Однажды знаменитый писатель Алексей Лаврентьевич Струбаструдов вылез из автобуса и пошёл через дорогу. Поглядел по привычке сначала направо - машин нет, потом налево. И тут же похолодел от ужаса. На него летел самосвал. Через секунду Алексея Лаврентьевича не стало. Так закончил жизнь нобелевский лауреат, любимец публики и гордость нашей литературы.
Накануне Струбаструдов вернулся из-за границы, где прожил три года и где приобрёл привычку, переходя дорогу смотреть первым делом направо, а потом налево.
- Да-а, жаль, парня. Хорошие, говорят, книжеи писал, - вздохнул водитель самосвала. И добавил: - А всё-таки здорово я его размазал!
Не знаю, как он его там размаза, а вот что касается книжек, то одна из них перед вами и называется она
ВОТ КАК БЫВАЕТ.
1.
Режь воротничёк под гильотину
Роберт Плант
Вот как бывает.
Жил себе человек, серенький человечек. Мама его в детский сад водила розовощёким карапузом. Потом в школу. С непременным бутербродом и яблоком в ранце. Дальше: пионерия, комсомол, четверки в аттестате, НИИ или завод. С 9 до 6. Перекуры, чай из чайника, Вечёрка. Дальше: дети, состарившиеся родители, именины, в гости с водкой. Всё тихо мирно, без скандалов и передряг.
А потом, как-то вечером, на какой-то улице, к нашему счастливому и довольному герою подходит какой-то оборванец и спрашивает закурить. Наш серенький друг лезет за сигаретами, а ему - нож под рёбра, сдёргивают с него пальто и дёру.
И лежит наш остывающий труп на колючем асфальте, на мокром асфальте с открытыми, помутневшими глазами. Дохлый. Вроде как и не жил вовсе.
Вот как бывает.
Старушка возле светофора попросила мальчика перевести её через улицу. Мальчик поглядел на старушку, плюнул в сторону и сказал, что торопится и ему некогда.
Тогда бабушка превратила его в таракана.
Мальчик-таракан быстро-быстро побежал через дорогу. Но ножки у мальчика-таракана были маленькие, как у мальчика-таракана, а не длинные и резвые, как у бывшегомальчика, когда его ещё ни во что не превратили, и не успел мальчик-таракан перебежать дорогу на зелёный свет и его раздавила машина.
А таракан был маленький. Никто его и не заметил.
А ещё вот как бывает.
Протягивает дед продавщице рубль, а ему и говорят: это не рубль, а фантик. Поглядел дед на рубль, а это и впрямь фантик.
Покопался дед в кошельке, достаёт пять рублей и протягивает продавщице, а ему и говорят: дед, это тоже не пять рублей, это мыльница.
Вот те раз! подивился дед. И впрямь мыльница. А в мыльнице обмылок хозяйственного мыла за 40 (сорок) копеек.
Дай-ка я десять рублей достану, решил дед. И достал. А ему и говорят: дед, это вещь нужная, но ей хорошо попу вытирать, ане за капусту платить.
Дед много ещё чего доставл, но это уже другая история. А капусту он так и не купил. Пришлось ему её украсть.
А вот ещё как бывает.
У инженера Козлова затопило квартиру. Всё бы ничего, да вот инженер-то, голый вышел на парадную по какой-то нужде, дверь захлопнул за собой и ключ дома оставил. Стоит на лестнице весь в мыле, без трусов, с мочалкой мкжду ног и орёт:
- Остап Бендер! Остап Бендер!
Из под захлопнувшейся двери хлещет вода и водопадом струится по лестнице. И по этой лестнице, шлёпая сапогами поднимается человек.
- Вы Остап Бендер? - спрашивает его инженер.
- Нет, я Иосиф Мандельштамп, - отвечает человек и отдаёт голому инженеру честь, дотронувшись двумя пальцами до околыша своей малиновой фуражки.
- Жаль, что вы не Остап Бендер, - промямлил молодой человек и взмолился. - Но ради бога, может быть вы можете открыть дверь?!
Иосиф Мандельштамп посмотрел на инженера задумчиво и спросил:
- А вы читали мои повести?
- Нет, - ответил ничего не подозревавший инженер.
- Ну, тогда с вами и разговаривать не о чем, - сказал И.М., повернулся и пошёл прочь.
Иосиф остановился на половине лестничного пролёта и опять внимательно посмотрел на инженера:
- И Лошадь Пржевальского читали?
