Юрка сидел на чердаке старого сарая, в котором они теперь ютились с тёткой, её старенькой мамой Груней и младшим братом Славкой. Издалека, доносился звук канонады, а в небе летали несколько истребителей, примерно в десяти километрах шли бои. В дырки, оставшиеся от осколков снарядов, мальчишка, смотрел на улицу. Отсюда очень хорошо просматривались соседние дома и вся улица почти до конца. Во всех домах теперь жили немцы, а хозяева своих домов - это в основном женщины, старики и дети прозябали в сараях.
За месяц до войны мать отправила Юрку с младшим братом Славкой к тётке на Кубань набраться сил на юге и отогреться после сибирских морозов. Каждое лето братья проводили на юге у своей тёти Дуси. Она приходилась их маме родной сестрой. Своих детей тёте Дуси с дядей Васей Бог не дал, поэтому они с удовольствием принимали у себя племянников. Когда началась война, мальчишки так и остались на Кубани. Куда в такую неразбериху поедешь? Думали, скоро всё закончится. А спустя год дядю Васю забрали на фронт. Немцы наступали по всем направлениям. Безжалостно выжигали сёла. Оккупанты чувствовали себя хозяевами на нашей земле, распоряжались, как хотели, имуществом и людьми. В станице Павловской уже полгода свирепствовали немцы, никого не жалея, устанавливали свои порядки. Здоровое работоспособное население угоняли в Германию.
Лето, проведённое в станице до войны, в Юркиной молодой душе осталось навсегда. Он впервые влюбился в соседскую девчонку Лиду. Лидочка была худенькая и маленькая ростом. Младше Юрки на два года. Её две пшеничного цвета косички и голубые глаза очень нравились пареньку. А её звонкий голос, словно журчащий горный ручей, готов был слушать каждый день, но свои чувства скрывал от брата и от всех, чтобы не смеялись над ним. В дырки чердака, которые выходили в огороды он пытался увидеть Лиду, но безутешно. Она сидела в сарае и никуда не выходила, чтобы меньше попадаться на глаза немцам.
Дверь чердака открылась, Слава на корточках приблизился к дырке, тоже посмотрел на улицу и спросил:
- Ну что там сегодня? Ой, смотри, истребители наши полетели!
-Да видел я. Вон тётку Нюру куда-то полицай повел. Как я его ненавижу. Выслуживается, гад, перед фашистами. А ведь был нормальный мужик, даже помню в прошлом году, нас с тобой яблоками угощал. И нате, полицай! Вот сижу и думаю, как ему хату подпалить?
- Подпалить то конечно надо, а вот если поймают - повесят или расстреляют. Ты же знаешь. Вон ребят Гришку и Сережку расстреляли перед клубом на глазах у всех за то, что только пытались взорвать клуб, но не взорвали. Жаль.
Юрке ещё осенью стукнуло шестнадцать лет, он себя считал взрослым и ответственным за брата и тётю с бабушкой. Недавно, вечером, пробирался на край станицы огородами, чтобы найти дров топить буржуйку, он увидел вдребезги разбитую немецкую машину. Долго наблюдал за ней, а потом подполз к ней и увидел вокруг машины искорёженные, но целые банки с консервами. Не раздумывая, снял с себя рубашку и в неё собрал банки. Когда трофеи принёс домой, счастью тёти Дуни, не было предала. В банках оказалась тушёнка и сгущёнка. Семья выживала, как могла. У Юрки глаза сверкнули ненавистью и злостью:
- Ну и сидеть просто так ничего не делая, я, Слава не могу. Дядя Вася пропал без вести на фронте, наша тётка Дуся все глаза выплакала. Посмотри, что творится в станице, фрицы всех девчат кто старше восемнадцати угнали в Германию, старики и дети сидят по сараям и подвалам голодные, мерзнут. Женщин даже больных гоняют рыть окопы. Нет, я сидеть, сложа руки, не могу. Мы ж с тобой хату сожгли, где жили немцы, и никто нас не вычислил. Жалко, что фрицы все живые остались, но ведь получилось, Слава! Значит, получится ещё. Давай вредить фашистам, как можем. Да я бы и на фронт пошёл - убивать фашистов, да как туда сейчас пробраться?
-Давай, - согласился брат.
Он был на два года младше Юрки. У матери их было четверо и все мальчишки. Славик самый младший из братьев, сильнее всех привязался к Юрию, они оба были младшие. Каждое лето, проведенное на юге у тётки, их сближало.
Когда ещё работала почта, мать прислала письмо, что отец их Михаил и старший брат Пётр ушли на фронт воевать. А их просила сидеть тихо и никуда не лезть - малы ещё. А как тут усидишь, когда вокруг такое творится? Зима холодная, в сарае приспособили буржуйку, но топить нечем, да и спички дефицит. На полы сарая настелили сухой травы слой, а на него старое тряпьё: фуфайки, трофейные шинели. Днём Юрка сидел смирно, в основном на чердаке. Чердак был невысокий, поэтому мальчишке приходилось наклоняться или передвигаться на корточках. А когда темнело, шел искать, чем можно истопить печку. Брал все, что горит: изгородь, в разрушенных домах табуретки и мебель разбитую, ветки деревьев и даже покрышки с мотоциклов. Печка нагревала сарай быстро, но, когда перегорали дрова, сарай остывал очень быстро. Спали одетые и всё равно мерзли.
По улице бегал полицай и выгонял жителей на улицу. Юрка в дыру видел, что-то случилось. Тревога, появившаяся в душе мальчишки, заставила его слезть с чердака. Он зашёл в сарай и тёте Дуси сказал:
- Там полицай всех выгоняет на улицу. Что-то кричит, но я не расслышал что.
- Славка иди сюда, и ты тоже, Юрка, стой, - приказала тётя Дуся. - Чувствую, сейчас нас к клубу погонят.
