"; а потом свет в воздухе воссиял свет и окутал Аод, и я ощутил дыхание роз. Я чуть шевельнулся в изумлении, и нищий обернулся и увидел меня, и, низко поклонившись, сказал: "О Брат Голубь, если я сделал дурное, прости меня, и я понесу епитимию. Жалость моя подвигла меня"; но я испугался и бежал, бежал, не останавливаясь, пока не оказался здесь". Тогда все Братья стали говорить вместе, и один утверждал, что это был такой то святой, а другой говорил, что это не он, а другой, а еще один, - что ни тот и ни другой, потому что все они были еще среди их братии, и что это такой то, и разговор был уже близок к ссоре настолько, насколько это только возможно в столь благосердечной общине, ибо каждый хотел, чтобы столь великий святой был из его родной области. Наконец аббат сказал: "Он никто из названных вами, ибо на Пасху я получил приветствия ото всех, и каждый был в своем братстве, но он - Энгус Боголюбец, первый, кто ушел жить в этих диких местах и среди диких зверей. Десять лет назад он почувствовал бремя трудов в братстве под Холмом Патрика и ушел в лес, дабы трудиться только с песнопением Господу; но молва о его святости привлекла многия тысячи к его келье, так что немного гордыни пристало к его душе, откуда все прочее было изгнано. Девять лет назад он оделся в лохмотья, и с того дня никто не видел его, разве что истинно его видели живущим среди волков и едшим полевую траву. Пойдемте к нему и поклонимся пред ним; ибо наконец после долгих поисков он обрел ничто, кое есть Бог, и попросим его вести нас путем, проложенным им".
Они зашагали в своих белых рясах по тропе, протоптанной в лесу, и аколуθы размахивали перед ними кадилами, и ладанный дым окружал крест аббата, обложенный драгоценными камнями; и пришли к мельничному сараю, и опустились на колени, и начали молиться, ожидая, когда проснется отрок, и Святой восстанет от бдения и явится взглянуть на солнце, садящееся в непознанную тьму, следуя по пути своему.