- Да-да, читал! Великолепная, истинная книга! - начал лстить инженер и даже выронил от усердия мочалку.
- Ну так вот. Коль вы читали, вам должно было запомниться, на 254-ой странице, 88-ая строка снизу или 86-ая сверху, есть такие слова: Грушницкий, не ломись в закрытую дверь.
Пока Семён Феоктистович смотрел, разинув рот на удаляющуюся фигуру писателя, две девочки из соседней квартиры стянули у него мочалку и убежали на улицу. А Семён Феоктистович устремился за ними в погоню. Но не догнал.
А потом пришёл Остап Бендер и отключил воду на четыре месяца. Так до сих пор в доме воды нет. Да и дома-то такого нет. Что это за дом, в котором вода бывает шесть месяцев в неделю. Разве это дом? Это просто рыбный магазин. А инженер Козлов - всего лишь слесарь Сенька, который ночью съел всю живую рыбу. А утром сказал, что вчера была авария. Вся вода из бассейна вытекла и рыбы подохли, а потом протухли и он их выкинул. Не пропадать же добру.
Все поверили слесарю Сеньке, хотя сделали вид, что не поверили. А вскоре Сенька стал директором магазина и зоологического музея.
Вот как бывает-то.
Шёл по улице человек.
Вилит магазин. А на нём написано:
ЯЙСТВЕННЫЙ
Что бы это значило? Подумал человек. Дай-ка зайду, посмотрю.
Зашёл, значит, подходит к прилавку и спрашиваету продавщицы:
- У вас яйца продают?
А продавщица ему отвечает:
- А тебе по яйцам не дать?
- Зачем? - удивился человек.
- Умный больно.
Нет, в этом магазине что-то другое продают, решил человек. А что - спросить побоялся. Так и осталось для него тайной, что же продают в магазине ЯЙСТВЕННЫЙ
Вот как бывает.
Свинью нарядили в милицейскую форму. Дали ей фуражку, свисток, палку. Стала свинья ходить по улицам, бить всех палкой и приговаривать: - Свиньи, свиньи!
Нарядили свинью в костюм директора завода. Дали ей стол, кресло. Сидит она, значит, в кресле. Позовёт к себе секретаршу или главного инженера и орёт: - Ах вы свиньи! Ну и свиньи!
Нарядили свинью в униформу партийного деятеля. Дали ей трибуну, бумажки, графин с водой. Посмотрит свинья в зал, так понимаете ли важно, да как рявкнет: - Свиньи все! Свиньи!
Другую свинью нарядили в белый халат. Поставили колбасой торговать. Народ её донимает: - Пошевеливайся! Не обсчитывай! Да свеженькой! А она им: - Свиньи, свиньи, свиньи!
Папа-свин укладывал сына-свинёнка в кроватку. Засыпает сынок, похрюкивает сладко. А папа-свин глядти на него печальными глазками и думает: - Родился свиньёй - свиньёй и останешся.
А бывает и так.
Один гражданин прочитал в книжке, что мир изменился.
Как это так?
Поглядел он в окошко. Всё вроде, как всегда. Дождик моросит. Очередь в винном напротив не меньше, чем вчера. И масла в магазине, как не было, так и нет.
- Враньё всё это, - сказал человек и пошёл спать.
А вот знаете как быват?
Пошёл я к Саньку домой. Пришёл. А его дома нет. Ну так он мне и не нужен. Я ведь не к Саньку пришёл, а к нему домой. Посидел я у него дома, а потом на балкон вышел воздухом подышать.
Вижу, пролетает собака. Такая довольная, мохнатая, толстая собака. Летит себе, как птица, раскинув лапы и пушистый хвост. Повизгивает от удовольствия. Прилетела вниз и лявкает оттуда другой собаке: - Давай, чувак, не боись!
И та другая собака тоже прыгнула и полетела.
- Здорово! Никогда ещё не видел летающих собак!
- То ли ещё будет! - тяфкнула мне парящая псина.
- Эх, и мне бы полетать, - вздохнул я.
- И мне-е-е! - завизжала свинья с 15-го этажа. Забралась на перила и спрыгнула. Но свинья эта была жирная. Даже слишком. Ножки коротенькие, а хвостик и вовсе с расчёску. Так и плюхнулась она в канаву.
- Нет, свиньи не летают, - подумал я.
Тут и Санёк пришёл.
Вот как бывает.