Она подошла к буржуйке, засунула руку вовнутрь поддувала, окунула её в сажу и тут же подошла к ребятам и перемазала их лица.
- Вот теперь порядок, на вас чумазых меньше внимания будут обращать, а то вон какие вымахали, - тяжело вздохнула тётя.
И тут же послышался голос полицая перед дверью сарая:
- Быстро все к клубу! Вам что особое приглашение надо. Сейчас я вам его выпишу! А то глухими прикинулись. Не слышат они. Быстро я сказал, - крикнул полицай и толкнул Юрку в спину.
Посередине двора клуба, стояла из деревянных столбов сколоченная виселица, с тремя петлями. Вокруг неё немцы построили население станицы. Кучка важных немцев стояли возле виселицы и что-то лепетали на своём языке. Полицай кричал на жителей и пытался распределить всех равномерно.
- Свят, свят, что же это тут будет, - запричитала тётя и прижала к себе Славика.
- Молчать! Всем молчать! Слушайте и запоминайте! С вами будет говорить немецкий офицер, - выслуживался полицай.
На искажённом русском языке, но довольно понятно начал речь офицер:
- Мы вас собрали для того, чтобы показать бандитов. Они враги немецкой Армии, коммунисты и пособники Советской Армии. Мы сейчас повесим их. А вы смотрите и запоминайте, так будет с каждым, кто будет против нашего Фюрера. Приведите бандитов.
Дверь клуба открылась, под прицелами автоматов двое немцев вывели троих жителей станицы. Юрка сразу узнал тётю Нюру. Ведь это её полицай увел из дома. И еще двое мужчин, на груди у каждого висела табличка на русском языке "враг". Тётю Нюру с трудом можно было узнать. Вся одежда вся на ней изорвана и в крови, в мороз она без верхней одежды и обуви. Лицо всё в синяках и ссадинах. С трудом переставлявшую ноги, изнеможённую женщину подталкивали в спину прикладами. А мужчин били на глазах у всех. Всех троих подвели к петлям, заставили стать на табуретки и набросили веревки на шеи.
- Господи, Нюрочка, что с тобой изверги сделали? Боже праведный, - шепотом запричитала тётка.
- Дуся, так это же наш кузнец Иван! Сосем не узнать, вот звери, что с людьми делают, - прошептала соседка.
- Изуверы, - в толпе послышались всхлипы.
- Молчать! Я требую тишины, - снова крикнул полицай.
- Я его точно убью, гада, ненавижу сволочь, - скрипнул зубами Юрка.
- Ты что, туда же захотел, а ну марш назад за наши спины, вымахал, как жердь, стал приметный, - шикнула тётка и соседи быстро спрятали мальчишку назад. И там сзади, он встретился с Лидой. Её было не узнать. Одетая в рванное старое пальто, которое было мало, укутанная в тёплый платок. Совсем как ребёнок, но глаза василькового цвета, всколыхнули опять душу парню. Ох, эти глаза, как глубокое, глубокое и озеро! Лида молча смотрела на Юрку и крепче прижилась к своей бабушке. Она всхлипывала и слёзы катились по щекам...
- Ахтунг, ахтунг! Внимание, - выкрикнул немецкий офицер. - Сейчас мы восстановим справедливость и спасём вас от бандитов, которые вредят вам и нашему Фюреру, - он говорил, долго запугивая население. Толпа уже голосила в полный голос. Тетя Дуся прижала к себе Славу, отвернув его от жуткого зрелища, и сама опустила голову, чтобы ни видеть этого ужаса. Но немец подошел и к ней, схватив за подбородок, поднял голову и Славу тоже повернул лицом к месту казни. Тут же подбежал полицай и крикнул:
- Смотреть всем, что бы хорошо запомнили, как казнят неверных Фюреру!
В это время немецкий солдат выбил табуретки из-под ног наказуемых. В ужасе и страхе народ замолк на несколько секунд, и тут же заплакали маленькие дети, в толпе началась паника и неразбериха.
- Так будет все время и с каждым, кто осмелится нарушить наш приказ, - искажая русские слова, говорил офицер.
Юрка был в ужасе, старался на виселицу не смотреть, а смотрел на лица довольных фрицев и старался их запомнить, чтобы потом отомстить за это изуверство. В его душе с каждым разом копилась ненависть и озлобленность на оккупантов. Когда толпу разогнали, он залез на чердак и думал, как начать бороться с врагами.
А в это время фронт приближался всё ближе к станице. Шли ожесточённые бои совсем близко, немцы, напуганные наступлением, старались как можно больше уничтожить за собой. Подожгли клуб, но к счастью он не сгорел, но повредился хорошо. Расстреливали всех, кто им не понравился или косо взглянул. Уже на окраине станицы шли бои за освобождение. Оккупанты покидали станицу, забывая свои вещи. В феврале тысяча девятьсот сорок третьего года станица Павловская была полностью освобождена от гитлеровцев. Сколько слез и страданий выпало на долю жителей станицы за период фашисткой оккупации, знает один Бог.
***
Израненная и изнеможённая станица наконец-то вздохнула. Жители как могли, восстанавливали хозяйство. Клуб привели в порядок. Юркина семья вернулась в свой дом и за всю зиму, впервые отогрелась в тепле. Бабушка Груня, после прозябания в сарае и постоянного переохлаждения, слегла. Юрка теперь целыми днями крутился возле клуба, помогал его восстанавливать. Хватался за любую работу, наравне с солдатами.
- Тётя Дуся, я на фронт пойду добровольцем. Вчера слышал, сейчас отправляют, - заявил Юрка.
- Куда тебе добровольцем? Мал ты ещё. Кто тебя возьмёт? Ведь и семнадцати ещё нет, - отмахнулась тётя.
Но мальчишка стоял на своём упрямо. Он хотел мстить захватчикам, за их злодеяния: за расстрелянных мальчишек, за тётю Нюру, за дядю Васю, пропавшего без вести. Всё чётко обдумав и решив, он направился в штаб.