Жили-были два друга-приятеля. Оба работали в гастрономе мясниками. Однажды они сильно выпили, подрались и зарезали продавщицу винного отдела. Потом разруьили её на аппетитные кусочки и продали. А покупатели брали и хвалили: - Давненько такого свежего мяса не бывало. Ещё тёпленькое.
А бывает и так.
Садится в такси старушка. Водитель её спрашивает:
- Вам куда?
- Туда.
Или
- Вам кула?
- А вам куда?
- Туда же, куда и вам.
- А зачем?
- За тем.
- А за этим можно?
- Можно и за этим. А можно и за тем и за другим.
Иди:
- Вам куда?
- За Кудыкину гору.
- Значит в Лужники.
2.
- Я плюю на тебя, сказал Бидловский Гадюкину и плюнул.
- А я на тебя, - сказал Гадюкин и плюнул в ответ.
- Что же это будет, если всякий плеваться станет? - возмутилась уборщица и тоже плюнула.
А потом пришё начальник, увидел, что наплёвано и тоже сплюнул. От омерзения.
А потом Марья Ивановна поскользнулась на мокром полу и сплюнула с досады.
А её злейший враг - Пелагея Никифоровна - сказала, глядя на Марью Ивановну:
- Вот дура! - плюнула и попала прямо в рот Анастасии Карловне,
которая хотела сказать, что ругаться нехорошо, да потом целый час отплеваться не могла.
Семён Карапузов изобрёл пуленепробиваемый жилет, пошёл в тир и сказал:
- Кто меня убъёт, получит пять рублей.
Ну, стреляли-стреляли, так и не убили, пока дядя Вася не стукнул Карапузова по голове. Убил-таки.
А Карапузов перед смертью сказал, что так убивать нечестно, да и пяти рублей у него нет.
Вот как бывает.
Жил-был человек. И было у него лицо. А на лице был рот. А во рту была колбаса. А на колбасе было написано 2.20. И все, кто ни смотрел на эту колбасу, все завидовали этому человеку, потому что ехал он на поезде из Москвы в деревню, где такой колбасы отродясь не пробовали, хотя сами же её и делали.
А протом этот человек взял, да и выбосился из окна. И всем стало грустно. Не потому, что убился (дурака не жалко), а потому, что колбасу с собой уволок. Лучше бы и в рот её не брал, паршивец.
Маленький Антон объелся. Сидит на стуле, пузо выставил. Улыбается. А папа подходит и по пузу ложкой: шлёп! А из Антона всё, что он съел за обедом обратно вывалилось. Папа поморщился и заставил Антона всё это съесть. А потом папе тоже стало плохо и он тоже всё на стол вывалил. Так как Антон был уже сытый, пришлось папе самому всё доедать.
Вот так и пообедали.
Я шёл по улицам города, задевая прохожих. Одним говорил: извините! Других толкал в спину лил давал подзатыльники.
Вообще в городе мерзко. Одна радость, да и та мерзость. Лучше о енй и не рассказывать.
Однажды спрашиваю у девушки: - Скажите, пожалуйста, который час? А она поцеловала меня и говорит: - А тебе не всё равно?
- Вообще-то не всё равно, - отвечаю и бегом от неё через улицу. А она за мной. Да к счастью попала под трамвай, а так бы не отстала.
Это что. Как-то я спросил у какого-то деда, где тут площадь Пушкина. А он мне: Я этого Пушкина, как облупленного знаю. Где хошь его найду.
- Мне вообще-то, - говорю, - не Пушкин нужен, а его площадь.
- Ну так я про то и говорю, - говорит дед, а сам уже за пуговицу меня сцапал, да рот было разинул. Да тут, слава богу, какая-то добрая душа у деда авоську слямзила и дёру! Ну деду конечно не до меня стало, а так бы не отстал.
А то ещё бывает (вот уж где не ожидал). Пошёл я в театр. Посижу , думаю, на актёров да на актрис погляжу. Отдохну, позабавлюсь. Не тут-то было. Вылез там один дурак какой-то на сцену. Бодтал-болтал себе что-то, а потом вдруг показывает на меня пальцем, да как заорёт:
- Вижу, вижу! Сатана!
И пальцем в меня тычет. Ну я ему:
- Чего, дурак, спятил что ль? Ща как дам в нюхло! Поорёшь, морда!
А он не унимается, слюной брызжет. Хорошо санитары прибежали, скрутили его и унесли, а так бы я показал ему сатану. Комедия, да и только.