- Запишите меня в добровольцы, - с волнением теребя в руках шапку, сказал Юра.
- А тебе сколько лет? - Спросил майор строго, сверля его глазами. - Документы твои можно посмотреть?
-- На прошлой неделе восемнадцать стукнуло, - не моргнув глазом соврал юнец. - А документов у меня нет. Еще до войны меня мать отправила сюда на лето отдохнуть, кто ж знал, что война начнётся. Так вот без документов я тут и живу. А документы у мамы в Новосибирске.
- Ладно, коль желание есть, возьмём тебя. Завтра приходи с утра. Вчера Красная Армия освободила Челбакскую, теперь наш курс на Батуринскую. Пригодишься, будешь патроны подносить. Согласен? Вот только худенький ты, как былинка, что с тобой делать, может на кухню определить?
- Нет, пожалуйста, на кухню не надо, хочу воевать, - испугался мальчишка такого поворота. - Хочу отомстить фашистам за всё, что они тут в станице натворили. Я уже с братом и дом на окраине, где немцы жили, спалил. Хотел полицая дом тоже подпалить, но не успел, тут наши пришли.
- А как тебя зовут, храбрец?
- Ну, так Юркой и зовут, - ответил юноша, теребя шапку.
- Всё, Юра, до завтра, ждем тебя утром,- и крикнул громко в коридор: - Петрович, зайди!
-Да, Иван Степанович, слушаю, - вмиг появился дежурный.
- Завтра, вот этого парня определишь в отряд к Флорову Николаю, они завтра вернутся сюда и отправятся на освобождение Батуринской.
- Есть, товарищ майор!
Юрка шёл домой, радостный и гордый не зная, какие трудности ждут его впереди, не зная, что придётся смерти смотреть в глаза, не ведая какую школу выживания, преподнесёт война. Он почти бежал, посвистывая, с блеском в глазах. Его берут в партизанский отряд! Ночью выпал снег почти по колено, стоял крепкий мороз, поэтому под ботинками слышался скрип. Влетев в дом, мальчишка с ходу тётке объявил:
- Я завтра ухожу на фронт. Утром надо быть у клуба. Всё тётя Дуся я покажу фашистам, где раки зимуют. Давно хотел и вот берут к Флорову Николаю в отряд. Вот так!
- Ты же ещё не призывной, тебе годков маловато, - всплеснула руками тётка.
- А я набавил год себе, а кто узнает, всё равно документов нет, - парировал Юрка
- Вот это да! Везёт тебе. Я тоже хочу, - позавидовал Славик.
- А я вот пойду, завтра к клубу и расскажу правду, что ты ещё мал. Сиди тут, в станице тоже работники нужны. Каждая пара рук на вес золота, ишь ты вояка нашёлся, - угрожала тетя.
- Ну и иди, а я всё равно убегу на фронт. Не отпустишь с ними, убегу сам, - заявил Юра.
- Дуся, не стой у него на пути, пусть идёт защищать Родину. А то и правда убежит, ищи потом ветра в поле. Характер у него горячий. Думаешь, я не знаю, кто немцам хату тогда поджег? Немцы, помнишь, по всей станице партизан искали? Так это он, Юрка наш и сделал, - не подымаясь с постели, сказала бабушка Груня.
- Мама, а ты с чего это взяла? Не мог он. Его бы поймали, - удивилась Дуся.
- Мог Дуся, мог. Ты тогда крепко спала, вас на окопы фрицы гоняли. Пришла и уснула. А он ушел ночью, а когда вернулся через пару часов, от него керосином воняло. Потом ты не могла понять, куда наш керосин делся. Так и не нашла. Помнишь?
- Юрка, а ну признавайся, правда ли это, - в лоб спросила тетя.
- Да, правда, - опустив глаза, признался юнец
- И ты молчал? Да нас всех могли расстрелять! Ты головой думал, что делал? О нас подумал? И ты, мать, тоже хороша, до сих пор мне ни слова.
- А так было спокойнее, дочка. Так ему ещё и Славка помогал. Я это всё в сердце своём держала и молилась каждый день за их горячие головы. Так что не держи. Если он надумал, рано или поздно сделает по-своему.
Пусть идёт с Богом, - бабушка Груня перекрестила Юру.
Дуся присела на край лавки, и в ужасе ладонями закрыла лицо. Ей стало страшно от таких новостей. Боже мой, а вдруг бы догадались? К ней подошёл Юра, обнял её за плечи и сказал:
- Это же всё в прошлом, немцев в станице нет, чего теперь бояться. Я так проголодался, может, что-нибудь поедим?
Вечером, когда уже стемнело, Юрка подошёл к дому где жила Лида и позвал её. За ним увязался Славка. Куда от него денешься? Лида вышла из дома, а Юрка растерявшись, быстро вместо приветствия сказал:
- Я завтра ухожу на фронт.
- Тебя разве возьмут? - пожала плечами девчонка.
- Берут, его берут, утром уходит,- выпалил Славка вместо брата.
-Ты мне письмо напишешь? - спросил у Лиды Юрка.
-Напишу, а куда, - было видно даже в темноте, как зарделись щёки у девчонки.
- На фронт, - тихо ответил Юрка.
-Лида, ты куда запропастилась? Война идёт, а она на улицу по темноте. Ты что с ума сошла? -выскочила на улицу бабушка Лиды.
-Да ко мне Слава и Юра пришли.
-Ну и что! Вот завтра с утра пускай и приходят, - возмутилась бабка.
-Юрка на фронт с утра уходит, вот пришёл попрощаться, - ответила внучка.
-Ой Боже, уже и мальчишки идут на фронт. Ну что поделаешь, надо фрицов гнать, надо. А то вон сколько беды натворили. Покажи им, Юрка, кузькину мать! И, возвращайся живым внучок! А мы тебя подождём, - голос у бабушки задрожал и глазах застыла слеза......