Заболел я ангиной. И стали мне кошмары снится. Будто хожу я по городу Нью-Йоркуи все прохожие со мной здороваются: - Здравствуйте, мистер Скипидаров, здравствуйте!
- Ну здравствуйте, - отвечаю.
А они мне: - Доброго вам здоровья, мистер Скипидаров, доброго здоровья!
- Да какое здоровье? Я ж ангиной болею. Кашляю.
- А это пустяки, - говорят. - Мы вас сейчас в нашу самую лучшую больницу положим. Враз вас вылечим.
- Ну давай, - говорю, - валяйте.
Положили меня в больницу. Не больница, а рай земной. Доктора улыбаются, заботятся. Всё время спрашивают: Как поживаете, мистер Скипидаров? Помаленьку, - отвечаю. Ну вот и хорошо, вот и чудесно, - ухмыляются. Суки.
Вообщем враз меня вылечили. А потом говорят: Иди на все четыре стороны. И денег, - говорят, - не надо.
А потом я попал под автомобиль.
Просыпаюсь, а у меня в доме потолок обвалился и придавило меня комодом с верхнего этажа.
Вот как ангиной-то болеть.
Маленький Серёжа спросил маму:
- Мам, а сколько звёзд на небе?
- Много.
- Нет, это я и сам знаю. А ты мне точно скажи.
- Не знаю. Этого никто не знает.
- А я знаю.
- Ну и сколько же?
- Ни одной.
Однажды любера приехали на стадион Уэмбли, где как раз проходил фестиваль металлической музыки.
Любера избили всех зрителей, всех музыкантов, а заодно и полицию, которая приехала их усмирять.
Потом любера ходили по городу и громили витрины и магазины и прочие предметы буржуйской роскоши.
Жители в страхе выбрасывались из окон. И два или три любера погибло под их негодующими задницами.
А потом любера сели в метро и приказали машинисту везти их в родные Люберцы. К маме и к папе, и к каше с молоком.
3.
Президент одной великой державы - Иван Иванович Сусликов - свернулся калачиком под одеялом. Позади многотрудный день. В голове головокружительной каруселью проносились мысли, картины минувшего дня и дня будущего: приёмы , банкеты, обеды, собрания и бесконечные речи - глупые и косноязычные (ах, если бы я их сам писал!).
Иван Иваныч почесал себе под мышкой и подумал: А всё-таки я президент. Почти что царь.
Он улыбнулся, зажмурил глазки от удовольствия и замурлыкал пионерскую песенку: Взвейтесь кострами синие ночи... Боже, как там дальше-то? Любят меня дети, любят. Но тут его посетила мысль неприятная. А ведь меня могут убить. Вон Джона Кеннеди застрелили. И Улофа Пальме тоже. Фу! В моей стране, правда, не дикий запад, зато народ дикий. Кто их знает?
Иван Иваныч повернулся на другой бок и снова вспомнил песенку Взвейтнсь кострами. Вспомнил, что завтра парад и что всё утро придётсят мёрзнуть на мавзолее и махать бесконечным толпам демонстрантов.
- Может не пойти или отменить его совсем? Эх, чёрт бы его побрал!
Иван Иванович натянул на голову одеяло и, уже засыпая, тихо и медленно произнёс, правда так, чтобы его никто не услышал:
- А всё-таки я - ПРЕЗИДЕНТ.
И засопел. Счастливый и удовлетворённый.
Однажды Деникин ударил Фурманова по коленке. Больно-пребольно. А сам смеётся.
Фурманов взял тогда, да и врезал Деникину в лоб. И тоже засмеялся.
Так они оба и смеялись.
Жил-был на свете... Не поверите. Ну так вот.
Жил-был на свете Дед Пердун. Только и знал, что пердеть. Поэтому его так и прозвали. Всю жизнь только и делал, что пердел.
Едва только на свет появился, вместо того , чтобы заорать по-детски, как все нормальные дети делают, Дед Пердун пёрнул на славу так, что все врачи в роддоме свалились без чувств. А мама его, та вздохнула с облегчением: - Ох, наконец-то мой пердунчик-пердунок на волю выбрался. Всю маму пропердел, пока в пузе сидел. А таперича бандит в белый свет пускай пердит.
Так Дед Пердун и пердел.
Пердел-пердел, весь белый свет пропердел.
У Деда Пердуна вкорости Сынок Пердунок появился, а к старости и Внучок Пердунчок завёлся. И как выйдут они на посиделки всей вонючей семейкой, как запердят-забздят-раздристаюся, хором и соло, и вприсядку и в раскорячку, и горохом и со свистом - дюбо-дорого смотреть. Самому пердеть хочется. Вонь столбом - хоть топор вешай.
Иной прохожий - пришлый, городской - с непривычки просто валится в канаву, как осенняя муха. До чего ж вонь крепка!
А Дед Пердун воздух носом потягивает, жмурится от удовольствия, причмокивает, поглядывает на мальца, как тот голубков пускает, да приговаривает:
- Ай да молодчина! Ай да Пердунок! Весь в деда после обеда.
Вот такая была семейка. Вот такой был дед. А был, потому что теперь его нет.
Как-то раз на старости лет разбзделся Дед Пердун, да так шибко, как никогда ещё не бздел. Крыша слетела, ворота сорвало. Уж земля дрожит и петух голосит. А в колокольне за триста вёрст колокола сами. Говорят, звонить начали. Всё бы ничего, да вот Дед Пердун, видать, разбзделся на славу. Час пердит, два пердит, никак остановится не может. Да всё пуще прежнего.
Пол деревни в погреба попрятались, а другая половина в лес убежала.
А дед всё не унимается. Орёт только:
- Ой держите меня, братцы! Ой не могу! (Ба-бах!) Ой жопа треснет! (Трах-та-ра-рах!) Ой господи, да что же это (Бу-бух!) такое! Небывальщина (Трах-та-ра-рах-тах-тах!)
Ну и разошёлся Дед Пердун. Аж из Москвы позвонили. А ну, говорят, кончай дед пердеть подобру-поздорову, а то допердишься.
Ну уж коли из Москвы просют, поднатужился дед, дабы уважить просьбы высоких людей, и... перестал пердеть.
Но только на пять минут.
А потом кааак пёрнет!
Да так,что от Деда Пердуна ничего не осталось.
Вот так жил-был на свете Дед Пердун.
У мальчика с девочкой была конфета.
- Давай её съедим, - сказал мальчик.
- Давай, - сказала девочка.
Съели. Ещё захотелость. а конфет больше не было.
- Давай съедим собаку, - предложил мальчик.
- Давай, - согласилась девочка.
Съели собаку. Ещё захотелось.
- Давай съедим бабушек у подъезда. Всё равно они никому не нужны.
- Давай, - говорит девочка. - Он там со вчерашнего дня лежит. Наверное, тоже никому не нужен.
Съели дядю Васю. Потом съели тётю с коляской и миллиционера. Потом гастроном и газетный киоск. Потом детский сад, трёх пионеров и сторожа тётю Клаву.
- Ух, наелись, - говорит мальчик.
- До отвала, - отвечает девочка.
--
Теперь и попить можно.
Моя мама любила приговаривать:
- Будешь плохо себя вести, в кино не пойдёшь.
Или:
- Будешь плохо себя вести, в зоопарк не пойдёшь.
Или:
- Будешь плохо себя вести, к бабушке не поедешь, мороженного не получишь, спокойной ночи, малыши не посмотришь...
Надоело мне всё это и спросил я маму:
- А что будет, если я буду вести себя хорощо?
- В школу не пойдёшь, - сказала мама.
С тех пор я хорошо себя веду.
4.
Отряд красноармейцев шёл по степи. Третий день палило солнце и третий день люди сходили с ума. Тяжёлые винтовки тянули к земле. Горели ноги. Горели губы. Горели гимнастёрки на потных телах. Они умирали без воды.
У самого горизонта замаячила серебряная точка.
- Эй, ребята, прибавьте шагу! - приказал комиссар.
Когда измученные зноем люди добрались до небольшого, излучающего серебристый свет домика, они увидели аккуратную вывеску.
PETROL & CO.Ltd
На стук в дверь вышла белокурая девушка, которая говорила на никому не известном языке и была одета во что-то невообразимое. Комиссар попытался объяснить жестами, что люди хотят пить. Девушка кивнула головой и вынесла всем по огромной бутылке багрового лимонада, холодного и восхитительного на вкус.
- Мы сбились с пути, - говорил комиссар. Она улыбалась и ничего не понимала.
- Мы идём на перекоп.
- Перекоп? - девушка растерянно пожала плечами и неуверенно махнула рукой в степь.
- Спасибо, - сказал комиссар, построил отряд и повёл его дальше по пыльной дороге уходящей за горизонт.
Девушка вернулась в дом. За столом у окна сидел мужчина и рассчитывал на компьютере недельный бюджет бензоколонки.