На следующее утро, Юрка попрощался с семьей и направился к клубу. Фролов Николай Семёнович давал последние распоряжения, пришли три машины с солдатами, в них еще добавились человек шесть.
- Юра, будь при мне. В суматоха, смотри, не потеряйся. Приедем, я тобой займусь, - приказал командир отряда Фролов Николай Семёнович.
- Ладно,- кивнул Юрка в знак согласия.
-Как должен отвечать боец по уставу?
-Виноват, есть!
-То-то же! Не забывай. Мы хоть и смешанное партизанское соединение, но на кадровом учёте. Понял?
- Так точно!
- Гляди-ка! Да ты уставную речь знаешь?
-- Так я это... Фильмы перед войной смотрел!
- Молодец, армейская косточка! Ну, ступай в машину!
-Есть в машину...
Он сидел в машине с Семёновичем, машины тронулись, замелькали дома, сараи. Везде полная разруха. Снег прикрывал выжженную землю. У мальчишки защемило в сердце. Тёткиного дома видно не было, он стоял гораздо дальше от центра станицы. Он поймал глазами приблизительное место дома вдалеке. На душе почему-то стало грустно. Ведь почти два года он прожил тут в жесточайших условиях войны.
- Эй, пацан, возьми фуфайку, холод такой, а ты в дырявой куртке, - кто-то из солдат протянул ватник.
- Бери, бери, тебе пока не выдали обмундирование, одевай,- приказал Семёныч.
А Юрка и не сопротивлялся, проехав пару километров в открытой ветру бортовой машине, он уже изрядно замёрз. А сколько ехать неизвестно. Фуфайка пришлась кстати.
Наезженная грунтовая дорога виляла между воронок от снарядов, солдат трясло, но это не мешало им отдыхать. Кто-то уже дремал, а Семеныч взял в руки старенький потрёпанный баян и заиграл.
- Николай Семенович, а давай нашу "Катюшу", - предложил кто-то.
И все хором, весело запели песню. Даже Юрка пытался им подпевать, не зная всех слов. Через час они догнали танки, которые шли тоже в том же направлении. Доносились залпы орудий. Впереди была линия фронта. Мальчишка всё время оглядывался по сторонам, увидев разбитую немецкую машину, вспомнил, что в станице на такую же машину наткнулся вечером, а возле неё нашел искорёженные консервы. Когда проезжали мимо разгромленного села, картина перед глазами стояла жуткая: все дома были разрушены, остались груды, присыпанные белым снегом. Из-под руин торчали трубы. Услышав звуки мотора, из-под руин выползла тощая собака без задних лап. Скелет, обтянутый шкурой, буквально брюхом разгребая снег, полз на встречу. Затем опёршись на передние лапы, собака остановилась и голодными, жалостливыми глазами смотрела на колону, проезжавшую мимо. У Юрки защемило сердце. Бедные животные, ведь они больше всех безмолвно страдают. Гармошка тоже перестала играть.
-- Мужики, у меня картошка печеная осталась, давайте остановимся,- сказал Сашка и постучал кулаком по кабине. Машина сразу остановилась. Майор выскочил из кабины и спросил:
- Что случилось?
- Да в туалет нам приспичило, - ответил кто-то
- Только быстро, мы и так время потеряли в пути из-за бездорожья.
Сашка вытащил из кармана две картошки, у кого-то нашлись несколько сухарей.
- Что же война творит, братцы? - проронил Семёныч.
Когда снова машина тронулась, ехали молча, каждый думал о своём. А Юрка чуть было не расплакался, ели нашёл в себе силы подавить слезы, а глаза снова блеснули ненавистью к фашистам. Эта короткая дорога уводила Юрия из юности, из его наивной и ещё бесшабашной ребяческой жизни. Она вела мальчишку во взрослую, суровую и жестокую жизнь войны, где нет места слезам, где нет места ошибкам.
Николай Семёнович полюбил вихрастого и отчаянного мальчишку, который рвался в бой, не зная страха и не боясь смотреть смерти в глаза. Как-то сразу с первого дня их знакомства стал относиться к парнишке по-отцовски, так как он напоминал чем-то ему несовершеннолетнего сынишку Лёньку.
- Называй меня просто дядя Коля, - разрешил Семёныч.
Семёныч учил Юрку правильно вести бой, правильно стрелять, как себя обезопасить- правильно выбрать позицию. И у него все получалось. Юркий, шустрый и безотказный паренёк прижился в отряде. В часы отдыха дядя Коля учил парнишку играть на гармошке. Слух у Юрки, оказалось, был хороший и поэтому он на лету схватывал все навыки. Любую свободную минуту мальчишка с удовольствием пиликал на гармошке, приобретая опыт.
***
Юрка полз по снежному покрову мёрзлой земли, в белом маскировочном костюме сливаясь со снегом. На задание он пошёл с Николаем Семёновичем и Сашкой. Они должны были проникнуть в логово немцев и выявить численность техники и силу противника.
За шустрым и молодым Юркой, Семёнович ели поспевал ползти.
- Да куда ты так спешишь? Ну -ка сбавляй обороты, - ворчал дядя Коля.
- Да мы так и до весны не успеем, - смеялся парень...
Три месяца назад Николаю Семёновичу пришла весточка от сестры, где она ему сообщила, что его жена и сын Лёнька погибли, подорвавшись на мине. Она их похоронила и при возвращении Николая домой, укажет ему место захоронения. Долго горевал Семёныч! Жил в сильнейшем нервном потрясении, но постепенно отошел. Он с яростью шёл в бой и бил фашистов с каким-то остервенением, чтобы больше уничтожить врагов, которые виновны в гибели его семьи, не жалея себя. А зачем ему теперь жизнь, если нет родных сердцу людей. И только на заданиях у Николая Семёновича оттаивала душа. А к Юрке прикипел ещё сильнее, так как у него никого не осталось, кроме сестры. Все с пониманием относились к его беде. Узнав об этом, Юрка, сжав кулак, со всей силы стукнул по пеньку, попавшемуся под руку, и скрипнув зубами, выдавил:
- Ну, гады, фрицы, держитесь! Я вас... - у него стал ком в горле и больше ничего он произнести не смог.
Время на фронте бежало быстро, лето пролетело молниеносно, не успел оглянуться -опять зима. Юрка стал опытным бойцом, смело и решительно выполнял поставленные перед ним задачи. В отряде к нему уже относились уже с уважением и поручали ответственные задания.
Парень рвался на задания и в бой, как будто и не уставал. За время пребывания Юрки на фронте его Бог миловал - ни единой царапины. Из любого боя выходил целым и невредимым. За год в отряде появились новые бойцы. При выполнении сложных операций отряд терял немало бойцов. Из старичков остался только Николай Семёнович, Сергей, Сашка и Юрка. Одним словом, война дама безжалостная...
Часа два ползли до назначенного места, устроились за поваленными деревьями для наблюдения. Семёнович в бинокль рассматривал вражескую территорию. Им нужно было оставаться не замеченными, не открывая огонь. С небольшого пригорка обзор был очень неплох. После двух часов наблюдения тронулись в обратный путь.
- Отходим тем же путём, по своей тропе, метров триста ползём, потом можно полусогнутыми перебежками, - отдал шёпотом приказ Семёнович.
Юрка, как всегда, полз впереди. Точно знал, что вот проползут они сейчас открытую местность с редкими кустами до леса, а там уже в лесу будет гораздо проще передвигаться. Метров на десять отставали от него Сашка и дядя Коля. Попав в лес, передохнули минут пять и перебежками двинулись по своей проложенной тропе. Минут пятнадцать шли уверенно, осталось до части пару километров, а, может, и того меньше. Снег предательски скрипел под ногами. Каждые три-пять минут останавливались, прислушиваясь и вглядываясь вперёд. Юрка перебежками настиг толстый ствол дерева и, опёршись на него, оглянулся назад, на своих. В метрах двадцати от него был Семёнович и Сашка. Вдруг раздалась пулемётная очередь и Сашка упал навзничь, а Семёнович занял оборону. В стороне от их тропы в метрах пятидесяти строчил автомат. В чём дело? Когда они шли несколько часов назад, здесь было всё чисто. Но раздумывать нет времени.
- Сашка ранен, Юра хватай его и тащи к части, а я вас прикрою, - отдал приказ Николай Семёнович.
- Дядя Коля давай я прикрою, а ты тащи его, предложил Юрка.
- Приказы не обсуждаются. Вперёд! А Сашкин автомат оставь мне, - и начал строчить из пулемёта по деревьям. Снег слетал с верхушек, образуя снежную завесу. В это время Юрка по-пластунски подполз к раненому:
- Саша, ты как жив? Ну, скажи хоть слово... но ответа не последовало. Ловко сняв ремень с себя и Сашки, в считанные секунды Юрка обвязал ремнями грудь раненого и пополз, скользя по снегу, волоча за собой раненого за ремни. Перестрелка велась почти над головой, но Семёнович их с Сашкой прикрывал, одновременно делая снежную завесу, создавал плохую видимость. Тем самым дал Юрке некоторое время отползти вперед, в безопасное место. Яркий кровавый след оставался на снегу. Парень понял, что друг истекает кровью и надо как можно быстрее его доставить в часть. Ранение пришлось в район живота. Перестрелка осталась за спиной и Юрка, уже не опасаясь, тащил по снегу Сашку. Тяжело и медленно ему давалось передвижение, но всё же быстрее, чем летом, когда он тащил по траве раненого бойца три километра и не успел, очень серьёзное было ранение. По снегу гораздо легче тащить, снег скользит. А голове стучало:
- Хоть бы успеть!
Вот за тем поворотом уже откроется поле и до части буквально метров пятьсот. Уже стихла перестрелка у него за спиной. Он, не останавливаясь, тащил и тащил раненого вперёд, как мог, упираясь и скользя по снежному насту. В минус двадцать Юрке было жарко, пот тёк ручьями по лицу. Сашка изредка стонал. Значит живой.
- Потерпи дружок, потерпи, я сейчас, - просил парень друга.
И тут догнал их Семёнович:
- А ну хватай за плечи! Я за ноги, - приказал он.
Молча вдвоём подхватили раненого и почти бегом тронулись в путь. Быстро достигли части и Сашку отдали в руки медсестёр и врачей. Только после Юрка заметил. Что у дяди Коли рукав весь в крови.
-- Так ты Семеныч тоже раненый?
- Да пустяки, руку зацепило, - отмахнулся он.
- Нет, пока мы тут, пусть тебя осмотрят, девушка, а доктор у вас есть ещё один свободный, - спросил Юрка у пробегающей девушке в белом халате.
- К сожалению доктор один и он занят вашим другом. А вот фельдшер сейчас к вам подойдёт, улыбнулась медсестра.
Фельдшер осмотрел Семёновича, обработал рану и перебинтовал ему руку.
- Ну, скажу сразу, жить будешь. Серьёзного ничего нет. Пуля прошла навылет, даже не задела кость, только мягкие ткани. Я обработал, и приложил мазь. Два дня не трогать, если будет беспокоить, зайдёшь ко мне, - заключил фельдшер.
- Ну вот, я ж тебе говорил, что пустяки, - сказал Юрке Семеныч.
- Зато обработали, теперь всё хорошо затянется, - ответил парень.
- Да на мне, как на собаке, не впервой! Вот Сашке сложнее. Операция уже идет. Ну слава Богу, сказали не смертельно.
- Почта, что стоите, там почту привезли! - сообщил пробегающий мимо солдат.
Они с Николаем Семеновичем поспешили и не зря. Юрка получил долгожданное письмо от Лиды. Он держал белый треугольник в руках и не верил, что ему написала Лида. Выполнила обещание. В душе появилось какое-то вдохновение и необъяснимый подъём. Она писала о делах в станице, как они работают по двенадцать часов для фронта, как она устаёт и что соскучилась. После прочтения последних слов, у Юрки словно крылья начали расти за спиной. Она соскучилась! Радости не было предела. Он с новыми силами готов идти на задания
***
Наступила весна. Не смотря на войну, распустились листья на деревьях и зазеленела трава. Юрка удивлённо смотрел на ослепительно зелёные кусты и цветущие деревья, как на чудо. Это ж надо, кругом пули свистят, дым и гарь, а тут как на Кубани у тётки. Даже не вериться, что война не закончена.
- Эх! Хорошо то как Семёныч! - и Юрка растянул меха гармошки. У него уже не плохо получалось. Хватал навыки на лету и уже сам мог играть некоторые мелодии и даже всеми любимую "Катюшу".
Парень чувствовал какой-то невероятный подъём сил. Солнце пригрело, и он нежился в его тепле, закрыв глаза.
- Да, против природы не попрёшь. Война войной, а весна в срок сынок.
Их часть стояла на окраине поселка. Николай Семёнович, пристроив осколок зеркала на пенёк, брился. В нескольких километрах шёл бой. Грохот орудий и свист снарядов Юрку сильно не волновал. Положив строну гармошку, он мог спокойно спать и не обращать ни на что внимание. Вот и сейчас он расположился на досках, подставив лицо весеннему солнцу, и уже почти уснул. Ему бриться не надо, это время он решил потратить на сон. Так как им дали всего два часа на отдых. Но уснуть ему так и не удалось. Прибежал Сашка и сказал, что доставили почту и нужно идти узнать, есть ли им письма. Он давно вернулся в часть. Рана у него оказалась не глубокой и органы не повреждены, но крови потерял много, потому что, был задет сосуд. Все дружно встали и пошли, так как письма на фронте, самые главные письма в жизни солдата. Любая весточка из дома или от родных, поднимала настроение и придавала силы для дальнейших боев и подвигов.
Юрке тоже пришло письмо из Сибири от матери. Боже мой, сколько ж он не видел свою маму? Первое письмо за всё время от мамы! Сердце почему-то защемило. Взяв письмо в руки, Юра пошёл обратно на тоже место, на солнышко, а в голове промелькнули кадры прощания с мамой, когда она их с братом привезла на юг к тётке, а сама возвращалась домой. Обняв братьев, она сказала:
- Ну, ребята. Слушайтесь тетю, не хулиганьте, а то в следующий раз она вас к себе не возьмёт. Поняли?
- Возьмёт, возьмёт! Еще как возьмёт, мы ей все лето помогать будем, - пообещал младший Славка.
- До свидания. Дуся, держи их в ежовых рукавицах, сама знаешь пацанам нужна строгость. А то слабину дашь, на голову сядут, - наставляла мать сестру на вокзале перед поездом. Мама зашла в вагон, поезд качнулся, заскрипели колёса, и помахав рукой из окна на прощание, исчезла вдали. Больше Юра маму свою не видел, началась война.
Первые полгода она не знала, что он на фронте, мал ведь ещё. А с тех пор как тётя Дуся ей сообщила, прошёл почти год. Юрка открыл письмо и с трепетом в душе начал читать. Мама была малограмотная, почерк корявый, но какой он родной и близкий, а здесь на фронте втройне дороже. Долгожданное письмо принесло печальную весть. Мама писала, что отец погиб в прошлом году осенью на фронте. "Боже, как же так? Батя!", - у Юрки будто что-то оборвалось в груди. Стиснув скулы, он положил голову на свои ноги, согнутые в коленях. Из глаз впервые за долгое время покатилась слеза на штанину. В душе появилось опустошение и слабость. Руки обняв колени, держали дорогой сердцу листок.
- Что случилось? - спросил подошедший Николай Семёнович, по-отцовски обняв юношу.
Но Юрка ничего не мог сказать. Ком подступил к горлу, стало трудно дышать.
- Ладно не отвечай. Помолчи, так будет легче, - сообразив, что Юре пришла плохая весть.
Подошедший Сашка, увидев Юру в таком состоянии, сразу понял, что кто-то погиб и только спросил:
- Кто?
Юрка нашёл в себе силы, справиться с внутренними эмоциями, хоть внутри, словно нож резал по живому, вытерев рукавом слёзы ответил:
- Батя...
Все возле парня стояли молча, склонив головы, понимая всю тяжесть печальной вести. Только звуки взрывов и гул самолётов над головой нарушали их молчание.
- Смотрите, наши полетели, сейчас дадут они фрицам прикурить, - сказал Сашка задрав высоко голову, пытаясь разглядеть самолёты, тем самым пытаясь разрядить обстановку.
- Ребята, через час выходим на задание. На все про всё у вас ровно час. Операция очень ответственная и сложная, поэтому тебе Юра, после таких вестей, лучше остаться.
- Николай Семёнович, разрешите принять участие в операции. Я не смогу тут оставаться со своими мыслями наедине. Мне лучше в бой. За батю.
- Хорошо, через час уходим. Возможен бой. Нужна предельная внимательность, осторожность и чёткая ориентация на месте.
Юрка сунул письмо в карман гимнастёрки, пытаясь справиться с накатившими эмоциями.
- А ты, знаешь, поплачь, не стесняйся. Легче станет. В себе носить гораздо тяжелее. Я, когда получил весть о гибели мамы, тоже плакал. Сестра написала, что в нашем селе всех молодых и здоровых погрузили в эшелон, а стариков и больных загнали в сарай и сожгли, в том числе и нашу маму. А сестра чудом спаслась, эшелон по пути разбомбили с воздуха, и они с подругой в этой неразберихи убежали. Сейчас тоже на фронте санитаркой. Так что поплачь дружище, испытано, - присев возле парня советовал Сашка.
- Знаешь, я давно не плакал. Только несколько раз, когда у тётки под фрицем жил. Когда немцы с полицаями наших станичников вешали. Впервые видел зверство и не мог сдержаться, но потом все слёзы как-то в ненависть перешли, в злость и в желание отомстить. А тут батя, родной. Я так мечтал после войны увидеть и маму, и отца. Соскучился страшно. Эх, папка. Ну как же так,- голос у Юрки снова дрогнул.
- Война, что ж ты проклятая наделала? Может и правда останешься, ведь операция сложная, нам в логово нужно проникнуть, а ты расстроенный? - вздохнул Сашка.
-Не...мне надо идти, не могу тут сидеть и страдать. Немцев, вот этими руками буду давить, давить, как клопов. Я их..., - он сжал кулак и потряс силой им в воздухе.
-Ладно, иди, умойся и в путь, - похлопал по плечу парня друг.
Через полчаса их группа шла по назначенному маршруту. Как назло, небо затянули тучи и началась гроза с ветром и дождём.
- Вот только дождя нам и не хватало, - возмутился Сашка.
- Не сахарный, а дождь нам на руку, немцы не любят такую погоду, поэтому сейчас будет затишье, что нам с вами и требуется, - сказал Николай Семёнович.
Юрка всё думал и думал. Прохладные капли дождя били прямо в лицо и стекали по щекам, а плащ промок уже насквозь, но его это не трогало. В его мыслях довоенные годы и живой отец. Вот он чинит обувь и приговаривает:
- Славка, это где так можно разодрать ботинки? Почти каждую неделю твою обувь ремонтирую. Бери пример с братьев. У Юрки всегда обувь долго носится....
Его мысли прервал тихий голос Николая Семёновича:
- Теперь разбиваемся на две группы, как в прошлый раз. Обходим тихо с двух сторон. Не разговаривать. Только жесты. Запоминаем месторасположение объектов и уходим. Конечно, языка нужно взять. Солдат не брать, только офицера. В бой вступать в крайнем случае. Встречаемся здесь, через два часа.
Группа разделилась. Юрка, с Николаем Семёновичем. Сильная гроза с громом загнала немцев в логово, даже часовые, потеряв бдительность, расслабились на постах. Это работало на разведчиков
Юрка, как всегда шёл впереди Семёновича, под ногами чавкала грязь, налипая на обувь. Из-за чёрных нависших туч, казалось, уже вечереет. Николай Семёнович поднял молча руку и показал на часы. Это означало, что пора возвращаться. Парень развернулся и тут только заметил, что сапог у него прохудился и правая нога мокрая. Быстро взглянув на свою обувь, заметил, что на сапоге начала отставать подошва.
- Вот этого мне сейчас и не хватало. Ну, ничего, прорвусь, только краешек начинает отставать, до части не оторвётся, - подумал он.
Всё шло спокойно, оставалось совсем немного до назначенного места встречи и вдруг впереди раздались автоматные очереди.
- Что-то пошло не так, - в сердцах сказал Семёныч.
Они перешли на бег, перестрелка продолжалась. Через семь минут достигли нужного место. Сашка со своей группой двигались навстречу и одновременно вели перестрелку.
- Николай Семёнович, мы взяли языка, офицера. Вон посмотрите Лёнька его ведёт связанным. Давайте ведите его в часть, а я прикрою,- крикнул Сашка.
Слышно было очень плохо, но командир всё понял и тут же дал приказ:
- Быстро доставить языка в часть, а мы с Юркой вас прикроим. Выполнять!
Юрка вскинул свой автомат и начал прикрывать отходящих. Дождь прекратился буквально на пять минут и снова хлынул, как из ведра. Перестрелка перешла в вяло текущую, а потом совсем стихла. Видимости практически не было из-за стены дождя. Николай Семёнович дал команду отходить. Держа автомат наготове, Юрий последовал за командиром. На обувь налипла грязь и ноги казались неподъёмными. Две - три минуты тишины... Неожиданно раздалась одинокая автоматная очередь, казалось бы, уже ниоткуда.
- Мать честная, - вскрикнул парень.
Он почувствовал внезапную острую боль в спине, как будто, кто-то воткнул ему сзади ножа и провернул. Одновременно с болью появилось чувство жжения. Жжение расползалось по всей спине и переходило на грудь. Ноги подкосились, стало тяжело дышать и в глазах стало темнеть.
- Что случилось? - обернулся Семёныч.
Увидев присевшего парня, державшегося за грудь, всё понял. Быстро подскочил к юноше.
- Вот чёрт! Тебя ранило?
Опять наступила тишина и только дождь издавал звуки. Вода текла ручьями.
- Кажется да, как не вовремя, - тихо ответил Юрка.
Кровь сочилась через плащ и тут же омываясь дождём стекала на землю в лужи.
- Так, а ну, покажи. Ага, всё понятно. Ты сам то как? - спросил Николай Семёнович.
- Я - ничего вроде, - сказал Юрка, но голова кружилась и в теле разлилась парализующая слабость и сильно жгло в груди.
- Давай цепляйся ко мне и вперёд. Понимаешь, нам нужно идти.
- Я сам пойду, я нормальный, - попытался встать парень, но тут же рухнул в грязь. Быстро оценив обстановку, командир взвалил парня себе на спину и потащил, упираясь. Медлить нельзя ни минуты. Налипшие ноги разъезжались по грязи, но делать нечего. В каком-то стрессовом состоянии Семёнович нёс Юрку, не останавливаясь больше километра, не замечая ни ливня, ни грязи. Хорошо, что парень был худой, нести оказалось не очень тяжело. Пока парень, что -то мычал, командир был спокоен и шёл, а в последние минуты тело обвисло. Николай Семёнович остановился и положил Юрку на землю. Всё равно оба были мокрые и грязные, так что особо место не выбирал.
- Ты как? - наклонился он к парню.
Но ответа не последовало. Взяв руку, командир прощупал пульс.
- Слава Богу, живой! Сынок, ну открой глаза. Слышишь? Потерпи. Только не вздумай помирать. Ты ведь мне теперь, как сын. Прикипел я к тебе, - шлёпал по щекам парня. Юрка зашевелился и открыл глаза. Но сказать ничего не смог, язык заплетался.
- Молчи, сынок, ничего не говори, - расчувствовался Семёнович.
Подняв свою гимнастёрку, Николай Семёнович порвал свою майку и засунул её раненому под одежду. Вытащив Юркин ремень из брюк, перетянул ему грудь покрепче прижав майку к телу. Расстелив плащ, уложил на него раненого и потащил парня по грязи как на санках. По глиняной промокшей и скользкой земле, тащить таким способом было ему гораздо проще. Ведь силы уже не те, что были в молодости. Возраст давал о себе знать, особенно в такую дождливую погоду.
Оставалось ещё примерно полпути, как вдруг перед командиром появился Сашка.
- Тьфу ты напугал! Как тут очутился? - чертыхнулся командир.
- Мы доставили пленного и доложили обстановку. Тут же бой шёл. Меня послали к вам на подмогу. А что с Юркой, живой? - спросил Сашка.
- Живой, хоть и крови много потерял, но живой пока. Давай бери плащ с другого краю! Они быстро понесли его на плаще в часть. Надо же, последней очередью его ранило. Вот правду говорят, что пуля дура, - изложил обстановку Семёнович.
Вдвоём конечно нести раненого гораздо стало проще и быстрее. Дождь прекратился, небо начало светлеть и даже появились проблески солнца.
Доставив парня в санчасть, они не уходили. Медсёстры с врачом занялись Юркой.
- Ну как там дела? - переживая спрашивал Николай Семёнович.
- Ребятки, вы бы лучше тут не мешались, тогда и дела пойдут быстрее, - по-матерински сказала пожилая санитарка.
Время тянулось мучительно долго. Каждая минута казалась часом. А тут как назло прибежал посыльный:
- Николай Семёнович, Вас вызывает комдив. Я вас уже обыскался.
***
Юрка почувствовал боль во всём теле. Пошевелить рукой не смог, она была каменной. Попытка открыть глаза тоже не получалось, веки были очень тяжёлые. Так и лежал обездвиженный превозмогая боль. И вдруг он услышал звонкий смех девчонки. Да такой озорной и весёлый, что ему показалось знакомый. Так же смеялась Лидочка до войны, где он проводил каждое лето у своей тётки. Лидочка, это точно её голосок. Она здесь! Как она сейчас ему необходима. Боль сразу начала отступать на второй план. Голос смеялся и что-то взахлёб рассказывал, но что - трудно было разобрать. Парень с большим трудом нашёл в себе силы и открыл глаза. Слабость, сильная слабость во всём теле и глазах туман. Понял, что лежит на кровати. Серые обшарпанные стены, стоны и какой-то не понятный странный запах.
- О, ты уже пришёл в себя! Очень хорошо, звать-то как тебя? - над ним склонилась юная девчонка в белой косыночке.
- Юрка, - с трудом выдавил из себя парень.
- А я Валя, - улыбнулась девчонка.
- Я где? А где Лида?
- Как где? Ты в госпитале. Какая ещё Лида? Тебя прооперировали. Сейчас пойду доктору доложу, что ты проснулся, - щебетала Валя и тут же исчезла.
Юрка прикрыл снова глаза и смутно начал вспоминать: сильный дождь с громом. Всё шло тихо по плану и друг перестрелка. Сашка взял языка и всё дальше темно, и он ничего не помнит и вот он тут. Раз госпиталь, значит раненый. Он попытался пошевелиться, сильная боль опоясала всю грудь и спину. Юрка застонал и снова уснул. Сколько прошло время неизвестно, он проснулся от знакомого уже щебетания Вали:
- Вот видите Павел Иванович, раненый снова уснул. Но он уже открывал глаза и со мной разговаривал, честное слово, я не вру, - объясняла девчонка.
- Да верю, верю, просто этот раненый много крови потерял, и операция была сложная. Пуля у него в легком застряла. У него сейчас слабость, вот и спит. А сон, Валечка - это что? Правильно! - лучшее лекарство, - поучал доктор.
Юра открыл глаза и увидел возле себя седоватого врача, в белом халате.
- Ну, здравствуй, здравствуй, герой. Я рад за тебя. Уже всё позади, теперь пойдёшь на поправку.
- Что со мной? - тихо, почти шёпотом, спросил Юрка.
- Ну теперь всё в порядке, как я вижу. А ты самый настоящий герой. Тебя рикошетом прошило. Две пули навылет, а одна застряла в лёгком. Вытащили, заштопали. Крови, конечно, много потерял, но молодой организм, быстро с этим справится и теперь дело за тобой солдатик, больше двигайся, несмотря на боль, - произнёс доктор.
Это был день, а к вечеру у Юрки поднялась высокая температура. Он лежал в полузабытье. Валя позвала медсестру, его заставили выпить какое-то противное, горькое лекарство. Всю ночь периодически ему кто-то менял салфетку на лбу и смачивал губы водой. А утром он опять услышал звонкий девичий голосок, где-то совсем близко. Этот голос для Юрки был, словно журчащий ручеёк с живительной влагой, который давал заряд бодрости и энергии.
- Павел Иванович, у раненого высокая температура с вечера выше сорока! - услышал Юра.
- Дайте ему жаропонижающую микстуру. Срочно принимайте все экстренные меры. Обработка ран лекарством, - дал распоряжение главный врач.